ИСТОРИЯ
 Государства Российского

Иcтория с древних времен доконца XIX века

ДРЕВНЯЯ РУСЬ

• Древние государства и движение народов (до Х в.)
• Киевская Русь (XI -- XII вв.) и Удельная Русь (XII -- XIII вв.)
• Государство Золотая Орда (сер. XIII -- сер. XV вв.) и государство Литовско-русское (сер. XIII -- сер. XVI вв.)

МОСКОВСКОЕ ЦАРСТВО

• Образование Российского государства (XIV -- нач. XVI вв.)
• Царь Иван Грозный и кризис государства
• Восстановление и расцвет Московского царства (XVII в.)

РОССИЙСКОЕ ГОСУДАРСТВО. XVIII-XIX вв.

• Эпоха Петровских преобразований (первая четверть XVIII в.)
• Российская империя после Петра I в XVIII веке. "Просвещенный абсолютизм"
• Эволюция Российского государства и общества в первой половине XIX века
• Россия во второй половине XIX века. Реформы Александра II

Современная история

РАСПАД ИМПЕРИИ

• Российская империя, 1900 – 1914 гг.
• Мировая война и смена монархии республикой
• Гражданская война

СОЮЗ СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК

• Россия в 20-е годы
• Россия в конце 1920 – 1930-е гг.
• Россия в период Великой Отечественной войны
• Россия после Великой Отечественной войны
• Россия в середине 1950 – 1960 гг.
• Россия в середине 1960 – 1980 гг.

РАСПАД СССР

• Политико-экономические реформы и распад СССР
• Становление новой Российской государственности

   Сергей Михайлович Соловьев
   "История России с древнейших времен" Том 1-4

   ПРЕДИСЛОВИЕ

   Русскому историку, представляющему свой труд во второй  половине  XIX
века, не нужно говорить читателям о значении, пользе истории отечествен-
ной; его обязанность предуведомить их только об основной мысли труда.
   Не делить, не дробить русскую историю на отдельные части, периоды, но
соединять их, следить  преимущественно  за  связью  явлений,  за  непос-
редственным преемством форм, не разделять начал, но рассматривать их  во
взаимодействии, стараться объяснить каждое явление из внутренних причин,
прежде чем выделить его из общей связи событий и подчинить внешнему вли-
янию - вот обязанность историка в настоящее время, как понимает ее автор
предлагаемого труда.
   Русская история открывается тем явлением, что  несколько  племен,  не
видя возможности выхода из родового, особного быта, призывают  князя  из
чужого рода, призывают единую общую власть, которая соединяет роды в од-
но целое, дает им наряд, сосредоточивает силы северных племен, пользует-
ся этими силами для сосредоточения остальных племен нынешней  средней  и
южной России. Здесь главный вопрос для историка состоит в том, как опре-
делились отношения между призванным правительственным началом и призвав-
шими племенами, равно и теми, которые были подчинены  впоследствии;  как
изменился быт этих племен вследствие влияния правительственного начала -
непосредственно и посредством другого начала - дружины, и  как,  в  свою
очередь, быт племен действовал на  определение  отношений  между  прави-
тельственным началом и остальным народонаселением при установлении внут-
реннего порядка или наряда. Замечаем именно могущественное влияние этого
быта, замечаем другие влияния, влияние греко-римское, которое  проникает
вследствие принятия христанства от Византии и обнаруживается преимущест-
венно в области права. Но, кроме греков, новорожденная Русь находится  в
тесной связи, в беспрестанных сношениях с другим европейским народом - с
норманнами: от них пришли первые князья, норманны составляли главным об-
разом первоначальную дружину, беспрестанно являлись при дворе наших кня-
зей, как наемники участвовали почти во всех походах, - каково же было их
влияние? Оказывается, что оно было незначительно. Норманны не были  гос-
подствующим племенем, они только служили князьям туземных племен; многие
служили только временно; те же, которые оставались в Руси  навсегда,  по
своей численной незначительности быстро сливались с туземцами, тем более
что в своем народном быте не находили препятствий к этому слиянию. Таким
образом, при начале русского общества не может быть  речи  о  господстве
норманнов, о норманском периоде.
   Выше замечено, что быт племен, быт родовой  могущественно  действовал
при определении отношений между правительственным  началом  и  остальным
народонаселением. Этот быт долженствовал потерпеть изменения  вследствие
влияния новых начал, но оставался еще столько могущественным, что в свою
очередь действовал на изменявшие его начала; и  когда  семья  княжеская,
семья Рюриковичей, стала многочисленна, то  между  членами  ее  начинают
господствовать родовые отношения, тем более что род Рюрика, как род вла-
детельный, не подчинялся влиянию никакого другого начала. Князья считают
всю Русскую землю в общем, нераздельном  владении  целого  рода  своего,
причем старший в роде, великий князь, сидит на старшем столе, другие ро-
дичи смотря по степени своего старшинства занимают другие столы,  другие
волости, более или менее значительные; связь между старшими  и  младшими
членами рода чисто родовая, а не государственная; единство рода сохраня-
ется тем, что когда умрет старший или великий князь, то достоинство  его
вместе с главным столом переходит не к старшему сыну его, но к  старшему
в целом роде княжеском; этот старший перемещается на главный стол,  при-
чем перемещаются и остальные родичи на те столы,  которые  теперь  соот-
ветствуют их степени старшинства. Такие отношения в роде правителей, та-
кой порядок преемства, такие переходы князей могущественно действуют  на
весь общественный быт древней  Руси,  на  определение  отношений  прави-
тельственного начала к дружине и  к  остальному  народонаселению,  одним
словом, находятся на первом плане, характеризуют время.
   Начало перемены в означенном порядке вещей мы замечаем во второй  по-
ловине XII века, когда Северная Русь выступает на сцену; замечаем здесь,
на севере, новые начала, новые отношения, имеющие произвести новый поря-
док вещей, замечаем перемену в отношениях старшего князя к младшим,  ос-
лабление родовой связи между княжескими линиями, из которых каждая стре-
мится увеличить свои силы на счет других линий и подчинить себе  послед-
ние уже в государственном смысле. Таким образом, чрез ослабление родовой
связи между княжескими линиями, чрез их отчуждение друг от друга и  чрез
видимое нарушение единства Русской земли приготовляется путь к ее  соби-
ранию, сосредоточению, сплочению частей около одного центра, под властию
одного государя.
   Первым следствием ослабления родовой связи между княжескими  линиями,
отчуждения их друг от друга было временное отделение Южной Руси  от  Се-
верной, последовавшее по смерти Всеволода III. Не имея таких прочных ос-
нов государственного быта, какими обладала  Северная  Русь,  Южная  Русь
после татарского нашествия подпала под власть князей литовских. Это обс-
тоятельство не было гибельно для народности юго-западных русских  облас-
тей, потому что литовские  завоеватели  приняли  русскую  веру,  русский
язык, все оставалось по-старому; но гибельно было для русской  жизни  на
юго-западе  соединение  всех   литовско-русских   владений   с   Польшею
вследствие восшествия на польский престол  литовского  князя  Ягайла:  с
этих пор Юго-Западная Русь должна была вступить в бесплодную для  своего
народного развития борьбу с Польшею для сохранения своей народности, ос-
новою которой была вера; успех этой борьбы, возможность для Юго-Западной
Руси сохранить свою народность условливались ходом дел в Северной  Руси,
ее самостоятельностью и могуществом.
   Здесь новый порядок вещей утверждался  неослабно.  Вскоре  по  смерти
Всеволода III, по отделении Южной Руси от Северной, явились и в  послед-
ней татары, опустошили значительную ее часть, наложили дань на  жителей,
заставили князей брать от ханов ярлыки на  княжение.  Так  как  для  нас
предметом первой важности была смена старого порядка вещей новым,  пере-
ход родовых  княжеских  отношений  в  государственные,  отчего  зависело
единство, могущество Руси и перемена внутреннего порядка, и так как  на-
чала нового порядка вещей на севере мы замечаем прежде  татар,  то  мон-
гольские отношения должны быть важны для нас в той  мере,  в  какой  со-
действовали утверждению этого нового порядка  вещей.  Мы  замечаем,  что
влияние татар не было здесь главным и решительным. Татары остались  жить
вдалеке, заботились только о сборе  дани,  нисколько  не  вмешиваясь  во
внутренние отношения, оставляя все как было, следовательно, оставляя  на
полной свободе действовать те новые отношения, какие начались на  севере
прежде них. Ярлык ханский не утверждал князя неприкосновенным на  столе,
он только обеспечивал волость  его  от  татарского  нашествий;  в  своих
борьбах князья не обращали внимания на ярлыки; они знали, что всякий  из
них, кто свезет больше денег в Орду, получит ярлык преимущественно перед
другим и войско на помощь. Независимо от татар обнаруживаются на  севере
явления, знаменующие новый порядок, - именно ослабление  родовой  связи,
восстания сильнейших князей на слабейших  мимо  родовых  прав,  старание
приобрести средства к усилению своего княжества на счет других. Татары в
этой борьбе являются для князей только орудиями, следовательно,  историк
не имеет права с половины XIII века прерывать естественную нить  событий
- именно постепенный переход родовых княжеских отношений в государствен-
ные - и вставлять татарский период, выдвигать на первый план татар,  та-
тарские отношения, вследствие чего необходимо закрываются главные  явле-
ния, главные причины этих явлений.
   Борьба отдельных княжеств оканчивается на севере тем,  что  княжество
Московское вследствие разных обстоятельств пересиливает  все  остальные,
московские князья начинают собирать Русскую землю: постепенно  подчиняют
и потом присоединяют они к своему владению остальные  княжества,  посте-
пенно в собственном роде  их  родовые  отношения  уступают  место  госу-
дарственным, удельные князья теряют права свои одно за другим, пока, на-
конец, в завещании Иоанна IV удельный князь становится  совершенно  под-
данным великого князя, старшего брата, который носит уже титул царя. Это
главное, основное явление - переход родовых отношений между  князьями  в
государственные - условливает ряд других явлений,  сильно  отзывается  в
отношениях правительственного начала к дружине и остальному  народонасе-
лению; единство, соединение частей условливает силу, которою новое госу-
дарство пользуется для того, чтобы  победить  татар  и  начать  наступа-
тельное движение на Азию;  с  другой  стороны,  усиление  Северной  Руси
вследствие нового порядка вещей условливает успешную борьбу ее  с  коро-
левством Польским, постоянною целию которой становится соединение  обеих
половин Руси под одною державою; наконец, соединение частей,  единовлас-
тие, окончание внутренней борьбы дает  Московскому  государству  возмож-
ность войти в сношения с европейскими государствами,  приготовлять  себе
место среди них.
   В таком положении находилась Русь в конце XVI века, когда  пресеклась
Рюрикова династия. Начало XVII века ознаменовано страшными смутами, гро-
зившими юному государству разрушением. Крамолами людей, питавших старин-
ные притязания, нарушена была духовная и материальная связь  областей  с
правительственным  средоточием:  части  разрознились  в  противоположных
стремлениях. Земля замутилась; своекорыстным стремлениям людей, хотевших
воспользоваться таким положением дел для своих выгод, хотевших  жить  на
счет государства, открылось  свободное  поприще.  Несмотря,  однако,  на
страшные удары, на множество врагов внутренних  и  внешних,  государство
спаслось; связь религиозная и связь гражданская были в нем  так  сильны,
что, несмотря на отсутствие видимого  сосредоточивающего  начала,  части
соединились, государство было очищено от врагов  внутренних  и  внешних,
избран государь всею Землею. Так юное государство  со  славою  выдержало
тяжкое испытание, при котором ясно выказалась его крепость.
   С новою династией начинается приготовление к тому порядку вещей,  ко-
торый знаменует государственную жизнь России среди  европейских  держав.
При первых трех государях новой династии мы видим уже  начало  важнейших
преобразований:  является  постоянное  войско,  обученное   иностранному
строю, приготовляется, следовательно, важнейшая перемена в судьбе  древ-
него служивого сословия, так сильно отозвавшаяся в  общественном  строе;
видим начатки кораблестроения; видим стремление установить нашу торговлю
на новых началах; иностранцам даются привилегии для  учреждения  фабрик,
заводов; внешние сношения начинают  принимать  другой  характер;  громко
высказывается необходимость просвещения, заводятся училища; при дворе  и
в домах частных людей  являются  новые  обычаи;  определяются  отношения
церкви к государству. Преобразователь воспитывается уже в понятиях  пре-
образования, вместе с обществом приготовляется он идти только  далее  по
начертанному пути, докончить начатое, решить нерешенное. Так тесно  свя-
зан в нашей истории XVII век с  первою  половиною  XVIII,  разделять  их
нельзя. Во второй половине XVIII века замечаем  новое  направление:  за-
имствование плодов европейской цивилизации с исключительною целию  мате-
риального благосостояния оказывается недостаточным, является потребность
в духовном, нравственном просвещении, потребность вложить душу в  приго-
товленное прежде тело, как выражались лучшие люди эпохи. Наконец, в наше
время просвещение принесло свой необходимый плод - познание вообще  при-
вело к самопознанию.
   Таков ход русской истории, такова связь главных явлений, в ней  заме-
чаемых.

   ГЛАВА ПЕРВАЯ

   Природа Русской государственной области и ее влияние  на  историю.  -
Равнинность страны. - Соседство ее с Среднею Азией. -  Столкновение  ко-
чевников с оседлым народонаселением. - Периоды борьбы между ними. -  Ко-
заки. - Племена славянские и финские. - Славянская колонизация. - Значе-
ние рек на великой равнине. - Четыре главные  части  древней  России.  -
Озерная область Новгородская. - Область Западной Двины. - Литва.  -  Об-
ласть Днепра. - Область Верхней Волги. -  Путь  распространения  русских
владений. - Область Дона. - Влияние природы на характер народный.
   Задолго до начала нашего летоисчисления знаменитый грек, которого зо-
вут "отцом истории", посетил северные берега Черного моря; верным взгля-
дом взглянул он на страну, на племена, в ней жившие, и записал  в  своей
бессмертной книге, что племена эти ведут образ жизни, какой  указала  им
природа страны. Прошло много веков, несколько раз племена сменялись одни
другими, образовалось могущественное государство, но явление, замеченное
Геродотом, остается по-прежнему в силе: ход событий постоянно подчиняет-
ся природным условиям.
   Перед нами обширная равнина: на огромном расстоянии от Белого моря до
Черного и от Балтийского до Каспийского путешественник не встретит ника-
ких сколько-нибудь значительных возвышений, не заметит ни в  чем  резких
переходов. Однообразие природных форм исключает областные привязанности,
ведет народонаселение к однообразным  занятиям;  однообразность  занятий
производит однообразие в обычаях, нравах, верованиях; одинаковость  нра-
вов, обычаев и верований  исключает  враждебные  столкновения;  одинакие
потребности указывают одинакие средства к их удовлетворению; и  равнина,
как бы ни была обширна, как бы ни было вначале разноплеменно ее  населе-
ние, рано или поздно станет областью одного государства: отсюда  понятна
обширность Русской государственной области, однообразие частей и крепкая
связь между ними.
   Великая равнина открыта на юго-востоке, соприкасается непосредственно
с степями Средней Азии; толпы кочевых народов с незапамятных пор  прохо-
дят в широкие ворота между Уральским хребтом и Каспийским морем и  зани-
мают привольные для них страны в низовьях Волги, Дона и Днепра;  древняя
история видит их здесь  постоянно  господствующими;  Геродот  свойствами
страны объясняет причины этого господства, но тот же  Геродот  замечает,
что берега Днепра по своему необыкновенному плодородию способны питать и
земледельческое народонаселение; и вот предания говорят о народных  дви-
жениях с Запада навстречу кочевым ордам; на берегах Днепра и его  прито-
ков, на востоке и западе, селятся племена земледельческие  с  характером
европейским; они движутся все далее и далее на Восток, но  кочевники  не
скоро уступят им свои привольные степи. Азия не перестает высылать  хищ-
ные орды, которые хотят жить на счет оседлого народонаселения; ясно, что
в истории последнего одним из главных явлений будет постоянная борьба  с
степными варварами. Периоды этой борьбы так обозначаются в русской исто-
рии: от половины IX века до сороковых годов XIII нет резкого перевеса ни
на стороне кочевников, ни на стороне славянских племен, объединенных под
именем Руси; печенеги, а за ними половцы наносят иногда сильные  опусто-
шения Приднепровью, но зато иногда и русские князья входят в глубь  сте-
пей их, за Дон, и пленят их вежи. От сороковых годов XIII века до исхода
XIV берут перевес азиатцы в лице монголов: с конца XIV века пересиливает
Европа в лице России; северо-западная, европейская часть великой равнины
начинает распространяться на счет юго-восточной, азиатской.  Но  природа
страны условила еще другую борьбу для государства, кроме борьбы с кочев-
никами: когда государство граничит не с другим государством и не  с  мо-
рем, но соприкасается с степью, широкою и вместе привольною  для  житья,
то для людей, которые по разным причинам не хотят оставаться в  обществе
или принуждены оставить его, открывается путь к выходу из государства  и
приятная будущность - свободная, разгульная жизнь  в  степи.  Вследствие
этого южные степные страны России по течению больших рек издавна населя-
лись козацкими толпами, которые, с одной  стороны,  служили  пограничною
стражею для государства против кочевых хищников, а с  другой,  признавая
только на словах зависимость от государства, нередко враждовали  с  ним,
иногда были для него опаснее самих кочевых орд.  Так  Россия  вследствие
своего географического положения должна была  вести  борьбу  с  жителями
степей, с кочевыми азиатскими народами и с козаками, пока не  окрепла  в
своем государственном организме и не  превратила  степи  в  убежище  для
гражданственности.
   Составляя восточную часть Европы, отличаясь климатом суровым,  предс-
тавляя на юго-востоке степь, населенную кочевыми  племенами,  сменявшими
друг друга в постоянном стремлении из Азии, на северо-западе  -  страну,
покрытую девственными лесами,  наполненную  реками,  озерами,  болотами,
среди которых кое-где блуждали орды звероловов, великая равнина не могла
получить скоро многочисленного народонаселения. Племена славянские  рас-
кинулись на огромных пространствах, по берегам больших рек; при движении
с юга на север они должны были встретиться с племенами  финскими,  но  о
враждебных столкновениях между ними не сохранилось преданий: легко можно
предположить, что племена не очень ссорились за землю, которой было  так
много, по которой можно было так просторно расселиться  без  обиды  друг
другу. В начале нашей истории мы видим, что славяне  и  финны  действуют
заодно; каким образом ославянились финские племена - меря, мурома, каким
образом Двинская область получила русское народонаселение и стала владе-
нием Великого Новгорода? - все это произошло тихо, незаметно  для  исто-
рии, потому что здесь, собственно, было не завоевание одного народа дру-
гим, но мирное занятие земли, никому не  принадлежащей.  Распространение
русских владений в Сибири, о котором можно иметь ясное понятие по дошед-
шим до нас памятникам, дает лучшее объяснение тому, как распространялись
русские владения и по сю сторону Уральского хребта:  здесь  также  могли
иметь место стычки с туземцами, которые приходили иногда разорять  новые
поселения, отказывались платить ясак; но здесь один  народ,  государство
не было завоевано другим народом, государством в  том  смысле,  в  каком
обыкновенно принимается в истории завоевание,  одним  словом,  и  там  и
здесь преимущественно происходило  население,  колонизация  страны.  Что
сказано о севере России, то может быть сказано и о других  областях:  мы
видим с самого начала, что князья наши преимущественно заботятся о пост-
роении городов, о населении пустынных пространств; известно, как и после
Московское государство расширяло свои пределы на  восток  и  юго-восток,
занимая и населяя пустынные пространства; известно,  наконец,  население
южных и юго-восточных областей, имевших место недавно,  уже  во  времена
империи. Малонаселенность страны, постоянное стремление владельцев  уве-
личивать население своих земель с ущербом государственному интересу, вы-
зывали меры, имевшие целию удержать народонаселение на прежде занятых им
пространствах. Таким образом, в русской истории мы замечаем  то  главное
явление, что государство при расширении своих владений занимает обширные
пустынные пространства и населяет их; государственная область расширяет-
ся преимущественно посредством колонизации: господствующее племя -  сла-
вянское - выводит поселения свои все далее и далее вглубь востока.  Всем
племенам Европы завещано историею высылать поселения в другие части све-
та, распространять в них христианство и гражданственность; западным  ев-
ропейским племенам суждено завершать это дело морским, восточному племе-
ни, славянскому, - сухим путем.
   Однообразна природа великой восточной равнины, не поразит  она  путе-
шественника чудесами; одно только поразило в ней наблюдательного Геродо-
та: "В Скифии, - говорит он, - нет ничего удивительного, кроме  рек,  ее
орошающих: они велики и многочисленны". В самом деле,  обширному  прост-
ранству древней Скифии соответствуют исполинские  системы  рек,  которые
почти переплетаются между собою и составляют,  таким  образом,  по  всей
стране водную сеть, из которой народонаселению трудно было высвободиться
для особной жизни; как везде, так и у  нас,  реки  служили  проводниками
первому народонаселению, по ним сели племена, на них явились первые  го-
рода; так как самые большие из них текут на восток  или  юго-восток,  то
этим условилось и преимущественное распространение Русской государствен-
ной области в означенную сторону; реки много содействовали единству  на-
родному и государственному, и при всем том особые речные системы опреде-
ляли вначале особые системы областей, княжеств. Так, по четырем  главным
речным системам Русская земля разделялась в древности на четыре  главные
части: первую составляла озерная область Новгородская, вторую -  область
Западной Двины, т. е. область Кривская, или Полоцкая, третью  -  область
Днепра, т. е. область древней  собственной  Руси,  четвертую  -  область
Верхней Волги, область Ростовская.
   Область Новгородская, составляя продолжение Финляндской  озерной  об-
ласти, в отношении географическом и историческом посредничает между  За-
падною Европою и Россиею. Здесь славянское племя сталкивается с  сканди-
наво-германским; здесь шел великий водный путь из Северо-Западной Европы
в Юго-Восточную и в Азию, из Варяг в Греки, путь,  по  которому  издавна
спускались северные дружины на юг для опустошения берегов Империи,  этим
же путем производилась торговля  между  севером  и  югом  Европы.  Озеро
Ильмень, принимая в себя с юга многоветвистую Ловать, выпускает  на  се-
вер, в Ладожское озеро, Волхов; великий водный путь шел из Финского  за-
лива, по Неве, в Ладожское озеро, отсюда Волховом в Ильмень, из  Ильменя
Ловатью. Славянское племя при движении своем с юга на север не  утверди-
лось в половине IX века нигде на берегах моря; навстречу медленному дви-
жению славян видим быстрое движение  варягов.  Славянам  удалось  утвер-
диться на важном пункте, при истоке Волхова  из  Ильменя,  где  является
Новгород, но на втором важном пункте великого пути - при впадении Волхо-
ва в Ладожское озеро - они утвердиться не могли. Если даже  предположим,
что Ладога существовала до прибытия Рюрика, то она находилась не при са-
мом устье Волхова, и это положение ее показывает со стороны  славян  ка-
кую-то медленность, боязливость приблизиться к озеру Нево. Что  касается
реки Невы, то начальный летописец считает ее не рекою, а устьем озера  в
море; Нева долго текла в дикой независимости, и короткий  бег  ее  долго
был свидетелем упорной борьбы между двумя народами - русскими и шведами.
Русским удалось во время этой борьбы утвердиться на третьем важном пунк-
те великого пути - при истоке Невы из Ладожского озера, где был построен
Орешек; но потом эта крепость была уступлена шведам; Петр  Великий  взял
ее снова и назвал Ключом-Городом (Шлиссельбургом); наконец,  Петр  успел
овладеть течением Невы и укрепился на  последнем,  самом  важном  пункте
озерной системы в начале великого водного пути, - именно при устье  Невы
в море, где основал Петербург. Это положение при начале великого водного
пути, соединяющего и теперь Европу с Азиею, условило важное значение Пе-
тербурга как столицы: здесь в IX веке началась первая  половина  русской
истории, здесь в XVIII - началась вторая ее половина. Движение восточных
славянских племен с юга на север по великому водному пути, начавшееся  в
доисторическое время, только в XVIII веке  окончательно  достигло  своей
цели - морского берега.
   Область Новгородского княжества есть  озерная  область,  где  главный
узел составляет озеро Ильмень, следовательно, естественные границы  кня-
жества должны совпадать с границами речных  систем  Ильменя,  Ладожского
озера и других близлежащих озер; и действительно, мы видим, что граница-
ми Новгородской области служат волоки между системами рек озерных и меж-
ду системами Волги, Днепра и Западной Двины. Разумеется, эти границы  мы
должны означать приблизительно: в некоторых  местах,  преимущественно  к
востоку и юго-востоку, племя славян ильменских или  новгородских  еще  в
незапамятные времена могло перейти волоки и выселиться на другие  речные
системы вследствие малонаселенности страны, лежащей к востоку,  на  вер-
ховьях Волги; несмотря на то, однако, границы  преимущественно  идут  по
волокам, которые, надобно заметить, нигде не имеют такого важного значе-
ния, как у нас в России, ибо заменяют отчасти горы. На юге границею Нов-
городской области с Полоцкою и Смоленскою служил  волок  между  системою
Ильменя и Западной Двины, здесь граница  могла  обозначиться  с  большею
точностию волоком вследствие раннего населения Полоцкой или Двинской об-
ласти. На востоке границею Новгородской области с  Ростовскою  или  Суз-
дальскою служил приблизительно также  волок  между  системой  Ильменя  и
Верхней Волги; так, видим границу при реке  Медведице,  одном  из  самых
близких волжских притоков к системе ильменской; но  здесь,  на  востоке,
новгородцы перешли в некоторых местах естественную границу своей  облас-
ти, ибо народонаселение необходимо стремилось с запада на восток, находя
себе здесь более простора; так, в числе новгородских владений мы  встре-
чаем Торжок,  Волок-Ламский,  Бежецк  и  другие  места,  находящиеся  на
волжской системе; любопытно, однако, видеть, что эти места были  спорные
между новгородцами и князьями Ростовской области, последние никак не хо-
тят уступить их в полное владение новгородцам: так, Волок и Торжок  раз-
делены пополам между  новгородцами  и  суздальскими  князьями;  название
Торжка, Торга, указывает именно на пограничное место, куда сходились  на
мену, торг, жители двух областей; название  Новый  Торг  указывает,  что
этот торг был прежде где-нибудь на другом месте, быть  может,  выше,  на
самом волоке. Любопытно, также, что все эти места  на  волжской  системе
перечисляются всегда в грамотах как новгородские владения  -  знак,  что
они были спорные, что суздальские князья имели на них постоянные  притя-
зания, одним словом, что это были колонии Новгородские в чужой  области.
Такие же колонии новгородские простирались  в  области  Онеги,  Северной
Двины и далее до самого Уральского хребта; на  важное  значение  волоков
указывает название заволоцких владений Новгорода, Заволоцкой чуди.
   В тесной связи  с  системой  Ильменя  находится  система  Чудского  и
Псковского озер: кривичи изборские находятся в союзе с славянами  новго-
родскими, вместе с ними призывают князей; несмотря, однако, на эту  тес-
ную связь, несмотря на то, что Псков,  сменивший  Изборск,  находился  в
пригородных отношениях к Новгороду, Псков с самого  начала  стремится  к
самостоятельности и, наконец, достигает ее: здесь между другими  обстоя-
тельствами нельзя не предположить и влияния природы, потому что  Псковс-
кая область принадлежит к отдельной  речной  системе.  Этим  же  обстоя-
тельством условливаются и самое различие и границы племен: народонаселе-
ние Изборской области принадлежало к кривскому племени.
   Новгородская область  представляет  самую  возвышенную  страну  между
внутренними русскими областями. По климату и почве  она  разделяется  на
две половины: северо-восточную и юго-западную. Северо-восточная, прости-
рающаяся от окрестностей озер Лача и Вожа до рек Сяси и Мологи, наполне-
на стоячими водами и лесами, подвержена дуновению северных ветров и пов-
сюду неплодородна по причине влажной и  болотистой  почвы;  юго-западная
половина гораздо возвышеннее, суше и плодороднее. Это  разделение  важно
для нас в том отношении, что им определяется первоначальная граница сла-
вянского и финского племени; известно, что везде при своих столкновениях
славяне занимали возвышенные, сухие и хлебородные пространства, финны же
- низменные, болотистые; так точно и здесь означенная граница по качест-
ву почвы соответствует границе между славянским и  финским  племенами  в
Новгородской области. Самые лучшие  для  хлебопашества  места  находится
между реками Шелонью и Ловатью: здесь главные селища славянского  племе-
ни; далее к северо-западу, в нынешней Петербургской губернии, опять  на-
чинаются низменные, болотистые пространства - почва финского племени. Но
так как пространство между реками Шелонью и Ловатью мы назвали хлебород-
ным только относительно, вообще же ильменские славяне не нашли  в  своих
жилищах больших удобств для земледельческой промышленности, то с течени-
ем времени благодаря удобству водных путей среди них развилась  торговая
промышленность, указавшая им необходимо путь к северо-востоку, малонасе-
ленному финскими племенами,  со  стороны  которых  новгородцы  не  могли
встретить сильного сопротивления. Из летописных свидетельств  мы  знаем,
что относительно продовольствия Новгородская область была в  зависимости
от Низовой земли: князь последней, пресекши  подвоз  съестных  припасов,
мог заморить Новгород голодом; с другой стороны, и относительно торговли
Новгород зависел вполне от Востока, потому что торговое значение  Новго-
рода состояло в доставке северо-восточных товаров в Европу:  отсюда  по-
нятно, что когда на востоке  явилось  могущественное  владение  -  госу-
дарство Московское, то Новгород, находясь в полной зависимости от Восто-
ка, необходимо должен был примкнуть к этому государству, таким  образом,
сама природа не позволяла Новгороду быть долго независимым от  Восточной
Руси. То же самое должно сказать и о Пскове: его область имеет также то-
щую почву, которая должна была заставить  народонаселение  обратиться  к
другого рода промышленности - к торговле, ремеслам;  псковичи  славились
мастерствами, особенно строительным;  новгородцев  в  насмешку  называли
плотниками - указание на их промышленный характер.
   Несмотря на то что на западе в средние века существовало мнение, буд-
то из Балтийского моря по восточному пути можно проехать водою в Грецию,
водный путь этот прекращался рекою Ловатью там, где прекращается и  Нов-
городская озерная область. От Ловати до  Днепра  шел  волок,  отделявший
Новгородскую озерную область от Западнодвинской и Днепровской.  Об  этом
волоке между Ловатью и Днепром упоминает начальный  летописец,  описывая
водный путь из Варяг в Греки, но он не вдается в подробности, каким  об-
разом дружины первых князей русских шли от Ловати до Днепра. Очень веро-
ятно, что путь их лежал от Ловати по реке  Сереже  до  тридцативерстного
волока к Желну на реке Торопе, потом вниз Торопою  до  Двины,  Двиною  к
устью Косопли (Каспли) и этою рекою вверх до озера Касплинского и волока
при Гавринах в Порецком уезде с переездом по  суше  тридцати  верст.  Во
всяком случае на пути от Ловати к Днепру должно было встретить  Западную
Двину - вот причина, почему Двинская область, область полоцких кривичей,
вошла в связь с новгородцами и князьями их прежде области кривичей  смо-
ленских, и Рюрик уже отдает Полоцк одному из мужей своих. Область Запад-
ной Двины, или область Полоцкая, имела такую же участь,  как  и  озерная
область Новгородская: славянское племя заняло начало и  средину  течения
Двины, но не успело при медленном движении своем  достигнуть  ее  устья,
берегов моря, около которого оставались еще  туземцы,  хотя  подчиненные
русским князьям, но не подчинившиеся  славянорусской  народности.  Особ-
ность Полоцкого, или Двинского княжества, его слабость  вследствие  этой
особности и усобиц были причиною того, что в XII веке от  морских  бере-
гов, с устья Двины, начинается наступательное движение немцев, пред  ко-
торыми полочане должны были отступать все далее и далее  внутрь  страны.
Потом Полоцкое княжество подчинилось династии князей  литовских  и  чрез
них соединилось с Польшею. Московское  государство,  сосредоточив  севе-
ро-восточные русские области, усилившись, начало стремиться  по  естест-
венному направлению к морю, ибо в области Московского государства  нахо-
дились истоки Двины. Иоанн IV, стремясь чрез покорение Ливонии  к  морю,
взял и Полоцк; но Баторий отнял у него и Ливонию  и  Полоцк,  вследствие
чего почти все течение Двины стало находиться  в  области  одного  госу-
дарства. Но чрез несколько времени шведы отняли у поляков устье Двины, и
область этой реки явилась в затруднительном,  неестественном  положении,
поделенною между тремя государствами. Петр Великий отнял низовье Двины у
шведов, вследствие чего положение Двинской области стало  еще  затрудни-
тельнее, потому что верховье и устье находились в области  одного  госу-
дарства, а средина - в области другого. При Екатерине  II  Двинская  об-
ласть была выведена из этого неестественного положения.
   Границу Полоцкой области на севере составляет водораздел между систе-
мою Двины и озерною - ильменскою и чудскою. Но верховье Двины не принад-
лежало Полоцкой области: за него шла сильная борьба между  князьями  по-
лоцкими, потомками Изяслава Владимировича и потомками брата его  Яросла-
ва, владельцами остальных русских областей. Причина этой борьбы, причина
стремления Ярослава I и рода его удержать за собою верховье Двины ясна с
первого взгляда на карту: Верхняя Двина и впадающая в нее  речка  Торопа
служили соединением Новгородской области с собственною  Русью,  областью
Днепровскою, по ним шел путь из Варяг в Греки; владея Новгородом и Днеп-
ровьем, Ярослав и дети его не могли оставить верховье Двины и Торопу  во
владении враждебного рода  Изяславичей  полоцких;  последние,  пользуясь
тем, что их владения, их речная область, отделяла  Новгородскую  область
от Руси, неоднократно обнаруживали свои притязания на Новгород,  Ярослав
уступил Брячиславу полоцкому Витебск и Усвят, но удержал верховье  Двины
и Торопу, где после образовалось  княжество  Торопецкое,  примыкавшее  к
Смоленскому, Из этого положения Торопецкого княжества, лежащего в среди-
не между озерною (Новгородскою), Двинскою (Полоцкою), Днепровскою (Южно-
русскою) и Волжскою (Ростовскою и Суздальскою) областями, уясняется  нам
положение князей торопецких, знаменитых Мстиславов, их значение как пос-
редников между Новгородом, Южной Русью  и  князьями  суздальскими;  пос-
редством Торопца Новгород поддерживал связь свою с Южною Русью,  из  То-
ропца получал защиту от притеснений князей суздальских.
   На востоке, юге и западе границами Полоцкой области служили приблизи-
тельно также водоразделы между системами Двины, Днепра и Немана.  Но  на
юге к Полоцкому княжеству примыкало также княжество Минское, находившее-
ся преимущественно на системе днепровской, по правому  берегу  Днепра  и
рекам, впадающим в него с этой стороны. Княжество Минское  образовалось,
как видно, из области славянского племени дреговичей, севших, по летопи-
си, между Припятью и Двиною. Мы видим, что в стремлении своем на  юг  из
Новгородской области варяги прежде всего должны были перейти  в  область
Двины и утвердиться в Полоцке. Отсюда, двинувшись к югу, они  немедленно
должны были перейти в область Днепра, в землю дреговичей, в  том  месте,
где притоки Днепра и Двины находятся так близко друг от друга,  где  те-
перь искусственно соединяются Березинским каналом. Это движение полоцких
державцев к югу и покорение дреговичей, без сомнения, произошло еще  при
Рюрике, по крайней мере прежде движения Олега из Новгорода;  что  правый
берег Днепра, земля дреговичей, занята была из Полоцка, доказывает  мол-
чание летописи о покорении дреговичей Олегом или его преемниками. Влади-
мир, истребив семью полоцкого князя Рогволода, присоединил его владения,
как кривские, так и дреговические, к своим; но после по совету  дружины,
восстановил Рогволодову область в целом ее виде для внука Рогволодова, а
своего сына - Изяслава; этим объясняется, каким образом Минское княжест-
во, лежащее в области Днепровской, принадлежало роду князей полоцких; но
Минское княжество вследствие своего географического положения становится
местом борьбы между Изяславичами полоцкими и  Ярославичами  русскими,  и
долее, чем самый Полоцк, остается за последними; а дреговичи южные, жив-
шие по притокам Припяти, принадлежат постоянно к владениям русских Ярос-
лавичей. Почва собственно Полоцкого княжества неплодородна, вся  область
наполнена озерами, болотами-топями; теперь в Витебской губернии считает-
ся больше 1000 озер, больших и малых. Бедность природы при удобстве  со-
общения с морем посредством Двины обратила внимание полочан и видблян на
торговлю, и они вместе с  смольнянами  являются  посредниками  заморской
русской торговли.
   Как Полоцкое княжество есть область Западной Двины,  так  Литва  есть
область Немана, Польша - область Вислы Литовская область  вместе  с  об-
ластью ятвягов, лежащею по границе между речными системами Вислы, Немана
и Днепра. имеют важное значение в истории Восточной Европы: покрытые бо-
лотами и лесами, даже теперь непроходимыми,  эти  страны  лучше  высоких
горных хребтов охраняли западные границы русских славян;  среди  этих-то
болот и непроходимых пущ с незапамятных пор  засели  странные  народы  -
литва и ятвяги, происхождения которых не могут  еще  определить  ученые.
Благодаря природе своей страны литовцы и ятвяги долее всех своих соседей
сохраняли дикость первоначального быта, они набегали на окрестные  стра-
ны, но сами были недосягаемы в своих неприступных природных укреплениях.
Когда единоплеменники их - пруссы - подверглись тяжкому игу немцев,  ли-
товцы отбились от последних в своих дебрях, заслонили от них и восточных
соседей своих; с другой стороны, вероятно, усиленные в  числе  прусскими
выходцами, литовцы начинают наступательное движение к востоку и  югу  на
русские области и основывают княжество, которого географическое  положе-
ние также очень важно: в области Литовского великого княжества  соединя-
лись системы днепровская, вислинская, неманская и западнодвинская,  реки
русские соединялись с реками польскими. Поэтому княжество Литовское слу-
жило звеном, связующим Русь с Польшею. На небольшом  пространстве  между
Кобрином, Пинском и Слонимом три речные системы - вислинская,  неманская
и днепровская, и вместе с тем три области - Польская, Литовская и  Русс-
кая соединяются теперь каналами; вот доказательство,  что  на  Восточной
Европейской равнине естественными гранями между странами и народами слу-
жили междуречные волоки, и как  эти  естественные  грани  были  незначи-
тельны, как мало препятствовали соединению народов!
   Юго-Западная, древняя собственная Русь (княжества  Киевское,  Переяс-
лавское, Черниговское, Смоленское, Волынское, Туровское),  есть  область
Днепра, главной  реки  водного  пути  из  Варяг  в  Греки;  этому  пути,
следственно Днепру преимущественно, Русь была обязана своим  соединением
с Северо-Западною и Юго-Восточною Европою: из первой явились князья,  от
второй получено христианство; Днепру преимущественно Русь была обязана и
своим материальным благосостоянием: по этой реке шли с своими  дружинами
князья, которые сосредоточили прибрежные славянские племена, жившие рас-
сеянно; по Днепру же шел и торговый путь из нижних стран  в  верхние.  И
Днепр в историческом отношении разделял судьбу других рек  русских:  его
устье, хотя с незапамятных пор  покрывалось  русскими  лодками,  однако,
собственно не находилось в русских владениях до времен Екатерины II, по-
тому что Русская государственная область  распространялась  естественным
образом изнутри, из ядра своего, вниз по рекам до естественных  пределов
своих, то есть до устьев этих рек, берущих начало в  ее  сердце,  а  это
сердце - Великая Россия, Московское государство, справедливо  называемое
страною источников: отсюда берут свое начало все те большие  реки,  вниз
по которым распространялась государственная область. Несмотря на то  что
Юго-Западная Русь, преимущественно Киевская область, была главною сценою
древней нашей истории, пограничность ее, близость к полю или степи,  жи-
лищу диких народов, делала ее неспособною стать  государственным  зерном
для России, для чего именно природа приготовила Московскую область;  от-
сюда Киевская область (Русь в самом тесном смысле) вначале и после носит
характер пограничного военного поселения, остается  страною  козаков  до
полного государственного развития, начавшегося в Северной Руси, в стране
источников.
   Но если по причинам естественным Юго-Западная Русь не могла стать го-
сударственным ядром, то природа же страны объясняет нам, почему она была
главною сценою действия в начальной нашей истории: области древних  кня-
жеств Киевского, Волынского, Переяславского и  собственно  Черниговского
составляют самую благословенную часть областей русских относительно кли-
мата и качества почвы. Древнюю Русь в самом тесном  смысле  этого  слова
составляла страна около Киева, на западном берегу Днепра,  земля  полян.
Область Киевского княжества в первоначальном  виде,  как  досталась  она
Изяславу I, заключала в себе земли полян, древлян и отчасти  дреговичей;
естественными и приблизительными историческими  границами  его  были:  к
востоку  -  Днепр;  к  северу  -  водораздел  между  речными  областями,
собственно Днепровскою и областью Припяти, потом  водораздел  между  об-
ластью Припяти и Немана; к западу - водораздел между  Западным  Бугом  и
Вислою; к югу - сначала водораздел между областью Припяти, Днестра и Бу-
га, потом - река Рось, по которой начиная с XI века  видим  уже  военные
поселения, зерно козачества. Почему река Рось служила в древности  южною
границею и Киевского княжества и всех русских областей, это  объясняется
также природою: к югу от этой реки, в южной части нынешней Киевской  гу-
бернии, почва принимает уже степное свойство, луга  здесь  степные.  Об-
ласть княжества Владимиро-Волынского заключала в себе землю бужан  (сла-
вянского племени, жившего по Западному Бугу) и,  принадлежала,  с  одной
стороны, к системе вислинской, а с другой, чрез притоки Припяти к  днеп-
ровской, посредничала между Русью и Польшею. Это положение Владимиро-Во-
лынской области на отдельной от Днепра речной системе объясняет отчасти,
почему Волынь отделяется от собственной Руси и вместе с Галичем образует
особую систему княжеств, отдельность речной системы  объясняет  также  и
раннюю особность Галицкого княжества, лежащего по  вислинской  и  днест-
ровской системам.
   На восточной стороне Днепра притоком последнего,  Десною,  привязыва-
лась к Киевской области и область Черниговская, лежащая по  Десне  и  ее
притокам. Тщетно князья хотели делить Русь Днепром на две отдельные  по-
ловины - Десна привязывала Чернигов к Киеву так же крепко, как и родовые
отношения Святославичей и Мономаховичей; тщетно  потом  польское  прави-
тельство хотело разделиться Днепром с Москвою, это деление было кратков-
ременно. Река Сейм, приток Десны, привязывала к Чернигову область  Курс-
кую. На южной оконечности нынешней Черниговской губернии находится  воз-
вышенность, дающая начало рекам, изливающимся отсюда в Полтавскую губер-
нию, Трубежу, Супою, Удаю и Ромну; этот водоспуск  в  древности  отделял
область Чернигрвского княжества от области  Переяславского.  На  верхнем
Днепре, и, следовательно, в тесной связи с  Киевом,  находилась  область
Смоленского княжества. Смоленск находился в  области  кривичей,  которые
сели на верховьях рек Волги, Днепра и Двины, из  этого  положения  легко
видеть важное значение  Смоленской  области,  находившейся  между  тремя
главными частями Руси - между областью Волги, Днепра и Двины, т. е. меж-
ду Великою, Малою и Белою Россиею; держа ключи ко  всем  этим  областям,
смоленские князья держат Новгород в зависимости от Южной Руси,  стерегут
Днепровье от притязаний  северных  князей,  принимают  самое  деятельное
участие в распрях последних с южными, являются главными деятелями в  ис-
тории Юго-Западной Руси (с тех пор, как волынские  князья  обращают  все
свое внимание на запад), борются с Волынью и Галичем за Киев и во  время
этой борьбы крепко держатся связи с севером, с Новгородом и Волжскою об-
ластию. Из положения Смоленской области понятно, почему Смоленск  служил
постоянно поводом к спору  между  Северо-Восточною,  или  Московскою,  и
Юго-Западною, или Литовскою, Русью, почему ни московское,  ни  литовское
(польское) правительство не могли успокоиться, не  имея  в  своих  руках
Смоленска. Граница Смоленского княжества шла на севере  между  притоками
Ловати и Торопою, далее от Торопца - к Верхней Волге у Ржева;  восточная
граница шла от Ржева мимо Зубцова к верховьям Москвы-реки и Протвы, око-
ло Можайска, потом поворачивала к  западу  водоразделом  между  системою
днепровскою и окскою, между Угрою и Днепром, между Десною и Сожью; южную
границу с Черниговскою и Киевскою областями определить  можно  впадением
реки Прони в Сожь; на запад границу составлял Днепр до Орши и  далее  на
север - линия через Двину между Сурожем и Велижем к Торопцу. Из  обозна-
чения этих границ видно, что Смоленское княжество, кроме области  криви-
чей, заключало в себя также и область радимичей, живших на  Соже.  Почва
Смоленского княжества вообще неплодородна, особенно половина, лежащая  к
северу от Днепра, это обстоятельство и выгодное положение на трех речных
системах среди главных русских областей необходимо условливали  развитие
торговой промышленности у смольнян и в древние времена.
   Теперь обратимся к Великой России, государственному ядру. Здесь  пер-
вое место принадлежит области Верхней  Волги,  или  Ростовской  области.
Главный город ее Ростов Великий при самом начале русской  истории  нахо-
дится в тесной связи с Новгородом и его князьями, те же заморские  варя-
ги, которые брали дань на новгородских славянах и на чуди, берут ее и на
мери, финском племени, жившем около Ростова;  посадник  Рюрика  сидит  в
Ростове, причем не упоминается о походе, о покорении, следовательно, бо-
лее чем вероятно, что меря, подвергавшаяся вместе с новгородцами и чудью
варяжскому игу, вместе с ними свергла его, вместе с ними  призвала  кня-
зей. Такая тесная связь Ростова с Новгородом и  чудью  объясняется  тем,
что Белоозеро связано с Ростовом водною нитью, эта нить есть река  Шекс-
на, которая вытекает из Белоозера и впадает в Волгу у нынешнего  Рыбинс-
ка; Ростов же находится при озере Неро,  из  которого  течет  Которость,
впадающая в Волгу при Ярославле. Варяги, овладевшие Белоозером,  необхо-
димо должны были спуститься вниз по Шексне к Волге, отсюда вниз по Волге
до Которости и ею вверх до Ростова. Если этот  водный  путь  служил  для
враждебных нападений, то он должен был так же служить и для мирных  сно-
шений между Белоозером и Ростовом, отсюда объясняется постоянная, нераз-
рывная связь между этими городами в нашей истории,  объясняется,  почему
Белоозеро является волостью Мономаха, которому принадлежит Ростов с  По-
волжьем; впоследствии Белоозеро становится уделом Ростовского княжества.
Вниз по Шексне ходили в Ростовскую землю военные дружины и торговые лод-
ки, вверх по ней шли из Ростовской земли на Белоозеро и мятежные волхвы,
так сильно волновавшие новообращенных христиан севера.
   Естественные и вместе исторические границы Ростовской области обозна-
чаются с севера и северо-запада границами новгородских владений; при оп-
ределении последних мы видели и северо-западную границу  Ростовской  об-
ласти; на севере естественною границею ее служили Увалы, отделяющие сис-
тему Волги от системы Северной Двины. Что же  касается  до  естественных
границ Ростовской области с востока, юга и юго-запада, то они, собствен-
но, должны совпадать с границами волжской системы, но это уже будут гра-
ницы не Ростовской области, а Московского государства, которого  область
есть преимущественно область Волги. Таким образом, мы видим, что истори-
ческое деление Русской государственной области  на  части  условливается
отдельными речными системами, ясно, что величина каждой части будет  со-
ответствовать величине своей речной области; чем  область  Волги  больше
области всех других рек, тем область Московского государства должна быть
больше всех остальных частей России, а, естественно, меньшим частям при-
мыкать к большей - отсюда понятно, почему  и  Новгородская  озерная  об-
ласть, и Белая, и Малая Русь примкнули к Московскому государству.
   Итак, целая область Волги есть  преимущественно  область  Московского
государства, и Ростовская область будет только областью  Верхней  Волги.
Проследим же теперь распространение Русской государственной  области  по
волжской системе и переход Ростовской области в  область  великого  кня-
жества Владимирского, и последней - в область  Московского  государства.
Ростов был городом племени и, если  принимать  известие  летописца,  был
одинок в целой обширной области, получившей от него  свое  название.  Мы
видим, что одною из главных сторон деятельности наших князей было  пост-
роение городов. Это  построение  носит  следы  расчета,  преднамеренного
стремления, что видно из положения новых городов и из расстояния их  од-
ного от другого. Ярославль построен на важном пункте, при устье Которос-
ти в Волгу, которая посредством этого притока соединяется  с  Ростовским
озером. Потом, мы видим стремление вниз по Волге:  города  строятся  при
главных изгибах реки, при устьях значительных ее притоков - так построе-
на Кострома при повороте Волги на  юг,  при  впадении  в  нее  Костромы;
Юрьевец-Поволжский - при следующем большом колене, или повороте Волги на
юг, при впадении в нее Унжи; наконец, Нижний Новгород - при впадении Оки
в Волгу. Здесь на время остановилось  естественное  стремление  северных
князей вниз по Волге, к пределам Азии. Нужно было вступать  в  борьбу  с
народонаселением, жившим по берегам Волги и ее притоков, отсюда  необхо-
димые войны северных князей с болгарами и мордвою; в этой борьбе русские
остаются победителями, видимо, оттесняют варваров, но тут Азия как будто
собирает последние силы для отпора опасному врагу и высылает  толпы  та-
тар. Основатель Нижнего Новгорода Юрий Всеволодович пал в битве с  тата-
рами; движение русских вниз по Волге было надолго остановлено.  При  Ди-
митрии Донском оно начинается снова: русские полки являются опять в ста-
ринной земле Болгарской, здесь загорается последняя ожесточенная  борьба
между Европою и Азиею, борьба, имеющая  важное  значение  не  для  одной
русской истории. Азиатцы основывают в  Болгарской  земле  крепкий  оплот
против стремления русских и в лице их против Европы и христианства: этот
оплот - Казань. После долгой, упорной борьбы Казань падает пред  Иоанном
IV. Как важна была Казань для Азии, видно из того,  что  спустя  немного
времени после ее завоевания устье Волги, чрез покорение  Астрахани,  уже
находится в руках русских. В то же время русские поселения распространя-
ются по камской системе, которая так близка к  системам  рек  сибирских,
причем переход чрез Уральские горы по их незначительной высоте  был  ле-
гок, незаметен для русских людей; уже при Иоанне IV  козаки  разведывают
путь в Сибирь, причем главная их дорога по рекам; при наследниках  Гроз-
ного русские утверждаются здесь окончательно; малочисленные,  разбросан-
ные на огромных  пространствах  дикие  народцы  не  могли  выставить  им
сильного сопротивления; природа в удобстве водных сообщений  везде  дала
предприимчивым русским  дружинам  средство  с  необыкновенною  быстротою
отыскивать новые землицы для приведения их под высокую руку великого го-
сударя, и скоро русские грани касаются берегов Восточного океана.  Заме-
тим также, что природа, отделив Сибирь от  остальной  Азии  пространными
степями Татарии, а с востока и севера  опоясав  уединенными  океанами  и
направив течение больших рек ее к северным тундрам, чрез это самое  зас-
тавила ее смотреть исключительно на  запад,  образовала  из  нее  нераз-
дельную часть Европейской России.
   Кроме стремления вниз по Волге, у северных  князей  было  еще  другое
стремление, более важное, именно  стремление  на  юг  для  соединения  с
Юго-Западною Русью, где находилась главная сцена  действия.  Мы  назвали
это стремление более важным, потому что хотя у князей  это  было  только
стремление к югу, для соединения с Днепровскою Русью,  однако  на  самом
деле это выходило искание центра, около которого русские  области  могли
сосредоточиться. Стремление князей к  югу  усматривается  в  перенесении
стола княжеского из Ростова в Суздаль; первый князь, который должен  был
остаться надолго в Ростовской области, Юрий Владимирович Долгорукий, жи-
вет уже не в Ростове, а в Суздале, городе южнейшем. Каково же  положение
этого города, и как вообще должно было совершаться это движение на юг? И
здесь, как везде в нашей древней истории, водный путь имеет важное  зна-
чение. Самая ближайшая от Которости и от Ростовского озера  река  к  югу
есть Нерль, которая сама есть приток Клязьмы, таким образом, если следо-
вать речным путем, то после Ростова южнее будет Суздаль на Нерли,  потом
южнее Суздали является Владимир, уже на самой Клязьме;  так  и  северные
князья переносили свои столы - из Ростова в Суздаль, из Суздаля во  Вла-
димир. Здесь, в последнем городе, стол великокняжеский утвердился надол-
го, потому что северные князья, достигнув этого пункта,  презрели  Южною
Русью и все внимание обратили на восток, начали стремиться  по  указанию
природы вниз по рекам: Клязьмою - к Оке и Окою - к Волге. Положение Вла-
димира было очень выгодно для того времени, когда после нашествия монго-
лов восточные отношения играли важную роль: Владимир лежит  на  Клязьме,
которая впадает в Оку там, где эта река принадлежит востоку. Здесь  при-
рода с своей стороны предлагает также  объяснение,  почему  владимирские
князья, устремив все свое внимание на дела северо-востока, так  охладели
к югу; такое охлаждение особенно замечается в деятельности Юрия II  Все-
володовича. Из этого уже видно, что Владимир не мог быть сосредоточиваю-
щим пунктом для русских областей: положение его односторонне,  река,  на
которой лежит он, стремится к финскому северо-востоку.  Средоточие  было
найдено вследствие опять того же стремления к югу, которым особенно  от-
личался Юрий Долгорукий. Мы видели речной путь от Ростова к югу, но этот
путь вел не прямо к югу, а к юго-востоку, тогда как для отыскания центра
русских областей нужно было уклониться к юго-западу, что и  сделал  Юрий
Долгорукий, построивший на юго-запад от Ростова, по пути  в  Днепровскую
Русь, города Переяславль-Залесский и Москву. Москва и была именно  иско-
мым пунктом, это обозначилось тотчас же в истории: в первый  раз  Москва
упоминается в 1147 году, по случаю свидания  Долгорукого  с  Святославом
северским. Москва лежит на реке того же имени, которая течет между  Вол-
гою, Окою и Верхним Днепром. Москва-река впадает в Оку,  так  же  как  и
Клязьма, с тем, однако, различием, что Клязьма впадает в  Оку  там,  где
она принадлежала финскому северо-востоку, тогда как Москва впадает имен-
но в том месте, где Ока, обращаясь к востоку, передавала Москве  обязан-
ность служить соединением для северных и южных русских областей.  Сосре-
доточивающий пункт долженствовал быть местом соединения севера  с  югом,
но вместе с тем должен был носить характер северный, потому что на севе-
ре находились крепкие государственные основы, которых не было в  области
собственной Оки, в земле вятичей, в стране переходной, без определенного
характера, впрочем, издавна примыкавшей к Южной Руси, и потому более  на
нее похожей. Заметим также, что Москва находилась прямо в средине  между
двумя племенами, из которых главным образом составилось  народонаселение
русское, между племенем славянским и финским.
   Что касается природы московского центрального  пространства,  то  оно
представляет обширную открытую равнину с умеренным климатом, эта равнина
не везде равно плодородна и в самых плодородных  местах  уступает  южным
пространствам империи, но зато она почти везде способна  к  обработанию,
следовательно, везде поддерживает деятельность, энергию человека, побуж-
дает к труду и вознаграждает за него, а известно, как подобные природные
обстоятельства благоприятствуют основанию  и  развитию  гражданских  об-
ществ. Было сказано, что эта область не везде одинаково плодородна:  се-
верная часть менее плодородна, чем южная; это  природное  обстоятельство
также очень важно, условливая первоначальную промышленность как  главное
занятие для южного народонаселения и  промышленность,  производящую  для
северного, дополняя, следовательно, одну часть другою, делая их  необхо-
димыми друг для друга.
   Область Москвы-реки была первоначальною областью Московского княжест-
ва, и в первой деятельности московских князей мы замечаем стремление по-
лучить в свою власть все течение реки. Верховье и устье ее находились  в
чужих руках, следовательно, область Московского княжества была заперта с
двух концов: верховье реки находилось во  власти  князей  можайских-смо-
ленских, устье - во власти князей рязанских, - здесь их был город Колом-
на. Отсюда понятно, почему первыми завоеваниями Москвы  были  Можайск  и
Коломна князь Юрий Данилович, только овладев этими двумя  городами,  мог
считать свою область вполне самостоятельною.
   Мы видели, что распространение  русских  владений  следовало  течению
рек. Во-первых, оно шло озерною новгородскою  системою,  потом  системою
Двины и Днепра к югу или юго-западу и в то же время, с  другой  стороны,
шло путем белозерским, по Шексне, и далее к югу по системе Мологи к Вол-
ге, потом Волгою и на юг от этой реки к Оке. Навстречу этому движению от
севера, которое, как видно, не шло далее Москвы, мы замечаем движение  с
юга по Десне - притоку Днепра, и Оке -  притоку  Волги.  Таким  образом,
первоначальное распространение преимущественно шло по огромной дуге, об-
разуемой Волгою к северу, до впадения в нее Оки, и Днепром - к югу;  по-
том распространение происходило в середине дуги, с севера  от  Волги,  и
ему навстречу, с юга от Днепра, причем оба противоположные движения схо-
дились в области Москвы-реки, где и образовался  государственный  центр.
Течение Оки от истоков ее до устья Москвы-реки и потом вместе с течением
последней имело важное историческое значение, потому  что  служило  пос-
редствующею водною нитью между Северною и Южною Русью. Так как  движение
с юга, от Днепра вверх по Десне и ее  притокам,  шло  от  главной  сцены
действия, от Киевской области, то, естественно, было быстрее, чем проти-
воположное ему движение с севера, из дикой, малонаселенной области Верх-
ней Волги, и потому движение с юга скоро переходит из  области  Десны  в
область Оки, и владения черниговских Святославичей  обнимают  равно  обе
эти области: этому скорому переходу из одной  речной  области  в  другую
благоприятствовала близость источников и  притоков  обеих  рек,  хотя  в
древности водораздел между системами Десны и Оки  служил  границею  двух
племен - северян и вятичей. Близость областей Окской и Деснинской,  или,
принимая обширнее. Волжской и Днепровской, и вследствие того  раннее  их
политическое соединение были важным препятствием  к  разъединению  Севе-
ро-Восточной, или Московской, Руси с Юго-Западною, Литовскою; вот почему
волок между Угрой и Днепром, собственно разграничивающий область  Днепра
от Окской, не мог долгое время служить границею между обеими  половинами
Руси, хотя Литва и стремилась здесь утвердить  границу.  Область  нижней
Оки, от впадения Москвы-реки до Мурома, и отчасти область верхнего  Дона
досталась младшему из сыновей Святослава черниговского,  Ярославу,  изг-
нанному из Чернигова племянником Всеволодом Ольговичем; эта область раз-
делялась впоследствии на два княжества - Рязанское и Муромское, которые,
будучи оторваны от Черниговской области по условиям историческим и нахо-
дясь в связи с Ростовскою областью по условиям географическим, с  самого
начала находятся в большей или меньшей зависимости от последней.
   Область Дона долго находилась вне русской исторической сцены, хотя по
близости окских притоков к верхнему Дону и его притокам владения рязанс-
кие, с одной стороны, и черниговские, с другой, необходимо  должны  были
захватывать и донскую систему; Дон оставался степною  рекою  (как  он  и
есть по природе берегов своих) почти до самого XV века, т. е. до  усиле-
ния Московского государства, которое на берегах его в XIV веке  одержало
первую знаменитую победу над Азиею в лице монголов. Заселение донского и
волжского степного пространства принадлежит Московскому государству.
   Наконец, природа страны имеет важное значение в истории по тому влия-
нию, какое оказывает она на характер народный. Природа роскошная, с лих-
вою вознаграждающая и слабый труд человека, усыпляет  деятельность  пос-
леднего, как телесную,  так  и  умственную.  Пробужденный  раз  вспышкою
страсти, он может оказать чудеса, особенно в подвигах  силы  физической,
но такое напряжение сил не бывает продолжительно. Природа, более  скупая
на свои дары, требующая постоянного и нелегкого труда со стороны челове-
ка, держит последнего всегда в возбужденном состоянии: его  деятельность
не порывиста, но постоянна; постоянно работает он умом, неуклонно  стре-
мится к своей цели; понятно, что народонаселение с  таким  характером  в
высшей степени способно положить среди себя крепкие основы государствен-
ного быта, подчинить своему влиянию племена с  характером  противополож-
ным.  С  другой  стороны,  роскошная,  щедрая  природа,  богатая  расти-
тельность, приятный климат развивают в народе чувство красоты,  стремле-
ние к искусствам, поэзии, к общественным увеселениям, что  могущественно
действует на отношения двух полов: в народе, в котором  развито  чувство
красоты, господствует стремление к искусству, общественным  увеселениям,
- в таком народе женщина не может быть исключена из  сообщества  мужчин.
Но среди природы относительно небогатой, однообразной и  потому  невесе-
лой, в климате, относительно суровом, среди народа, постоянно деятельно-
го, занятого, практического, чувство изящного не может развиваться с ус-
пехом; при таких обстоятельствах характер народа является более суровым,
склонным более к полезному, чем к приятному; стремление к  искусству,  к
украшению жизни слабее, общественные удовольствия  материальнее,  а  все
это вместе, без других посторонних влияний, действует на исключение жен-
щины из общества мужчин, что, разумеется, в свою очередь приводит еще  к
большей суровости нравов. Все сказанное прилагается в известной  мере  к
историческому различию в характере южного  и  северного  народонаселения
Руси.

   ГЛАВА ВТОРАЯ

   Постепенное распространение  сведений  о  Северо-Восточной  Европе  в
древности. - Быт народов, здесь обитавших. - Скифы. - Агатирсы. - Невры.
- Андрофаги. - Меланхлены. - Будины. - Гелоны. -  Тавры.  -  Сарматы.  -
Бастарны. - Аланы. - Греческие колонии на северном берегу Понта. -  Тор-
говля. - Характер азиатского движения.

   Наш летописец начинает повесть свою о Русской земле с  тех  пор,  как
слово Русь стало известно грекам; историк русский, который захочет углу-
биться в отдаленные времена, узнать что-нибудь о первых известных обита-
телях нашего отечества, должен также обратиться к грекам, начать  с  тех
пор, как впервые имена этих обитателей появились в известиях греческих.
   Во времена Гомера греческие корабли не смели еще плавать  по  Черному
морю, тогда смотрели на это море, как на Океан, границу обитаемой земли,
считали его самым большим из всех морей и потому дали ему название  Пон-
та, моря по преимуществу. Долго берега Понта считались  негостеприимными
по дикости их народонаселения, и море слыло  аксинос  (негостеприимным),
пока ионические колонии (750 л. до р.х.) не заставили переменить это имя
на приятно звучащее евксинос (гостеприимное). Во времена Гезиода  сведе-
ния греков распространились: северные берега Понта выдвинулись в отдале-
нии, покрытые туманами, представлявшими воображению древних странные об-
разы - то была баснословная область, хранилище  драгоценностей,  обитель
существ необыкновенных. Как естественно было ожидать, поэты овладели чу-
десною страною и перенесли туда мифы, сценою  которых  считались  прежде
берега морей ближайших. Один из них, Аристей, сам захотел  посетить  та-
инственный берег, и его поэмы, или по крайней мере  выдаваемые  под  его
именем, распространили географические сведения древних. По  Аристею,  на
берегах Понта жили киммерияне, к северу от них - скифы, за скифами - ис-
седоны, до которых он доходил. Потом  о  дальнейших  странах  начинались
рассказы детски легковерных путешественников,  купцов,  подобных  нашему
новгородцу Гуряте Роговичу; за исседонами к северу жили аримаспы, одног-
лазые люди; далее за аримаспами грифы стерегли золото, и  еще  далее  на
север жили блаженные гипербореи. Встречаем древние,  темные  предания  о
нашествиях киммериян и скифов на Азию, вернее, хотя не во  всех  подроб-
ностях, известие о походе персидского царя Дария Гистаспа против  скифов
в 513 году до р. х. Между тем северные берега Понта остаются по-прежнему
любимою страною поэтов: известия об них встречаем у  Эсхила,  Софокла  и
Еврипида. Возможность получать об них сведения увеличили  обширная  тор-
говля колоний и множество рабов, приводимых в Грецию с северных  берегов
Понта и потому носивших имя скифов, но понятно, какою верностью  и  точ-
ностью должны были отличаться известия, почерпаемые из таких источников.
Вот почему так драгоценны для нас сведения, сообщаемые  Геродотом,  осо-
бенно там, где он говорит как очевидец. Геродотовы известия точнее отно-
сительно страны, обитаемой скифами, но о странах, лежащих  к  северу  от
последних, он столько же знает, сколько и его предшественники, т.  е.  и
после Геродота эта страна остается страною вымыслов. Аристотель упрекает
афинян за то, что они целые дни проводят на  площади,  слушая  волшебные
повести и рассказы людей, возвратившихся с Фазиса  (Риона)  и  Борисфена
(Днепра). Говоря о севере и северо-востоке, обыкновенно прибавляли,  что
там обитают скифы; после Дария  Гистаспа  с  ними  вошел  во  враждебные
столкновения Филипп Македонский: он поразил скифского царя Атеаса и  вы-
вел в Македонию большой полон - 20000 человек мужчин и женщин;  завоева-
ния Александра Македонского, оказавшие  такие  важные  услуги  географии
открытием новых стран и путей в южную Азию, не касались описываемых нами
стран: с европейской стороны македонские завоевания не простирались  да-
лее Дуная. Больше сделано при наследниках Александра: Тимэй подробно го-
ворил о скифах и Северном океане; Клеарх, ученик Аристотеля, написал со-
чинение о скифах; все, что до сих пор было  известно  о  севере,  собрал
Эратосфен.
   В таком виде греки передали римлянам свои географические  познания  о
северных берегах Черного моря. Война с Македониею указала римлянам бере-
га Дуная, война с Митридатом открыла путь к северным берегам Понта. Мит-
ридат в своих отчаянных попытках против римского могущества старался во-
оружить на Италию всех диких жителей степей от Дуная до Азовского  моря.
Во время Цезаря Беребист основал на берегах Дуная могущественное  владе-
ние гетов, которое, впрочем, скоро разделилось и ослабело. Овидий,  сос-
ланный в Томы, перечисляет окружные народы -  гетов,  скифов,  сарматов,
языгов, бастарнов; он не упоминает о даках, которых имя часто встречает-
ся у Горация; но на свидетельствах поэтов трудно основываться: у них од-
но народное имя идет за другое, древнее - вместо нового. Причины, почему
страны к северу от Понта не могли быть с точностию исследованы, приводит
Страбон: по Танаису (Дону), говорит  он,  мало  что  можно  узнать  выше
устьев по причине холода и бедности страны; туземцы, народы кочевые, пи-
тающиеся молоком и мясом, могут сносить неприязненный климат, но  иност-
ранцы не в состоянии; притом туземцы необщительны, свирепы  и  дики,  не
пускают к себе иностранцев. Вот почему и для римлян эта  страна  остава-
лась украйною мира, которую покинули люди и боги.
   Но скоро северные варвары начинают нападать на римские  провинции:  в
70 году по р. х. роксоланы вступают в Мизию, но принуждены уйти оттуда с
большими потерями; потом даки перешли Дунай, но были также отброшены на-
зад. Даки были первый варварский народ, которому повелители света должны
были платить дань при Домициане; Троян должен был  вести  кровопролитную
войну с предводителем их Децебалом, императору удалось превратить  Дакию
в римскую провинцию, многие из даков выселились, другие мало-помалу ола-
тинились. Тацит восточными соседями германцев полагает даков и сарматов,
сомневаясь, куда причислить певцинов, венедов и финнов - к германцам или
сарматам. Вследствие частых столкновений с варварами известия  об  отда-
ленных странах и народах умножились, но эти известия приносились  воина-
ми, купцами; люди, которые хотели научным образом составить из их  расс-
казов что-нибудь полное, сами не могли поверить чужих известий и  потому
писали наугад, произвольно, чему доказательством служит сочинение Птоле-
мея.
   Изложивши в немногих словах постепенное  распространение  сведений  о
странах, лежащих к северу от Понта, скажем несколько  подробнее  о  быте
народов, живших в этих странах, сколько о нем знали древние.  Мы  знаем,
что имена господствовавших здесь один за другим  народов  были  скифы  и
сарматы, отчего и страна называлась Скифиею, преимущественно у греков, и
Сарматиею, преимущественно у римлян. Мы не  можем  позволить  себе  вда-
ваться в вопросы о происхождении скифов, сарматов и других  соседних  им
народов, не имея достаточного количества данных в известиях древних  пи-
сателей; чем ближе народы к первоначальному быту,  тем  сходнее  друг  с
другом в обычаях, нравах, понятиях - отсюда легкость, с какою можно вся-
кий младенчествующий народ по некоторым чертам нравов, обычаев и верова-
ний причислить к какому угодно племени; несколько слов,  оставшихся  нам
от языка этого народа, не могут вести также к твердым выводам: для выра-
жения некоторых предметов у всех племен найдутся общие звуки. Мы  войдем
в исследования мифов и преданий о скифах и других древних народов только
в той мере, в какой они связываются с последующими историческими явлени-
ями, объясняют их и взаимно объясняются ими.
   Оставя все многочисленные и  противоречивые  толкования  о  положении
скифских рек и народов, упоминаемых у Геродота, мы из его рассказа можем
вывести следующие, несомненные заключения: по Днепру - на запад до само-
го Днестра, на восток - очень на короткое расстояние  от  берега,  живет
народонаселение земледельческое или по крайней мере переходное,  которое
хотя еще и не отстало от своих степных обычаев и не  привыкло  к  хлебу,
однако сеет его, как предмет выгодной торговли:  таким  образом,  щедрая
природа стран приднепровских необходимо приводила кочевника к  оседлости
или по крайней мере заставляла его работать на оседлого европейского че-
ловека; но на довольно близкое расстояние от  восточного  берега  Днепра
уже начинались жилища чистых кочевников, простираясь до Дона и далее  за
эту реку; чистые кочевники  господствуют  над  всею  страною  до  самого
Днестра и Дуная на запад, а за ними, далее к востоку, за Доном, живут  в
голых степях другие кочевники, более свирепые, которые грозят новым  на-
шествием Приднепровью. Таким образом, восточное степное  народонаселение
господствует беспрепятственно; Европа не высылает ему соперников;  ни  с
севера, ни с юга, ни с запада не обнаруживается никакого движения,  гро-
зит движение с одного востока и в тех же самых формах -  кочевники  сме-
нятся кочевниками. У берегов Понта, при устьях  больших  рек,  греческие
города построили свои колонии для выгодной торговли  с  варварами,  быть
может, эти мирные убежища гражданственности производили  хотя  медленно,
но заметное в истории влияние на  последних?  История  показывает  между
скифами людей царского  происхождения,  обольщенных  красотою  греческих
женщин и прелестями греческой цивилизации: они строят себе  великолепные
мраморные дворцы в греческих колониях, даже ездят учиться в  Грецию,  но
гибнут от рук единоверцев своих, как отступники отеческого обычая - вар-
варство в полном разгуле на берегах Понта; не греческим купцам  вступить
с ним в борьбу и победить его: для этого нужна большая материальная  си-
ла, для этого нужны другие многочисленные, крепкие народы и  целые  века
медленного, но постоянного движения. Около греческих колоний живут  сме-
шанные народы - полуэллины и полускифы, но что это? скифы ли огречившие-
ся или греческие переселенцы, принявшие скифские обычаи,  или,  наконец,
отрасли родственных с греками фракийских племен? На эти вопросы не  дает
ответа древность.
   Но о скифах она знает много подробностей. По свидетельству  Геродота,
скифы считали себя младшим из народов и аборигенами в  земле  своей;  от
брака верховного божества, которое Геродот называет по-своему Зевсом, на
дочери реки Борисфена родился в пустынной стране  человек  Таргитавс,  у
него было трое сыновей - Лейпоксаис, Арпоксаис и Колаксаис. При них упа-
ли с неба плуг, воловье иго, стрелы и чаша  -  все  золотые.  Когда  оба
старшие брата хотели дотронуться до этих вещей, то нашли  их  огненными,
только младший брат мог взять  их  в  руки  и  отнести  в  свое  жилище,
вследствие чего  старшие  передали  ему  царское  достоинство.  От  трех
братьев пошли разные скифские племена: от старшего - авхаты, от среднего
- катиары и траопии, от младшего - царские, или паралаты - все они,  во-
обще, носили имя сколотов, а греки называли их скифами. Предание о  том,
что скифы суть самый младший из народов, указывает на смутное сознание о
позднем появлении их на берегах Понта, но так как вместе с  тем  исчезло
предание о стране, откуда они пришли, то явилось другое предание о  про-
исхождении скифов на берегах Днепра. Днепр, виновник плодоносия  берегов
своих, дающий питание всему живущему на них, необходимо явился  участни-
ком и в произведении человека - он дед, по матери, праотцу скифов;  если
небо участвовало непосредственно в произведении праотца скифов,  то  оно
же непосредственно научило его детей средствам к жизни: с неба упали че-
тыре орудия, четыре символа главных занятий первобытного человека - зем-
леделия, скотоводства, виноделия и звероловства. Младший  брат  захватил
их себе, стал распорядителем,  раздавателем  средств  к  жизни,  старшие
братья должны были смотреть у него из рук - вот символ власти и подчине-
ния! Но почему же в предании на долю младшего брата  выпала  власть,  на
долю старших - подчинение? Это указывает на исторический факт и объясня-
ется местом жительства царственных,  господствующих  скифов,  паралатов.
Исторический факт - это покорение паралатами остальных скифов; происхож-
дение паралатов от младшего брата указывает опять на  то,  что  паралаты
пришли позднее с востока и потому остались  кочевать  на  берегах  Дона,
подчинив себе племена, прежде пришедшие и поселившиеся далее на  западе,
около Днепра; скифское предание вполне объясняется последующими явления-
ми, имевшими место в этих странах, - в продолжение многих веков мы видим
здесь одинаковое явление, а именно, что позднее пришедшие с востока орды
подчиняют себе племена, прежде пришедшие и утвердившиеся далее на  запа-
де.
   У понтийских греков существовал другой миф о происхождении скифов.  В
нем говорится, что Геркулес пришел в страну, заселенную после скифами, и
которая тогда была пуста. Там застигли его буря и холод, он завернулся в
львиную кожу и заснул. Проснувшись, Геркулес увидал, что лошади, которых
он оставил пастись, исчезли; он начал искать их по всей стране  и  когда
пришел в лесную припонтийскую область Гюлэю, то нашел в пещере чудовище,
ехидну, полуженщину и полузмею. На спрос Геркулеса ехидна отвечала,  что
лошади у нее, но что она не отдаст их до тех пор, пока он не  согласится
иметь с нею связь; Геркулес принужден был исполнить ее  желание;  плодом
этой связи было трое сыновей: Агатирс, Гелон и Скиф, из которых  послед-
ний, как самый достойный сын Геркулеса, остался обладателем страны и ро-
доначальником царей скифских. Этот миф есть видоизменение первого,  гре-
ческие поселенцы привели своего странствующего героя-полубога на  север-
ные берега Понта; Скифия гордилась следом стопы Геркулесовой, как  одним
из чудес своих, и точно дух Греции оставил здесь  много  дивных  следов,
открываемых теперь наукою. В пустыне Геркулес должен  был  сочетаться  с
чудовищем, ехидною, дочерью Борисфена, в скифском  предании,  и  которой
форма, равно как обитание в пещере Гюлэйской, указывает  на  первобытное
состояние северных берегов Понта, только что вышедших  из-под  воды;  от
этого странного брака греческого героя с чудовищем произошли  варварские
и полуварварские смешанные народы, ибо гелоны, по утверждению  Геродота,
суть эллины, поселившиеся среди будинов. В этом мифе замечательно  также
для нас сближение трех народов - агатирсов, гелонов и скифов, как проис-
шедших от одного прародителя.
   Кроме мифов, историк имеет предание, которое он не усомнится  принять
за достоверное, если обратить внимание на положение страны и на события,
случившиеся уже на памяти истории: северные берега Понта - открытая  до-
рога между Европою и Азиею - были поэтому самому изначала местом  столк-
новения народов, из которых один вытеснял другой из  жилищ  его  или  по
крайней мере подчинял его остатки своему  господству.  Так  Аристей,  по
свидетельству Геродота, рассказывал, что на северных берегах Понта  жили
киммерияне, к северу от них - скифы, за ними - исседоны, за этими - ари-
маспы (одноглазые), грифы и, наконец, у Северного океана  -  гипербореи.
Последние оставались спокойны, но из остальных те, которые  жили  север-
нее, вытесняли живших на юге, так что киммерияне принуждены были  совер-
шенно оставить страну и уступить ее скифам. У Геродота есть другое  пре-
дание, что кочевые скифы жили в Азии, к югу от Аракса; вытесненные  мас-
сагетами, они двинулись к западу, в страны киммериян. Это предание имеет
также много за себя для историка, потому что  движение  кочевых  народов
шло постоянно от востока к западу, притом же это предание  нисколько  не
противоречит Аристееву: скифы, изгнанные массагетами, двинулись к  севе-
ро-западу и заняли сперва страну, лежавшую к северу от киммериян, потом,
теснимые исседонами, принуждены были двинуться к югу.
   Относительно наружности скифы представляются  у  древних  белокожими,
краснолицыми, голубоглазыми, с мягкими, длинными, жидкими, искрасна-жел-
тыми волосами. Скифы были очень похожи друг на друга,  толсты,  мясисты;
браки их не отличались плодовитостию; нравы их - нравы всех  младенчест-
вующих народов; они были страстны, вспыльчивы, ленивы; их обычаи -  обы-
чаи всех кочевых народов, каких еще и теперь много питают степи  Средней
Азии; мужчины на лошадях, женщины и дети в кибитках, запряженных волами,
перекочевывали с одного пастбища на другое; пища их - лошадиное молоко и
мясо. Как все варварские народы, скифы любили опьяняться  дымом  пахучих
трав, потом полюбили привозное из Греции вино и пили его чистое, мужчины
и женщины; пили и мед. На войне скифы отличались храбростию и  жестокос-
тию: сдирали кожу с убитых врагов, пили из черепов их; рассказы о скифс-
ких жестокостях повели к слуху, что они  людоеды,  питались  даже  мясом
собственных детей своих. Сражались они конные и пешие,  особенно  слави-
лись скифские стрелки; стрелы намазывались ядом. Война считалась  почет-
нейшим занятием; купцы уважались меньше, чем воины; итак, между  скифами
были купцы, были и земледельцы, как мы видели; для нас очень  важно  из-
вестие, что скифы позволяли каждому селиться на  своих  землях  и  зани-
маться земледелием под условием дани - так поступали  всегда  кочевники,
которым не было дела до быта подвластных им племен,  лишь  бы  последние
исправно платили дань; это же известие объясняет нам приведенное  извес-
тие Геродота о скифах, которые сеяли хлеб не для собственного употребле-
ния, а на продажу; вероятно, они продавали  хлеб,  чтоб  заплатить  дань
господствующему племени. Трудно решить, одному ли владельцу повиновались
скифы или многим; вождь на войне был судьею в мирное время. Скифия  раз-
делялась на округи, в каждом округе был  особый  начальник,  для  общего
собрания, веча, назначалось особое  место.  Различие  между  знатными  и
чернью, между богатыми и бедными существовало у скифов; были у них и ра-
бы, которых они ослепляли. Касательно религии Геродот перечисляет назва-
ния следующих божеств: Табити (Веста), Папайос (Зевс), Апия (Земля), Ой-
тосир (Аполлон), Артимпаса (Афродита), Тамимасадас (Посейдон), кроме то-
го упоминается о Геркулесе и Марсе; Табити (Веста), божество семьи,  до-
машнего очага,  пользовалось  особенным  уважением,  считалось  народным
скифским божеством. Поклясться очагом,  домашним  божеством  начальника,
считалось величайшею клятвою, ложная клятва этим божеством причиняла, по
мнению скифов, болезнь начальнику. При кочевой жизни общественное богос-
лужение не могло быть развито у скифов, понятно, что у них не могло быть
храмов; изображением Марса служил меч, этому божеству приносились годич-
ные жертвы - лошади и другие животные, приносили в жертву и пленных, изо
ста одного. Вместо жрецов и у скифов, как у всех младенчествующих  наро-
дов, видим толпу кудесников, гадателей; припонтийские  страны  славились
как местопребывание чародеев. По смерти начальников своих скифы погреба-
ли вместе с ними их наложниц, служителей, лошадей и  разные  необходимые
для жизни вещи. Из этих главных черт скифского быта есть ли  хотя  одна,
которой бы мы не нашли и у других младенчествующих  племен?  У  древних,
как и у новых образованных народов, между писателями иногда  встречаются
различные отзывы о варварских племенах: одни, поборники  своего  образо-
ванного общества, выставляют быт варваров с самой черной  стороны,  дру-
гие, наоборот, будучи недовольны испорченностию нравов, господствующею в
некоторые времена у образованных народов, любят превозносить грубые нра-
вы дикарей, возвышать их до идеальной простоты и невинности; такие  про-
тивоположные мнения мы встречаем у писателей и о скифах: одни  описывают
грубость их самыми черными красками, делают из них людоедов,  пожирающих
собственных детей, другие превозносят чистоту, неиспорченность  их  нра-
вов, довольство малым и упрекают греков и римлян в разврате, который они
внесли к скифам.
   Касательно быта других народов чуждого  происхождения,  но  обитавших
подле скифов, остались известия об агатирсах, живших к западу от скифов.
Геродот называет их самым изнеженным, женоподобным народом, страстным  к
блестящим украшениям; жены были у них в общем пользовании будто  бы  для
того, чтоб всем составлять одно семейство и тем избежать зависти и враж-
ды; в остальном быт их был похож на быт фракиян. Из народов, обитавших к
северу от скифов, - о неврах - ходили слухи, что они живут по-скифски  и
будто в известные дни каждый невр обращался в волка  -  поверье,  сильно
укорененное между восточным народонаселением Европы.  Андрофаги  отлича-
лись необыкновенною дикостию; меланхлены имели скифские нравы. О будинах
до Геродота дошли, как видно, одни смутные слухи; можно понимать, что  в
близком соседстве друг с другом жили два различные народа - будины и ге-
лоны, будины - кочевники, гелоны - оседлые: у них большой деревянный го-
род; Геродот считает гелонов греческими переселенцами. К югу от  скифов,
в нынешнем Крыму, обитали тавры - народ дикий и свирепый, живущий грабе-
жом и войною, на крышах домов их, над печными трубами виднелись шесты  с
воткнутыми на них головами пленников: эти варварские трофеи охраняли дом
от всякого зла, как жертва, угодная божеству.  Тавры  приносили  пленных
греков в жертву деве, имя божества - девы у  самих  тавров  -  Орейлоха;
грекам казалась она то Ифигениею, то Артемидою.  По  природным  условиям
полуострова тавры, подобно скифам, разделялись на кочевых -  северных  и
земледельческих - южных.
   Как на ясной памяти истории в нынешней Южной России господство одного
кочевого народа сменялось господством другого, жившего далее на  восток,
так и в древние времена господство скифов сменилось  господством  сарма-
тов, но от этой перемены история столь же мало выиграла,  как  от  смены
печенегов половцами: переменились имена, отношения остались прежние, по-
тому что быт народов, сменявших друг друга, был одинакий; и сарматы, по-
добно скифам, разделялись на кочевых и земледельческих, на  господствую-
щих и подчиненных. Но древние заметили и некоторые особенности у  сарма-
тов, главная особенносгь состояла в том, что у  сарматов  женщины  имели
большую силу, отличались храбростию и мужскими упражнениями: это  подало
повод к сказке, что сарматы произошли от совокупления скифов с амазонка-
ми, но у древних писателей сохранилось также  предание  о  происхождении
сарматов из Мидии, предание, подтверждаемое теперь наукою. Сарматы  были
белокуры, свирепы на вид, носили длинные волосы и бороду, широкую  одеж-
ду, расписывались по телу разными узорами, вели кочевую жизнь, не  умели
сражаться пешком, но на лошадях были неотразимы; отличались  дикостью  и
жестокостью в нравах; поклонялись мечу, по  другим  известиям,  огню,  и
приносили в жертву лошадей. Из  сарматских  племен  сильнейшими  явились
языги на западе, в нынешней Бессарабии и Валахии, отчасти в  Венгрии,  и
роксоланы на востоке - между Доном и Днепром; подле сарматов, на  запад-
ных границах Скифии и восточных Германии, упоминается особый сильный на-
род бастарны, разделявшийся на три поколения - атмонов, сидонов и певци-
нов. При первых императорах Рима, роксоланы переходят Дунай  и  нападают
на области Империи; при Адриане римляне принуждены были платить им  еже-
годно известную сумму денег; после могущество роксолан и языгов ослабело
вследствие усиления готов и потом - гуннов. Незадолго до рождества Хрис-
това, или в первом веке после него, в нынешней европейской России  явля-
ются аланы, пришедшие, как говорят, из стран прикавказских; римляне зна-
ли и этих страшных врагов на Дунае вместе с готами; но часть их в соеди-
нении с вандалами бросилась на запад, вместе с  франками  перешла  Рейн,
опустошила Галлию, где, как говорят, Алансон получил от  них  свое  имя,
нападала на Италию, Сицилию, Грецию, вторгнулась в Испанию и,  вероятно,
даже в Африку. Большая часть племени оставалась, впрочем, в странах при-
понтийских до конца IV века, когда они на время смешались с победителями
своими - гуннами, но в VI веке встречаем их опять между Доном и  Волгою;
здесь, равно как в странах прикавказских, византийские и арабские  писа-
тели упоминают о них в продолжение средних веков. К какому племени  при-
писать алан, об этом еще спорят исследователи; есть основания считать их
германцами; для нас, впрочем, и аланы, каково бы ни было их  происхожде-
ние, остаются народом неисторическим, потому что их деятельность не  от-
личается ничем от деятельности их предшественников: их следы также  про-
пали в наших степях.
   Мы упоминали уже о греческих колониях на северном берегу Понта. Самою
значительною из них была здесь Ольвия (Борисфен, Милетополис),  основан-
ная милезийцами за 655 лет до р. х. при устье Гипаниса, или Буга. Старый
город был разрушен гетами в половине последнего века до р. х, потом  при
участии скифов Ольвия была восстановлена, но не  достигла  прежнего  бо-
гатства и великолепия; старый город, по Геродоту, имел  предместие,  ры-
нок, дворец скифского царя Скюлеса; по надписям видно,  что  в  нем  был
гимназиум, хлебный складочный магазин, базар, рыбный рынок,  корабельные
верфи. Скифы  производили  здесь  торговлю  посредством  семи  толмачей;
Ольвия имела обширные торговые связи с греческими городами до самой  Си-
цилии. Главным храмом считался храм Юпитера Ольвиоса, где граждане соби-
рались для совещаний, но  из  божеств  особенным  уважением  пользовался
Ахиллес, певцу которого, Гомеру, также воздавались божеские  почести.  В
стране варварской жители Ольвии не могли сохранить в чистоте  греческого
языка, они переняли также и скифскую одежду, в которой преобладал черный
цвет. Верную картину быта греческих колонистов можно видеть  в  рассказе
Диона Хрисостома, который в Ольвии искал убежища от преследований  Доми-
циана. Когда жители Ольвии увидали заморского оратора,  то  с  греческой
жадностию бросились послушать его речей: старики, начальники уселись  на
ступенях Юпитерова храма, толпа стояла  с  напряженным  вниманием;  Дион
восхищался античным видом своих слушателей, которые все, подобно  грекам
Гомера, были с длинными волосами и с длинными бородами, но все они  были
также вооружены: накануне толпа варваров показалась перед городом,  и  в
то время, когда Дион произносил свою речь, городские ворота были  запер-
ты, и на укреплениях развевалось военное знамя; когда же нужно было выс-
тупать против варваров, то в рядах колонистов раздавались стихи  Илиады,
которую почти все  ольвиополиты  знали  наизусть.  Время  падения  новой
Ольвии трудно определить. Кроме Ольвии, важными  поселениями  греческими
были Пантикапея (около Керчи), служившая местопребыванием босфорским ца-
рям, потом Фанагория, которую полагают подле Тамани; кроме того, по  бе-
регам и во внутренности страны было много других торговых мест. Постоян-
ная опасность со стороны варваров заставила все эти города вверить прав-
ление одному начальнику, вследствие чего произошло  Босфорское  царство.
Война оборонительная влекла босфорских владельцев  и  к  наступательной,
они покорили своей власти разные окрестные варварские  народы.  Как  на-
чальники греческих городов, носили они название архонтов, или  игемонов,
как владельцы варварских народов, назывались василевсами, или этнархами.
Таким образом, на берегах Понта, где сталкивалось столько разноплеменных
и разнообычных народов, издавна являются странные,  смешанные  владения,
каким в древности было Босфорское царство, в позднейшие  времена  -  Ко-
зарское. Самую тесную связь с нашей историей имеет богатая греческая ко-
лония на Таврическом полуострове (где  теперь  Севастополь)  -  Херсонес
(Херсон, Корсунь).
   Существование многих торговых цветущих поселений предполагает  обшир-
ную торговлю. Главным предметом вывоза с  северных  берегов  Понта  и  в
древности, как теперь, был хлеб, за ним следовала рыба,  потом  -  воск,
мед, кожи, меха, шерсть, лошади; рабы, как было сказано выше, составляли
также одну из значительных отраслей понтийской торговли. Привоз  состоял
в выделанных кожах, которые в грубом виде были  вывезены  отсюда  же,  в
одежде, масле, вине, произведениях искусств.
   Мы видели, что, несмотря на столкновение  разных  народов  у  берегов
понтийских, несмотря на их движения и борьбы, в странах этих во все про-
должение так называемой древней истории господствует мертвенное  однооб-
разие: сменялись имена народов, но быт их оставался одинаков. Только од-
нажды однообразие этого пустынного мира было нарушено движением  истори-
ческого народа, походом персидского царя  Дария  Гистаспа;  предания  об
этом походе любопытны для историка, потому что дают понятие о  свойствах
страны и народов, в ней обитавших. За 513 лет до р. х. с 700 или  800000
войска и 600 кораблей переправился персидский царь через фракийский Бос-
фор по великолепному мосту в Европу и вступил в Скифию. Скифы не  встре-
тили полчищ персидских. но стали удаляться в глубь  страны,  засыпая  на
пути колодцы, источники, истребляя всякое  произрастание;  персы  начали
кружить за ними. Утомленный бесплодною  погонею,  Дарий  послал  сказать
скифскому царю: "Странный человек! Зачем ты бежишь все дальше и  дальше?
Если чувствуешь себя в силах сопротивляться мне, то стой и  бейся,  если
же нет, то остановись, поднеси своему повелителю в дар землю и  воду,  и
вступи с ним в разговор". Скиф отвечал: "Никогда еще ни перед одним  че-
ловеком не бегал я из страха, не побегу и перед тобою; что делаю  я  те-
перь, то привык делать и во время мира, а почему не бьюсь с тобою,  тому
вот причины: у нас нет ни городов, ни хлебных полей, и потому нам нечего
биться с вами из страха, что вы их завоюете или истребите. Но у нас есть
отцовские могилы: попробуйте их разорить, так узнаете, будем ли мы с ва-
ми биться или нет". Одни кости мертвецов привязывали скифа  к  земле,  и
ничего, кроме могил, не оставил он в историческое наследие племенам гря-
дущим. Персы увидали, что зашли в страну могил и обратились назад.
   Вторжение персов в Скифию не произвело ничего, кроме ускоренного дви-
жения ее обитателей; попытки Митридата возбудить восток,  мир  варваров,
против Рима остались тщетными. Движения из Азии не могли возбудить исто-
рической жизни в странах понтийских, но вот слышится предание о противо-
положном движении с запада, из Европы, о движении племен, давших  стране
историю.

   ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   Славянское племя. - Его движение. - Венеды Тацита. - Анты и сербы.  -
Движение славянских племен, по русскому начальному летописцу. -  Родовой
быт славян. - Города. - Нравы и обычаи. - Гостеприимство. - Обращение  с
пленными. - Брак. - Погребение. - Жилища. - Образ ведения войны. - Рели-
гия. - Финское племя. - Литовское племя. - Ятвяги. - Готское движение. -
Гунны. - Авары. - Козары. - Варяги. - Русь.

   Славянское племя не помнит о своем приходе из Азии, о вожде,  который
вывел его оттуда, но оно сохранило предание о своем первоначальном  пре-
бывании на берегах Дуная, о движении оттуда на север и потом о вторичном
движении на север и восток, вследствие натиска какого-то сильного врага.
Это предание заключает в себе факт,  не  подлежащий  никакому  сомнению,
древнее пребывание славян в придунайских странах оставило ясные следы  в
местных названиях; сильных врагов у славян на Дунае было много: с запада
- кельты, с севера - германцы, с юга - римляне, с  востока  -  азиатские
орды; только на северо-восток открыт был свободный путь, только на севе-
ро-востоке славянское племя могло найти себе убежище, где, хотя  не  без
сильных препятствий, успело основать государство и укрепить его в  уеди-
нении, вдалеке от сильных натисков и влияний Запада, до  тех  пор,  пока
оно, собравши силы, могло уже без опасения за свою независимость  высту-
пить на поприще и обнаружить с своей стороны влияние и на  восток  и  на
запад.
   Вот это предание о первоначальном месте жительства славян и движениях
их, как оно читается у нашего русского летописца: "спустя много  времени
после вавилонского столпотворения, сели славяне  по  Дунаю,  где  теперь
земля Венгерская и Болгарская. От тех славян разошлись по земле  племена
и прозвались своими именами, где которое племя село на каком месте; одни
пришли и сели на реке именем Морава и прозвались моравами, другие назва-
лись чехами; а вот тоже славяне - хорваты белые, сербы и хорутане. Когда
волхи нашли на славян дунайских, поселились среди них и начали насильни-
чать, то те славяне (т. е. моравы и чехи) двинулись, сели на Висле  реке
и прозвались ляхами, а от тех ляхов прозвались поляне (поляки), к племе-
ни же ляхов принадлежат лутичи, мазовшане и поморяне. Также и эти славя-
не (т. е. хорваты белые, сербы и хорутане) двинулись и сели по Днепру" и
проч. Довольствуясь достоверностью явления, мы не станем входить в  исс-
ледование вопроса о том, кто был этот могущественный  враг,  потеснивший
славян из подунайских жилищ их. Писатели первого века нашего летосчисле-
ния знают славян под именем венедов около Вислы,  между  племенами  сар-
матскими, финскими и германскими, встречается у них и имя сербов далее к
востоку. Краткие указания о быте славян - венедов  впервые  встречаем  у
Тацита: Тацит сначала обнаруживает сомнение, к каким племенам причислить
венедов, к германским или сарматским? Они много  приняли  из  сарматских
нравов, говорит он, потому что как разбойники скитаются по стране, лежа-
щей между певцинами и финнами. Из этих слов мы видим, что в глазах Таци-
та, венеды были похожи на сарматов суровостию нравов;  венеды  в  первом
веке по р. х. отличались воинственным движением - знак еще  неустановив-
шейся жизни, недавнего переселения. Нравами венеды показались Тациту по-
хожи на сарматов, но когда он вгляделся внимательнее в их быт, то нашел-
ся принужденным сказать, что скорее их следует отнести к племенам  евро-
пейским: они, говорит Тацит, строят дома, носят щиты и сражаются пеши, -
все это совершенно отлично от сарматов, живущих в кибитке и  на  лошади.
Таким образом, первое достоверное известие о быте славян представляет их
нам народом оседлым, резко отличным от кочевников; в первый раз славянин
выводится на историческую сцену в виде европейского воина - пеш и со щи-
том. Писатели следующих веков постоянно упоминают между главными народа-
ми Сарматии - венедов, а далее на востоке - сербов. В половине  VI  века
известия о племенах и жилищах славянских становятся несколько точнее: по
Иорнанду, многочисленное племя венедов разделялось на два народа -  сла-
вян, живших от верховья Вислы на восток до Днепра, и антов, которые были
сильнее первых и жили в странах припонтийских,  от  Днепра  до  Днестра.
Прокопий знает также славян и антов, прибавляя, что в древности оба  на-
рода были известны под одним общим именем  споров,  в  котором  новейшие
исследователи не без вероятности видят сербов. Прокопий говорит, что  на
берегах Азовского моря живут утургуры, а пространство дальше  от  них  к
северу занимают бесчисленные народы антов.
   От этих неопределенных указаний иностранных писателей перейдем теперь
к точнейшим указаниям нашего начального летописца о расселениях  восточ-
ных славянских племен, вошедших в состав Русского государства.  Об  этом
расселении летопись говорит в трех местах; в первом месте говорится, что
восточная отрасль славян, т. е. хорваты белые, сербы и хорутане,  будучи
потеснены врагом, двинулись на северо-восток, и одни сели  по  Днепру  и
назвались полянами, а другие - древлянами, потому что сели в лесах;  да-
лее сели между Припятью и Двиною и назвались дреговичами; некоторые сели
на Двине и назвались полочанами, от имени речки Полоты, впадающей в Дви-
ну. Часть славян села также около озера Ильменя и прозвалась своим  име-
нем - славянами, эти славяне построили город и назвали  его  Новгородом,
остальные славяне сели по Десне, по Семи, по Суле  и  назвались  севером
или северянами. В другом месте говорится, что у  полян  было  свое  кня-
женье, у древлян - свое, у дреговичей - свое, у славян - свое в Новгоро-
де, у полочан - свое. От них же, т. е. от полочан, кривичи, которые  си-
дят на верховьях Волги, Двины и Днепра, у них город Смоленск; от  них  -
северяне. Потом тут же перечисляются племена в  таком  порядке:  поляне,
древляне, новгородцы, полочане, дреговичи, север с прибавкою бужан, наз-
вавшихся так по реке Бугу и  прозванных  после  волынянами.  Наконец,  в
третьем месте говоря о полянах и древлянах, с  подтверждением,  что  они
племени славянского, летописец прибавляет еще радимичей и вятичей, кото-
рые происходят от ляхов, т. е. от западных славян: были два брата в  ля-
хах, Радим и Вятко; Радим пришел и сел с родом своим  на  реке  Соже,  а
Вятко - на Оке. Тут же прибавлены хорваты, потом дулебы, жившие по Бугу,
где во время летописца были уже волыняне; наконец, угличи и тиверцы, си-
девшие по Днестру, до самого моря и Дуная, многочисленные племена, у ко-
торых были города, существовавшие до времен летописца.
   Из первого известия видно, что восточные славяне двинулись от  хорва-
тов, из нынешней Галиции, прямо на восток до Днепра - то были древляне и
поляне. Потом славянское народонаселение стало распространяться на север
по правому берегу Днепра; между Припятью и Двиною явились дреговичи,  за
ними по Двине, опять прямо на север - полочане и, наконец, славяне  нов-
городские. Кривичи пропущены в первом известии; летописец прямо  перехо-
дит к ближайшим к Киеву северянам, на восточный берег Днепра,  к  Десне,
Семи и Суле. Другое известие дополняет и объясняет первое: здесь сначала
летописец пересчитывает только пять главных племен на западной стороне -
полян, древлян, дреговичей, славян новгородских и полочан, но потом ука-
зывает на дальнейшее выселение: от полочан расселились кривичи  по  вер-
ховьям Волги, Двины и Днепра - "от них же кривичи", от кривичей  на  юг,
по Днепру и его притокам - северяне. Следовательно, если принимать  бук-
вально известие летописца, то  выйдет,  что  славянское  народонаселение
двигалось по западной стороне Днепра на север и потом спускалось  на  юг
по восточной стороне этой реки. О других племенах  -  дулебах,  бужанах,
угличах и тиверцах, радимичах и вятичах летописец сначала  не  упоминает
ни в первом, ни во втором известии; из этого умолчания имеем право  зак-
лючить, что означенные племена явились на востоке не вследствие  извест-
ного толчка от волхов и не имеют связи с перечисленными выше  племенами,
а явились особо.
   Итак, первыми славянскими поселенцами, которых приход и  причину  его
помнит предание, являются древляне и поляне, жители лесов и  жители  по-
лей; уже эти самые местные причины условливали разницу  в  нравах  обоих
племен, большую дикость древлян, большую склонность их жить на счет  со-
седей, от чего терпели поляне. Это последнее племя  приобрело  особенное
значение потому, что городок, среди него основанный, Киев, стал  главным
городом Русской земли. Насчет основания Киева, как вообще  всех  древних
знаменитых городов, ходили разные предания. Название его, сходное с при-
лагательной притяжательной формой, заставило предположить имя основателя
Кия (Кий - Киев город, как Андрей - Андреев, Петр  -  Петров);  название
разных городских урочищ, гор - Щековицы и Хоревицы повели к  предположе-
нию первых насельников - Щека и Хорива; господствующие понятия заставили
связать Кия, Щека и Хорива кровным союзом, предположить в  них  братьев;
название речки Лыбеди увеличило еще эту семью сестрою Лыбедью. Сам лето-
писец предложил очень хорошее объяснение этого производства; Киев  пере-
воз заставлял предполагать Кия перевозчика. Название городища Киевец  на
Дунае заставило предположить, что основателем обоих было одно  и  то  же
лицо; отсюда необходимо другое представление,  что  Кий  был  знаменитый
владыка рода, ходивший в Царьград, принявший большую честь от императора
и построивший на возвратном пути Киевец; позднейшие походы  русских  ки-
евских князей в Грецию, к Дунаю, естественно, влекли к такому  представ-
лению точно так, как господство  родовых  понятий  заставляло  летописца
предполагать в Кие князя, старейшину рода - "и Кий княжаше в  роде  сво-
ем", - хотя дальний поход в Грецию и  желание  поселиться  на  Дунае,  в
стране более привольной, обличают скорее беспокойного вождя дружины, чем
мирного владыку рода. Из этих преданий историк может вывести только  то,
что жители Дуная и Днепра были единоплеменны, судя по сходству  названий
Киева и Киевца (если только последнее не явилось  на  Дунае  во  времена
Святослава), точно так, как можно видеть признак общеславянского родства
между племенами в сходстве названий Киева и Куявы польской, не предпола-
гая, впрочем, здесь связи более тесной.
   За древлянами следуют дреговичи, поселившиеся между Припятью  и  Дви-
ною. Название дреговичей встречается у болгарских славян и  в  Германии.
За дреговичами следуют полочане, т. е. кривичи. Старые города у них  бы-
ли: Изборск, Полоцк (от реки Полоты), Смоленск, позднее встречающийся  в
летописи Торопец (от реки Торопы), у простого народа слывет теперь  Кри-
витепск, Кривич и Кривиг. За кривичами  идут  славяне  новгородские.  Во
всех названиях племен мы замечаем, что они происходят или от  мест,  или
от имен родоначальников, или называются собственным существительным, как
например дулебы; одни только жители Новгорода и окрестных мест  "прозва-
шась своим имянем", как говорит летописец, - славянами.  Эта  странность
может объясниться тем, что славяне ильменские, будучи позднейшими  высе-
ленцами от кривичей, не успели приобрести еще для себя видового названия
в отличие от соплеменников и удерживали название родовое  в  отличие  от
чужеплеменников-финнов, которыми были окружены. Северяне, по  летописцу,
пошли от кривичей и поселились на реках Десне, Семи и Суле. Названия ра-
димичей и вятичей летописец прямо производит от имен  родоначальников  и
сообщает предание, что оба эти племени происходят от ляхов. Мы не  имеем
никакого права заподозрить это предание, которое показывает,  что  эпоха
прибытия этих племен не была слишком отдаленна, о  нем  помнили  еще  во
времена летописца. Что племена эти  пришли  позднее  других,  доказывают
избранные ими жилища: радимичи поселились на Соже, а вятичи должны  были
перейти далее на восток, на Оку, потому что земли по Десне, лежащие меж-
ду Сожью и Окою, уже были заняты северянами.
   Касательно дулебов и бужан мы принимаем эти два названия  принадлежа-
щими одному и тому же племени, имевшему жилища свои на Западном Буге;  в
летописи в двух разных известиях эти племена помещены на  одинаких  мес-
тах, с одинаким прибавлением, что как то, так и другое племя после назы-
валось волынянами, и ни в одном  известии  оба  названия  не  поставлены
вместе рядом, но где есть одно, там нет другого. О движении  дулебов-бу-
жан летописец не знает: думаем, что их должно рассматривать как  отрасль
хорватского племени, поселившуюся с незапамятных пор на берегах Буга, на
Волыни. Последними племенами к югу летописец считает угличей и тиверцев.
В приведенных известиях о расселении племен жилища  угличей  и  тиверцев
назначены по Днестру до моря и Дуная: "Улучи (Угличи), Тиверцы седяху по
Днестру оли до моря, суть гради их и до сего дне: да то ся зваху от Грек
Великая Скуфь". Но есть другое известие, из которого видно,  что  угличи
жили прежде в низовьях Днепра; когда Игорев воевода Свенельд после упор-
ного трехлетнего сопротивления взял их город Пересечен, то они двинулись
на запад, перешли Днестр и поселились на западном его  берегу,  где  еще
теперь, в Оргеевском уезде Бессарабской области, находится деревня Пере-
сечени или Пересечина, вероятно основанная беглецами в  память  прежнего
их города. Указания летописца на многочисленность тиверцов и угличей, на
их упорное сопротивление русским князьям, на их жилища от  Днестра,  или
даже от Дуная до самого Днепра и, может быть, дальше на восток,  не  ос-
тавляют никакого сомнения, что это те самые племена, которые Прокопию  и
Иорнанду были известны под именем антов.
   Что касается быта славянских восточных племен, то начальный летописец
оставил нам об нем следующее известие: "каждый жил с  своим  родом,  от-
дельно, на своих местах, каждый владел родом своим". Мы теперь почти по-
теряли значение рода, у нас остались производные слова - родня, родство,
родственник, мы имеем ограниченное понятие семьи, но предки наши не зна-
ли семьи, они знали только род, который означал всю совокупность  степе-
ней родства, как самых близких, так и самых отдаленных;  род  означал  и
совокупность родственников и каждого из них; первоначально  предки  наши
не понимали никакой общественной связи вне родовой и потому  употребляли
слово род также в смысле соотечественника, в смысле народа; для  означе-
ния родовых линий употреблялось слово племя. Единство рода, связь племен
поддерживались единым родоначальником, эти родоначальники носили  разные
названия - старцев, жупанов, владык, князей и проч.; последнее название,
как видно, было особенно в употреблении у славян русских и по  словопро-
изводству имеет значение родовое,  означает  старшего  в  роде,  родона-
чальника, отца семейства. Существуют различные взгляды на  родовой  быт:
одни представляют его в идиллическом виде, предполагают в  нем  исключи-
тельное господство  нежных,  родственных  отношений,  другие,  напротив,
смотрят на него с противоположной стороны, предполагают суровость  отно-
шений между отцом и детьми, между родоначальником и родичами, подавление
родственных отношений правительственными, причем приводят в пример семью
римскую и германскую, где  отец  имел  право  осуждать  своих  детей  на
рабство и смерть. Мы заметим, что нельзя представлять себе родового быта
идиллически, нельзя забывать о первобытном, младенческом состоянии наро-
да, которого движения, страсти мало чем обуздываются; не  надобно  забы-
вать, что и у просвещенных народов родственные  отношения  не  исключают
вражды, что вражда между родичами считается самою сильною,  что  родовой
быт, по самому существу своему, условливает неопределенность, случайнос-
ти. Но, с другой стороны, мы не можем вполне разделять и противоположно-
го взгляда: правда, что в быте родовом отец семейства есть вместе и пра-
витель, над которым нет высшей власти, но не знаем, в праве ли мы  будем
допустить совершенное подавление родственных отношений правительственны-
ми, особенно при отсутствии всяких определений; не  имеем  ли  мы  права
предположить, что родственные отношения в свою очередь смягчали  отноше-
ния правительственные? Каким образом  осудить  их  на  совершенное  без-
действие даже в быту самом грубом? Владимир имеет  право  казнить  жену,
замышлявшую преступление, и хочет воспользоваться своим правом, но  вхо-
дит малютка-сын и меч выпадает из рук отцовских. Здесь главный вопрос не
в том, подавлялись ли родственные  отношения  правительственными,  но  в
том, как выражались самые родственные отношения? Мы не должны только  по
своим христианским понятиям судить о поступках языческих грубых народов;
так, например, отец в семье германской и литовской осуждал на гибель но-
ворожденных детей своих, если семья была уже многочисленна или если  но-
ворожденные были слабы, увечны; но такое поведение отцов, приводящее нас
в ужас, проистекало у язычников из грубых понятий о родственном  состра-
дании, а не из понятий о деспотической власти отца над детьми;  язычники
смотрели на жизнь человека с чисто материальной стороны: при  господстве
физической силы человек слабый был существом самым несчастным, и  отнять
жизнь у такого существа считалось подвигом сострадания;  доказательством
тому служит обязанность детей у германцев и литовцев убивать своих прес-
тарелых, лишенных сил родителей. Эти обычаи имели место  преимущественно
у племен воинственных, которые не терпели среди себя людей лишних,  сла-
бых и увечных, не могших оказывать помощи на  войне,  защищать  родичей,
мстить за их обиды; у племен, живших в стране скудной,  стремление  пре-
дохранить от голодной смерти взрослых заставляло жертвовать  младенцами.
Но у народа относительно более  мирного,  земледельческого,  живущего  в
стране обильной, мы не встретим подобных обычаев; так, не встречаем их у
наших восточных славян: летописец, говоря о  черной  стороне  языческого
быта последних, не упоминает об означенных обычаях; даже у славян  поме-
ранских, которые по воинственному характеру своему и по соседству с пле-
менами германскими и литовскими являются более  похожими  на  последних,
даже и у этих славян с престарелыми и слабыми родителями и родственника-
ми обходились совершенно иначе, чем у германцев и  литовцев.  Вообще  же
должно остерегаться делать точные определения  первоначальному  родовому
обществу в том или другом смысле.
   Отношения родоначальника к родичам понятны, когда род состоит из  од-
них нисходящих, но когда отец, дед или прадед умирает, то каким  образом
поддержится единство рода? Оно поддерживалось восстановлением  отеческой
власти, один из старших родичей занимал отцовское место. Старинная чешс-
кая песня говорит: "Когда умрет глава рода, то все дети  сообща  владеют
имением, выбравши себе из роду своего владыку". Так теперь у южных  сла-
вян, удержавших черты древнего быта, часто деревня состоит из одного ро-
да, который управляется сам собой и сообщается с высшими властями страны
посредством своего главы, старшины. Этот старшина не всегда бывает физи-
чески старшим в роде, он избирается в свою должность собранием всех  ро-
дичей, которые торжественно сажают его на первое место под иконы, откуда
и в нашей древней истории сохранился обряд и выражение  посадить  князя.
Избранный старшина управляет всеми работами, хранит общественную  казну,
вносит подати, раздает своим детям и братьям пищу и  одежду,  наказывает
их за проступки; в большие праздники он напоминает  о  древнем  значении
владыки рода, как жреца, потому что окруженный всеми родичами кадит ико-
ны. Последующая история Рюрикова княжеского рода показывает, что и в бы-
те наших восточных славян имели место те же самые явления: старший  брат
обыкновенно заступал место отца для младших.  К  старшинству  последнего
родичи привыкали еще при жизни отца: обыкновенно  в  семье  старший  сын
имеет первое место по отце, пользуется большею доверенностию последнего,
является главным исполнителем его воли; в глубокой старости отца  засту-
пает совершенно его место в управлении семейными делами; отец при смерти
обыкновенно благословляет его на старшинство после  себя,  ему  поручает
семью. Таким образом, по смерти отца старший брат, естественно, наследу-
ет старшинство, становится в отца место для младших. Младшие братья  ни-
чего не теряли с этою переменою: старший имел обязанность блюсти  выгоды
рода, думать и гадать об этом, иметь всех родичей как  душу;  права  его
состояли в уважении, которое оказывали ему как старшему; к нему  относи-
лись во всех делах, касающихся рода; без его ведома и согласия ничего не
делалось, он был распорядителем занятий, раздавателем пищи и одежды,  он
судил и наказывал, но все эти распоряжения получали силу только при  об-
щем согласии, когда все видели, что старший поступает с ними, как  отец,
наблюдает строгую справедливость; власть, сила старшего основывалась  на
согласии младших, это согласие было для старшего единственным  средством
к деятельности, к обнаружению своей власти, вследствие чего младшие были
совершенно обеспечены от насилий старшего, могущего  действовать  только
чрез них. Но легко понять, какие следствия могла иметь  такая  неопреде-
ленность прав и отношений: невозможно, чтобы младшие постоянно  согласно
смотрели на действия старшего; каждый младший, будучи недоволен решением
старшего, имел возможность восстать  против  этого  решения;  он  уважал
старшего брата, как отца, но когда этот старший  брат,  по  его  мнению,
поступал с ним не как брат, не как отец, не по-родственному, но как  чу-
жой, даже как враг, то этим самым родственный союз, родственные  отноше-
ния между ними рушились, рушились вместе все права и обязанности,  ничем
другим не определенные. Если большинство братьев принимало сторону стар-
шего против младшего, то, разумеется, последний  должен  был  или  поко-
риться общей воле, или выйти из рода, но могло очень случиться, что сто-
рону младшего принимали другие братья - отсюда усобицы и распадение  ро-
да; если же все младшие принимали сторону одного из своих против старше-
го, то последний должен был или исполнить общую волю, или выйти из рода,
который избирал другого старшего. Такие случаи могли быть  нередки,  как
увидим в последующей истории Рюрикова княжеского рода; из  этой  истории
мы знаем также, каким исключениям  подвергался  обычай  давать  княжения
всегда старшему  в  роде,  знаем,  как  терялись  права  на  старшинство
вследствие разных случайных обстоятельств, когда, например, личному дос-
тоинству младшего отдавалось преимущество пред  правом  старшего;  могло
случаться, что сам отец при жизни  своей,  будучи  недоволен  поведением
старшего, отнимал у него значение старшинства, которое передавал младше-
му; случаи исключения из старшинства, борьба за него должны были  проис-
ходить чаще, когда род дробился все более и более, племена (линии)  рас-
ходились и родственная связь ослабевала - отсюда необходимо  проистекала
вражда, усобица между членами рода и линиями, от них происходившими. Та-
кая внутренняя вражда должна была оканчиваться отторжением некоторых ли-
ний от общей родовой связи и выселением их на другие места, но  так  как
причиною выселений была вражда, то ясно, что выселившиеся линии, образо-
вавшись в особые роды, не могли жить в дружественных отношениях с  преж-
ними родичами.
   Обширность и девственность населенной восточными славянами страны да-
вали родичам возможность выселяться  при  первом  новом  неудовольствии,
что, разумеется, должно было ослаблять усобицы; места было много, за не-
го по крайней мере не нужно было ссориться. Но могло случаться, что осо-
бенные удобства местности привязывали к ней родичей и  не  позволяли  им
так легко выселяться - это особенно могло случаться в  городах,  местах,
выбранных родом по особенному удобству и огороженных, укрепленных общими
усилиями родичей и целых поколений;  следовательно,  в  городах  усобицы
долженствовали быть сильнее. О городской жизни восточных славян, из слов
летописца, можно заключать только то, что  эти  огороженные  места  были
обиталищем одного или нескольких отдельных родов:  Киев,  по  летописцу,
был жилищем рода; при описании междоусобий,  предшествовавших  призванию
князей, летописец говорит, что встал род на род; из  этого  ясно  видно,
как развито было общественное устройство, видно, что до призвания князей
оно не переходило еще родовой грани; первым признаком общения между  от-
дельными родами, живущими вместе, долженствовали быть общие сходки,  со-
веты, веча, но на этих сходках мы видим и после одних старцев, у которых
все значение; что эти веча, сходки  старшин,  родоначальников  не  могли
удовлетворить возникшей общественной потребности, потребности наряда, не
могли создать связи между соприкоснувшимися родами,  дать  им  единство,
ослабить родовую особность, родовой  эгоизм,  -  доказательством  служат
усобицы родовые, кончившиеся призванием князей. Несмотря на то, первона-
чальный славянский город имеет важное историческое  значение:  городовая
жизнь, как жизнь вместе, была гораздо выше разрозненной жизни  родов  на
особых местах, в городах более частые столкновения, более частые усобицы
должны были скорее повести к сознанию  о  необходимости  наряда,  прави-
тельственного начала. Остается вопрос: какое отношение было между  этими
городами и народонаселением, вне их живущим, было ли это народонаселение
независимо от города или подчинено ему? Естественно  предположить  город
первым пребыванием поселенцев, откуда  народонаселение  распространялось
по всей стране: род являлся в новой стране,  селился  в  удобном  месте,
огораживался для большей безопасности и потом уже вследствие размножения
своих членов наполнял и всю окрестную страну; если предположить  выселе-
ние из городов младших членов рода или родов, там живущих, то необходимо
предположить связь и подчинение, подчинение, разумеется, родовое - млад-
ших старшим; ясные следы этого подчинения мы увидим после  в  отношениях
новых городов или пригородов к городам старым, откуда они получили наро-
донаселение. Но, кроме этих родовых  отношений,  связь  и  подчиненность
сельского народонаселения городскому могли скрепляться и по другим  при-
чинам: сельское народонаселение было разбросано, городское  совокуплено,
и потому последнее имело всегда возможность  обнаруживать  свое  влияние
над первым; в случае опасности сельское народонаселение  могло  находить
защиту в городе, необходимо примыкало к последнему и поэтому уже  самому
не могло сохранить равного с ним положения. На такое отношение городов к
окружному народонаселению находим указание в  летописи:  так  говорится,
что род основателей Киева держал княженье среди полян. Но, с другой сто-
роны, мы не можем предполагать большой точности, определенности  в  этих
отношениях, ибо и после, в историческое  время,  как  увидим,  отношение
пригородов к старшему городу не отличалось  определенностию,  и  потому,
говоря о подчинении сел городам, о связи родов между собою,  зависимости
их от одного центра,  мы  должны  строго  различать  эту  подчиненность,
связь, зависимость в дорюриковское время от подчиненности, связи и зави-
симости, начавших утверждаться мало-помалу после  призвания  князей  ва-
ряжских; если сельчане считали себя младшими  относительно  горожан,  то
легко понять, в какой степени признавали они себя зависимыми от  послед-
них, какое значение имел для них старшина городской. Городов, как видно,
было немного: знаем, что славяне любили жить рассеянно, по родам,  кото-
рым леса и болота служили вместо городов; на всем пути из  Новгорода  до
Киева, по течению большой реки, Олег нашел только два города -  Смоленск
и Любеч; у древлян упоминаются города, кроме Коростеня;  на  юге  должно
было находиться больше городов, здесь более было нужды в защите  от  на-
шествия диких орд, да и потому, что место было открытее;  у  тиверцев  и
угличей были города, сохранившиеся и во времена летописца; в средней по-
лосе - у дреговичей, радимичей, вятичей - не встречается упоминовения  о
городах.
   Кроме преимуществ, которые город (т. е. огороженное место,  в  стенах
которого живет один многочисленный или несколько  отдельных  родов)  мог
иметь над окружным рассеянным народонаселением, могло, разумеется,  слу-
чаться, что один род, сильнейший материальными средствами, получал преи-
мущество перед другими родами, что князь, начальник одного рода, по сво-
им личным качествам получал верх над князьями других родов. Так, у южных
славян, о которых византийцы говорят, что у них  много  князьков  и  нет
единого государя, иногда являются князья, которые по своим личным досто-
инствам выдаются вперед, как например знаменитый Лавритас. Так и у нас в
известном рассказе об Ольгиной мести, у древлян сначала на первом  плане
является князь Мал, но заметим, что здесь нельзя еще принимать Мала неп-
ременно князем всей Древлянской земли, можно принимать, что он был князь
коростенский только; что в убиении Игоря участвовали одни коростенцы под
преимущественным влиянием Мала, остальные же древляне приняли их сторону
после по ясному единству выгод, на это прямо указывает предание:  "Ольга
же устремися с сыном своим на Искоростень город, яко те бяху убили  мужа
ея". Малу, как главному зачинщику, присудили и жениться на Ольге; на су-
ществование других князей, других державцев земли, указывает предание  в
словах послов древлянских: "Наши князи добри суть, иже распасли суть Де-
ревьску землю", об этом свидетельствует и молчание, которое хранит лето-
пись относительно Мала во все продолжение борьбы с Ольгою.  Родовой  быт
условливал общую, нераздельную собственность, и, наоборот, общность, не-
раздельность собственности служила самою крепкою связью для членов рода,
выделение условливало необходимо и расторжение родовой связи.  Известная
уже чешская песня говорит: "когда умрет родоначальник, то все дети сооб-
ща владеют оставшимся имением, выбравши себе  владыку  из  рода".  Общее
владение родовою собственностию необходимо заставляло родичей восстанов-
лять значение отца, выбрать кого-нибудь из себя в отца  место,  а  выбор
кого-нибудь вместо отца, следовательно, возобновление прежних отношений,
как они были при жизни отца,  условливало  необходимо  и  общее,  нераз-
дельное владение. Должно заметить, что родовую  связь  и  общую,  нераз-
дельную собственность поддерживала простота быта, малочисленность  нужд,
легко удовлетворяемых общими первоначальными занятиями родичей.
   Что касается нравов и обычаев славян языческих, то они  условливаются
преимущественно тогдашним народным бытом их. Сличив известия современни-
ков-чужеземцев, мы находим, что  вообще  славяне  своею  нравственностию
производили на них выгодное впечатление: простота нравов славянских  на-
ходилась в противоположности с испорченными нравами тогдашних образован-
ных или полуобразованных народов. Так, встречаем отзывы, что злые и  лу-
кавые попадаются очень редко  между  славянами.  Доброта  не  исключала,
впрочем, свирепости и жестокости в известных случаях;  те  же  писатели,
которые хвалят доброту славян, рассказывают ужасы  об  обхождении  их  с
пленными, с проповедниками христианства;  здесь  же  следует  удивляться
противоречию свидетельств: так часто бывает у  людей  и  целых  народов,
добрых по природе, но предоставленных влечениям  одной  только  природы.
Одни писатели называют славян нелукавыми, другие - вероломными: это про-
тиворечие объясняется известием, что между славянами господствовали пос-
тоянно различные мнения; ни в чем они не были между собою согласны, если
одни в чем-нибудь согласятся, то другие тотчас же нарушают  их  решение,
потому что все питают друг к другу вражду и ни  один  не  хочет  повино-
ваться другому. Такое поведение проистекало, естественно, из  разрознен-
ности, особности быта по родам, из отсутствия сознания об общем интересе
вне родового.
   Все писатели единогласно превозносят гостеприимство славян, их ласко-
вость к иностранцам, которых усердно провожали из одного места в другое,
и если случится, что странник потерпит какую-нибудь  беду  по  нерадению
своего хозяина, то сосед последнего  вооружается  против  него,  почитая
священным долгом отомстить  за  странника;  о  северо-западных  славянах
рассказывают, что у них считалось позволенным украсть для угощения. Гос-
теприимство есть черта, принадлежащая не одним славянам: у греков  нару-
шить долг гостеприимства, значило оскорбить высшее божество - Зевеса;  и
теперь путешественники удивляются гостеприимству дикарей Северной Амери-
ки. Чем затруднительнее странствование, чем с большими опасностями  соп-
ряжено оно, тем сильнее чувствует в  себе  народ  обязанность  гостепри-
имства; особенно должны были чувствовать эту обязанность славяне  -  на-
род, более других подвергавшийся враждебным столкновениям и с своими,  и
с чужими, нападениям и изгнанию. Но, кроме  сострадания,  гостеприимство
имело еще и другие причины: для народа, живущего в простоте нравов,  чу-
жестранец, странник был явлением важным, любопытным; сколько наслаждений
мог он доставить рассказом о своих похождениях! С другой стороны,  чело-
век много странствовавший, следовательно, много видевший, много знающий,
всегда и везде пользовался большим уважением, являлся существом  необык-
новенным, героем, потому что дерзал преодолевать  страшные  препятствия,
соединенные тогда с путешествием, - удача в этом преодолении была знаком
особенной милости богов; бояться одинокого странника было  нечего,  нау-
читься от него можно было многому, оскорбить любимца богов было страшно.
Сюда должно присоединить и религиозные понятия: каждое жилище, очаг каж-
дого дома был местопребыванием домашнего божества; странник, входивший в
дом, отдавался под покровительство этого божества;  оскорбить  странника
значило оскорбить божество. Наконец, странник, хорошо принятый и угощен-
ный, повсюду разносил добрую славу о человеке и роде гостеприимном. Сла-
вянин считал позволенным украсть для угощения странника, потому что этим
угощением он возвышал славу целого рода, целого селения, которое  потому
и снисходительно смотрело на кражу: это было угощение на счет целого ро-
да.
   Писатели хвалят  обхождение  славян  с  пленными,  которым  оставлена
жизнь; говорят, что у славян пленные не рабствовали  целый  век,  как  у
других народов, но что назначен был известный срок, по прошествии  кото-
рого они были вольны или возвратиться к своим, давши окуп, или  остаться
жить между славянами в качестве людей вольных и друзей. Здесь должно за-
метить, что желание иметь рабов и удерживать их как можно долее  в  этом
состоянии бывает сильно, во-первых, у народов, у которых хозяйственные и
общественные отправления сложны, роскошь развита; во-вторых, рабы  нужны
народам, хотя и диким, но воинственным, которые считают занятие войною и
ее подобием, охотою за зверями единственно приличными для свободного че-
ловека, а все хлопоты домашние слагают на женщин и рабов;  наконец,  как
ко всякому явлению, так и к явлению рабства посреди  себя  народ  должен
привыкнуть, для этого народ должен быть или образован и приобретать  ра-
бов посредством купли, или воинственен и приобретать их как добычу,  или
должен быть завоевателем в стране, которой прежние жители  обратились  в
рабов. Но славяне жили под самыми простыми формами быта, быта  родового,
их хозяйственные отправления были нетрудны и несложны, в одежде, в жили-
щах господствовало отсутствие всякой роскоши; при всем этом и при посто-
янной борьбе с своими и с чужими,  при  постоянной  готовности  покинуть
свое местопребывание и спасаться от врага рабы могли  только  затруднять
славянское семейство, а потому и не имели большой  ценности.  Потом  из-
вестно, что воинственность не была господствующею чертою славянского на-
родного характера и что славяне вовсе не гнушались земледельческими  за-
нятиями. У народа, в простоте родового быта живущего, раб не имеет слиш-
ком большого различия от членов семьи, он бывает  также  младшим  членом
ее, малым, юным; степень его повиновения и обязанностей ко  главе  семьи
одинакова со степенью повиновения и обязанностей младших членов к  родо-
начальнику.
   Мы заметили, что на иностранных писателей  нравы  славян  производили
благоприятное впечатление, они отзываются о них с похвалою; вовсе не так
снисходителен к древним славянским нравам и обычаям наш начальный  лето-
писец, духовный христианский, который потому  с  омерзением  смотрел  на
все, что напоминало о древнем язычестве. Исключая полян, имевших  обычаи
кроткие и тихие, стыдливых перед снохами и сестрами, матерями и  отцами,
свекровями и деверями, имевших брачный обычай, нравы остальных племен  у
него описаны черными красками: древляне жили  по-скотски,  убивали  друг
друга, ели все нечистое, и брака у них не было, а похищение девиц. Ради-
мичи, вятичи и северяне имели одинакий обычай: жили в лесу,  как  звери,
ели все нечистое, срамословили перед отцами и перед  снохами,  браков  у
них не было, но игрища между селами, где молодые  люди,  сговорившись  с
девицами, похищали их; держали по две и по три  жены.  Если  кто  умрет,
творили над ним тризну, сожигали труп и, собравши  кости,  складывали  в
малый сосуд, который ставили на столпе, на распутии.
   При этом описании нельзя не заметить, что летописец, верный  понятиям
своего времени, преимущественно обращает внимание на  семейные  нравы  и
обычаи племен, в них полагает различие между последними.  Основа  семьи,
узел ее - это брак, отсюда понятно, как важно было различие  во  взгляде
на это явление у разных племен, это-то различие в обычае брака летописец
и приводит как основное нравственное различие между племенами. У некото-
рых племен, по его свидетельству, брака не было, жен себе похищали, сле-
довательно, под выражением "не имели брака" мы  должны  разуметь  только
то, что они не совершали брака, как должно, по мнению летописца, т. е. с
согласия родственников невесты, как было у полян.  Здесь  представляется
вопрос: при каких обстоятельствах могло иметь место  похищение  девиц  в
родовом быту? Если род, разветвляясь, сохранял единство, все  члены  его
жили вместе, повинуясь одному старшине, то позволялось ли им вступать  в
брак в своем роде в известных степенях? Впоследствии  князья  Рюриковичи
вступали в брак в своем роде в седьмой и даже шестой степени родства:  у
языческих славян род мог легко сохранять  единство  при  этих  степенях;
легко предположить также, что у язычников браки позволялись и в степенях
ближайших, особенно при многоженстве. Если браки совершались внутри  ро-
да, то ясно, что в таком случае похищение не могло иметь места, постоян-
ное сожительство четы долженствовало быть следствием согласия целого ро-
да, воли отца - старшины; таким образом,  похищение  могло  иметь  место
только в том случае, когда девушка была из чужого рода, из чужого  села.
Здесь похищение не было следствием одной враждебности родов, потому  что
если члены разных родов сходились вместе на одни игрища (по всей вероят-
ности, религиозные), то нельзя предполагать между  ними  вражды;  здесь,
кроме вражды, похищение должно было произойти оттого, что каждый род бе-
рег девушку для себя, для своих членов и не хотел уступить  ее  чужерод-
цам, и если члену одного рода понравилась на игрище  девушка  из  чужого
рода, то, чтоб иметь ее женою, ему необходимо было ее похитить. Это  по-
хищение, естественно, производило вражду между родами; род, оскорбленный
похищением, может одолеть род  похитителя  и  требовать  удовлетворения,
вознаграждения: это самое ведет уже к продаже; похититель  может  тотчас
после увода, не дожидаясь войны, предложить вознаграждение, на такое яв-
ление указывает свадебный обряд, сохранившийся и теперь в некоторых мес-
тах у простого народа: "Подле невесты садится брат или другой  какой-ни-
будь родственник. Дружко спрашивает его: зачем сидишь здесь? - Я  берегу
свою сестру. - Она уже не твоя, а наша, - возражает дружко. - А если она
теперь ваша, то заплатите мне за ее прокормление. Я одевал  ее,  кормил,
поил". Это вознаграждение не могло быть малое, потому что  число  женщин
не могло быть велико: вспомним, что у славян было в обычае многоженство,
вспомним также и другой обычай, по которому жены следовали в  могилу  за
мужьями; обычай же многоженства и недостаток в женщинах необходимо умно-
жали случаи похищения.
   Но если похищения могли иметь место при разрозненности родов,  живших
особо, в разных селах, жители которых сходились редко, только на  игрища
(религиозные праздники), то могли ли они иметь место в городах, где нес-
колько родов жило на одном месте, где, следовательно, не могло быть  та-
кой разрозненности, особности между ними - напротив, сношения беспрерыв-
ные? Здесь при беспрестанном столкновении молодых людей обоего  пола  из
разных родов было невозможно для последних удерживать своих девушек  для
себя и давать поводы к похищениям, которые долженствовали  быть  чрезвы-
чайно часты, вести к ежедневным ссорам между соседями; напротив, старши-
нам родов даже во взаимных борьбах часто могло  быть  выгодно  скреплять
свои отношения к другим родам взаимными брачными связями между их и сво-
ими членами. Здесь, в городах, необходимо должен  был  произойти  обычай
сватовства, брачный обычай; по выражению летописца,  браки  должны  были
заключаться с согласия родственников невесты. Как  же  они  заключались?
Разумеется, условия должны были зависеть от  старшин,  обязанных  блюсти
выгоды рода; естественно, что обычай давать вено, или цену за  вывод  из
рода, мог долго иметь место: нужда была на стороне  жениха,  на  стороне
его рода, а не на стороне рода невесты, для которого  девушка  не  могла
быть лишнею. Но, с другой стороны, плата за содержание, при обычае  вза-
имных браков между членами разных родов  с  согласия  последних,  теряла
свое значение: если род отпускал девушку в чужой род, то в то  же  время
он имел возможность приобрести жен для своих членов из чужого рода; нап-
ротив, здесь, в городах, где браки заключались с согласия  родственников
невесты, давался простор чувству  родительской  привязанности,  которая,
простираясь одинаково на сыновей и дочерей, требовала, чтоб и  последние
не исключались из наследства и, выходя из рода, брали свою часть,  кото-
рая давала им возможность лучшего существования  в  чужом  роде;  отсюда
происхождение  приданого;  в  городах   близость   поддерживала   тесные
родственные отношения между родами, вошедшими в связь посредством  брака
своих членов; привязанность отца к дочери поддерживалась частыми  свида-
ниями, отец получал возможность наблюдать за поведением новых родных от-
носительно дочери, за ее выгодами; дочь не выходила из  рода,  но  расп-
ространяла род, привязывая к своему старому роду  еще  новый  род  мужа;
произошло явление, которое увидим после в отношениях между князьями  Рю-
риковичами и которое, без сомнения, имело место  и  в  других  родах,  а
именно: племя дочери, сестры стало сравниваться с племенем сына,  брата,
свойственники вошли в отношения родственников; так, сестричич, сын сест-
ры, хотя бы принадлежал к враждебному роду,  считался  своим;  так,  муж
старшей сестры считался  старшим  братом  относительно  младших  шурьев,
старший шурин - относительно младших зятьев. Уже замечено было, что  ве-
но, или плата за невесту, была в тесной связи с похищением: если  девуш-
ка, сговорясь на игрище с чужанином, убегала с ним в чужой род,  то  тем
самым, разумеется, разрывала всякую связь с покинутым ею родом, не имела
права надеяться чего-нибудь получить от него, и прежние  родичи  заботи-
лись только о том, чтоб получить за нее плату, чтоб она не  пропала  для
рода даром; но если девушка оставляла род с  согласия  его,  с  согласия
старшины, отца, то ясно, что последний обязан был заботиться о ее благо-
состоянии, как о благосостоянии каждого другого члена рода,  обязан  был
наделить ее всем нужным, вследствие чего вено, прежняя цена за вывод де-
вушки из рода, у некоторых славянских племен потеряла свое значение: ве-
но вместе с приданым начало обращаться в собственность жены. Но у  наших
славян, как видно, вено, не теряя вполне своего значения, перешло в  по-
дарки от жениха родным невесты, а самое  слово  начало  означать  вообще
брачные условия, брачную запись. Заметим опять, что вено как цена за вы-
веденную из рода девушку находится в тесной связи с похищением, а прида-
ное - с выдачею замуж при согласии родственников невесты, и  что  первый
обычай должен был господствовать у  народонаселения,  которое  жило  от-
дельными родами, а второй - должен был произойти в городах, где на одном
месте жило несколько родов.
   Многоженство у всех племен славянских есть явление  несомненное;  наш
летописец говорит о восточных славянах, что они брали по две  и  по  три
жены; обычай многоженства сохранялся  и  долго  после  введения  христи-
анства. Что касается положения славянской женщины, то девушки, как  вид-
но, пользовались полною свободою: летописец говорит, что они сходились с
молодыми людьми чужих родов на игрищах, имели возможность  совещаться  с
ними для бегства. Что же касается до положения жены, то, разумеется, при
условиях того быта, который мы застаем у языческих славян, мы  не  имеем
права ожидать большого уважения слабейшему полу от сильнейшего;  разуме-
ется, мы не должны искать у языческих славян  того  тонкого  уважения  к
женщине, которое дается только христианским взглядом на  отношения  двух
полов и которое летописец называет стыденьем; отсутствие этого  стыденья
и ведет необходимо к многоженству. Но при этом  у  народа  первобытного,
разумеется, мы не встретим никаких определений, которые осуждали бы жен-
щину на вечное унижение и ничтожство, которые не позволяли бы ей выказы-
вать свою силу умственную, иногда и физическую, приобретать  посредством
этой силы уважение и влияние.
   Иностранные писатели удивляются  привязанности  славянских  женщин  к
мужьям, за которыми они следовали даже в могилу. Если  женщина  выходила
замуж в чужой род, то при строгом и ревнивом надзоре новых  родичей  муж
был единственным существом, от которого она ждала  и  любви  и  покрови-
тельства; умирал муж - положение жены, лишившейся единственной  подпоры,
единственного звена, соединявшего ее с чужою семьею, становилось горько.
Но при этом очень вероятно также, что у славян, так как и  у  германцев,
было верование, что мужчина легче достигает блаженства в будущей  жизни,
если приходит туда в сопровождении женщины. Впрочем, справедливо замеча-
ют, что этот обычай не был вкоренен между славянами.
   После брачного обычая, в котором резче всего выражаются  нравственные
понятия народа, для летописца, христианского монаха,  был  всего  важнее
обычай погребения, в котором выражаются  обыкновенно  понятия  народа  о
загробной жизни, и потому в летописи читаем описание этого обычая. Ради-
мичи, вятичи, северяне и кривичи совершали тризну над покойником,  потом
сожигали труп, кости собирали в  небольшой  сосуд,  который  ставили  на
столбе при дороге. В чем состоял погребальный обычай у полян во  времена
язычества, об этом летописец молчит и тем дает знать, что  обычай  полян
был одинаков с обычаем других племен; употребление тризны у полян  видно
из того, что св. Ольга, жившая в Киеве, среди этого  племени,  запретила
совершать по себе тризну. Под именем тризны разумелись, как видно, вооб-
ще поминки и потом преимущественно борьба в честь умершего, с  поминками
соединялся веселый, пьяный пир, также резание и царапание  лица  в  знак
печали. Одновременно с обычаем сожигания и ставления  урн  с  пеплом  на
придорожных столбах существовал и обычай погребения в  могилах,  которые
сыпали холмами.
   Иностранные писатели говорят, что славяне жили в дрянных избах, нахо-
дящихся в далеком расстоянии друг от друга, и часто переменяли место жи-
тельства. Такая непрочность и  частая  перемена  жилищ  была  следствием
беспрерывной опасности, которая грозила славянам и от своих родовых усо-
биц, и от нашествий чуждых народов. Вот почему славяне  вели  тот  образ
жизни, о котором говорит Маврикий: "У них недоступные  жилища  в  лесах,
при реках, болотах и озерах; в домах своих они устраивают многие  выходы
на всякий опасный случай; необходимые вещи скрывают под землею, не  имея
ничего лишнего наружи,  но  живя,  как  разбойники".  Одинакая  причина,
действовавшая долгое время,  производила  одинакие  следствия,  жизнь  в
беспрестанном ожидании вражьих нападений продолжалась для восточных сла-
вян и тогда, когда они уже находились под державою князей Рюрикова дома;
печенеги и половцы сменили авар, козар и других варваров,  усобицы  кня-
жеские сменили усобицы родов, восстававших друг на друга, следовательно,
не могла исчезнуть и привычка переменять места, бегая от неприятеля; вот
почему киевляне говорят Ярославичам, что если князья не  защитят  их  от
гнева старшего своего брата, то они покинут Киев и уйдут в  Грецию.  По-
ловцев сменили татары, княжеские междоусобия продолжались на севере; как
скоро начнутся княжеские усобицы, народ покидает свои жилища, а с  прек-
ращением усобиц возвращается назад; на юге беспрестанные набеги усилива-
ют козачество, и после на севере разбрестися розно от какого  бы  то  ни
было насилия и тяжести было нипочем для жителей; при этом должно  приба-
вить, что природа страны сильно благоприятствовала  таким  переселениям.
Привычка довольствоваться малым и всегда быть  готову  покинуть  жилище,
поддерживала в славянине отвращение к чуждому игу, о чем заметил  Маври-
кий. Родовой быт, условливавший разъединение, вражду  и,  следовательно,
слабость между славянами, условливал необходимо и образ  ведения  войны:
не имея одного общего начальника и враждуя друг с другом, славяне  укло-
нялись от сколько-нибудь правильных сражений, где бы должны были  биться
соединенными силами на местах ровных и открытых. Они любили сражаться  с
врагами в местах узких, непроходимых, если нападали, то  нападали  набе-
гом, внезапно, хитростию, любили сражаться в лесах, куда заманивали неп-
риятеля бегством, и потом, возвратившись, наносили  ему  поражение.  Вот
почему император Маврикий советует нападать на славян  зимою,  когда  им
неудобно скрываться за обнаженными деревьями, снег препятствует движению
бегущих, да и съестных припасов у них тогда  мало.  Особенно  отличались
славяне искусством плавать и скрываться в реках,  где  могли  оставаться
гораздо долее, чем люди другого племени, они держались под  водою,  лежа
на спине и держа во рту выдолбленный тростник, которого верхушка выходи-
ла на поверхность реки и таким образом проводила воздух скрытому пловцу.
Вооружение славян состояло в двух малых копьях, некоторые имели и  щиты,
твердые и очень тяжелые, употребляли также деревянные луки  и  маленькие
стрелы, намазанные ядом, очень действительным, если искусный врач не по-
даст скорой помощи раненому. У Прокопия читаем, что славяне,  вступая  в
битву, не надевали лат, на некоторых не бывало даже ни плаща, ни  рубаш-
ки, одни только порты; вообще Прокопий не хвалит славян  за  опрятность,
говорит, что, подобно массагетам, они покрыты грязью и  всякою  нечисто-
тою. Как все народы, в простоте  быта  живущие,  славяне  были  здоровы,
крепки, легко сносили холод и жар, недостаток в одежде и пище. О  наруж-
ности древних славян современники говорят, что они все  похожи  друг  на
друга, высоки ростом, статны, кожа у  них  не  совершенно  бела,  волосы
длинные, темнорусы, лицо красноватое.
   Религия восточных славян поразительно сходна с первоначальною религи-
ею арийских племен: она состояла в поклонении физическим божествам,  яв-
лениям природы и душам усопших, родовым, домашним гениям; следов  герои-
ческого элемента, так сильно развивающего антропоморфизм, мы не замечаем
у наших славян: знак, что между ними  не  образовывались  завоевательные
дружины под начальством вождей-героев, и что переселения их  совершались
в родовой, а не в дружинной форме. Основываясь на определенных указаниях
современников, мы находим у наших славян при поклонении многим различным
явлениям природы под разными именами божеств поклонение одному верховно-
му божеству, к которому остальные находились  в  подчиненном  отношении;
это верховное божество, по свидетельству одного из древнейших  писателей
о славянах, Прокопия, было божеством молнии, которое наш летописец назы-
вает Перуном. Явление грозы, молнии есть самое поразительное из  явлений
природы; немудрено, что первобытный человек дал ему первое  место  между
всеми другими явлениями; он не мог  не  заметить  благотворного  влияния
грозы на жизнь природы; не мог не заметить, что свет  молнии  независимо
во  всякое  время  обнаруживает  свое  могущество,  тогда  как  например
действия солнца ограничены, подвержены известному закону, могут  обнару-
живаться, только в известное время, уступая владычество другому,  проти-
воположному и, следовательно, враждебному, началу - мраку; солнце затме-
валось, погибало в глазах первобытного человека; молния никогда в глазах
его не теряла своего могущества, не  побеждалась  другим  началом:  свет
молнии сопровождается обыкновенно живительным для природы дождем - отсю-
да необходимое представление, что Перун ниспосылает дождь жаждущей  при-
роде, которая без того погибла бы от жгучих лучей солнца: таким образом,
молния являлась для язычника силою производящею, с  характером  божества
высшего, действующего, правящего по преимуществу, умеряющего, исправляю-
щего вред, наносимый другими божествами, тогда как солнце,  например,  и
для поклоняющегося ему язычника являлось чем-то страдательным, не  имею-
щим распорядительной силы в природе, подчиненным. Наконец, значение вер-
ховного божества-правителя молния получала в глазах язычника по  причине
своей страшной карательной силы, действующей быстро и непосредственно.
   Имеем право думать, что Перун у языческих  славян  носил  еще  другое
название - Сварога. Верховное божество Сварог-Перун порождало двоих  сы-
новей, двух Сварожичей: солнце и огонь. Поклонение  солнцу,  как  видно,
было сильно распространено между славянами; в "Слове  о  полку  Игореву"
русские называются внуками Дажбога, если так, то к нему имеем право  от-
носить известные воззвания в наших песнях:  Дид  (дед)  Ладо;  последнее
название, означающее свет, красоту, мир, любовь, радость, всего  прилич-
нее может относиться к солнцу, другой припев: Люль, Лель означает  также
деда. Кроме названий Ладо и Дажбога, к солнцу же не без основания  отно-
сят имена Хорса, Сура, или Тура, Волоса. Вместе с солнцем обоготворялись
месяц и звезды, находившиеся к солнцу, как видно, в родственных  отноше-
ниях; обоготворялись также вода и воздух.
   Если славяне поклонялись явлениям природы, то легко  догадаться,  при
каких случаях, в какое время года будут они торжествовать свои религиоз-
ные праздники. Так например, они  праздновали  в  конце  декабря,  когда
солнце начинает брать силу, дни начинают прибывать; этот праздник,  сов-
падающий теперь с праздником рождества Христова,  носит  преимущественно
название Коляды; существенный обряд праздника состоит в хождении славить
(божество) и сбирать подаяние; как видно, во времена языческие  приноше-
ния собирались для общей жертвы. В некоторых местах Коляда известна  под
названием Авсеня, или Таусеня, что можно принимать  измененным  Ясень  -
также, по всем вероятностям, имя солнца. Второй праздник  торжествовался
в начале весны, но так как это время приходит в великий пост, то по при-
нятии христианства празднование перенесено на конец рождественского  мя-
соеда и отчасти на Светлое воскресенье. Итак, масленица  есть  языческий
весенний праздник. Встреча весны и проводы зимы празднуются у всех  сла-
вянских народов почти с  одинакими  обрядами:  употребляется  заклинание
весны с разными приветами; в Малороссии и у  западных  славян  зима  или
смерть олицетворяются в образе женщины под именем Мары, Мараны,  Марены,
чучелу которой сожигают. Весну встречают обыкновенно на  Красной  горке.
Тут начинаются хороводы, или короводы, религиозное  значение  которых  и
отношение к солнцу не подлежит сомнению. Время воскресенья всей  природы
и усиления желаний считалось самым  приличным  временем  для  заключения
брачных союзов и для поздравления молодых супругов: это поздравление из-
вестно под именем вьюнитства.
   Третий праздник имеет место 23 июня и известен под именем Ивана Купа-
лы, потому что происходит на Иванов день. Этот праздник, как и два  упо-
мянутые выше, есть общий не только всем славянским, но и многим чужепле-
менным народам. Хотя по обрядам праздника можно догадываться, что он от-
носился к трем стихийным божествам - обоим Сварожичам, солнцу и огню,  и
воде, однако можно относить его и к одному  солнцу.  Естественно,  могло
произойти верование, что солнце, дающее силу  растениям,  особенно  дает
ее, когда само достигает высшей силы; это верование должно было  повести
к обычаю собирать травы в летний праздник солнца и приписывать им  чудо-
действенную силу. С другой стороны, солнце, производя сильное влияние на
все существующее, должно было производить его и на воду; отсюда  вера  в
целительность купанья во время летнего солнцестояния независимо  уже  от
естественного обычая обмыться ночью, чтоб встретить в чистоте восходящее
светило. Наконец, зажигание костров было необходимо для всякого  ночного
собрания, ночных игр, было необходимо также и для жертвоприношений; пры-
гание же чрез зажженные костры имело значение очищения. Вот почему  ночь
на Иванов день сопровождается: 1) собиранием трав, 2) купанием, 3) зажи-
ганием костров и прыганием чрез них. Естественно также, и потому обще не
одним только славянским народам, принесение в  жертву,  сожжение  белого
петуха - птицы, приветствующей рассвет, угодной солнцу. Ночь Купалы  ис-
полнена по мнению простолюдинов чародейных явлений: рыбаки уверяют,  что
поверхность реки бывает тогда подернута серебристым блеском; деревья пе-
реходят с места на место и шумом ветвей разговаривают между  собою;  ут-
верждают еще, что кто имеет при себе папоротник, тот может понимать язык
каждого творения, может видеть, как расходятся дубы  и  составляют  свою
беседу, может слышать, как разговаривают они про богатырские свои подви-
ги. В Иванов день солнце выезжает из своего чертога на трех  конях,  се-
ребряном, золотом и бриллиантовом, навстречу своему супругу - месяцу;  в
проезд свой оно пляшет и рассыпает по небу огненные искры.  И  в  летний
праздник повторяется обряд истребления чучелы Мары - холода, смерти:  ее
топят в воде. Солнце, дающее жизнь и рост  всему  существующему,  должно
было являться силою, возбуждающею естественные желания, - отсюда  празд-
нество Купалы было соединено с празднеством Ярилы. В некоторых местах  и
в позднейшие времена праздник Ярилы совершался 24  июня,  но,  вероятно,
сопротивление церкви содействовало тому, что празднование его  во  время
поста отменено было в большей части мест и перенесено на  заговенье,  на
день всех святых, или на Троицын день, или на  разговенье  -  на  другой
день праздника Петра и Павла. Так как в  древности  праздник  Ярилы,  по
всем вероятностям, совпадал с праздником Купалы, то во время его-то пре-
имущественно и должны были происходить те явления,  против  которых  так
вооружается летописец и позднейшее духовенство: здесь, вероятно,  проис-
ходило и умыкивание девиц.
   Рассмотрев поклонения стихийным божествам, теперь обратимся к  другой
половине славянской мифологии, именно к поклонению гениям и душам  усоп-
ших. При вере в загробную жизнь естественно было придти к  тому  мнению,
что душа умершего родоначальника и по смерти блюдет  за  благосостоянием
рода - отсюда происхождение духов-покровителей для целого рода и каждого
родича - рода и рожаниц. Что под именем рода  разумелась  душа  умершего
родоначальника, доказывает, во-первых, связь рода с упырем,  а,  во-вто-
рых, известие, что под именем рода после разумели дух, привидение, кото-
рым стращали детей, характер же привидения  обыкновенно  принимают  души
умерших и божества, тесно с ними  связанные.  В  значении  рода  божест-
ва-покровителя являются щур, дед, прадед, что ясно  из  употребительного
пращур; щур предполагает форму чур, под которым именем собственно и  из-
вестно божество, охраняющее род, дом. Это божество призывается и  теперь
бессознательно в опасностях, особенно когда простолюдин думает,  что  он
подвержен злобе духов: "Чур меня! Чур меня!" говорит он тогда. Можно по-
ложить, что чур и род одно и то же; можно думать также,  что  с  упадком
родового быта и с усилением христианства на счет язычества чур, или род,
перешел в домового.
   Младенчествующий народ не мог  понимать  духовного  существования  за
гробом и представлял души праотцов доступными для  всех  ощущений  этого
белого света; думали, что зима есть время ночи, мрака для  душ  усопших,
но как скоро весна начинает сменять зиму, то прекращается и ночной  путь
для душ, которые поднимаются к небесному свету, восстают к новой  жизни.
Это мнение, естественно, проистекало из поклонения природным  божествам,
солнцу, луне и проч., которых влияние должно было простираться  на  весь
мир, видимый и невидимый. В первый  праздник  новорожденного  солнца,  в
первую зимнюю Коляду, мертвые уже вставали из гробов и устрашали живых -
отсюда и теперь время святок считается  временем  странствования  духов.
Масленица, весенний праздник солнца, есть вместе и поминовенная  неделя,
на что прямо указывает употребление  блинов,  поминовенного  кушанья.  С
древней масленицы, т. е. с начала весны, живые здороваются  с  усопшими,
посещают их могилы, и праздник Крае ной горки соединяется  с  Радуницею,
праздником света, солнца для умерших; думают, что души покойников встают
тогда во время поминовения из темниц (гробов) и  разделяют  поминовенную
пищу вместе с принесшими.
   В непосредственной связи с верованием, что весною души умерших встают
для наслаждения новою жизнию природы, находится праздник русалок или ру-
сальная неделя. Русалки вовсе не суть речные или какие  бы  то  ни  было
нимфы; имя их не происходит от русла, но от русый (светлый, ясный),  ру-
салки суть не иное что как души умерших,  выходящие  весною  насладиться
оживленною природою. Народ теперь верит, что русалки суть  души  младен-
цев, умерших без крещения, но когда все славяне умирали без крещения, то
души их всех должны были становиться  русалками?  Русалки  появляются  с
Страстного четверга (когда в старину, по Стоглаву, порану солому  палили
и кликали мертвых) , как только покроются луга весеннею  водою,  распус-
тятся вербы. Если они и представляются прекрасными, то  всегда,  однако,
носят на себе отпечаток безжизненности, бледности.  Огни,  выходящие  из
могил, суть огни русалок, они бегают по полям приговаривая:  "Бух!  бух!
соломенный дух. Мене мати породила, некрещену положила". Русалки до Тро-
ицына дня живут в водах, на берега выходят только поиграть. У всех  язы-
ческих народов путь водный считался проводником в подземное царство и из
него назад, поэтому и русалки являются из воды, живут сперва в  реках  и
показываются при колодцах. С Троицына дня до Петрова поста русалки живут
на земле, в лесах, на деревьях - любимом пребывании душ по  смерти.  Ру-
сальные игры суть игры в честь мертвых, на что указывает  переряживание,
маски - обряд, который не у одних славян был необходим при празднике те-
ням умерших; человеку  свойственно  представлять  себе  мертвеца  чем-то
страшным, безобразным, свойственно думать, что особенно души злых  людей
превращаются в страшные безобразные существа для того,  чтобы  пугать  и
делать зло живым. Отсюда естественный переход к верованию в  переселение
душ и в оборотней; если душа по смерти может принимать различные образы,
то силою чародейства она может на время оставлять тело  и  принимать  ту
или другую форму. Есть известие, что у чехов на перекрестках совершались
игрища в честь мертвых с переряжанием. Это известие объясняется  обычаем
наших восточных славян, которые, по летописи, ставили  сосуды  с  прахом
мертвецов на распутиях, перекрестках; отсюда до сих пор в народе суевер-
ный страх перед перекрестками, мнение, что здесь собирается нечистая си-
ла.
   У русских славян главным праздником русалок был Семик, велик день ру-
салок; в это время, при конце весны, совершались проводы последних.  Ко-
нец русальной недели, Троицын день, был окончательным  праздником  руса-
лок, в этот день русалки уже падают с деревьев, перестает для  них  пора
весенних наслаждений. В первый понедельник Петрова поста бывало в  неко-
торых местах игрище - провожанье русалок в могилы. В тесной связи с  ру-
салками находятся водяные дедушки, лешие, кикиморы и проч. Мертвецы были
известны еще под именем навья и представлялись в виде  существ  малорос-
лых, карликов (людки).
   Вот главные первоначальные черты верований восточных славян. С  тече-
нием времени эти первоначальные черты могли искажаться: одно и то же бо-
жество у различных племен носило разные названия; после,  при  сближении
племен, различные названия могли явиться уже различными божествами. Фан-
тазия стремится олицетворять и обожать явления природы, которые первона-
чально являются произведением главной силы; естественно,  олицетворялись
весна и зима, жизнь и смерть природы, - одна под образом прекрасной  де-
вы, другая - безобразной старухи и т.  п.  Стихийные  божества  первона-
чально не имеют пола и потому после легко меняют его; солнце могло  быть
легко и мужеского и женского пола, мужем и женою месяца, так было  не  у
одних славян. Но главными исказителями первоначальной религии народа яв-
ляются всегда и везде жрецы и художники; вот почему  у  наших  восточных
славян, у которых не было класса жрецов и не  был  распространен  обычай
изображать божества в кумирах, религия  сохранилась  в  гораздо  большей
простоте, чем у западных славян, у которых  городская  жизнь  и  сильное
чуждое влияние повели и к образованию жреческого класса, и к распростра-
нению храмов и кумиров. Летописи молчат о существовании храмов и  жрецов
у наших восточных славян; нельзя предположить, что, если б храмы сущест-
вовали, то летописцы умолчали б о их разрушении или превращении в церкви
при рассказе о введении христианства и ниспровержении  идолов.  Летописи
молчат также и о жрецах; князь ставит  идолов,  князь  приносит  жертвы,
толпа требует человеческой крови для богов, о жрецах ни слова; князь пе-
ременяет веру, все люди делают то же, и жрецы не только  не  противятся,
но о них нет даже и помину. Эта неразвитость общественного богослужения,
отсутствие храмов и жрецов не должны нисколько поражать нас  -  все  это
необходимо при том быте, в котором жили славяне, в каждом  роде  старший
был вместе и жрецом, он приносил жертвы, он гадал о будущем.
   Но если не было храмов, то где же и как приносились жертвы старшинами
родов? Природными жертвенниками, алтарями для  младенчествующих  народов
служили горы, скалы, камни огромной величины. Наша природа скупа на воз-
вышенности и камни, зато щедра на естественные капища (шатры, навесы)  -
многоветвистые деревья: под ними-то преимущественно совершались  религи-
озные обряды, приносились жертвы; дерево (по преимуществу дуб),  выбран-
ное для этого, освящалось и становилось  само  предметом  благоговейного
уважения, как местопребывание богов, куда  они  стекались  для  принятия
жертв. Обычай приносить жертвы под деревьями мог произойти  и  от  того,
что первоначально жертва назначалась для душ умерших, а души умерших, по
всеобщему верованию, обитали в лесах, на  деревьях,  преимущественно  на
дубах. Кроме деревьев, жертвы приносились также у воды. Славяне смотрели
на жертву именно как на трапезу, поставляемую богам; и по введении хрис-
тианства жертвы продолжались по-старому, в домашнем кругу,  предлагались
душам усопших родичей и рожаницам, и опять в  смысле  трапезы,  покорма.
Есть известие, что у русских славян были  также  в  обычае  человеческие
жертвы, которые у народов были большею частию умилостивительные: при ка-
ких-нибудь общественных бедствиях  думали,  что  божество  гневается  за
чьи-нибудь грехи, и потому искали преступника, которого  и  приносили  в
умилостивительную жертву; потом приносили  обыкновенно  в  жертву  богам
пленников по господствовавшему мнению,  что  побежденный  есть  грешник,
разгневавший божество.
   Если у восточных славян не было жреческого класса, зато были  волхвы,
гадатели, кудесники, ведуны, ведьмы. О волхвах славянских мы знаем очень
мало, но нет сомнения, что они имеют тесную связь с волхвами финскими по
близкому соседству и союзничеству этих двух народов, тем более, что пос-
ле, по принятии христианства, волхвы преимущественно являются на финском
севере и оттуда мутят славянское народонаселение. Финское  племя  искони
отличалось наклонностию к волшебству, искони славилось им: у финнов пре-
имущественно было развито учение о злых божествах, о злых духах и о  со-
общении с ними.
   История застает финское племя на крайнем севере; очень вероятно,  что
Геродотовы андрофаги, меланхлены и фиссагеты принадлежали к этому племе-
ни. Немецкое название чудского племени - финны впервые встречаем у Таци-
та; Птолемей упоминает также о финнах; у Иорнанда  в  искаженных  именах
народов, покоренных готским королем  Германарихом,  можно  узнать  чудь,
весь, мерю, мордву, черемису, и, быть может, даже пермь. Начальный лето-
писец русский знает следующие финские народы, жившие в его время в полу-
нощных странах и платившие дань Руси: чудь, меря,  весь,  мурома,  чере-
мись, мордва, пермь, печора, ямь. Общеплеменное название финны есть наз-
вание немецкое, чудь - славянское, суомалайн - своенародное. Финн на не-
мецком языке означает жителя болотной, влажной низменности; то же  озна-
чают и финские названия разных племен, например емь или ям (Ham)  значит
мокрый, водяной, весь объясняется из финского  Vesi  -  вода.  И  теперь
финские  имена  местностей  встречаются  преимущественно  на  болотистых
пространствах. Наш летописец указывает нам финские  племена  преимущест-
венно около озер; в половине IX века южные границы  финского  племени  с
славянским можно положить в области Москвы-реки, где финны  должны  были
сталкиваться с славянским племенем вятичей, селения последних  мы  имеем
право продолжить до реки Лопасни, потому что, как видно, все вятичи при-
надлежали к Черниговскому княжеству, а город Лопасня был пограничным го-
родом этого княжества с Суздальским. Селения  вятичей  должны  были  уже
соприкасаться с селениями финских племен, потому что в Бронницком  уезде
Московской губернии находим реку Мерскую  или  Нерскую,  которая  именем
своим ясно показывает, что протекала чрез старинную землю мери.
   Если не самые древние, то по крайней мере одни из древнейших обитате-
лей Русской государственной области, финны имели  незавидную  участь:  с
трех сторон теснили их народы славянского, германского и турецкого  пле-
мени; мы видим, как у нас финны постоянно уступают пред славянами,  под-
чиняются влиянию их народности, приравниваются к ним; причину такого яв-
ления из внешних обстоятельств объяснить нетрудно. Сначала мы видим, что
племена славянские и финские живут на равной ноге; финны вместе с славя-
нами призывают князей - нарядников,  но  старший  и  скоро  единственный
князь утверждает свой стол среди племени  славянского;  потом  мы  видим
движение князей к югу, по великому водному пути до самого Черного  моря;
стол княжеский утверждается в Киеве, основы нового государства полагают-
ся преимущественно к югу от Новгорода, по обеим сторонам Днепра, но  жи-
вущее здесь народонаселение принадлежит сплошь  к  племени  славянскому.
Славянские племена соединяются под одною властию, чрез это единство при-
обретают силу материальную, а потом и начатки образованности  христианс-
кой, и таким образом получают над финскими племенами материальное и  ду-
ховное преимущество, пред которым те и должны были  преклониться.  Можно
сказать только одно, что славянское племя воспиталось при более  благоп-
риятных природных обстоятельствах и, уже окрепнув на юго-западе, явилось
среди финнов на северо-востоке. По нашему  летописцу  видно,  что  финны
имели города, подобно славянам, подобно  последним  терпели  от  родовых
усобиц по изгнании варягов, вследствие чего вместе  с  ними  и  призвали
князей; в скандинавских преданиях финны  являются  искусными  кузнецами,
финские мечи славятся на севере. От этих  оседлых  промышленных  финнов,
соседивших с славянами и союзных с ними,  должно  отличать  северных  их
соплеменников, лапонцев, которых, как видно, суровая природа  остановила
на низшей ступени человеческого развития, и теперь в характере собствен-
ных финнов и лапонцев замечается такое же различие, как между  мужеством
и детством. Бесспорно, последних разумеет Тацит, когда  описывает  образ
жизни финнов, когда говорит об их изумительной дикости, гнусной  скудос-
ти: нет у них ни оружия, ни лошадей, ни домов; пища у них - трава, одеж-
да - кожи, ложе - земля; вся надежда их в стрелах, которые по недостатку
железа заостриваются костями; охота питает мужей и жен. Детям нет друго-
го убежища от зверей и непогоды, кроме  шатров,  кое-как  сплетенных  из
древесных ветвей - сюда возвращаются с  охоты  молодые,  здесь  отдыхают
старики. Но вести такой образ жизни, продолжает Тацит, они считают  бла-
женнее, чем трудиться на поле, строить дома, с надеждою и страхом  смот-
реть на свои и чужие имущества. Безопасные от людей, безопасные  от  бо-
гов, они достигли самого трудного - отсутствия желаний. Здесь нельзя  не
обратить внимания на слова Тацита о том, что финны считают себя  блажен-
ными и достигли самого трудного - отсутствия желаний; эти слова объясня-
ют нам происхождение сказки о блаженных гипербореях:  мыслители  древних
образованных народов, утомившись волнениями жизни, проистекавшими от ни-
чем неудовлетворимых страстей человека-язычника, любили с завистью оста-
навливаться на диких народах, у которых почти нет никаких желаний, кото-
рые не могут ни много приобретать, ни много терять и потому не подверже-
ны мучительным колебаниям между страхом и надеждою, не боятся ни  людей,
ни богов; у Геродота боги завидуют человеческому благополучию  и  потому
не допускают ему продолжаться.
   В жалком виде представляется нам быт финских племен, живущих к югу от
Финского залива; слабости духовной у этих племен соответствует  слабость
тела, соединенная, однако, с высшею степенью нечувствительности ко внеш-
ним впечатлениям; ни один из европейских народов не обнаруживает так ма-
ло духовного напряжения, не является так забитым; эстонец, например, от-
личается резко от своих соседей - русских и латышей тем,  что  вовсе  не
поет, пляска ему почти неизвестна. Неблагоприятные исторические  обстоя-
тельства, могшие иметь вредное влияние на развитие  этого  племени,  нам
известны, но сколько сама природа  племени  содействовала  этим  обстоя-
тельствам, решить трудно.
   В тесной связи с славянскими племенами на западе находилось племя ли-
товское, игравшее важную роль в нашей истории и потом вошедшее в  состав
Русского государства. К литовскому племени принадлежали древние  пруссы,
голяды, судены, корсь и нынешние литовцы и латыши. Из многих  исследова-
ний о литовском племени и языке, о сродстве их с соседними  племенами  и
языками, оказывается достоверным только то, что  славяне  и  литовцы  из
всех индоевропейских племен суть самые ближайшие друг к другу, и что ли-
товское племя с незапамятных пор обитало в настоящих своих жилищах.  Это
давнее и постоянное пребывание на одних местах, уединение,  которым  ли-
товское племя было обязано природе своей страны, непривлекательной  и  с
трудом доступной, дали ему возможность развить свою  особую  религиозную
систему и строго подчинить ей свой быт. Этим литовское племя  отличается
от родственных племен - славянского и германского, которые история  зас-
тает в движении, в беспрестанном столкновении с чуждыми народами и госу-
дарствами, что препятствовало им утвердить свой религиозный быт на проч-
ных основах, а когда получили они к тому возможность, то уже подверглись
влиянию образованнейших народов и должны были принять другую, высшую ре-
лигию. Германское племя  только  в  отдаленной  Скандинавии,  славянское
только на берегах Балтийского моря могли выработать для себя  более  или
менее прочные формы религиозного быта, чем и объясняется упорное  сопро-
тивление, встреченное здесь христианством.
   У литовского племени подле князей мы видим жрецов с обширным влиянием
и кругом деятельности; князь (Rikgs) ведал военные дела, все что относи-
лось к внешней защите страны и  к  сохранению  внутренней  безопасности;
верховный жрец (Криве) заведовал не только делами богослужебными,  но  и
судебными, был верховным судьею и нарядником. Уставы, обычаи  литовского
племени, сходные в главном с уставами и обычаями других соседних племен,
славянских и германских, разнятся от последних тем, что проникнуты рели-
гиозным началом, истекают из него: так, например, мы видим, что у литов-
цев, точно так как у германцев, отец семейства имел право убивать  своих
больных или увечных детей, но у литовцев этот обычай освящен был религи-
озным основанием: "потому что слуги литовских богов должны  не  стенать,
но смеяться, потому что бедствие человеческое причиняет скорбь  богам  и
людям". На том же основании дети имели право  умерщвлять  престарелых  и
больных родителей; человеческие жертвы дозволялись и оправдывались: "Кто
в здоровом теле захочет принесть в жертву богам себя или своего ребенка,
или домочадца, тот может сделать это беспрепятственно, потому что, освя-
щенные через огонь и блаженные, будут они веселиться вместе  с  богами".
Большая часть верховных жрецов оканчивали свою жизнь добровольным сожже-
нием для умилостивления гнева богов; эти литовские воззрения или,  лучше
сказать, воззрения, общие всем соседним племенам, но сохранившиеся у ли-
товцев в большей определенности и связи,  имели  влияние  на  германский
обычай приносить в жертву князей во время общественных бедствий;  уже  в
христианские времена был обычай у германских и славянских  племен  обви-
нять князей и церковные власти в общественных бедствиях.  Женщины  также
страдали в подобных обстоятельствах: литовцы прежде  всего  отделывались
от них во время голода, а финны при своей наклонности к суеверию  припи-
сывали чародейству женщин непосредственное участие в  произведении  пос-
леднего. Если женатый человек будет уличен в связи  с  девицею,  то  его
должно отдать псам на съедение, потому что он наругался над богами,  жи-
вущими в состоянии супружества и девства. Безбрачие было необходимым ус-
ловием для Криве и для всех подчиненных ему жрецов; женщина была,  види-
мо, унижена, исключена из сообщества с мужчинами.
   Из литовских племен очень рано вошли в состав русских владений голяди
или голядь, жившие по рекам Протве и Угре, замешанные среди племен  сла-
вянских - радимичей, вятичей и новгородцев. Каким же образом  часть  ли-
товского племени голядей попала так далеко на  восток?  Простирались  ли
так далеко древнейшие жилища литовского племени, перерезанные после дви-
жением славян с юга или голяди явились на Протве и Угре вследствие  дви-
жения с запада, точно так, как тем же путем явились славянские лехитские
племена радимичей и вятичей? Быть может,  даже  переселение  голядей  на
восток находилось в связи с означенным переселением радимичей и вятичей,
с другой стороны, природа страны голядов и некоторые исторические данные
делают вероятным переселение части этого племени  на  восток  вследствие
недостатка жизненных средств; Галиндия находилась к северу  от  Мазовии,
была наполнена множеством вод, густых лесов и пущей; рассказывают, что в
одно время народонаселение Галиндии так  умножилось  вследствие  долгого
мира, что средств к жизни стало  недоставать,  в  таких  обстоятельствах
старшины определили, чтоб в продолжение известного времени все  младенцы
женского пола были умерщвляемы. Понятно,  что  ни  одно  из  приведенных
предположений не может быть принято преимущественно перед другим, но все
они, вместе взятые, достаточны для убеждения в том, что наши голяди были
родственны жителям литовской Галиндии.
   Кроме Литвы, в наших летописях встречаем еще народ,  с  которым  Русь
также очень рано входит в неприязненные столкновения и  которого  страна
после вошла в состав империи - это загадочный народ ятвягов. Ятвяги  жи-
ли, во-первых, в западной части Полесья, потом -  во  всем  Подляшье,  в
части Мазовии, находившейся между речкой Валпушей, впадающей в Нарву,  и
Бугом; наконец, в древней Судавии. О происхождении ятвягов древние писа-
тели разногласят: одни говорят, что ятвяги языком,  религиею  и  нравами
были схожи с Литвою, пруссами и самогитами, другие же, что ятвяги совер-
шенно отличались языком от славян и литвы. Новейшие исследователи  приз-
нают их потомками язигов сарматских, но без положительно  ясных  доказа-
тельств. Каково бы ни было происхождение ятвягов, народ этот является  в
истории диким, разбойническим и очень долго сохраняет язычество. Веря  в
переселение душ, ятвяги в битвах не обращались в бегство и не давались в
плен, но погибали вместе с женами; вели образ жизни полуоседлый, полуко-
чевой. Указывают и теперь еще остатки ятвягов в Скидельском  округе,  на
левой стороне реки Пелясы и Котры, они резко отделяются от белоруссов  и
литовцев смуглым видом, черным платьем, нравами и обычаями, хотя все уже
говорят белорусским языком с литовским  произношением.  У  белоруссов  в
Подляшье существует поговорка : "Смотрит ятвягом (выгляда як ядвинга)"  в
значении: смотрит разбойником.
   Таковы были ближайшие соседи славян в восточных  жилищах  их.  Первое
сколько-нибудь верное известие о судьбе этих народов мы встречаем не ра-
нее IV века по р. х., когда они вошли во враждебные столкновения с гота-
ми. Во II или начале III века по р.  х.  замечается  движение  скандина-
во-германских дружин под именем готов от берегов Балтийского моря к Чер-
ному; без сомнения, движение это совершалось по тому же водному пути, по
которому после, в половине IX века, спускались дружины варяжские. Только
на трех кораблях, по преданию, явилась готская дружина на Балтийском мо-
ре, но потом, вобравши в себя пришельцев из разных племен, своих  и  чу-
жих, образовалась на берегах Понта в многочисленный  народ,  который  не
давал покоя областям Империи; в IV веке готский вождь Германарих положил
было основание государству в таких же обширных размерах, в  каких  после
явились владения Рюриковичей; владея тринадцатью племенами, между  кото-
рыми легче других прочитываются имена чуди, веси, мери и мордвы,  Герма-
нарих обратился против герулов; покорив последних, двинулся против вене-
дов. Венеды, говорит готский  историк,  неопытные  в  военном  деле,  но
сильные своей многочисленностию, вздумали было  сначала  сопротивляться,
но принуждены были покориться Германариху, потому что  множество  народа
ничего не значит на войне, прибавляет тот же историк. Эсты, жители бере-
гов прибалтийских, подчинились также Германариху, но в то время, как его
оружие было так счастливо на западе, в юго-восточных  степях  собиралась
гроза, долженствовавшая разрушить громадное государство готов при  самом
его рождении, - на берегах Дона явились гунны. Как после, в  XIII  веке,
русские не знали, откуда пришла на них гроза татарская, так теперь  готы
не умели определить происхождения гуннов; только  сказка говорила,  что
один из готских князей выгнал в степь злых волшебниц, которые  совокупи-
лись там с нечистыми духами, и от этого-то совокупления произошли  чудо-
вищные гунны. Сначала жили они на восточных берегах Азовского моря,  за-
нимаясь охотою, потом, возросши в числе,  устремились  грабить  соседние
народы; лань показала им дорогу на противоположный берег моря; страх на-
пал на разноименные варварские народы, здесь обитавшие; храбрые аланы не
могли в битвах выносить ужасного вида гуннов, потому что, собственно го-
воря, у них не было лица, но вместо него безобразный кусок мяса, на  ко-
тором вместо глаз виднелись какие-то пятна; безобразные в самой молодос-
ти, они старели без бород и жили, как дикие звери: питались кореньями  и
полусырым мясом зверей, согревши его только немного под седлом; о  домах
не хотели знать, считали их могилами; с  молодости  привыкли  переносить
непогоду, голод и жажду; раз надевши платье, они не снимали его  до  тех
пор, пока оно само не свалится с них лоскутьями; безобразная обувь меша-
ла им ходить; они вечно сидели на своих маленьких, но  крепких  лошадях,
на седлах отправляли все дела, ели, пили, спали, торговали,  рассуждали.
Никто из них никогда не принимался за плуг;  военнопленные  должны  были
обрабатывать землю и пасти стада. Не было у них ничего  постоянного:  ни
жилища, ни закона, ни обычая; коварство их, гнев, жадность не  сдержива-
лись никакой религиею, ни даже суеверием. Жены их жили на  телегах,  где
ткали грубый холст, родили и воспитывали детей; в битвах принимали учас-
тие вместе с мужьями; многоженство было у них в обычае.
   Поразивши аланов, гунны ударили на готов: знаменитый Германарих  умер
на 110 году своей жизни; новорожденное государство, не успевши нисколько
сплотиться, окрепнуть, не могло  вынести  натиска  гуннов  и  распалось;
часть готов была откинута на юго-запад, другая принуждена была примкнуть
к полкам гунским; в каком отношении находились гунны к племенам славянс-
ким, определить нельзя; сохранилось только одно известие  об  отношениях
славян к готам и гуннам: готский  князь  Винитар,  тяготясь  господством
гуннов, старался мало-помалу от них освобождаться и, желая показать свою
храбрость, напал на антов; в первой стычке он был разбит, но потом  поп-
равил свои дела, взял верх над антами и, чтоб задать  им  страху,  велел
распять на кресте предводителя их Бокса (Box, Booz, Boz) с  сыновьями  и
семьюдесятью другими старшинами. Но гунский князь Баламбер недолго  поз-
волил Винитару пользоваться независимостию: он пошел на него войною и  в
битве сам застрелил его из лука. Бесспорно, что славянские племена долж-
ны были платить дань гуннам, как после платили ее  козарам;  как  видно,
также гунны, раскинув во времена Аттилы стан свой в Паннонии, среди сла-
вян, переняли от последних некоторые обычаи. Верно только то, что  после
гунского нашествия южные страны нынешней России  опять  отуманились  для
истории, как во времена скифов и сарматов; имена Скифии и Сарматии  сме-
нились именем Гуннии; славяне у соседних народов прослыли гуннами. Могу-
щество последних рушилось по смерти Аттилы (453 г.); подчиненные  прежде
им народы выделились опять из сплошной массы, но прошло не более  столе-
тия, как азиатские степи выслали новые толпы варваров одинакового проис-
хождения с гуннами, - то были авары. Авары, жившие  прежде  на  Волге  и
Каспийском море, в 565 году перешли Дон и стали угнетать славян;  извес-
тия об аварских угнетениях сохранились в славянских преданиях и занесены
в летопись: авары (обры), по свидетельству последней, напали на  славян,
примучили дулебов и зверски поступали с  их  женами;  когда  нужно  было
ехать обрину, то он не велел запрягать в телегу ни  коня,  ни  вола,  но
приказывал впрягать по три, по четыре или по  пяти  женщин.  Были  обры,
продолжает летописец, телом велики и умом горды, и бог истребил их,  все
померли, не осталось ни одного; есть поговорка в Руси и теперь:  "погиб-
ли, как обры". У византийцев слыли они самым разумным из скифских  наро-
дов, но вместе и самым лживым, коварным. Западные славяне, чехи, испыта-
ли также аварские притеснения. В половине VII века могущество их начина-
ет упадать, в 796 году Карл Великий нанес им страшное поражение в Панно-
нии; в 867 они почти все были истреблены болгарами, и остатки их, прини-
мая мало-помалу христианство, исчезли в Венгрии и Болгарии. Когда  осво-
бодились от авар наши юго-восточные славянские племена, - неизвестно, но
в половине IX века мы застаем их платящими дань другому степному  народу
- козарам. Исследователи несогласны относительно происхождения козар; по
всем вероятностям, это был народ, смешанный из разных племен,  что  было
очень естественно на границах между Европою и Азиею, на перепутьи  наро-
дов; смешанности племен в Козарском царстве соответствовало смешение ре-
лигий: здесь уживались друг подле друга четыре религии - языческая,  ма-
гометанская, христианская, еврейская,  и  последнюю  исповедывал  каган,
верховный повелитель козаров - пример, единственный в истории. Еще во II
веке по р. х. армянские историки упоминают о козарах; византийцы  хорошо
знают их в VII веке под именем восточных турков; в этом веке они утверж-
даются на берегах Понта, в VIII - овладевают большею частию  Тавриды;  в
какое время принуждены были им  платить  дань  юго-восточные  славянские
племена, определить нельзя; летописец говорит только, что  козары  брали
дань на полянах, северянах, радимичах и вятичах. Мы назвали козар  степ-
ным народом, потому что хотя у них и были города,  как  например  Итиль,
при устье Волги, но большинство народонаселения жило в кибитках,  немно-
гие богатые имели глиняные мазанки, и только у кагана были высокие  кир-
пичные хоромы. Летом город пустел: жители забирали имение и откочевывали
в степь.
   Но в то время как азиатцы, жившие на Дону и Волге, брали дань с  пле-
мен славянских, живших преимущественно на  восток  от  Днепра,  племена,
жившие от него к северу, платили дань варягам. Кто же были  эти  варяги?
Здесь, прежде нежели приступим к разбору летописных свидетельств о варя-
гах, считаем за нужное сказать несколько слов о географических  понятиях
летописца, во сколько они разнятся от наших. Разница состоит в том,  что
Балтийское, или Варяжское, море, по летописцу,  находится  не  на  севе-
ро-западе, но прямо на севере; это видно  из  описания  речных  течений:
"Днепр бо потече из Оковьского леса и потечеть на полдне, а Двина из то-
го же леса потечеть, а идеть на полунощье, и впадеть в  море  Варяжское;
из того же леса потече Волга на Восток". Вследствие такого взгляда  ста-
новится понятным, как варяги, приседя к морю Варяжскому, могут в  то  же
время соприкасаться с востоком, пределом Симовым; Скандинавский полуост-
ров мы должны положить поперек, Балтийское (Варяжское) море будет  нахо-
диться прямо на север от русских владений, составлять одно  с  Немецким,
это будет огромный рукав Атлантического океана, совершенно в виде Среди-
земного моря, причем северный скандинавский берег Варяжского моря  будет
соответствовать европейскому берегу Средиземного, южный берег Варяжского
- африканскому берегу Средиземного; следовательно, Скандинавский переше-
ек, подобно Суецкому, должен находиться на востоке, около Уральских гор,
соприкасаться с частию Симовою. Кончив перечисление народов по византий-
цу Амартолу - симитов, хамитов и яфетитов, - русский летописец прибавля-
ет от себя перечисление северных народов, которых не нашел у грека; так-
же в Яфетовой части, говорит он, сидят: русь - здесь под этим именем ле-
тописец разумеет все славянские племена, находящиеся под властью русских
князей, потом перечисляет чужие народы племени  финского  и  латышского,
которые в его время давали дань руси: чудь, меря, мурома, весь,  мордва,
заволоцкая чудь, пермь, печора, ямь, угра, литва, зимегола, корсь,  сет-
гола, ливь. Дошедши в этом перечислении до берегов Балтийского моря, ле-
тописец переходит к независимым от Руси разноплеменным народам,  обитав-
шим на берегах его, - ляхи, пруссы, чудь живут на берегах моря Варяжско-
го, говорит он. Здесь он идет верно от запада к востоку или  северо-вос-
току, разумея под прибрежными ляхами поморян, от них к  востоку  помещая
пруссов, потом чудь, т. е. финские племена, живущие в нынешних  остзейс-
ких провинциях, - Ингерманландии и Финляндии. Идя далее к  северо-восто-
ку, летописец, по своим понятиям, переходит на  противоположный,  север-
ный, скандинавский берег Балтийского моря, и говорит, что по  Варяжскому
же морю сидят варяги - вот сюда к востоку, до предела Симова; по тому же
морю сидят и к западу, до земли Английской и Волошской. Не  останавлива-
ясь здесь, летописец хочет перечислить все европейские народы, принадле-
жащие к племени Иафетову, и начинает так свое перечисление: варяги, свеи
(шведы), урмане (норвежцы), готе (русь  по  некоторым  спискам),  агняне
(англичане), галичане (быть может, жители Валлиса, Pays des Gals), волх-
ва (вероятно, общее название романских народов), римляне, немцы, корлязи
(быть может, французы, западные Каролинги, как  думает  Круг),  веньдицы
(венециане), фрягове (кажется,  в  тесном  смысле,  генуезцы).  Следова-
тельно, кого же летописец разумеет под именем варягов? Ясно, что это имя
у него есть общее: варяги живут по Балтийскому морю к востоку, до преде-
ла Симова, и к западу, по тому же морю живут до земли Английской  -  вот
границы варягов! Мы знаем и летописец знает, что в этих  пределах  живут
шведы, норвежцы, готы, летописец их именно и называет до англичан. Итак,
варяги летописца суть скандинавы; если  скажут,  что  летописец  разумел
также южный берег Балтийского моря, где жили и славяне, то он уже назвал
их прежде - "Ляхове, Пруси и Чудь приседять морю Варяжскому" и потом со-
вершенно молчит об них при исчислении народов  варяжских.  Второе  место
летописи: послы от соединенных племен славянских и финских пошли за море
к варягам-руси; эти варяги, прибавляет летописец,  зовутся  русь,  точно
так как другие варяги зовутся шведами, иные норвежцами, англичанами, го-
тами.
   На приведенных местах летописи основывается  мнение  о  скандинавском
происхождении варягов-руси и основывается крепко; вот почему это  мнение
древнейшее, древнейшее в науке, древнейшее в народе. Свидетельство русс-
кого летописца подтверждается свидетельствами  иностранными:  известием,
находящимся в Бертинских летописях, что народ рос принадлежит к  племени
свеонов известием Лиутпранда, епископа кремонского о тождестве руссов  с
норманнами; известием арабских писателей о нетождестве варягов,  руси  и
славян. Подле этого мнения, основанного на очевидности, некоторые хотели
и хотят дать место предположению, что князья варяго-русские и дружина их
были происхождения славянского и указывают  преимущественно  на  Поморье
(Померанию) как на место, откуда мог быть вызван Рюрик  с  братьями;  но
для чего нужно подобное предположение в науке?  Существуют  ли  в  нашей
древней истории такие явления, которых никак нельзя объяснить без  него?
Таких явлений мы не видим. Скажут: славяне должны были обратиться к сво-
им же славянам, не могли призывать чужих, но имеет ли право историк нас-
тоящие понятия о национальности приписывать предкам нашим  IX  века?  Мы
видим, что племена германское и славянское, чем ближе к языческой  древ-
ности, тем сходнее между собою в понятиях религиозных, нравах,  обычаях;
история не провела еще между ними резких разграничивающих линий, их  на-
циональности еще не выработались, а потому не могло быть и сильных наци-
ональных отвращений. Последующая наша история объясняет как нельзя лучше
призвание варяжских князей: после новгородцы и псковитяне охотно  прини-
мают к себе на столы князей литовских, да и вообще в наших предках мы не
замечаем вовсе национальной нетерпимости:  немец,  лях,  татарин,  бурят
становились полноправными членами русского общества, если только  прини-
мали христианство по учению православной церкви - это была  единственная
основа национального различия, за которую наши предки держались  крепко,
но в половине IX века ее не существовало: поклонник Тора так легко  ста-
новился поклонником Перуна, потому что различие было только в названиях.
С другой стороны, с варягами скандинавскими у наших северных славян была
связь издавна; издавна были они знакомы друг с другом. Наконец, если  бы
новгородцы и кривичи по нашим настоящим понятиям непременно хотели иметь
своим князем славянина, то не надобно забывать, что в союзе с ними  были
племена финские, у которых не могло быть этого желания.
   Нам остается сказать несколько слов еще о значении названий -  варяги
и русь. Сличив различные толкования ученых, можно вывести верное  заклю-
чение, что под именем варягов разумелись дружины, составленные из людей,
волею или неволею покинувших свое отечество и принужденных искать  счас-
тия на морях или в странах чуждых; это название, как видно, образовалось
на западе, у племен германских, на востоке, у племен  славянских,  финс-
ких, греков и арабов таким же общим названием для подобных  дружин  было
русь (рос), означая, как видно, людей-мореплавателей, приходящих на  ко-
раблях, морем, входящих по рекам внутрь стран, живущих по берегам  морс-
ким. Прибавим сюда, что название русь было гораздо более  распространено
на юге, чем на севере, и что, по всем вероятностям, русь на берегах Чер-
ного моря была известна прежде половины IX века, прежде прибытия  Рюрика
с братьями.
   Таковы, по нашему мнению, вероятнейшие выводы, какие можно добыть  из
многочисленных толков о варягах и руси.

   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

   Призвание варягов-руси северными племенами славянскими и финскими.  -
Следствия этого явления. - Обзор состояния европейских народов,  преиму-
щественно славянских, в половине IX века.

   Мы видели, что в половине IX века область нынешней России  вследствие
природного влияния разделялась главным образом на  две  части:  племена,
жившие на юго-востоке, находились в подчиненности от азиатского племени,
стоявшего лагерем на Дону и Волге;  племена,  жившие  на  северо-западе,
должны были подчиниться знаменитым морским королям, предводителям  евро-
пейских дружин, вышедшим с берегов Скандинавии: "Брали дань Варяги из-за
моря на Чуди, Славянах Новгородских, Мери, Веси и на Кривичах, а  Козары
брали на Полянах, Северянах, Радимичах и Вятичах, брали по  горностаю  и
белке от дыма". Летописец говорит о варягах, что они просто брали  дань,
а о козарах, что они брали по горностаю и белке - знак, что о  делах  на
юге летописец имел подробнейшие сведения, чем о событиях на севере.  Да-
лее, под 862 годом, летописец говорит, что племена, платившие дань варя-
гам, изгнали последних за море, не дали им дани и  начали  сами  у  себя
владеть. Из этих слов должно заключить, что варяги не брали только  дань
с северных племен, но владели у них; иначе летописец не мог сказать, что
после их изгнания племена начали сами у себя владеть и владели дурно, не
могли установить внутреннего порядка: не было между ними правды, продол-
жает летописец, встал род на род,  начались  усобицы.  В  таких  обстоя-
тельствах племена собрались и сказали: "Поищем себе  князя,  который  бы
владел нами и судил по праву". Порешивши так, пошли они за море к  варя-
гам, к руси, и сказали им: "Земля наша велика и обильна а порядка в  ней
нет: приходите княжить и владеть нами". Собрались три брата  с  родичами
своими, взяли с собой всю русь и пришли.
   При изображении нравов и обычаев славян вообще замечено уже было, что
родовой быт условливал между ними вражду, на которую так прямо указывают
писатели иностранные, знавшие славян; наш летописец подтверждает их  по-
казания: как скоро, говорит он, племена начали владеть сами собою, то не
стало у них правды, то есть беспристрастного решения споров, не  было  у
них устава, который бы все согласились исполнять, не было власти,  кото-
рая бы принудила ослушников к исполнению принятого устава. При  столкно-
вениях между родами, при общих делах  решителями  споров  долженствовали
быть старшины родов. Но могли ли они решать споры беспристрастно? Каждый
старшина был представителем своего  рода,  блюстителем  его  выгод;  при
враждебных столкновениях между членами родов каждый старшина обязан  был
не выдавать своего родича; кто будет посредником в распре между  старши-
нами? Разумеется, для ее решения род должен встать на род, и сила должна
утвердить право. История племени и города, которые  имели  такое  важное
значение в описываемых событиях, история  славян  ильменских,  Новгорода
Великого представляет лучшее доказательство сказанному. С течением  вре-
мени родовые отношения здесь исчезли, но концы с своими старостами напо-
минали о родах, из которых могло составиться первоначальное  народонасе-
ление, и вражда между концами заступила место родовой вражды; как прежде
восставал род на род, так после восставал конец на конец, остальные бра-
ли сторону того или другого, а иногда  оставались  спокойными  зрителями
борьбы. Роды, столкнувшиеся на одном месте и потому самому  стремившиеся
к жизни гражданской, к определению отношений между  собою,  должны  были
искать силу, которая внесла бы к ним мир, наряд, должны были искать пра-
вительство, которое было бы чуждо родовых отношений, посредника в спорах
беспристрастного, одним словом, третьего судью, а таким мог быть  только
князь из чужого рода. Установление наряда, нарушенного усобицами  родов,
было главною, единственною целию призвания князей, на нее летописец пря-
мо и ясно указывает, не упоминая ни о каких других  побуждениях,  и  это
указание летописца совершенно согласно со  всеми  обстоятельствами,  так
что мы не имеем никакого права делать свои предположения. Но кроме  пря-
мого и ясного свидетельства летописца, призвание князей как нельзя лучше
объясняется рядом подобных явлений в последующей истории Новгорода.  Ле-
тописец начальный говорит, что варяги были изгнаны и потом снова призва-
ны; летописцы позднейшие говорят, что как скоро один князь был  изгоняем
или сам удалялся из Новгорода, то граждане последнего немедленно посыла-
ли за другим: они не терпели жить без  князя,  по  выражению  летописца;
есть известие, что один из великих  князей  хотел  наказать  новгородцев
тем, что долго не посылал к ним князя. У внука Рюрикова новгородцы  про-
сят князя и в случае отказа грозят найти другого. Вот  что  сказали  они
однажды сыну великого князя Ростислава Мстиславича: "Не хотим  тебя,  мы
призвали твоего отца для установления наряда, а он  вместо  того  усилил
беспокойства". Сравним теперь это свидетельство с известием о  призвании
первых князей и увидим, что цель призвания одна и та же в обоих случаях:
князь призывается для установления наряда внутреннего как судья миротво-
рец.
   Обратим теперь внимание на некоторые другие обстоятельства, встречаю-
щиеся в летописи при рассказе о призвании князей. Первое  обстоятельство
- это соединение племен славянских и финских, что произвело  этот  союз?
Без всякого сомнения, означенные племена были приведены в связь завоева-
нием варяжским, как впоследствии остальные разрозненные славянские  пле-
мена были приведены в связь князьями из дома Рюрикова. Эта тесная  связь
между чудью, весью, славянами ильменскими и кривичами выразилась в друж-
ном изгнании варягов и потом в призвании князей.  Этому  же  завоеванию,
этому столкновению с чуждым началом северные племена  были  обязаны,  по
всем вероятностям, и относительно большею степенью общественного  разви-
тия или по крайней мере стремления к нему: после изгнания варягов они не
хотят возвратиться к разрозненному родовому быту и, не  видя  выхода  из
него при эгоизме родов, соглашаются  призвать  власть  извне,  призывают
князя из чужого рода. Эта большая степень общественного развития  у  се-
верных племен ясно окажется впоследствии, мы увидим, что северные племе-
на будут постоянно торжествовать над  южными.  Второе  обстоятельство  в
рассказе о призвании князей - это их расселение:  старший  брат,  Рюрик,
поселился у славян ильменских, второй, Синеус, - между чудью и весью  на
Белоозере, третий, Трувор, - у кривичей в Изборске. Но касательно  горо-
да, в котором сел сначала Рюрик, чтения  списков  летописи  разногласят:
одни говорят в Новгороде, другие - в Ладоге. По известному правилу,  что
труднейшее чтение предпочитается легчайшему, особенно если оно находится
в большем числе лучших списков, мы должны принять известие о Ладоге. По-
чему Рюрик избрал Ладогу, а не Новгород, объяснение найти нетрудно:  по-
ложение Ладоги относительно начала великого водного  пути,  относительно
близости моря важнее положения Новгорода; Ладога находится ближе к устью
Волхова; Рюрику нужно было удержаться при непосредственном  сообщении  с
заморьем в случае, если бы дело его пошло не так успешно в новой стране;
недавнее изгнание варягов должно было научить его осторожности; в  неко-
торых известиях сказано, что князья боялись сначала суровости  призывав-
ших племен; с другой стороны, Рюрику нужно было также обезопасить себя и
свою область от нападения других варягов, и вот он прежде  всего  строит
крепость в Ладоге, недалеко от устья Волхова и селится  здесь.  Наконец,
остается последний вопрос: какое значение имеет призвание Рюрика в нашей
истории? Призвание первых князей имеет великое значение в нашей истории,
есть событие всероссийское, и с него справедливо начинают русскую  исто-
рию. Главное, начальное явление в основании государства - это соединение
разрозненных племен чрез появление среди них сосредоточивающего  начала,
власти. Северные племена, славянские и финские, соединились и призвали к
себе это сосредоточивающее начало, эту власть. Здесь,  в  сосредоточении
нескольких северных племен, положено начало сосредоточению  и  всех  ос-
тальных племен, потому что призванное  начало  пользуется  силою  первых
сосредоточившихся племен, чтоб посредством их сосредоточивать и  другие,
соединенные впервые силы начинают действовать.
   Таково было явление, имевшее место в Северо-Восточной Европе в  поло-
вине IX века. В других странах Европы в это время происходили также  яв-
ления великой важности. Знаменитая роль франкского племени и вождей  его
кончилась в начале IX века, когда оружием  Карла  Великого  политические
идеи Рима и римская церковь покорили себе окончательно  варварский  гер-
манский мир, и вождь франков был провозглашен императором  римским.  Ду-
ховное единство Западной Европы было скреплено  окончательно  с  помощию
Рима; теперь выступило на сцену другое, новое начало, принесенное варва-
рами, германцами, на почву Империи, теперь начинается материальное  рас-
падение Карловой  монархии,  начинают  вырабатываться  отдельные  нацио-
нальности, начинают образовываться отдельные государства, члены западно-
европейской конфедерации; IX век есть век образования государств как для
Восточной, так и для Западной Европы, век великих исторических определе-
ний, которые действуют во все  продолжение  новой  европейской  истории,
действуют до сих пор. В то время, когда на Западе  совершается  трудный,
болезненный процесс разложения Карловой монархии и образования новых го-
сударств, новых национальностей, Скандинавия - старинная колыбель  наро-
дов, высылает многочисленные толпы своих пиратов, которым нет  места  на
родной земле; но континент уже занят, скандинавам уже нет более  возмож-
ности двигаться к югу сухим путем, как двигались их предшественники;  им
открыто только море, они должны довольствоваться грабежом,  опустошением
морских и речных берегов. В Византии происходит также важное  явление  -
богословских споры, волновавшие ее до сих пор, прекращаются: в 842 году,
в год восшествия на престол императора Михаила, с которого наш летописец
начинает свое летосчисление, прекращаются  богословские  споры,  оконча-
тельно утверждается догмат, который передается славянским  народам,  на-
чавшим в то время принимать христианство; тогда же является перевод свя-
щенного писания на славянский язык благодаря святой ревности  Кирилла  и
Мефодия. По следам знаменитых братьев обратимся к нашим западным и южным
соплеменникам, судьбы которых должны обратить  на  себя  наше  особенное
внимание. История западных славян начинает чуть-чуть проясняться со вто-
рой половины V века, по смерти Аттилы и уничтожения гунского могущества.
Народные предания чехов знают также о переселении этого племени из краев
южных в землю кельтических бойев и германских маркоманов. По своему  по-
ложению чехи должны были с самого начала войти во враждебные  столкнове-
ния с германцами, сперва с турингами, а потом с  франками,  подчинившими
себе турингов. Небезопасные с запада чехи были малобезопасны и с  восто-
ка: долина Дуная не переставала еще  наполняться  азиатскими  выходцами:
авары, которые  оставили  по  себе  такую  черную  память  между  нашими
юго-восточными славянскими племенами, не менее тяжки были и  для  чехов;
освободителем последних от аварского ига является Само - один  из  зага-
дочных средневековых героев, о которых наука не может произнести верного
приговора, которых оспаривают друг у друга разные народности, тогда  как
в эту эпоху брожения народных элементов в Европе всего менее  обращалось
внимания на народность. По некоторым известиям, Само был  франкский  ку-
пец, торговавший с восточными племенами, - известие  очень  согласное  с
тогдашним состоянием общества, когда купцами были всегда люди  отважные,
легко переменявшие характер купца на характер воина; этот первоначальный
характер купца дал Само средства сблизиться с племенем, отвага указала в
нем достойного предводителя против аваров. В 627  году  славяне  избрали
освободителя Само в короли, так основалось на западе  первое  славянское
владение, сердцем которого была земля Чешская. Уже при  Само  начинаются
враждебные столкновения чехов с королями франкскими, конец жизни и прав-
ления Самова еще менее известен, чем его происхождение и первые подвиги.
Народные предания чешские знают о Кроке, которого золотой стол  стоял  в
Вышеграде над Влтавою (Молдавою). Крок оставил по себе трех вещих  доче-
рей; младшую из них, Любушу, народ выбрал на отцовское место; Любуша от-
дала руку свою и власть над чехами Пршемыслу, который пахал, когда приш-
ли к нему послы от Любуши с  этим  предложением.  Пршемысл  был  родона-
чальником всех последующих владельцев чешских, княжение  его  относят  к
первой четверти VIII века. Из событий чешской истории после Пршемысла до
самой половины IX века мы не  знаем  ничего  верного,  кроме  враждебных
столкновений славян с немцами, то есть с  Империею  франков.  Меровингов
сменили Карловинги. Германские племена соединились  в  одну  массу;  дух
единства, принятый германскими вождями на старинной почве Римской  импе-
рии, не переставал одушевлять их, руководить их поступками; потомок  Ге-
ристаля принял титул римского императора; располагая силами Западной Ев-
ропы, Карл Великий двинулся на Восточную  с  проповедью  римских  начал,
единства политического и религиозного. Что же могла противопоставить ему
Восточная Европа? Народы, жившие в простоте первоначального  быта,  раз-
розненные и враждебные друг другу. Заметим, что нет  никакого  основания
делать из разъединения и несогласия славянских племен отличительную чер-
ту славянской народности; разрозненность и вражда племен славянских были
необходимыми следствиями их формы быта, быта родового, а эта форма  быта
не есть исключительная принадлежность  славянского  племени,  через  нее
проходят все народы с тем только различием, что один оставляет ее  преж-
де, а другой - после вследствие разных исторических обстоятельств;  так,
народы  германского  племени  оставили  формы   родового   быта   прежде
вследствие переселения на римскую почву, где они приняли  идеи  и  формы
государственные, а славяне, оставаясь на востоке, в уединении от древне-
го исторического мира, оставались и при прежних,  первоначальных  формах
быта. Карл Великий, вождь германского ополчения,  носил  титул  римского
императора, был единым владыкой соединенных германских племен, но  исто-
рии известно, чего стоило германскому племени это  соединение!  Покрытый
кровью саксонцев, Карл двинулся против славян;  легко  было  предвидеть,
что новый Цезарь получит такие же успехи над младенчествующими  народами
Восточной Европы, какие старый Цезарь получил некогда при покорении вар-
варского народонаселения Европы Западной. Из славянских племен, соприка-
савшихся с германцами, кроме чехов, были бодричи, или ободриты, жившие в
нынешнем Мекленбурге; потом южнее, между Одером и  Эльбою,  лутичи,  или
велеты, между лутичами и чехами жили сербы в нынешней Саксонии  и  Луза-
ции. Между лутичами и бодричами шли сильные усобицы; с  другой  стороны,
бодричи были во вражде с саксонцами,  это  обстоятельство  заставило  их
войти в союз с Карлом против последних как общих врагов и помогать фран-
кам в борьбе с ними. Карл в благодарность за помощь обратил свое  оружие
против лутичей под предлогом, что они обижают союзников  его,  бодричей:
так германский вождь начал искусно пользоваться славянским бытом  и  его
следствиями. Бодричи и сербы охотно помогали немцам  покорять  единопле-
менников своих, лутичей, которые принуждены были признать себя данниками
Карла. Это было в конце VIII века, в начале IX уже видим войны  Карла  с
чехами. Последние, подобно всем своим  соплеменникам,  не  давали  врагу
битв в чистом поле, но отбивались порознь в лесах и горах; войска Карла,
опустошивши страну, должны были возвращаться без решительных, как видно,
успехов. Несмотря, однако, на это, торжество немцев было верно над  раз-
розненными славянами. Если известия о дани чехов  Карлу  Великому  могут
быть оспариваемы, то верно, что моравы уже были подчинены ему. Во второй
четверти IX века в Моравии мы видим князя Моймира, который принял  хрис-
тианство и считается основателем Моравского государства; в то  же  время
встречаем известие о начатках христианства у чехов: четырнадцать  лехов,
или знатных панов чешских, приняли христианство в Регенсбурге  у  короля
Людовика немецкого; но в борьбе двух племен, основным различием  которых
была вера, для славянина отвергнуть веру  своего  народа  значило  отло-
житься от последнего, перейти под знамена врагов, вот почему чешские ле-
хи, как скоро приняли христианство, так уже оставили князя своего и под-
дались королю немецкому, из-под власти  которого  трудно  было  высвобо-
диться. Так, Людовик немецкий, подозревая Моймира моравского в намерении
усилиться, свергнул его с престола, который отдал племяннику его Ростис-
лаву. Но Ростислав, несмотря на то, что обязан был властью Людовику, шел
по следам дяди Моймира, только шел с большим успехом:  ему  удалось  от-
биться от Людовика, он мог объявить себя прямо врагом последнего и  при-
нимать под свое покровительство всех недовольных королем, даже собствен-
ных сыновей его. Но князь моравский должен был понимать, что для незави-
симого состояния славянского государства прежде  всего  была  необходима
независимая славянская церковь, что с немецким духовенством нельзя  было
и думать о народной и государственной независимости славян,  что  с  ла-
тинским богослужением христианство не могло принести пользы народу,  ко-
торый понимал новую веру только с внешней, обрядовой, стороны и, разуме-
ется, не мог не чуждаться ее. Вот почему князь моравский должен был  об-
ратиться к византийскому двору, который мог прислать в Моравию  славянс-
ких проповедников, учивших на славянском языке, могших устроить славянс-
кое богослужение и основать независимую славянскую  церковь;  близкий  и
недавний пример Болгарии должен был указать  моравскому  князю  на  этот
путь; со стороны Византии нечего было опасаться притязаний, подобных не-
мецким: она была слишком слаба для этого, и  вот  Ростислав  посылает  в
Константинополь к императору Михаилу с просьбой о славянских учителях, и
в Моравии являются знаменитые братья -  Кирилл  и  Мефодий,  доканчивают
здесь перевод священных и богослужебных книг и распространяют славянское
богослужение в Моравии и Паннонии. Призыв Кирилла и Мефодия,  полагаемый
в 862 году, совпадает со временем основания Русского государства,  кото-
рому по преимуществу суждено было воспользоваться делом святых братьев.
   Ближайшими к России из западных славянских племен  были  те,  которые
после вошли в состав государства Польского. Область этих ляшских  племен
простиралась с севера к югу - от Балтийского моря до гор  Карпатских,  с
востока к западу - от рек Бобра, Нарева, Буга, Вислоки до  Одера,  Бобра
(в Силезии) и Чешско-Моравского хребта, но  главное  гнездо  государства
Польского было на реке Варте около Гнезна и Познаня.  Вероятная  история
Польши начинается в одно время с русскою, то есть к половине IX века:  к
860 году относят тот переворот, по  которому  Семовит,  сын  земледельца
Пяста, свергнул с престола род Попела и сам стал княжить; с этих пор на-
чинается распространение польских владений. Но в  начале  нашей  истории
гораздо ближе польских славян были к Руси  славяне  болгарские.  История
находит славян в древней Мизии, в нынешней Болгарии, во второй  половине
VII века, тогда как до сих пор Восточная империя имела дело со  славяна-
ми, нападавшими на нее с северного берега Дуная; в 677 году болгары, на-
род единоплеменный с гуннами и аварами, покорил семь славянских  племен,
живших в Мизии и утвердился здесь; скоро победители так смешались с  по-
бежденными, что составили с ними один народ славянский; с этих пор начи-
нается ряд войн болгарских владетелей с императорами греческими до самой
половины IX века, когда  болгарский  князь  Борис  принял  христианство,
крестившись под именем Михаила от руки славянского апостола Мефодия, ко-
торый после этого отправился с братом Кириллом в Моравию. В тесной связи
с историек) болгарских славян находится история славян сербских.  К  VII
веку относят переселение славян из северных краев в Иллирию: из последу-
ющей истории этих племен до половины IX века мы знаем  только  несколько
имен сербских жупанов, или старейшин, и несколько известий о войнах их с
князьями болгарскими.

   ГЛАВА ПЯТАЯ

   Предания о Рюрике, об Аскольде и Дире. - Олег, его  движение  на  юг,
поселение в Киеве. - Строение городов, дани, подчинение племен.  -  Гре-
ческий поход. - Договор Олега с греками. - Смерть Олега, значение его  в
памяти народной. - Предание об Игоре. - Походы на Константинополь. - До-
говор с греками. - Печенеги. - Смерть Игоря, его характер в преданиях. -
Свенельд. - Походы руссов на Востоке.

   До нашего начального летописца дошло очень мало преданий  о  княжении
Рюрика. Он знает только, что по прошествии двух лет от призвания младшие
братья - Синеус и Трувор умерли, и всю власть принял один старший Рюрик;
эта власть простиралась уже на кривичей западно-двинских, то есть  поло-
чан на юге, на мерю и мурому на  северо-востоке.  Если  меря,  платившая
прежде дань варягам и не упомянутая в рассказе о призвании, точно в  нем
не участвовала, то должно быть, что ее снова покорил Синеус с Белоозера,
по старому варяжскому пути, а за мерею впервые покорена и мурома; на юге
перейден волок между Ловатью и Западною Двиною,  присоединен  Полоцк.  О
войнах есть известие, что призванные князья начали воевать всюду, о пра-
вительственных мерах читаем, что Рюрик роздал города мужам своим, причем
в некоторых списках прибавлено: "Раздая волости мужем своим и городы ру-
бити". Так, с Рюрика началась уже эта важная деятельность наших князей -
построение городов, сосредоточение народонаселения. Касательно определе-
ния отношений между призванным князем и призвавшими  племенами  сохрани-
лось предание о смуте в Новгороде, о недовольных, которые жаловались  на
поведение Рюрика и его родичей или единоземцев, и в  главе  которых  был
какой-то Вадим; этот Вадим был убит Рюриком вместе со многими  новгород-
цами, его советниками. Сохранилось предание, что по смерти братьев Рюрик
оставил Ладогу, пришел к Ильменю, срубил город над Волховом, прозвал его
Новгородом и сел тут княжить. Это место летописи прямо  показывает,  что
собственный Новгород был основан Рюриком; и так  как  здесь  он  остался
жить и после него здесь же жили посадники княжеские и князья, то из это-
го легко объясняется, почему Новгород затмил собою старый город, как  бы
тот ни назывался. И после переселения Рюрика к Ильменю смуты, как видно,
продолжались; так, сохранилось предание, что от Рюрика  из  Новгорода  в
Киев бежало много новгородских мужей. Если и здесь обратим  внимание  на
последующие события новгородской истории, то найдем сходные  явления:  и
после почти каждый князь должен был бороться с  известными  сторонами  и
если побеждал, то противники бежали из Новгорода к другим князьям или на
юг, в Русь, или в Суздальскую землю, смотря по обстоятельствам. Всего же
лучше предание о неудовольствии новгородцев и поступке Рюрика с  Вадимом
и с советниками его объясняется рассказом летописи о неудовольствии нов-
городцев на варягов, нанятых Ярославом, об убийстве  последних  и  мести
княжеской убийцам.
   Предание говорит, что много людей перебежало  из  Новгорода  в  Киев:
здесь, на южном конце великого водного пути из Варяг в Греки,  образова-
лось в то же время другое варяго-русское владение. Было, говорит  преда-
ние, у Рюрика двое мужей, не родных ему; они выпросились у него  идти  к
Царю-граду с родом своим, и когда шли вниз по Днепру, то увидели на горе
городок, и спросили у тамошних жителей, чей он. Им  отвечали,  что  были
три брата, Кий, Щек и Хорив, построили этот городок и перемерли,  а  по-
томки их платят теперь дань козарам. Аскольд и Дир остались  в  городке,
собрали около себя много варягов и начали владеть землею полян. Это пре-
дание совершенно согласно с обстоятельствами описываемого времени: варя-
гам был давно известен великий водный путь из Балтийского моря в Черное;
давно они усаживались между племенами, жившими у его начала; дело невоз-
можное, чтобы, зная начало пути, варяги не стали пробираться  тотчас  же
по нем вниз к Черному морю; летописец указывает путь из Варяг  в  Греки,
прежде нежели начинает рассказ о событиях, непосредственно за  рассказом
о расселении племен славянских; тут же у него вставлено сказание о путе-
шествии апостола Андрея по этому пути; Аскольд и Дир прямо выпрашиваются
у Рюрика в Грецию и идут известною дорогою. Вот почему и прежде согласи-
лись мы допустить, что варяги-русь, зная начало  великого  водного  пути
ранее прихода Рюрикова, знали и конец его ранее этого времени, что шайки
их давно усаживались на берегах Черного и Азовского морей и оттуда опус-
тошали окрестные страны, на что так ясно указывают свидетельства  арабов
и некоторые другие. Но, как видно, до сих пор варяги являлись на великом
водном пути из Балтийского моря в Черное  только  в  виде  малочисленных
дружин, искавших службы при дворе императора или мелкой добычи на  бере-
гах Империи, без мысли и без средств основать прочное владение в землях,
лежащих по восточному пути. Так, Аскольд и Дир отпросились  у  Рюрика  в
Грецию с родом своим только! Вот почему они не хотели, да и не могли ут-
вердиться нигде по восточному пути до самого того места, начиная с кото-
рого Днепр поворачивает на восток, в  степь.  Здесь,  среди  славянского
племени полян, плативших дань козарам, в городке Киеве,  Аскольд  и  Дир
остановились. Как видно, Киев в то время был притоном  варягов,  всякого
рода искателей приключений, чем впоследствии были Тмутаракань и  Берлад;
видно, и тогда, как после, во времена Константина  Багрянородного,  Киев
был сборным местом для варягов, собиравшихся в Черное  море.  Аскольд  и
Дир здесь остановились, около них собралось много варягов; сюда  же,  по
некоторым известиям, перебежало из Новгорода  много  людей,  недовольных
Рюриком; Аскольд и Дир стали вождями довольно многочисленной шайки,  ок-
рестные поляне должны были подчиниться им; есть известия, что  они  дра-
лись с степными варварами, с соседними славянскими племенами - древляна-
ми и угличами, с дунайскими болгарами. Если примем известие, что  варяги
Аскольд и Дир засели в полянском городке Киеве, то не имеем права отвер-
гать приведенные известия: владелец украинского городка необходимо  дол-
жен был вести войны с степными варварами и с окольными славянскими  пле-
менами - и прежде более воинственные древляне и УГЛИЧИ ОБижали более по-
койных полян; наконец, столкновения с дунайскими болгарами были  естест-
венны по самому пути, которым обыкновенно русь ходила в  Грецию.  Ставши
вождями довольно многочисленной дружины, Аскольд и Дир вздумали  сделать
набег на Византию, исполнить заветную мысль варяга, с какою они отправи-
лись из Новгорода; на 200 ладьях приплыла русь к Царю-граду, но  попытка
не удалась: буря, вставшая, по греческим свидетельствам, вследствие  чу-
десного заступления богородицы, разбила русские  лодки,  и  немногие  из
дружины Аскольдовой возвратились с своими князьями назад в  Киев.  Вслед
за этим известием византийцы сообщают другое - о  принятии  христианства
русскими, о посылке к ним епископа из Царя-града; так уже рано обнаружи-
лось значение Киева в нашей истории -  следствие  столкновений  Киевской
Руси с Византиею. Даже прежде еще Аскольдова похода, обыкновенно относи-
мого к 866 году, мы встречаем известия о нападениях  руси  на  греческие
области и о принятии христианства некоторыми из русских  вождей:  таково
известие, находящееся в житии святого Стефана Сурожского, о нападении на
Сурож русского князя Бравалина и о крещении его там; известие это  отно-
сится к началу IX века, подобное же  известие  находим  в  жизнеописании
святого Георгия, епископа Амастрийского.
   Но владение, основанное варяжскими выходцами в Киеве, не могло  иметь
надлежащей прочности, ибо основано было сбродною шайкою искателей  прик-
лючений, которые могли храбро драться с соседями, могли сделать набег на
берега Империи, но не могли по своим средствам, да и не имели ввиду  ос-
новать какой-нибудь прочный порядок вещей среди племен, живших по  вели-
кому водному пути. Это могли сделать только северные князья, имевшие для
того  достаточную  материальную  силу  и  привязанные  к  стране  прави-
тельственными отношениями к племенам, их призвавшим. В 869 году, по сче-
ту летописца, умер Рюрик, оставив малолетнего сына Игоря, которого отдал
на руки родственнику своему Олегу. Последний как старший в  роде,  а  не
как опекун малолетнего князя, получил всю власть Рюрика и  удерживал  ее
до конца жизни своей. Если Рюрик уже сделал шаг вперед на юг по  восточ-
ному пути, перейдя из Ладоги в Новгород, то преемник его двинулся гораз-
до далее и дошел до конца пути. Движение это было, однако, довольно мед-
ленно: три года, по счету летописца, пробыл Олег в Новгороде до  выступ-
ления в поход на юг; потом он двинулся по водному восточному пути,  соб-
равши войско из варягов и из всех подвластных ему племен - чуди,  славян
(ильменских), мери, веси, кривичей. Это обстоятельство есть самое важное
в нашей начальной истории. Мы видели, что варягам давно был известен ве-
ликий водный путь из Балтийского моря в Черное, давно ходили они по нем,
но ходили малыми дружинами, не имели ни желания, ни средств  утвердиться
на этом пути, смотрели на него, как на путь только,  имея  ввиду  другую
цель. Но вот на северном конце этого пути из нескольких племен составля-
ется владение, скрепленное единством власти; повинуясь общему историчес-
кому закону, новорожденное владение вследствие сосредоточения своих  сил
чрез единство власти стремится употребить в  дело  эти  силы,  подчинить
своему влиянию другие общества, другие племена, менее сильные. Князь се-
верного владения выступает в поход, но это не вождь одной варяжской шай-
ки, дружины - в его руках силы всех северных племен; он идет по обычному
варяжскому пути, но идет не с целию одного грабежа, не для того  только,
чтобы пробраться в Византию; пользуясь своею силою,  он  подчиняет  себе
все встречающиеся ему на пути племена, закрепляет себе навсегда все  на-
ходящиеся на нем места, города, его поход  представляет  распространение
одного владения на счет других, владения сильного на счет слабейших. Си-
ла северного князя основывается на его  правительственных  отношениях  к
северным племенам, соединившимся и призвавшим власть, - отсюда видна вся
важность призвания, вся важность тех отношений, которые  утвердились  на
севере между варяжскими князьями и призвавшими племенами.
   Перешедши волок и достигши Днепра, Олег утверждается  в  земле  днеп-
ровских кривичей, закрепляет себе их город Смоленск, сажает здесь своего
мужа, разумеется, не одного, но с дружиною, достаточною для удержания за
собой нового владения. Из Смоленска Олег пошел вниз по Днепру, пришел  в
землю северян, взял город их Любеч и прикрепил его  к  своему  владению,
посадив и здесь мужа своего. Как достались Олегу эти города,  должен  ли
был он употреблять силу или покорились они ему  добровольно  -  об  этом
нельзя ничего узнать из летописи. Наконец, Олег достиг Киева, где княжи-
ли Аскольд и Дир; здесь, по преданию, он оставил большую часть своих ло-
док назади, скрыл ратных людей на тех лодках, на которых подплыл к  Кие-
ву, и послал сказать Аскольду и Диру, что земляки их,  купцы,  идущие  в
Грецию от Олега и княжича Игоря, хотят повидаться с ними. Аскольд и  Дир
пришли, но тотчас же были окружены ратными людьми, повыскакавшими из ло-
док; Олег будто бы сказал киевским князьям: "Вы не князья, ни роду  кня-
жеского, а я роду княжеского" и, указывая на  вынесенного  в  это  время
Игоря, прибавил: "Вот сын Рюриков". Аскольд и Дир были убиты и погребены
на горе. Разумеется, историк не имеет обязанности принимать  предание  с
теми подробностями, в тех чертах, в каких оно достигло до первого  лето-
писца и записано им. В этом предании видно как будто намерение  оправить
Олега, дать северным князьям Рюрикова рода право на владение Киевом, где
сели мужи Рюрика, не князья, не имевшие права владеть городом  независи-
мо. Олег представлен не завоевателем, но только князем,  восстановляющим
свое право, право своего рода, нарушенное  дерзкими  дружинниками.  Быть
может, само предание о том, что Аскольд и Дир были члены дружины Рюрико-
вой, явилось вследствие желания дать Рюрикову роду право на Киев. В  не-
которых списках летописи встречаем также подробности о неприязненных от-
ношениях Аскольда и Дира к Рюрику: так, есть известие, что они по неудо-
вольствию оставили северного князя, не давшего им ни  города,  ни  села,
что потом, утвердясь в Киеве, воевали полочан и наделали  им  много  зла
очень вероятно, что они могли нападать на южные, ближайшие к ним пределы
владений Рюриковых, Также замечено было уже известие о бегстве новгород-
цев, недовольных Рюриком, в Киев к Аскольду и Диру.
   Как бы то ни было, убив Аскольда и Дира,  Олег  утвердился  в  Киеве,
сделал его своим стольным городом; по свидетельству летописца, Олег ска-
зал, что Киев должен быть "матерью городам русским".  Понятно  в  смысле
предания, что Олег не встретил сопротивления  от  дружины  прежних  вла-
дельцев Киева: эта дружина и при благоприятных обстоятельствах  была  бы
не в состоянии померяться с войсками Олега, тем более, когда так мало ее
возвратилось из несчастного похода греческого; часть ее могла пристать к
Олегу, недовольные могли уйти в Грецию. Понятно также, почему  Олег  ос-
тался в Киеве: кроме приятности климата, красивости местоположения и бо-
гатства страны сравнительно с севером, тому могли способствовать  другие
обстоятельства. Киев, как уже было замечено, находится там,  где  Днепр,
приняв самые большие притоки свои справа и слева, Припять и Десну, пово-
рачивает на восток, в степи - жилище кочевых  народов.  Здесь,  следова-
тельно, должна была утвердиться главная защита,  главный  острог  нового
владения со стороны степей; здесь же, при  начале  степей,  должно  было
быть и, вероятно, было прежде сборное место для русских  лодок,  отправ-
лявшихся в Черное море. Таким образом два конца великого  водного  пути,
на севере со стороны Ладожского озера и на юге со стороны степей, соеди-
нились в одном владении. Отсюда видна вся важность этого  пути  в  нашей
истории:  по  его  берегам  образовалась  первоначальная  Русская  госу-
дарственная область; отсюда же понятна  постоянная  тесная  связь  между
Новгородом и Киевом, какую мы видим впоследствии; понятно, почему Новго-
род всегда принадлежал только старшему князю, великому князю киевскому.
   Первым делом Олега в  Украйне  было  построение  городов,  острожков,
сколько для утверждения своей власти в новых областях, столько же и  для
защиты со стороны степей. Потом нужно было определить отношения к старым
областям, к племенам, жившим на северном конце водного  пути,  что  было
необходимо вследствие нового поселения на юге; главная форма, в  которой
выражались отношения этих племен к князю, была дань, и вот Олег  уставил
дани славянам (ильменским), кривичам и мери; новгородцы были особо  обя-
заны платить ежегодно 300 гривен для содержания наемной дружины из варя-
гов, которые должны были защищать северные владения. Сперва, как  видно,
эта стража состояла исключительно из варягов, потом, когда эта  исключи-
тельность исчезла, то вместо варягов встречаем уже общее  название  гри-
дей, наемная плата увеличивалась по обстоятельствам: так, после раздава-
лась гридям уже тысяча гривен вместо трехсот;  прекратилась  эта  выдача
денег со смертию Ярослава I, вероятно, потому, что с этого времени  нов-
городцы не могли более опасаться нападений ни с которой стороны, а,  мо-
жет быть, также между ними и князьями сделаны были другого рода распоря-
жения относительно внешней защиты.
   Построив города и установив дани у племен северных, Олег,  по  преда-
нию, начинает подчинять себе другие племена славянские, жившие к востоку
и западу от Днепра. Прежде всего Олег идет на древлян, у  которых  давно
шла вражда с полянами; древляне не поддались добровольно русскому князю,
их нужно было примучить, чтобы заставить платить дань, которая  состояла
в черной кунице с жилья. В следующем, по  счету  летописца,  году  (884)
Олег пошел на северян, победил их и наложил дань  легкую;  эта  легкость
должна объясняться малым сопротивлением северян,  которые  платили  дань
козарам и, следовательно, могли легко согласиться  платить  ее  русскому
князю; с своей стороны Олег должен был наложить  на  них  только  легкую
дань, чтобы показать им выгоду русской зависимости перед козарской;  он,
по преданию, говорил северянам: "Я враг козарам, а вовсе не вам".  Ради-
мичи, платившие также дань козарам, в следующем году не оказали никакого
сопротивления Олегу, он послал спросить у них: "Кому даете дань?" Те от-
вечали: "Козарам". "Не давайте козарам, - велел сказать им Олег, - а да-
вайте лучше мне", и радимичи стали платить русскому князю те же два шля-
га от рала, которые давали козарам. Но не так легко  было  справиться  с
теми племенами, которые прежде были независимы, не платили никому  дани,
не хотели и теперь платить ее Руси; мы видели сопротивление древлян; по-
том, слишком в двадцать лет, по счету летописца, Олегу удалось  покорить
дулебов, хорватов и тиверцев, но угличей не удалось. Только в  907  году
Олег собрался в поход на греков; оставив Игоря в Киеве, он пошел со мно-
жеством варягов, славян (новгородцев), чуди, кривичей, мери, полян,  се-
верян, древлян, радимичей, хорватов, дулебов и тиверцев, пошел на  конях
и в кораблях; кораблей было 2000, на каждом корабле по 40 человек. Разу-
меется, историк не имеет обязанности принимать буквально этот счет,  для
него важен только тон предания, с каким оно хранилось в народе и из  ко-
торого видно, что предприятие было совершено  соединенными  силами  всех
племен, подвластных Руси, северных и южных, а не было набегом  варяжской
шайки: отсюда объясняется робость греков, удача предприятия. Когда русс-
кие корабли явились пред Константинополем, говорит  предание,  то  греки
замкнули гавань, заперли город. Олег вышел  беспрепятственно  на  берег,
корабли были выволочены, ратные рассеялись по окрестностям Царя-града  и
начали опустошать их: много побили греков, много палат разбили и церквей
пожгли; пленных секли мечами, других мучили,  расстреливали,  бросали  в
море. Предание прибавляет, что Олег велел поставить лодки свои на  коле-
са, и флот при попутном ветре двинулся на парусах по суше к Константино-
полю. Говоря просто, Олег приготовился к осаде города; греки  испугались
и послали сказать ему: "Не губи город, мы беремся давать тебе дань,  ка-
кую хочешь". Олег остановился; то же предание  рассказывает,  что  греки
выслали ему кушанье и напитки с отравою, что Олег догадался о  коварстве
и не коснулся присланного и что тогда греки в испуге говорили:  "Это  не
Олег, но святый Димитрий, посланный на нас богом".  Приведенный  рассказ
замечателен по тому представлению, которое имели о характере греков и  о
характере вещего Олега: самый хитрый из народов не успел обмануть мудро-
го князя! Олег, продолжает летопись, отправил к императору послов - Кар-
ла, Фарлофа, Велмуда, Рулава и Стемира, которые вытребовали по 12 гривен
на корабль да еще уклады на русские города: Киев, Чернигов, Переяславль,
Полоцк, Ростов, Любеч и другие, потому что в тех городах сидели  Олеговы
мужи; Олег требовал также, чтобы  русь,  приходящая  в  Царьград,  могла
брать съестных припасов, сколько хочет; гости (купцы) имеют право  брать
съестные припасы в продолжение шести месяцев - хлеб, вино,  мясо,  рыбу,
овощи; могут мыться в банях, сколько хотят, а когда пойдут  русские  до-
мой, то берут у царя греческого на дорогу съестное, якори, канаты, пару-
са и все нужное. Император и вельможи его приняли условия, только с сле-
дующими изменениями: русские, пришедшие не для торговли, не берут  меся-
чины; князь должен запретить своим русским грабить села в стране гречес-
кой; русские, пришедши в Константинополь, могут жить только у св.  Мамы,
император пошлет переписать их имена, и тогда они будут брать свои меся-
чины - сперва киевляне, потом черниговцы, переяславцы и другие;  входить
в город будут они одними воротами, вместе  с  чиновником  императорским,
без оружия, не более 50 человек и пусть торгуют, как им надобно, не пла-
тя никаких пошлин. Из этих условий видна недоверчивость греков  к  русс-
ким, которые любили при удобном случае переменить характер купцов на ха-
рактер воинов. Императоры Леон и Александр целовали крест  в  соблюдении
договора; привели также к присяге Олега и мужей его, те клялись по русс-
кому закону: оружием, Перуном, богом своим, Волосом,  скотьим  богом,  и
таким образом утвердили мир. Предание прибавляет, будто Олег велел  руси
сшить паруса шелковые, а славянам - полотняные, будто воины повесили щи-
ты свои на воротах цареградских в знак победы, и когда пошли они  домой,
то русь подняла паруса шелковые, а славяне - полотняные, но ветер разод-
рал их; тогда славяне сказали: примемся за свои  холстинные  паруса,  не
дано славянам парусов полотняных. Это предание любопытно потому,  что  в
нем видно различие между русью и славянами, различие  в  пользу  первой.
Под именем руси здесь должно принимать не  варягов  вообще,  но  дружину
княжескую, под славянами - остальных ратных людей из разных племен;  ес-
тественно, что корабль княжеский и другие, везшие бояр и слуг княжеских,
были красивее, чем корабли простых  воинов,  Олег,  заключает  предание,
возвратился в Киев с золотом, дорогими тканями, овощами, винами и всяким
узорочьем; народ удивился такому успеху и прозвал князя "вещим", то есть
кудесником, волхвом.
   Допустив к себе русских на продолжительное житье  в  Константинополь,
греческий двор должен был урядиться с киевским князем, как поступать при
необходимых столкновениях русских с подданными Империи; вот почему в 911
году, следовательно, по счету летописца, через четыре года, Олег  послал
в Царьград мужей своих утвердить мир и  положить  ряд  между  греками  и
Русью на основании прежнего ряда, заключенного тотчас после похода. Пос-
лами были отправлены те же пять мужей, которые заключали и первый  дого-
вор, - Карл, Фарлоф, Велмуд (Веремуд), Рулав, Стемир (Стемид), но с при-
бавкою еще девяти: Инегельд, Гуды, Руальд, Карн, Фрелаф,  Рюар,  Актеву,
Труан, Бидульфост. Несмотря на искажение имен, легко заметить, что почти
все они звучат не по-славянски; славянские звуки можно уловить только  в
двух - Велмуде (Велемудре) и Стемире. Причина такому явлению может  зак-
лючаться в том, что большинство дружины Олеговой состояло  в  это  время
еще из скандинавов или, быть может, означенные варяги потому  были  отп-
равлены в Константинополь, что, подобно многим своим  соотечественникам,
уже бывали там прежде, знали греческие обычаи, язык.  Эти  мужи  посланы
были от великого князя Олега, от всех подручных ему князей  (знак,  что,
кроме Олега и Игоря, существовали еще другие родичи Рюриковы), бояр и от
всей подручной ему руси. Послы заключили следующий договор: 1) При  каж-
дом преступлении должно основываться на ясных показаниях, но  при  запо-
дозрении свидетельства пусть сторона подозревающая клянутся в  том,  что
свидетельство ложно; пусть всякий клянется по своей вере и пусть  примет
казнь, если клялся ложно. За этим следует исчисление преступлений и  со-
ответственных им наказаний, 2) Если русин  убьет  христианина,  то  есть
грека, или христианин - русина, то преступник пусть умрет на месте; если
же убежит и оставит имение, то оно отдается  родственникам  убитого,  за
исключением той части, которая по закону следует жене  убийцы;  если  же
преступник убежит, не оставив имения, то считается под судом до тех пор,
пока не будет пойман и казнен смертию. 3) За удар мечом или чем бы то ни
было виноватый платит пять литр серебра по русскому закону;  если  будет
не в состоянии заплатить означенной суммы, то пусть даст, сколько может,
пусть скинет с себя то самое платье, которое на нем, и клянется по обря-
дам своей веры, что не имеет никого, кто бы мог  заплатить  за  него,  и
тогда иск прекращается. 4) Если русин украдет что-либо у христианина или
христианин у русина и вор будет пойман в краже, то в случае  сопротивле-
ния хозяин украденной вещи может убить его безнаказанно и взять свое на-
зад. Если же вор отдается без сопротивления, то  его  должно  связать  и
взять с него втрое за похищенное. 5) Если кто из  христиан  или  русских
начнет делать обыск насильно и возьмет что-нибудь, то  должен  заплатить
втрое против взятого. 6) Если корабль греческий будет выброшен ветром на
чужую землю и случится при этом кто-нибудь из русских, то они должны ох-
ранять корабль с грузом, отослать его назад в землю христианскую, прово-
жать его чрез всякое страшное место, пока достигнет  места  безопасного;
если же противные ветры или мели задержат корабль  на  одном  месте,  то
русские должны помочь гребцам и проводить их с товарами поздорову,  если
случится близко тут земля Греческая; если же беда приключится близ земли
Русской, то корабль проводят в последнюю, груз продается,  и  вырученное
русь принесет в  Царьград,  когда  придет  туда  для  торговли  или  по-
сольством; если же кто на корабле том будет прибит или  убит  русью  или
пропадет что-нибудь, то преступники подвергаются вышеозначенному наказа-
нию. 7) Если в какой-нибудь стране будут держать русского или греческого
невольника и случится в той стране кто-нибудь из русских или из  греков,
то последний обязан выкупить невольника и возвратить его на  родину,  за
что получит искупную цену или общую цену невольника; военнопленные также
возвращаются на родину, пленивший получает общую цену невольника. 8)  Те
из русских, которые захотят служить императору  греческому,  вольны  это
сделать. 9) Если случится, что русские невольники придут на  продажу  из
какой-нибудь страны к христианам, а христианские невольники в  Русь,  то
они продаются по 20 золотых и отпускаются на родину. 10) Если раб  будет
украден из Руси или уйдет сам, или будет  насильственно  продан  и  если
господин раба начнет жаловаться и справедливость жалобы будет  подтверж-
дена самим рабом, то последний возвращается в Русь; также гости русские,
потерявшие раба, могут искать его и взять обратно; если же кто не позво-
лит у себя делать обыска, то этим самым уже проигрывает свое  дело.  II)
Если кто из русских, служащих христианскому царю, умрет, не  распорядив-
шись имением и не будет около него никого из родных, то имение отсылает-
ся к ближним его в Русь. Если же распорядится, то имение идет  к  назна-
ченному в завещании наследнику, который получит его от  своих  земляков,
ходящих в Грецию. 12) Если преступник убежит из Руси, то по жалобе русс-
ких возвращается насильно в отечество.  Так  точно  должны  поступать  и
русские относительно греков.
   Император одарил русских послов золотом, дорогими тканями, платьем  и
по обычаю приставил к ним людей, которые должны были водить их по  церк-
вам цареградским, показывать богатства их, также страсти  Христовы  мощи
святых, при чем излагать учение веры. Послы возвратились к Олегу  в  912
году, осенью этого года князь умер. Было  предание,  что  перед  смертью
Олег ходил на север, в Новгород и Ладогу; в этом предании нет ничего не-
вероятного, оно же прибавляет, что Олег и похоронен в Ладоге; все указы-
вает нам на тесную связь севера с югом, связь необходимую.  Север  хотел
иметь у себя могилу вещего преемника Рюрикова, юг - у  себя:  по  южному
преданию, Олег похоронен в Киеве, на горе Щековице; в  летописи  находим
также предание о самой смерти Олега. Спрашивал он волхвов кудесников, от
чего ему умереть? И сказал ему один кудесник: "Умереть тебе,  князь,  от
любимого коня, на котором ты всегда ездишь". Олег подумал: "Так  никогда
же не сяду на этого коня и не увижу его", - и велел кормить его,  но  не
подводить к себе и так не трогал его несколько лет, до самого греческого
похода. Возвратившись в Киев, жил Олег четыре года, на пятый вспомнил  о
коне, призвал конюшего и спросил: "Где тот конь мой, что я поставил кор-
мить и беречь?" Конюший отвечал: "Он уже умер". Тогда  Олег  начал  сме-
яться над кудесником и бранить его: "Эти волхвы вечно  лгут,  -  говорил
он, - вот конь-то умер, а я жив, поеду-ка я посмотреть его кости". Когда
князь приехал на место, где лежали голые кости конские и череп голый, то
сошел с лошади и наступил ногой на череп, говоря со смехом: "Так от это-
го-то черепа мне придется умереть!" Но тут выползла  из  черепа  змея  и
ужалила Олега в ногу: князь разболелся и умер.
   При разборе преданий об Олеге мы видим, что в народной памяти  предс-
тавлялся он не столько храбрым воителем, сколько  вещим  князем,  мудрым
или хитрым, что, по тогдашним понятиям, значило одно и то же:  хитростию
Олег овладевает Киевом, ловкими переговорами подчиняет себе без  насилий
племена, жившие на восточной стороне Днепра;  под  Царьградом  хитростию
пугает греков, не дается в обман самому хитрому народу и прозывается  от
своего народа вещим. В предании он является  также  и  князем-нарядником
земли: он располагает дани, строит города; при  нем  впервые  почти  все
племена, жившие по восточному водному пути, собираются под  одно  знамя,
получают понятие о своем единстве, впервые соединенными силами совершают
дальний поход. Таково предание об Олеге, историк не имеет никакого права
заподозрить это предание, отвергнуть значение Олега как собирателя  пле-
мен.
   По счету летописца, преемник Олегов Игорь, сын Рюриков, княжил 33 го-
да (912 - 945) и только пять преданий записано в летописи о делах  этого
князя; для княжения Олега высчитано также 33 года (879 - 912). В летопи-
си сказано, что Игорь остался по смерти отца младенцем; в предании о за-
нятии Киева Олегом Игорь является также младенцем, которого не могли да-
же вывести, а вынесли на руках; если Олег княжил 33 года,  то  Игорю  по
смерти его должно было быть около 35 лет. Под 903  годом  упоминается  о
женитьбе Игоря: Игорь вырос, говорит летописец, ходил по Олеге, слушался
его, и привели ему жену из Пскова именем Ольгу. Во время похода  Олегова
под Царьград Игорь оставался в Киеве. Первое предание об Игоре, занесен-
ное в летопись, говорит, что древляне,  примученные  Олегом,  не  хотели
платить дани новому князю, затворились от него, т. е. не стали пускать к
себе за данью ни князя, ни мужей его. Игорь пошел на древлян, победил  и
наложил на них дань больше той, какую они платили  прежде  Олегу.  Потом
летописец знает русское предание и греческое известие о походе Игоря  на
Константинополь: в 941 году русский князь пошел морем к берегам Империи,
болгары дали весть в Царьград, что идет Русь; выслан был против нее про-
товестиарий Феофан, который пожег Игоревы лодки греческим огнем.  Потер-
пев поражение на море, руссы пристали к берегам Малой Азии и  по  обычаю
сильно опустошали их, но здесь были застигнуты и разбиты патрикием  Бар-
дою и доместиком Иоанном, бросились в лодки и пустились к  берегам  Фра-
кии, на дороге были нагнаны, опять разбиты Феофаном и с малыми остатками
возвратились назад в Русь. Дома беглецы оправдывались тем, что у  греков
какой-то чудесный огонь, точно молния небесная, которую они  пускали  на
русские лодки и жгли их. Но на сухом пути что было причиною  их  пораже-
ния? Эту причину можно открыть в самом предании, из которого видно,  что
поход Игоря не был похож на предприятие Олега, совершенное  соединенными
силами многих племен; это был скорее набег шайки, малочисленной дружины.
Что войска было мало, и этому  обстоятельству  современники  приписывали
причину неудачи, показывают слова летописца, который тотчас после описа-
ния похода говорит, что Игорь, пришедши домой,  начал  собирать  большое
войско, послал за море нанимать варягов, чтоб  идти  опять  на  Империю.
Второй поход Игоря на греков летописец помещает под 944 годом;  на  этот
раз он говорит, что Игорь, подобно Олегу, собрал много войска:  варягов,
русь, полян, славян, кривичей, тиверцев, нанял печенегов, взявши  у  них
заложников, и выступил в поход на ладьях  и  конях,  чтоб  отомстить  за
прежнее поражение. Корсунцы послали  сказать  императору  Роману:  "Идет
Русь с бесчисленным множеством кораблей, покрыли все море корабли". Бол-
гары послали также весть: "Идет Русь; наняли  и  печенегов".  Тогда,  по
преданию, император послал к Игорю лучших бояр своих с просьбою: "Не хо-
ди, но возьми дань, которую брал Олег, придам и еще  к  ней".  Император
послал и к печенегам дорогие ткани и много золота. Игорь, дошедши до Ду-
ная, созвал дружину и начал с нею думать о  предложениях  императорских;
дружина сказала: "Если так говорит царь, то чего же нам еще  больше?  Не
бившись, возьмем золото, серебро и паволоки! Как знать, кто одолеет,  мы
или они? Ведь с морем нельзя заранее уговориться, не по земле  ходим,  а
по глубине морской, одна смерть всем". Игорь послушался дружины,  прика-
зал печенегам воевать Болгарскую землю, взял у греков золото и  паволоки
на себя и на все войско и пошел назад в Киев. В следующем, 945 году, был
заключен договор с греками также, как видно, для  подтверждения  кратких
и, быть может, изустных усилий, заключенных тотчас по окончании  похода.
Для этого по обычаю отправились в Константинополь послы и  гости:  послы
от великого князя и от всех его родственников и родственниц. Они  заклю-
чили мир вечный до тех пор, пока солнце сияет и весь мир стоит. Кто  по-
мыслит из русских нарушить такую любовь, сказано в договоре, то  крещен-
ный примет месть от бога вседержителя, осуждение на погибель в сей век и
в будущий; некрещенные же не получат помощи ни от бога, ни от Перуна, не
ущитятся щитами своими, будут посечены мечами своими,  стрелами  и  иным
оружием, будут рабами в сей век и в будущий. Великий князь русский и бо-
яре его посылают к великим царям греческим  корабли,  сколько  хотят,  с
послами и гостями, как постановлено. Прежде послы носили печати золотые,
а гости - серебряные; теперь же они должны  показать  грамоту  от  князя
своего, в которой он должен написать, что послал столько-то кораблей: по
этому греки и будут знать, что Русь пришла с миром. А  если  придут  без
грамоты, то греки будут держать их до тех пор, пока не обошлются с  кня-
зем русским; если же русские будут противиться задержке вооруженною  ру-
кою, то могут быть перебиты, и князь не должен взыскивать за это с  гре-
ков; если же убегут назад в Русь, то греки отпишут об  этом  к  русскому
князю, и он поступит с беглецами, как ему  вздумается.  Это  ограничение
новое, его нет в Олеговом договоре. После повторения Олеговых условий  о
месте жительства и содержании русских послов и гостей прибавлена следую-
щая статья: к русским будет приставлен человек от правительства  гречес-
кого, который должен разбирать спорные дела между  русскими  и  греками.
Русские купцы, вошедши в город, не имеют права покупать паволоки  дороже
50 золотников; все купленные паволоки должны показывать  греческому  чи-
новнику, который кладет на них клеймо; этого ограничения мы не находим в
договоре Олеговом. По новому договору, русские не могли зимовать  у  св.
Мамы; в Олеговом договоре этого условия также нет; впрочем, и там  князь
требовал содержания гостям только на 6 месяцев. Если убежит раб из  Руси
или от русских, живущих у св. Мамы, и если найдется, то владельцы  имеют
право взять его назад; если же не найдется, то русские должны  клясться,
христиане и нехристиане - каждый по своему закону, что раб действительно
убежал в Грецию и тогда, как постановлено прежде, возьмут  цену  раба  -
две паволоки. Если раб греческий уйдет к русским с покражею,  то  должно
возвратить и раба, и принесенное им в целости, за что возвратившие полу-
чают два золотника в награду. В случае покражи вор с обеих сторон  будет
строго наказан по греческому закону и возвратит не только украденное, но
и цену его, если же украденная вещь отыщется в продаже, то и цену должно
отдать двойную. В Олеговом договоре ничего не сказано о наказании  вора,
а только о возвращении украденного; в Игоревом - греки дают силу  своему
закону, требующему наказания преступника. Если русские приведут  пленни-
ков-христиан, то за юношу или девицу добрую платят им 10 золотников,  за
средних лет человека - 8, за старика или дитя - 5; своих пленников выку-
пают русские за 10 золотников; если же грек купил русского пленника,  то
берет за него цену, которую заплатил, целуя крест в справедливости пока-
зания. Князь русский не имеет права воевать область Корсунскую и ее  го-
родов, эта страна не покоряется Руси. В случае нужды с обеих сторон обя-
зываются помогать войском. В случае, если русские найдут  греческий  ко-
рабль, выброшенный на какой-нибудь берег, то не должны  обижать  находя-
щихся на нем людей, в противном случае преступник повинен закону русско-
му и греческому - здесь опять греческий закон  подле  русского;  положи-
тельная обязанность Олегова  договора  заменена  здесь  отрицательной  -
только не трогать греков. Русские не должны обижать  корсунцев,  ловящих
рыбу в устье днепровском, русские не могут зимовать в  устье  Днепра,  в
Белобережье и у св. Еферия, но когда придет осень,  должны  возвращаться
домой в Русь. Греки хотят, чтобы князь русский не пускал черных (дунайс-
ких) болгар воевать страну Корсунскую. Если  грек  обидит  русского,  то
русские не должны самоуправством  казнить  преступника,  наказывает  его
греческое правительство. Следующие затем условия, как поступать  в  уго-
ловных случаях, сходны с условиями Олегова договора.
   Послы Игоревы пришли домой вместе с послами греческими; Игорь призвал
последних к себе и спросил: "Что вам говорил царь?" Те  отвечали:  "Царь
послал нас к тебе, он рад миру, хочет иметь  любовь  с  князем  русским;
твои послы водили наших царей к присяге, а цари послали нас  привести  к
присяге тебя и мужей твоих". Игорь обещал им  это.  На  другое  утро  он
призвал послов и повел их на холм, где стоял Перун, здесь русские покла-
ли оружие свое, щиты, золото, и таким образом присягал Игорь и все  люди
его, сколько было некрещеной руси; христиан же  приводили  к  присяге  в
церкви св. Илии - это была соборная церковь, потому чтомногие варяги уже
были христиане. Игорь отпустил послов, одарив их мехами, рабами  и  вос-
ком.
   Так рассказывает летописец о войне и мире с греками; для нас  договор
Игоря и рассказ летописца замечательны во многих отношениях. Прежде все-
го мы замечаем, что договор Игоря не так выгоден для Руси, как был преж-
де договор Олегов; ясно виден перевес на стороне греков;  в  нем  больше
стеснений, ограничений для русских; подле закона русского имеет силу за-
кон греческий. Потом останавливают нас в договоре чисто славянские имена
между родичами князя и купцами русскими. Далее  встречаем  замечательное
выражение - Русская земля, которое попадается здесь в первый  раз:  знак
большей твердости в отношениях к стране, теснейшей связи с нею. Наконец,
и в договоре и в рассказе летописца ясно обнаруживаются следствия  похо-
дов на Византию, связи с греками: Русь разделяется на языческую и  хрис-
тианскую, в Киеве видим соборную церковь св. Илии.
   Кроме столкновений с греками, в летопись занесено предание о столкно-
вениях Игоря с кочующими степными народами - с  печенегами.  Мы  видели,
что Олег утвердил стол князей русских на степной границе; следовательно,
постоянною обязанностию нового владения будет борьба с степными варвара-
ми. В это время господствующим народом в степях донских и волжских  были
козары, бравшие дань со многих племен славянских; мы  видели,  что  Олег
заставил эти племена платить дань себе, а не  козарам,  вследствие  чего
надо было бы ожидать враждебного столкновения Руси с последними, но, как
видно, до летописца не дошло предание об нем. Если в самом деле столкно-
вения не было или было весьма слабое, то это должно приписать тому,  что
козары были заняты тогда сильною борьбою с печенегами. С давних пор  на-
роды турецкого племени под именем хангаров кочевали  в  Средней  Азии  и
распространялись на запад до Яика и Волги, где именно  исторические  из-
вестия застают их под именем печенегов. Печенеги граничили  к  западу  с
козарами, а к востоку с другими турецкими ордами, кочевавшими в нынешних
киргиз-кайсацких степях и носившими название узов  или  гузов,  то  есть
свободных. Как легко угадать, между печенегами и западными соседями  их,
козарами, возникла кровавая борьба в VIII и IX столетии. Козары с трудом
Оборонялись от их нападений; наконец, заключивши союз с узами, напали  с
двух сторон на печенегов. Тогда большая часть  последних  оставила  свое
прежнее отечество, двинулась на запад, ударила и погнала пред собою  уг-
ров, подданных козарских, которые и побежали далее на запад.  Немудрено,
что при таких потрясениях, происходивших в степях, юная Русь могла оста-
ваться некоторое время спокойною на берегах Днепра;  при  Олеге  палатки
венгров явились у Киева, но о столкновениях этого народа с Русью до  ле-
тописца не дошло преданий. Скоро, впрочем, по следам  угров  явились  на
границах Руси победители их -  печенеги,  грозившие  большею  опасностию
преемникам Олега. Под 915 годом летописец помещает первое известие о по-
явлении печенегов в пределах Руси; на этот раз  Игорь  заключил  с  ними
мир, и они отправились к Дунаю, но через пять лет русский  князь  должен
был уже силою отражать варваров; потом видим печенегов союзниками его  в
греческом походе.
   Под 946 годом летописец помещает последнее  предание  об  Игоре.  Как
пришла осень, рассказывает он, то дружина стала говорить князю:  "Отроки
Свенельда богаты оружием и платьем, а мы наги; пойди, князь,  с  нами  в
дань: и ты добудешь, и мы!". Послушался их Игорь, пошел за данью к древ-
лянам, начал брать у них больше прежнего, делал им насилия и дружина его
также. Взявши дань, Игорь пошел в свой город; на дороге, подумав, сказал
дружине: "Идите с данью домой, а я  возвращусь,  похожу  еще".  Отпустив
большую часть дружины домой, Игорь с небольшим числом  ратников  возвра-
тился, чтоб набрать еще больше дани. Древляне, услыхав, что Игорь  опять
идет, начали думать с князем своим Малом: "Повадится волк к овцам, пере-
таскает все стадо, пока не убьют его, так и этот: если не убьем его,  то
всех нас разорит". Порешивши так,  они  послали  сказать  Игорю:  "Зачем
идешь опять? Ведь ты взял всю дань?" Но Игорь не  послушался  их,  тогда
древляне, вышедши из города Коро-стена, убили Игоря и всех бывших с ним.
Так, по преданию, погиб Игорь.
   Рассмотрев занесенные в летопись предания об  Игоре,  мы  видим,  что
преемник Олега представлен в них князем недеятельным, вождем неотважным.
Он не ходит за данью к прежде подчиненным уже племенам, не покоряет  но-
вых, дружина его бедна и робка подобно ему: с большими  силами  без  боя
возвращаются они назад из греческого похода, потому  что  не  уверены  в
своем мужестве и боятся бури. Но к этим чертам Игорева характера в  пре-
дании прибавлена еще другая - корыстолюбие, недостойное по тогдашним по-
нятиям хорошего вождя дружины, который делил все с нею, а Игорь,  отпус-
тив дружину домой, остался почти один у древлян, чтоб взятою  еще  данью
не делиться с дружиною - здесь также объяснение, почему и  первый  поход
на греков был предпринят с малым войском, да и во втором не все  племена
участвовали.
   Мы читали в предании, что дружина Игорева указывала на свою  бедность
и на богатство отроков Свенельдовых; есть известия, объясняющие нам при-
чину этого богатства: воевода Свенельд взял на  себя  обязанность  князя
ходить за данью к племенам и воевать с теми, которые не  хотели  платить
ее. Так Свенельд кончил дело, начатое Олегом, ему удалось примучить  уг-
личей; Игорь обложил их данью в пользу Свенельда. Война с угличами  была
нелегка: под городом их Пересеченом Свенельд стоял три года и едва  взял
его. Но в то время как Свенельд продолжал дело Олегово, примучивал  пле-
мена на берегах Днепра, некоторые отряды руссов, по византийским  извес-
тиям, бились под императорскими знаменами в Италии, а другие, по восточ-
ным преданиям, пустошили берега Каспийского моря. В 913 или 914 году 500
русских судов, из которых на каждом было по сту человек, вошли  в  устье
Дона и, приплыв к козарской страже, послали к кагану с просьбою  о  про-
пуске через его владения на Волгу и в море, обещая ему за  это  половину
добычи, какую они возьмут с народов прикаспийских.  Получив  позволение,
они поплыли вверх по Дону, потом переволокли суда свои на Волгу,  устьем
ее вышли в Каспийское море и начали опустошать западные  его  берега  до
самой области Адербайджанской, били мужчин, уводили в плен женщин и  де-
тей, грабили богатства. Частые битвы с жителями не причиняли им большого
вреда; опустошивши берега, они обыкновенно искали убежища  на  островах.
Наконец, жители собрали силы и, сев на лодки и купеческие суда, отправи-
лись к этим островам, но руссы поразили их. Прожив много месяцев на  мо-
ре, награбив довольно добычи и  пленниц,  руссы  отправились  обратно  к
устью Волги и отсюда послали к царю козарскому условленную часть добычи.
Но мусульмане, составлявшие гвардию кагана, и другие, жившие в его стра-
не, обратились к нему с просьбой: "Позволь нам, - говорили они, - разде-
латься с этим народом: он вторгся в землю братьев наших, мусульман, про-
ливал кровь их, попленил их жен и детей". Каган не в силах был  удержать
их, он мог только известить русских  о  враждебных  замыслах  мусульман.
Последние отправились в поход вместе со  многими  христианами,  жителями
Итиля; у них было 15000 войска; руссы вышли из лодок  к  ним  навстречу.
Бой продолжался три дня сряду; наконец, мусульмане победили;  из  руссов
одни были побиты,  другие  потонули,  часть  была  истреблена  буртасами
(мордвою) и болгарами волжскими. Под 943 или 944 годом у восточных писа-
телей находим известие о другом походе руссов: на этот раз они поднялись
вверх по реке Куру и внезапно явились перед Бердаа, столицею Аррана, или
нынешнего Карабага. Бердаа - один из древнейших  городов  прикавказских,
принадлежал армянам еще в V веке, был возобновлен арабами в 704 году,  а
в Х веке считался одним из богатейших городов  Халифата.  Градоначальник
Бердаа выступил против руссов и был разбит ими. Вступив в Бердаа,  руссы
объявили, что жизнь граждан будет пощажена и вели себя умеренно.  Войска
мусульманские собрались опять и вторично были разбиты. Во время сражения
чернь Бердаа, вышедши из города, стала бросать в руссов каменьями и  ру-
гать их сильно. После такого поступка рассерженные руссы объявили,  чтоб
в течение недели все жители Бердаа вышли из города, но  так  как  многие
остались после срока, то руссы часть их перебили, часть взяли в плен  и,
собравши самых богатых в мечеть, объявили, что те,  которые  не  выкупят
себя, будут преданы смерти; когда те не  хотели  заплатить  по  двадцати
драхм, то обещание и было исполнено. Потом руссы разграбили город, взяли
в рабство жен и детей, разбили еще  раз  тридцатитысячный  мусульманский
отряд и сделали набег на окрестности Мераги (недалеко  от  Тебриза).  Но
излишнее употребление плодов в Бердаа  произвело  заразительную  болезнь
между руссами, от которой погибло большое их число.  Наконец,  правителю
Адербайджана Мерзебану удалось победить руссов хитростию, заманив  их  в
засаду, а остаток их осадить в крепости Бердаа, Шегристане.  Ослабленные
болезнями, руссы ночью вышли из крепости, достигли берегов Кура, сели на
суда и отправились назад. Враги не смели их  преследовать.  Если  примем
известия о давнем пребывании части руссов на берегах Черного и Азовского
морей, то очень легко можем приписать им и  означенные  походы;  сильные
поражения, претерпенные ими в это время, объяснят нам  их  исчезновение,
или, лучше сказать, их подчинение князьям киевским.

   ГЛАВА ШЕСТАЯ

   Правление Ольги. - Месть древлянам. - Значение предания об этой  мес-
ти. - Характер Ольги в предании. - Ее уставы.  -  Принятие  христианства
Ольгою. - Характер сына ее Святослава. - Его походы на вятичей  и  коза-
ров. - Святослав в Дунайской Болгарии. - Печенеги под Киевом.  -  Смерть
Ольги. - Распоряжение Святослава относительно сыновей. - Возвращение его
в Болгарию. - Война с греками. - Смерть Святослава.  -  Характер  его  в
предании. - Усобица между сыновьями Святослава. - Владимир  в  Киеве.  -
Усиление язычества. - Буйство варягов, уход их в Грецию. (946 - 980)

   Древляне должны были ожидать мести от родных Игоря от Руси из  Киева,
Игорь оставил сына-младенца, Святослава,  да  жену  Ольгу;  воспитателем
(кормильцем) Святослава был Асмуд, воеводою - знаменитый Свенельд. Ольга
не дожидалась совершеннолетия сына и отомстила сама древлянам, как  тре-
бовал закон. Народное предание, занесенное в  летопись,  так  говорит  о
мести Ольгиной. Убив Игоря, древляне стали думать: "Бот мы убили русско-
го князя, возьмем теперь жену его Ольгу за нашего князя Мала, а с  сыном
его, Святославом, сделаем, что хотим". Порешивши таким образом, древляне
послали двадцать лучших мужей своих к Ольге в лодье. Узнав,  что  пришли
древляне, Ольга позвала их к себе и спросила, зачем  они  пришли?  Послы
отвечали: "Послала нас Древлянская земля сказать тебе:  мужа  твоего  мы
убили, потому что он грабил нас, как волк, а наши князья добры, распасли
Древлянскую землю, чтобы тебе пойти замуж за нашего князя  Мала?"  Ольга
сказала им на это: "Люба мне ваша речь; ведь, в  самом  деле,  мне  мужа
своего не воскресить! Но мне хочется  почтить  вас  завтра  пред  своими
людьми; теперь вы ступайте назад в свою лодью и разлягтесь там с важнос-
тию; а как завтра утром я пришлю за вами, то вы  скажете  посланным:  не
едем на конях, нейдем пешком, а несите нас в лодье! Они вас и  понесут".
Когда древляне ушли назад в свою лодку, то Ольга  велела  на  загородном
теремном дворе выкопать большую, глубокую яму и на другое  утро  послала
за гостями, велев сказать им: "Ольга зовет вас на великую честь".  Древ-
ляне отвечали: "Не едем ни на конях, ни на возах и пешком нейдем, несите
нас в лодье!". Киевляне сказали на это: "Мы люди  невольные;  князь  наш
убит, а княгиня наша хочет замуж за вашего князя",  -  и  понесли  их  в
лодье, а древляне сидя важничали. Когда принесли их на теремный двор, то
бросили в яму как есть в лодье. Ольга нагнулась к ним и  спросила:  "До-
вольны ли вы честью?". Древляне отвечали: "Ох, хуже нам  Игоревой  смер-
ти!". Княгиня велела засыпать их живых и  засыпали.  После  этого  Ольга
послала сказать древлянам: "Если вы в самом деле меня просите к себе, то
пришлите мужей нарочитых, чтоб мне придти к вам с великою честью, а  то,
пожалуй, киевляне меня и не пустят". Древляне выбрали лучших мужей, дер-
жавших их Землю, и послали в Киев. По приезде новых послов Ольга  велела
вытопить баню, и когда древляне вошли туда и начали мыться, то двери  за
ними заперли и зажгли избу: послы сгорели. Тогда Ольга  послала  сказать
древлянам: "Я уже на дороге к вам, наварите побольше медов в городе, где
убили мужа моего, я поплачу над его могилою и отпраздную тризну".  Древ-
ляне послушались, свезли много меду и заварили. Ольга с небольшою дружи-
ною, налегке, пришла к Игоревой могиле, поплакала над нею и велела своим
людям насыпать высокий курган, а когда насыпали, то  велела  праздновать
тризну. Древляне сели пить, а Ольга велела  отрокам  своим  служить  им;
когда древляне спросили Ольгу: "А где же наша дружина, что  посылали  за
тобою?", то она отвечала: "Идут за мной вместе с дружиною  мужа  моего".
Когда древляне опьянели, то Ольга велела отрокам своим пить за  их  здо-
ровье, а сама отошла прочь и приказала дружине сечь древлян. Перебили их
5000; Ольга возвратилась в Киев и  начала  пристроивать  войско  на  ос-
тальных древлян.
   На следующий год Ольга собрала большое и храброе войско, взяла с  со-
бою сына  Святослава  и  пошла  на  Древлянскую  землю.  Древляне  вышли
навстречу; когда оба войска сошлись, то Святослав сунул копьем  в  древ-
лян, копье пролетело между ушей коня и ударило ему в  ноги,  потому  что
князь был еще ребенок. Свенельд и Асмуд сказали тогда: "Князь уже начал;
потянем, дружина, за князем!" Древляне были побеждены, побежали и затво-
рились по городам. Ольга с сыном пошла на город Искоростень, потому  что
здесь убили мужа ее и обступила город. Коростенцы бились  крепко,  зная,
что они убили князя и потому не будет им милости, когда сдадутся.  Целое
лето простояла Ольга под городом и не могла взять его, тогда она  приду-
мала вот что сделать: послала сказать в Коростень: "Из чего  вы  сидите?
Все ваши города сдались мне, взялись платить дань и спокойно теперь  об-
рабатывают свои поля, а вы одни хотите лучше помереть голодом, чем  сог-
ласиться на дань". Древляне отвечали: "Мы рады были б платить  дань,  но
ведь ты хочешь мстить за мужа?". Ольга велела им сказать на это: "Я  уже
отомстила за мужа не раз: в Киеве и здесь, на тризне, а  теперь  уже  не
хочу больше мстить, а хочу дань брать понемногу и, помирившись  с  вами,
пойду прочь". Древляне спросили: "Чего же ты хочешь с нас?  Ради  давать
медом и мехами". Ольга отвечала: "Теперь у вас нет ни меду, ни  мехов  и
потому требую от вас немного: дайте мне от двора по три  голубя,  да  по
три воробья; я не хочу накладывать на вас тяжкой  дани,  как  делал  мой
муж, а прошу с вас мало, потому что вы изнемогли в осаде". Древляне  об-
радовались, собрали от двора по три голубя и по три воробья и послали их
к Ольге с поклоном. Ольга велела им сказать: "Вы уже  покорились  мне  и
моему дитяти, так ступайте в свой город, а я завтра отступлю от  него  и
пойду назад к себе домой". Древляне охотно пошли в город, и  все  жители
его очень обрадовались, когда узнали Ольгино намерение. Между тем  Ольга
раздала каждому из своих ратных людей по голубю, другим - по  воробью  и
велела, завернув в маленькие тряпочки серу с огнем, привязать  к  каждой
птице и, как смеркнется, пустить их на волю. Птицы, получив свободу, по-
летели в свои гнезда, голуби по голубятням, воробьи под стрехи, и  вдруг
загорелись где голубятни, где клети, где вежи, где одрины, и не было  ни
одного двора, где бы не горело, а гасить было  нельзя,  потому  что  все
дворы загорелись вдруг. Жители, испуганные пожаром, побежали из города и
были перехватаны воинами Ольги. Таким образом город был взят  и  выжжен;
старейшин городских Ольга взяла себе; из остальных  некоторых  отдала  в
рабы дружине, других оставила на месте платить дань. Дань наложена  была
тяжкая: две части ее шли в Киев, а третья - в Вышгород к  Ольге,  потому
что Вышгород принадлежал ей.
   Таково предание об Ольгиной мести: оно драгоценно для историка, пото-
му что отражает в  себе  господствующие  понятия  времени,  поставлявшие
месть за убийство близкого человека священною обязанностию; видно, что и
во времена составления летописи эти понятия не потеряли своей силы.  При
тогдашней неразвитости общественных отношений месть за родича была  под-
вигом по преимуществу: вот почему рассказ о таком подвиге возбуждал все-
общее живое внимание и потому так свежо и украшенно сохранился в  памяти
народной. Общество всегда, на какой бы ступени развития оно  ни  стояло,
питает глубокое уважение к обычаям, его охраняющим, и  прославляет,  как
героев, тех людей, которые дают силу этим охранительным обычаям. В нашем
древнем обществе в описываемую эпоху его развития обычай мести был имен-
но этим охранительным обычаем, заменявшим правосудие; и тот,  кто  свято
исполнял обязанность мести, являлся необходимо героем правды, и чем жес-
точе была месть, тем больше удовлетворения находило себе  тогдашнее  об-
щество, тем больше прославляло мстителя, как достойного родича,  а  быть
достойным родичем значило тогда, в переводе на наши понятия, быть образ-
цовым гражданином. Вот почему в предании показывается, что  месть  Ольги
была достойною местию. Ольга, мудрейшая из людей,  прославляется  именно
за то, что умела изобрести достойную месть: она, говорит  предание,  по-
дошла к яме, где лежали древлянские послы, и спросила их:  "Нравится  ли
вам честь?" Те отвечали: "Ох, пуще нам Игоревой смерти!". Предание, сог-
ласно с понятиями времени, заставляет древлян оценивать поступок  Ольги:
"Ты хорошо умеешь мстить, наша смерть лютее Игоревой смерти".  Ольга  не
первая женщина, которая в средневековых преданиях прославляется неумоли-
мою мстительностию; это явление объясняется из характера женщины,  равно
как из значения мести в тогдашнем обществе: женщина отличается благочес-
тием в религиозном и семейном смысле; обязанность же  мести  за  родного
человека была тогда обязанностию религиозною, обязанностию благочестия.
   Характер Ольги, как он является в предании, важен для нас и в  других
отношениях: не в одних только именах находим сходство Ольги с знаменитым
преемником Рюрика, собирателем племен. Как Олег, так и Ольга, отличаются
в предании мудростию, по тогдашним понятиям, т. е. хитростию, ловкостию:
Олег хитростию убивает Аскольда и Дира, хитростию пугает  греков,  нако-
нец, перехитряет этот лукавейший из народов; Ольга хитростию мстит древ-
лянам, хитростию берет Коростень; наконец, в Царе-граде перехитряет  им-
ператора. Но не за одну эту хитрость Олег прослыл вещим, Ольга - мудрей-
шею из людей: в предании являются они также как нарядники, заботящиеся о
строе земском; Олег установил дани, строил города.  Ольга  объехала  всю
землю, повсюду оставила следы  своей  хозяйственной  распорядительности.
Предание говорит, что немедленно после мести над древлянами Ольга с  сы-
ном и дружиною пошла по их земле, установляя уставы и уроки: на станови-
ща ее и ловища, т. е. на места, где  она  останавливалась  и  охотилась,
указывали еще во времена летописца. Под именем  устава  должно  разуметь
всякое определение, как что-нибудь делать; под  именем  урока  -  всякую
обязанность, которую должно выполнять к определенному сроку, будет ли то
уплата известной суммы денег, известного количества  каких-нибудь  вещей
или какая-нибудь работа. После распоряжений в  земле  Древлянской  Ольга
пошла на север к Новгороду, по реке Мсте установила погосты и  дани,  по
реке Луге - оброки и дани; ловища ее, говорит  летописец,  находятся  по
всей Земле, везде встречаются следы ее пребывания, места, которые от нее
получили свое имя, погосты, ею учрежденные; так,  во  времена  летописца
показывали ее сани во Пскове, по Днепру и Десне - перевесища, или  пере-
возы; село ее Ольжичи существовало также во времена летописца. Мы знаем,
что русские князья в ноябре месяце отправлялись с дружиною к подчиненным
племенам на полюдье и проводили у них зиму: обязанность племен содержать
князя и дружину во время этого  полюдья  называлась,  кажется,  оброком.
Обычай полюдья сохранился и после, при тогдашнем состоянии общества  это
был для князя единственный способ  исполнять  свои  обязанности  относи-
тельно народонаселения, именно суд и расправу; разумеется, что для этого
князь не мог останавливаться при каждом жилье: он останавливался  в  ка-
ком-нибудь удобном для себя месте, куда окружное народонаселение и позы-
валось к нему для  своих  надобностей.  Естественно,  что  для  большего
удобства эти места княжеской стоянки, гощения, эти  погосты  могли  быть
определены навсегда, могли быть построены  небольшие  дворы,  где  могли
быть оставлены княжие приказчики (тиуны), и, таким образом, эти  погосты
могли легко получить значение небольших правительственных центров и  пе-
редать свое имя округам; впоследствии здесь могли быть построены церкви,
около церквей собирались торги и т. д. Хотя летописец упоминает о распо-
ряжениях Ольги только в земле Древлянской и в отдаленных пределах Новго-
родской области, однако, как видно, путешествие ее с хозяйственною, рас-
порядительною целию обнимало все тогдашние  русские  владения;  по  всей
Земле оставила она следы свои, повсюду виднелись учрежденные ею погосты.

   Как женщина, Ольга была  способнее  ко  внутреннему  распорядку,  хо-
зяйственной деятельности; как женщина, она  была  способнее  к  принятию
христианства. В 955 году, по счету летописца, вернее в 957,  отправилась
Ольга в Константинополь и крестилась  там  при  императорах  Константине
Багрянородном и Романе и патриархе Полиевкте. При описании этого события
летописец основывается на том предании, в котором характер Ольги остает-
ся до конца одинаким: и в Константинополе, во дворце императорском,  как
под стенами Коростеня, Ольга отличается ловкостию,  находчивостию,  хит-
ростию; перехитряет императора, как прежде перехитрила древлян.  Импера-
тор, говорит предание, предложил Ольге свою руку; та  не  отреклась,  но
прежде требовала, чтоб он был ее восприемником; император согласился, но
когда после таинства повторил свое предложение, то Ольга напомнила  ему,
что по христианскому закону  восприемник  не  может  жениться  на  своей
крестнице: "Ольга! ты меня перехитрила!" - воскликнул изумленный импера-
тор и отпустил ее с богатыми дарами. Император Константин  Багрянородный
оставил нам описание приемов, сделанных русской княгине при византийском
дворе; церемонии, соблюденные при этих приемах, не могли польстить  чес-
толюбию Ольги: в них слишком резко давали чувствовать то расстояние, ко-
торое существовало между особами императорского дома и русскою княгинею;
так, например, Ольге давали место наряду с знатными гречанками, она сама
должна была выгораживаться из их среды, приветствуя  императрицу  только
легким поклоном, тогда как гречанки падали ниц. Из этих известий о прие-
ме Ольги мы узнаем, что с нею был племянник, знатные женщины,  служанки,
послы, гости, переводчики и священник; вычислены и  подарки,  полученные
Ольгою и ее спутниками: один раз подарили ей с небольшим сорок, в другой
- около двадцати червонцев. Известия о подарках очень важны;  они  могут
показать нам, как мы должны понимать летописные известия, где  говорится
о многих дарах, о множестве золота, серебра и проч.
   О побуждениях, которые заставили Ольгу принять христианство и принять
его именно в Константинополе, не находим ничего ни в  известных  списках
нашей летописи, ни в известиях иностранных. Очень легко могло быть,  что
Ольга отправилась в Царь-город язычницею,  без  твердого  еще  намерения
принять новую веру, была поражена в Константинополе  величием  греческой
религии и возвратилась домой христианкою. Мы видим, что везде в  Европе,
как на западе, так и на востоке, варвары, несмотря на то, что опустошали
области Империи и брали дань с повелителей обоих  Римов,  питали  всегда
благоговейное уважение к Империи, к блестящим формам ее  жизни,  которые
так поражали их воображение; таковы бывают постоянно  отношения  народов
необразованных к образованным. Это  уважение  варваров  к  Империи  спо-
собствовало также распространению между ними христианства. Не  одна  на-
дежда корысти могла привлекать нашу Русь в Константинополь, но  также  и
любопытство посмотреть чудеса образованного мира; сколько дивных расска-
зов приносили к своим очагам бывальцы в Византии. Как  вследствие  этого
возвышался тот, кто был в Константинополе, и как  у  других  разгоралось
желание побывать там! После этого странно было бы, чтобы Ольга,  которая
считалась мудрейшею из людей, не захотела побывать в Византии. Она  отп-
равляется туда. Что же прежде всего должно было  обратить  ее  внимание?
Разумеется то, что всего резче отличало греков от Руси  -  религия;  из-
вестно, что греки обыкновенно сами обращали внимание варварских князей и
послов на свою религию, показывали им храмы, священные сокровища;  разу-
меется, при этом и основные догматы веры были объясняемы искусными  тол-
ковниками. Если многие из мужчин, воинов русских, принимали христианство
в Греции, то нет ничего удивительного,  что  обратилась  к  нему  Ольга,
во-первых, как женщина, в характере  которой  было  к  тому  менее  пре-
пятствий, чем в характере князей-воинов, во-вторых, как мудрейшая из лю-
дей, могшая, следовательно, яснее других понять превосходство  греческой
веры перед русскою. Но, кроме этого, трудно отвергать,  что  Ольга  была
уже в Киеве знакома с христианством и предубеждена  в  его  пользу,  это
предубеждение в пользу христианства могло сильно содействовать к  приня-
тию его в Царе-граде, но от предубеждения в пользу до решительного  шага
еще далеко. Есть известие, что Ольга еще  в  Киеве  была  расположена  к
христианству видя добродетельную жизнь исповедников этой  религии,  даже
вошла с ними в тесную связь и хотела креститься в Киеве, но не исполнила
своего намерения, боясь язычников. Принимая первую половину известия, мы
не можем допустить второй: опасность от  язычников  не  уменьшалась  для
Ольги и в том случае, когда она принимала  крещение  в  Константинополе;
утаить обращение по приезде в Киев было очень трудно, и при  том  Ольга,
как видно, вовсе не хотела таиться - это было несовместно ни с ревностию
новообращенной, ни с характером Ольги; не. хотела она таиться  и  равно-
душно смотреть, как сын ее, вся семья и весь народ остаются в язычестве,
следовательно, лишаются вечного спасения. Так,  по  возвращении  в  Киев
Ольга начала уговаривать сына Святослава к принятию христианства, но  он
и слышать не хотел об этом; впрочем, кто хотел креститься, тому не  зап-
рещали, а только смеялись над ним. В этом  известии  мы  находим  прямое
указание, что христианство распространялось в Киеве, тогда  как  прежние
христиане из варягов могли принимать греческую веру  в  Константинополе.
Над принимавшими христианство начали смеяться в  Киеве,  но  на  прежних
христиан при Игоре, как видно, не обращали внимания; следовательно, хотя
не было явного преследования, однако насмешки были уже началом преследо-
вания и знаком усиления христианства, чего обращение Ольги могло быть  и
причиною и следствием; можно заметить, что новая религия  начала  прини-
мать видное положение, обратила на себя внимание древней религии, и  это
враждебное внимание выразилось насмешками. Борьба начиналась: славянское
язычество, принятое и руссами, могло противопоставить христианству  мало
положительного и потому должно было  скоро  преклониться  пред  ним,  но
христианство само по себе без отношения к славянскому язычеству встрети-
ло сильное сопротивление в характере сына Ольгина, который не  мог  при-
нять христианства по своим наклонностям, а не по привязанности к древней
религии. Ольга, по свидетельству летописи, часто говорила ему: "Я узнала
бога и радуюсь; если и ты узнаешь его,  то  также  станешь  радоваться",
Святослав не слушался и отвечал на это: "Как мне одному  принять  другой
закон? Дружина станет над этим  смеяться".  Ольга  возражала:  "Если  ты
крестишься, то и все станут то же делать". Святославу нечего было  отве-
чать на это; не насмешек дружины боялся он, но собственный характер  его
противился принятию христианства. Он не послушался матери, говорит лето-
писец, и жил по обычаю языческому (творил норовы поганские).  Эта  самая
невозможность отвечать на возражение матери должна была раздражать  Свя-
тослава, о чем свидетельствует и летопись, говоря, что  он  сердился  на
мать. Ольга даже ожидала больших опасностей со  стороны  язычников,  что
видно из ее слов патриарху: "Народ и сын мой в язычестве;  дай  мне  бог
уберечься от всякого зла!".
   Мы видели, что предание провожает Ольгу в Константинополь и заставля-
ет мудрейшую из всех людей русских перехитрить  грека:  тогда  не  знали
лучшего доказательства мудрости. Предание провожает мудрую княгиню и до-
мой, в Киев, заставляет ее  и  здесь  постыдить  греческого  императора,
охотника до даров и вспомогательного войска, и отомстить ему за то  уни-
жение, которому подвергались руссы в константинопольской гавани и  кото-
рое, как видно, лежало у них на душе. Мы знаем из Игорева договора,  что
греки, опасаясь буйства русских и воинских хитростей с их стороны, выго-
ворили себе право не впускать их в город до тех пор, пока в точности  не
узнают характера новоприбывших, имена которых должны были находиться  на
княжеском листе; эти меры предосторожности, как видно, очень  раздражали
русских, и вот в предании Ольга мстит за них  императору.  Когда  Ольга,
говорит летопись, возвратилась в Киев, то царь греческий прислал сказать
ей: "Я тебя много дарил, потому что ты говорила мне: возвращусь на Русь,
пришлю тебе богатые дары - рабов, воску, мехов, пришлю и войско  на  по-
мощь". Ольга велела отвечать ему: "Когда ты столько же постоишь  у  меня
на Почайне, сколько я стояла у тебя в гавани цареградской, тогда дам те-
бе обещанное".
   Ольга воспитывала сына своего до возраста и мужества его, говорит ле-
тописец. Когда князь Святослав вырос и возмужал, то начал набирать  вои-
нов многих и храбрых, ходя легко, как барс, много воевал. Идя  в  поход,
возов за собою не возил, ни котлов, потому что мяса не варил, но,  изре-
зав тонкими ломтями конину или зверину, или говядину,  пек  на  угольях;
шатра у него не было, а спал он на конском потнике, положивши седло  под
голову; так вели себя и все его воины. Он посылал в  разные  стороны,  к
разным народам с объявлением: "Хочу на вас идти!" Начальные слова преда-
ния о Святославе показывают набор дружины, удальцов, которые, как  обык-
новенно тогда водилось, прослышав о  храбром  вожде,  стекались  к  нему
отовсюду за славою и добычею. Поэтому Святослав совершал свои подвиги  с
помощию одной своей дружины, а не соединенными силами  всех  подвластных
Руси племен: и точно, при описании походов его летописец не  вы  числяет
племен, принимавших в них участие. Святослав  набирал  воинов  многих  и
храбрых, которые были во всем на него похожи: так можно  сказать  только
об отборной дружине, а не о войске многочисленном, составленном из  раз-
ных племен. Самый способ ведения войны показывает, что она велась с  не-
большою отборною дружиною, которая позволяла Святославу  обходиться  без
обозу и делать быстрые переходы: он воевал, ходя легко, как барс, т.  е.
делал необыкновенно быстрые переходы,  прыжками,  так  сказать,  подобно
названному зверю.
   При князьях, предшественниках Святослава, не было тронуто одно только
славянское племя на восток от Днепра - то были вятичи. С них-то и  начал
Святослав свои походы, узнав, что это племя платило дань  козарам,  Свя-
тослав бросился на последних, одолел их кагана, взял его  главный  город
на Дону - Белую Вежу; потом победил ясов и касогов, жителей Прикавказья.
К 968 году относят восточные писатели поход руссов на  волжских  болгар,
разграбление главного города их (Болгар), который был складкою  товаров,
привозимых из окрестных стран; потом Русь вниз по  Волге  спустилась  до
Казерана, разграбила и этот город, равно как Итиль и Семендер.  Все  это
согласно с русским преданием о походе Святослава на Волгу и битвах его с
козарами, ясами и касогами. Так отомстил Святослав приволжскому  народо-
населению за недавние поражения руссов. По всем вероятностям, ко времени
этих походов Святослава относится подчинение Тмутаракани русскому киевс-
кому князю. На возвратном пути с востока  Святослав,  говорит  летопись,
победил вятичей и наложил на них дань. С этого времени начинаются подви-
ги Святослава, мало имеющие отношения к нашей истории. Греческий импера-
тор Никифор, угрожаемый войною с двух сторон, - и со стороны арабов и со
стороны болгар - решился по обычаю вооружить против варваров других вар-
варов: послал патриция Калокира к русскому князю нанять его за 15 кенти-
нарий золота и привести воевать Болгарию. Калокир, говорят греческие ис-
торики, подружился с Святославом, прельстил его подарками и  обещаниями;
уговорились: Святославу завоевать Болгарию, оставить ее за собою и помо-
гать Калокиру в достижении императорского престола, за что Калокир  обе-
щал Святославу несметные сокровища из императорской казны.  В  967  году
Святослав с своею дружиною отправился в Болгарию, завоевал ее и  остался
жить там в Переяславце на Дунае; он княжил в Переяславце, говорит  лето-
писец, а Русь оставалась без князя: в Киеве жила престарелая Ольга с ма-
лолетними внуками, а подле была степь, откуда  беспрестанно  можно  было
ожидать нападения кочевых варваров. И вот пришли печенеги, оборонить бы-
ло некому, Ольга затворилась в Киеве со внуками. Бесчисленное  множество
печенегов обступило город, нельзя было ни выйти из него, ни  вести  пос-
лать, и жители изнемогали от голода и жажды. На противоположной  стороне
Днепра, говорит предание, собрались ратные люди в лодках,  но  не  смели
напасть на печенегов и не было сообщения между ними и киевлянами.  Тогда
последние встужили и стали говорить: "Нет ли кого, кто б мог  пройти  на
ту сторону и сказать нашим, что если они завтра не нападут на печенегов,
то мы сдадимся" И вот вызвался один молодой человек: "Я, - сказал он,  -
пойду" "Иди!" - закричали ему все. Молодой человек вышел из города с уз-
дою и, ходя между печенегами, спрашивал, не видал ли кто его лошади.  Он
умел говорить по-печенежски, и потому варвары приняли его за  одного  из
своих. Когда он подошел к реке, то сбросил с себя платье и поплыл; пече-
неги догадались об обмане, начали стрелять по нем, но не могли  уже  по-
пасть: он был далеко, и русские стой стороны  выехали  в  лодке  к  нему
навстречу и перевезли на другой берег. Он сказал им: "Если не подступите
завтра к городу, то люди хотят сдаться печенегам". Воевода именем Претич
сказал на это: "Подступим завтра в лодках, как-нибудь захватим княгиню с
княжатами и умчим их на эту сторону, а не то Святослав погубит нас,  как
воротится". Все согласились и на другой день, на рассвете, седши в  лод-
ки, громко затрубили; люди в городе радостно откликнулись  им.  Печенеги
подумали, что князь пришел, отбежали от города, а тем временем Ольга  со
внуками успела сесть в лодку и переехать на другой  берег.  Увидав  это,
печенежский князь возвратился один к воеводе Претичу и спросил  у  него:
"Кто это пришел?" Претич отвечал: "Люди с той  стороны".  Печенег  опять
спросил Претича: "А ты князь ли?" Воевода отвечал: "Я муж княжой и  при-
шел в сторожах, а по мне идет  полк  с  князем,  бесчисленное  множество
войска". Он сказал это, чтобы пригрозить ему.  Тогда  князь  печенежский
сказал воеводе: "Будь мне другом". Тот согласился. Оба подали друг другу
руки и разменялись подарками: князь печенежский  подарил  Претичу  коня,
саблю, стрелы; Претич отдарил его бронею, щитом и мечом. После этого пе-
ченеги отступили от города, но стали не в далеком  расстоянии  от  него;
летописец говорит, что русским нельзя было коней напоить: на Лыбеди сто-
яли печенеги. Таково предание, внесенное в летопись, так народная память
передавала это событие. Из характеристических черт времени в этом преда-
нии мы заметим описание подарков, которыми обменялись Претич и князь пе-
ченежский, - в различии оружия резко выразилось различие между Европою и
Азиею, между европейским  и  азиатским  вооружением:  степной  кочевник,
всадник по преимуществу, дарит коня и скифское оружие -  саблю,  стрелы;
воевода русский дарит ему оружие воина европейского, большею частью обо-
ронительное: броню, щит и меч.
   Киевляне,  продолжает  предание,  послали  сказать  Святославу:  "Ты,
князь, чужой земли ищешь и блюдешь ее, от своей  же  отрекся,  чуть-чуть
нас не взяли печенеги вместе с твоею матерью и детьми; если не  придешь,
не оборонишь нас, то опять возьмут; неужели тебе не жалко отчины  своей,
ни матери-старухи, ни детей малых?" Услыхав об этом, Святослав немедлен-
но сел на коней, с дружиною пришел в  Киев,  поздоровался  с  матерью  и
детьми, рассердился на печенегов, собрал войско  и  прогнал  варваров  в
степь. Но Святослав недолго нажил в Киеве: по преданию, он сказал матери
своей и боярам: "Не любо мне в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае -
там средина Земли моей; туда со всех сторон свозят все доброе: от греков
- золото, ткани, вина, овощи разные от чехов и венгров - серебро  и  ко-
ней, из Руси - меха, воск, мед и рабов". Ольга на это отвечала ему:  "Ты
видишь, что я уже больна, куда же это ты от меня уходишь? Когда  похоро-
нишь меня, то иди куда хочешь". Через три дня Ольга умерла, и  плакались
по ней сын, внуки и люди все плачем великим. Ольга запретила праздновать
по себе тризну, потому что у ней был священник, который и похоронил ее.
   Здесь очень важно для нас выражение  Святослава  о  Переяславце:  "То
есть середа в Земле моей". Каким образом Переяславец мог быть  серединою
земли Святославовой? Это выражение может быть объяснено двояким образом:
1) Переяславец в земле моей есть серединное место, потому что  туда  изо
всех стран свозится все доброе; Переяславец, следовательно, назван сере-
диною не относительно положения своего среди владений Святослава, но как
средоточие торговли. 2) Второе объяснение нам кажется  легче:  Святослав
своею Землею считал только одну Болгарию, приобретенную им самим,  Русс-
кую же землю считал по понятиям того времени владением  общим,  родовым.
Святослав спешил окончить свое княжение на Руси: он посадил старшего сы-
на, Ярополка, в Киеве, другого, Олега, - в земле Древлянской. Это  вовсе
не значит, чтобы этими волостями ограничивались владения русских князей:
уже при Олеге все течение Днепра до Киева было  в  русском  владении,  в
Смоленске и Любече сидели мужи киевского князя; Ольга  ездила  и  рядила
землю до самых северных пределов  Новгородской  области;  следовательно,
деление Святослава означает, что у него было  только  двое  способных  к
правлению сыновей, а не только две волости - Киевская и Древлянская; ос-
тальные же волости оба брата должны были поделить между собою, как после
Ярославичи, усевшись около Днепра, поделили между собою волости отдален-
нейшие. Как после Ярославичи теснились все в  привольной  родине  своей,
около Днепра и Киева, около собственной Руси, не любя волостей  северных
и восточных, так и теперь оба сына Святославова садятся на юге, недалеко
друг от друга и не хотят идти на север. Но если князья не любили севера,
то жители северной области, новгородцы, не любили жить без князя или уп-
равляться посадником из Киева, особенно когда древляне  получили  своего
князя. Новгородцы и после любили, чтобы у них был свой князь, знавший их
обычай; до сих пор они терпели посадника киевского, потому что  во  всей
Руси был один князь, но теперь, когда древляне получили  особого  князя,
новгородцы так же хотят иметь своего. Послы их, по  преданию,  пришли  к
Святославу и стали просить себе князя: "Если никто  из  вашего  рода  не
пойдет к нам, - говорили они, - то мы найдем себе князя". Святослав  от-
вечал им: "Если бы кто к вам пошел, то я был бы  рад  дать  вам  князя".
Ярополк и Олег были спрошены - хотят ли идти в Новгород - и, по изложен-
ным выше причинам, отказались. Тогда Добрыня внушил новгородцам: "Проси-
те Владимира". Владимир был третий сын Святослава, рожденный от Малуши -
ключницы Ольгиной, сестры Добрыни. Новгородцы сказали  Святославу:  "Дай
нам Владимира". Князь отвечал им: "Возьмите". Новгородцы взяли Владимира
к себе, и пошел Владимир с Добрынею, дядею своим, в Новгород, а  Святос-
лав - в Переяславец.
   Здесь останавливает нас вопрос: почему Святослав не дал  никакой  во-
лости младшему сыну своему, Владимиру, сам сначала и уже после  отправил
его к новгородцам по требованию последних? Летописец  как  будто  спешит
объяснить причину явления; Владимир, говорит он, был сын Малуши -  ключ-
ницы Ольгиной, следовательно рабыни, ибо, по древнему уставу, человек  и
вольный, ставший ключником, поэтому уже самому превращался в раба. Итак,
Владимир был не совсем равноправный брат Ярополка и Олега.  Многоженство
не исключало неравноправности: если было различие между женами  (водимы-
ми) и наложницами, то необходимо долженствовало существовать различие  и
между детьми тех и других. Но если многоженство не  исключало  неравноп-
равности детей, то по крайней мере много  ослабляло  ее:  было  различие
между детьми наложниц - правда, но все не такое различие, какое, по  на-
шим понятиям, существует между детьми законными и  незаконными.  На  это
малое различие указывает уже то явление, что новгородцы приняли Владими-
ра, как князя, и после не полагается между ним и братьями никакого  раз-
личия. Здесь, как естественно, имело силу не столько различие между  за-
конностию и незаконностию матери, сколько знатность и низость ее  проис-
хождения; разумеется, ключница, рабыня, полюбившаяся Святославу, не мог-
ла стать наряду с другою его женою, какой-нибудь  княжною,  или  дочерью
знатного боярина; отсюда низость матери падала и на  сына,  не  отнимая,
впрочем, у него отцовских прав; Владимир был князь, но при случае, когда
нужно было сравнить его с остальными братьями, могли  выставить  на  вид
низкое происхождение его матери; так после полоцкая княжна Рогнеда,  вы-
бирая между двумя женихами, Ярополком и Владимиром, говорит, что она  не
хочет идти замуж за Владимира как сына рабыни. Обратить внимание на  это
обстоятельство было очень естественно княжне, ибо при многоженстве  жен-
щины знатного происхождения старались как можно резче отделить  от  себя
наложниц своих мужей, и презрение, которое питали к  наложницам,  стара-
лись переносить и на детей их. Святослав сначала не дал волости Владими-
ру и потом отпустил его в Новгород, могши в самом деле испугаться угрозы
новгородцев, что они откажутся от его рода и найдут себе другого  князя.
Добрыня хлопотал об этом, надеясь во время малолетства Владимирова зани-
мать первое место в Новгороде и не надеясь, чтобы после  старшие  братья
дали младшему хорошую волость; новгородцы же приняли малолетнего  Влади-
мира, потому что он все-таки был независимый князь, а не посадник,  при-
том же надеялись воспитать у себя Владимира в своем обычае: они и  после
любили иметь у себя такого князя, который бы вырос у них.
   Княжение Святослава кончилось на Руси; он  отдал  все  свои  владения
здесь сыновьям и отправился в Болгарию навсегда. Но на этот  раз  он  не
был так счастлив, как прежде: болгары встретили его враждебно; еще опас-
нейшего врага нашел себе Святослав в Иоанне Цимискии - византийском  им-
ператоре. У нашего летописца читаем предание  о  подвигах  Святослава  в
войне с греками; это предание, несмотря на неверный свет, который брошен
им на события, важно для нас потому, что представляет яркую картину дру-
жинной жизни, очерчивает характер знаменитого вождя дружины, около кото-
рого собралась толпа подобных ему сподвижников. По  преданию,  Святослав
пришел в Переяславец, но болгары затворились в городе и не  пустили  его
туда. Мало того, они вышли на сечу против Святослава, сеча была сильная,
и болгары стали было уже одолевать; тогда Святослав сказал  своим:  "Уже
нам видно здесь погибнуть; потянем мужески, братья и дружина!" К  вечеру
Святослав одолел, взял город копьем (приступом) и послал сказать грекам:
"Хочу на вас идти, хочу взять и ваш город, как взял этот". Греки отвеча-
ли: "Нам не совладеть с вами, возьми лучше с нас дань на себя и на  дру-
жину свою, да скажите, сколько вас, так мы дадим на  каждого  человека".
Греки говорили это, желая обмануть русь,  прибавляет  летописец,  потому
что греки лживы и до сих пор. Святослав отвечал: "Нас 20000";  десять-то
тысяч он прибавил, потому что русских было всего  10000;  греки  собрали
100000 на Святослава и не дали дани; Святослав пошел на них, но русь ис-
пугалась, видя множество вражьего войска; тогда Святослав сказал  дружи-
не: "Нам некуда деться, волею и неволею пришлось  стать  против  греков:
так не посрамим Русской земли, но ляжем костями, мертвым не стыдно: если
же побежим, то некуда будет убежать от стыда; станем же крепко, я  пойду
перед вами, и если голова моя ляжет, тогда промышляйте о себе".  Дружина
отвечала: "Где твоя голова ляжет, там и свои головы сложим". Русь  опол-
чилась, была сеча большая, и Святослав обратил в бегство  греков,  после
чего пошел к Константинополю, воюя и разбивая города, которые и  до  сих
пор лежат пусты, прибавляет летописец. Царь созвал бояр своих в палату и
сказал им: "Что нам делать: не можем стать против него!" Бояре отвечали:
"Пошли к нему дары, испытаем его, на что он больше польстится - на золо-
то или на ткани дорогие?" Царь послал и золото и ткани, а  с  ними  мужа
мудрого, которому наказал: "Смотри хорошенько ему  в  лицо".  Святославу
объявили, что пришли греки с поклоном; он велел их ввести; греки пришли,
поклонились, разложили перед ним золото и ткани;  Святослав,  смотря  по
сторонам, сказал отрокам своим: "спрячьте это". Послы возвратились к ца-
рю, который созвал опять бояр, и стали рассказывать: "Как  пришли  мы  к
нему и отдали дары, то он и не посмотрел на них, а велел спрятать". Тог-
да один боярин сказал царю: "Поиспытай-ка его еще:  пошли  ему  оружие".
Послали Святославу меч и разное другое оружие; он принял, начал  хвалить
и любоваться и послал поклон царю. Послы возвратились с этим к последне-
му, и тогда бояре сказали: "Лют должен быть этот  человек,  что  на  бо-
гатство не смотрит, а оружие берет; делать нечего,  станем  платить  ему
дань," - и царь послал сказать Святославу: "Не ходи  к  Царю-городу,  но
возьми дань, сколько хочешь"; потому что русские были  уже  недалеко  от
Царя-града. Греки прислали дань; Святослав взял  и  за  убитых,  говоря:
"Род их возьмет". Кроме дани, Святослав взял много даров и возвратился в
Переяславец с большою честию. Видя, однако, что дружины  осталось  мало,
Святослав начал думать: "Что, как обманом перебьют дружину мою  и  меня:
пойду лучше в Русь, приведу больше дружины". Принявши  такое  намерение,
он отправил к царю в Доростол послов, которые должны были сказать ему от
имени своего князя: "Хочу держать с тобою мир твердый  и  любовь".  Царь
обрадовался и послал к нему дары больше первых. Святослав, приняв  дары,
начал говорить дружине: "Если не заключим мира с царем  и  царь  узнает,
что нас мало, и греки оступят нас в городе, а Русская земля далеко,  пе-
ченеги с нами в войне то кто нам поможет? Заключим лучше мир с царем.
   Греки уже взялись платить нам дань и того будет с нас;  если  же  они
перестанут платить дань, то, собравши побольше войска,  пойдем  опять  к
Царю-городу". Речь эта полюбилась дружине, и лучшие мужи отправились  от
Святослава к царю в Доростол. Заключен был мир и написан договор;  дого-
вор этот также внесен в летопись: Святослав обязался не воевать  гречес-
ких областей ни сам, ни получать на это другой  какой-нибудь  народ,  не
воевать ни страны Корсунской, ни Болгарской, и если другой  какой-нибудь
народ вздумает идти на греков, то русский князь обязался воевать с ним.
   Предание, основанное, без сомнения, на рассказах Свенельда и немногих
товарищей его, возвратившихся в Киев после гибели Святославовой, соглас-
но с византийскими летописцами относительно гордого вызова  Святославова
грекам: "Хочу на вас идти, и взять ваш город, как  взял  этот";  но  эти
слова у византийцев Святослав сказал в ответ на мирные предложения импе-
ратора; очень согласно с своим положением Святослав велит сказать Цимис-
кию, что Русь не поденщики, которые питаются трудами  рук  своих.  Самое
начало войны было уже, по византийцам, несчастливо для Руси:  полководец
Цимиския Вард Склир разбил отряд Святославова войска, составленный, кро-
ме руси, из венгров и болгар. Несмотря, однако, на это и по  византийцам
видно, что Святослав не думал унывать; русские  отряды  сильно  разоряли
области Империи, что означено у летописца разрушением городов.  Цимиский
видел, что необходимо всеми силами государства напасть на  Святослава  и
вытеснить его из Болгарии. Он вступил с огромными войсками в эту  землю,
и началась война на жизнь и на смерть, как видно из слов самих византий-
цев, которые отдают  справедливость  отчаянной  храбрости  Святославовой
дружины. Но эта храбрость не помогла против безмерно большего числа вра-
гов, предводимых полководцем искусным и храбрым, среди  враждебных  бол-
гар, против которых Святослав, по словам византийцев, употреблял  крайне
насильственные меры. Русский князь принужден был просить мира у  импера-
тора с условием очистить Болгарию. После мира имело место свидание обоих
вождей; для нас важно  описание  Святославовой  наружности,  оставленное
Львом Диаконом: "Святослав приплыл на место свидания в лодке  по  Дунаю,
причем действовал веслом наравне с другими  гребцами.  Он  был  среднего
роста, имел плоский нос, глаза голубые, густые брови, мало волос на  бо-
роде и длинные, косматые усы. Все волосы на голове были у него выстриже-
ны, кроме одного клока, висевшего по обеим сторонам,  что  означало  его
знатное происхождение. Шея у него была плотная,  грудь  широкая,  и  все
прочие члены очень стройные. Вся наружность представляла что-то  мрачное
и свирепое. В одном ухе висела серьга, украшенная  карбункулом  и  двумя
жемчужинами. Белая одежда его только чистотою отличалась от одежды  про-
чих русских. Из сличения наших летописных известий с  известиями  визан-
тийцев оказывается одно, что Святослав потерпел неудачу, должен был зак-
лючить невыгодный для себя мир с императором, причем  обязался  оставить
Болгарию и возвратиться в Русь. Что же касается  до  противоречий  между
русскими и греческими известиями, то ясно,  что  в  летописное  известие
вошли рассказы Свенельда и его уцелевших товарищей,  которые,  передавая
об одних подвигах своих, умолчали о неудачах.
   Заключив мир с греками, Святослав пошел в лодьях к днепровским  поро-
гам; отцовский воевода Свенельд говорил ему: "Ступай, князь, в обход  на
конях, потому что стоят печенеги в порогах". Святослав не послушал его и
пошел в лодьях; между тем переяславцы послали сказать  печенегам:  "Идет
Святослав в Русь с большим богатством и с малою дружиною".  Получив  эту
весть, печенеги заступили пороги, и когда Святослав приплыл  к  ним,  то
уже нельзя было пройти. Князь стал зимовать в Белобережьи, съестные при-
пасы вышли и сделался большой голод, так что платили  по  полугривне  за
лошадиную голову. В начале весны Святослав  пошел  опять  в  пороги,  но
здесь был встречен Курею, князем печенежским, и убит; из черепа его сде-
лали чашу, оковали ее золотом и пили из нее. Свенельд пришел  в  Киев  к
Ярополку.
   Это предание, как оно занесено в летопись, требует некоторых  поясне-
ний. Здесь прежде всего представляется вопрос: почему Святослав, который
так мало был способен к страху, испугался печенегов и возвратился  назад
зимовать в Белобережье; если испугался в первый раз,  то  какую  надежду
имел к беспрепятственному возвращению после, весною; почему он  мог  ду-
мать, что печенеги не будут сторожить его и в это время;  наконец,  если
испугался печенегов, то почему не  принял  совета  Свенельдова,  который
указывал ему обходный путь степью? Другой вопрос: каким  образом  спасся
Свенельд? Во-первых, мы знаем, каким  бесчестием  покрывался  дружинник,
оставивший своего вождя в битве, переживший его и отдавший тело  его  на
поругание врагам; этому бесчестию наиболее подвергались  самые  храбрей-
шие, т. е. самые приближенные к вождю, князю; а кто был ближе  Свенельда
к Святославу? Дружина обещала Святославу, что где ляжет его голова,  там
и они все головы свои сложат; дружина, не знавшая страха среди многочис-
ленных полчищ греческих, дрогнула перед печенегами? И  неужели  Свенельд
не постыдился бежать с поля, не захотел лечь с своим князем?  Во-вторых,
каким образом он мог спастись? Мы знаем, как затруднительны бывали пере-
ходы русских через пороги, когда они принуждены бывали  тащить  на  себе
лодки и обороняться от врагов, и при такой малочисленности Святославовой
дружины трудно, чтоб главный по князе вождь мог спастись от  тучи  обле-
гавших варваров. Для решения этих вопросов мы должны  обратить  внимание
на характер и положение Святослава, как они выставлены в предании.  Свя-
тослав завоевал Болгарию и остался там жить; вызванный оттуда вестию  об
опасности своего семейства, нехотя поехал в Русь;  здесь  едва  дождался
смерти матери, отдал волости сыновьям и отправился навсегда в  Болгарию,
свою страну. Но теперь он принужден снова ее оставить и  возвратиться  в
Русь, от которой уже отрекся, где уже княжили его сыновья; в каком отно-
шении он находился к ним, особенно к старшему, Ярополку, сидевшему в Ки-
еве? Во всяком случае ему необходимо было лишить последнего  данной  ему
власти и занять его место; притом, как должны были смотреть на него  ки-
евляне, которые и прежде упрекали его за то, что он отрекся от Руси? Те-
перь он потерял ту страну, для которой пренебрег Русью, и пришел  бегле-
цом в родную землю. Естественно, что такое положение  должно  было  быть
для Святослава нестерпимо; не удивительно, что ему не  хотелось  возвра-
титься в Киев, и он остался зимовать  в  Белобережье,  послав  Свенельда
степью в Русь, чтоб тот привел ему оттуда побольше  дружины,  с  которою
можно было бы снова выступить против болгар и греков, что  он  именно  и
обещал сделать перед отъездом из Болгарии. Но Свенельд волею или неволею
мешкал на Руси, а голод не позволял Святославу медлить более  в  Белобе-
режье; идти в обход степью было нельзя: кони были все съедены, по  необ-
ходимости должно было плыть Днепром чрез пороги, где ждали печенеги. Что
Святослав сам отправил Свенельда степью в Киев, об этом  свидетельствует
Иоакимова летопись.
   Таковы предания о деятельности и смерти Святослава. Олег и Ольга сое-
динены в предании одним характером: оба представляются нарядниками  зем-
ли, мудрыми, вещими; Игорь между ними является воином неотважным, князем
недеятельным, вождем дружины корыстолюбивым. Святослав  представлен  об-
разцом воина и только воина, который с своею отборною  дружиною  покинул
Русскую землю для подвигов отдаленных, славных для  него  и  бесполезных
для родной земли; эти отношения Святослава к Руси предание  выставило  в
речах послов киевских, отправленных к Святославу в Болгарию. Можно  ска-
зать, что Святослав никогда не имел на Руси значения князя: сначала  это
значение имела его мать, Ольга, потом сыновья его. Утверждение Святосла-
ва в Болгарии, успехи его в войне с греками могли иметь важные следствия
для новорожденной Руси, но историк не имеет права рассуждать о том,  что
могло быть, он имеет право только сказать, что неудача Святославова про-
истекла от недостаточности его средств, от того, что он оторвался от Ру-
си, действовал только с одною отборною дружиною, а не устремил на Грецию
соединенные силы всех племен, подвластных Руси; только в последнем  слу-
чае предприятие Святослава могло иметь важное,  решительное  влияние  на
судьбы Восточной Европы. Олег и Ольга предания действуют преимущественно
хитростию и перехитряют самих греков;  Святослав  отличается  поведением
противоположным; он не нападает на врагов хитростию, но посылает сказать
им: иду на вас! И когда однажды он вздумал было схитрить с  греками,  то
его неловкая хитрость обратилась во вред ему самому.
   Каковы бы ни были причины и обстоятельства смерти Святославовой, Яро-
полк остался старшим в роде княжеском и Свенельд при нем в большой силе.
Для объяснения последующих явлений мы не должны упускать из виду возрас-
та детей Святославовых: Ярополку было не более  11  лет,  следовательно,
при нем должен был находиться воспитатель, кто был этот  воспитатель,  в
каком отношении был к нему Свенельд и как получил важное значение  -  об
этом летописец ничего не знает. Мы не должны только забывать,  что  Яро-
полк  был  малолетен,  следовательно,  действовал  под  чужим  влиянием.
Единственным событием Ярополкова княжения, внесенным  в  летопись,  была
усобица между сыновьями Святослава. Мы знаем, что  охота,  после  войны,
была господствующею страстию средневековых варваров: везде  князья  пре-
доставляли себе касательно охоты большие права, жестоко наказывая за  их
нарушение. Это служит достаточным объяснением происшествия, рассказанно-
го нашим летописцем: сын Свенельда, именем Лют, выехал из Киева на охоту
и, погнавшись за зверем, въехал в леса, принадлежавшие к волости  Олега,
князя древлянского; по случаю в это же время охотился здесь и сам  Олег,
он встретился с Лютом, спросил, кто это такой и, узнав, что имел дело  с
сыном Свенельдовым, убил его. Здесь, впрочем, несмотря  на  предложенное
нами выше общее объяснение  поступка  Олегова,  нас  останавливает  одна
частность: Олег, говорит предание, осведомился - кто такой позволяет се-
бе охотиться вместе с ним и, узнав, что это сын  Свенельдов,  убил  его.
Зачем предание связывает части действия так, что Олег убивает Люта  тог-
да, когда узнает в нем сына Свенельдова? Если бы Олег простил  Люту  его
дерзость, узнав, что он сын Свенельда  -  знаменитого  боярина  старшего
брата, боярина отцовского и дедовского, тогда дело было бы ясно; но  ле-
тописец говорит, что Олег убил Люта именно  узнавши,  что  он  сын  Све-
нельда; при этом вспомним, что древлянскому князю было не более 13  лет!
Следовательно, воля его была подчинена  влиянию  других,  влиянию  како-
го-нибудь сильного боярина, вроде Свенельда. Как бы то ни было,  за  это
возникла ненависть между Ярополком и Олегом;  Свенельд  хотел  отомстить
Олегу за сына и потому не переставал твердить Ярополку: "Поди на брата и
возьми волость его". Через два года, т. е. когда  Ярополку  было  16,  а
Олегу 15 лет, киевский князь пошел ратью на древлянского; последний  вы-
шел к нему навстречу с войском, и Ярополк победил Олега. Олег побежал  в
город, называемый Овруч; на мосту, перекинутом через ров к городским во-
ротам, беглецы стеснились и сталкивали друг друга в ров, причем столкну-
ли и Олега; людей попадало много, за ними попадали лошади, которые и пе-
редавили людей. Ярополк вошел в город Олега, взял на себя власть  его  и
послал искать брата. Долго искали князя и не  могли  найти.  Тогда  один
древлянин сказал: "Я видел, как вчера столкнули его с моста". Стали  вы-
таскивать трупы изо рва с утра до полудни, наконец, нашли Олега под тру-
пами, внесли в княжий дом и положили на ковре. Пришел Ярополк, начал над
ним плакаться и сказал Свенельду: "Порадуйся теперь, твое желание испол-
нилось". Заключали ли в себе эти слова упрек или Ярополк хотел ими прос-
то объявить старику, что желание его удовлетворено, хотя первое  правдо-
подобнее по связи с плачем - во всяком случае предание признает, что де-
ло совершено преимущественно под влиянием Свенельда, и очень  естествен-
но, что князь не действовал самостоятельно: ему было только 16 лет!
   Ярополк, как сказано выше, взял братнюю волость. Третий  Святославич,
Владимир, узнал в Новгороде, что Ярополк убил Олега, испугался  братнего
властолюбия и бежал за море, а Ярополк послал в Новгород своих  посадни-
ков и стал владеть один на Руси.
   Через три года Владимир возвратился с варягами в Новгород  и  прогнал
оттуда Ярополковых посадников, приказав им сказать брату: "Владимир идет
на тебя, приготовляйся к войне". Наступательное движение Владимира  про-
тив Ярополка было необходимо: Владимир не мог  надеяться,  чтоб  старший
брат спокойно снес изгнание своих наместников  из  Новгорода;  Владимиру
нужно было предупредить его, тем более, что у него теперь  были  наемные
варяги, а Ярополк не собрался с силами; варягов надобно было  употребить
в дело, отпустить их ни с чем было невыгодно и опасно, оставить их у се-
бя в Новгороде было еще невыгоднее и опаснее; отпустивши их, дожидаться,
пока Ярополк, собравши все силы юга,  двинется  против  Новгорода,  было
безрассудно. Но прежде начатия борьбы обоим братьям было важно приобрес-
ти себе союзника во владетеле полоцком; в это время в Полоцке сидел  ка-
кой-то Рогволод, пришедший из-за моря; каковы были отношения этого  Рог-
волода к правнукам Рюрика, из летописи определить довольно трудно.  Дочь
этого Рогволода Рогнеда была сговорена за Ярополка. Владимир, чтоб скло-
нить полоцкого державца на свою сторону, чтобы показать,  что  последний
ничего не потеряет, если киевский князь будет низложен, послал и от себя
свататься также за дочь Рогволодову. Летописец говорит, что  Рогволод  в
таких затруднительных обстоятельствах отдал дело на  решение  дочери,  и
Рогнеда отвечала, что она не хочет выйти замуж за сына рабы, т. е.  Вла-
димира, но хочет за Ярополка. Когда  отроки  Владимира  пересказали  ему
Рогнедин ответ, то он собрал большое войско из варягов, новгородцев, чу-
ди и кривичей и пошел на Полоцк. Здесь мы видим опять не набег  дружины,
не одних варягов, но поход, в котором участвовали, как в  походе  Олега,
все северные племена. В то время, когда Рогнеду готовились вести за Яро-
полка, Владимир напал на Полоцк, убил Рогволода с двумя сыновьями, и же-
нился на Рогнеде. При этом случае в некоторых списках  летописи  находим
известие, что виновником всех предприятий был Добрыня, дядя  Владимиров,
что он посылал сватать Рогнеду за Владимира; он после гордого отказа по-
лоцкой княжны повел племянника и войско против Рогволода, позором отомс-
тил Рогнеде за ее презрительный отзыв о матери Владимира, убил ее отца и
братьев. В самом деле, странно было бы предположить, чтоб Владимир,  бу-
дучи очень молод, по прямому указанию предания, мог действовать во  всем
самостоятельно при жизни Добрыни, своего воспитателя и благодетеля,  по-
тому что, как мы видели, он ему преимущественно был обязан  новгородским
княжением. Итак, говоря о действиях Владимира, историк должен  предпола-
гать Добрыню. О характере Добрыни мы имеем право заключать по  некоторым
указаниям летописи: видно, что  это  был  старик  умный,  ловкий,  реши-
тельный, но жесткий;  на  его  жесткость  указывает  приведенное  свиде-
тельство о поступке с Рогнедою и отцом ее; сохранилось также известие об
его жестоких, насильственных поступках с новгородцами при обращении их в
христианство, следовательно, если замечается жестокость  и  насильствен-
ность в поступках молодого Владимира, то мы никак не  можем  приписывать
это одному его характеру, не обращая внимания на влияние Добрыни. Что же
касается до поступка Добрыни с Рогволодом и его дочерью, то он очень по-
нятен: Рогнеда, отказывая  Владимиру,  как  сыну  рабы,  оскорбила  этим
сколько его, столько же и Добрыню, которого сестра была именно эта раба,
через нее он был дядя князю; словами Рогнеды была преимущественно опозо-
рена связь, родство Владимира с Добрынею, и вот последний мстит за  этот
позор жестоким позором.
   О дальнейшей судьбе Рогнеды народная память сохранила следующее  пре-
дание. Когда Владимир утвердился в Киеве, то набрал  себе  много  других
жен, а на Рогнеду не обращал внимания. Рогнеда не могла перенести такого
поведения мужа, тем более что по самому происхождению своему имела право
если не на исключительность, то по крайней мере на первенство.  Однажды,
когда Владимир пришел к ней и заснул, она хотела зарезать его ножом,  но
он вдруг проснулся и схватил ее за руку; тут она  начала  ему  говорить:
"Уж мне горько стало: отца моего ты убил и землю его полонил для меня, а
теперь не любишь меня и младенца  моего".  В  ответ  Владимир  велел  ей
одеться во все княжеское платье, как была она одета в день свадьбы  сво-
ей, сесть на богатой постели и дожидаться его - он хотел прийти и  убить
жену. Рогнеда исполнила его волю, но дала обнаженный  меч  в  руки  сыну
своему Изяславу и наказала ему: "Смотри, когда войдет отец, то ты высту-
пи и скажи ему: разве ты думаешь, что ты здесь один?"  Владимир,  увидав
сына и услышав его слова, сказал: "А кто ж тебя знал,  что  ты  здесь?",
бросил меч, велел позвать бояр и рассказал им все как было. Бояре  отве-
чали ему: "Уж не убивай ее ради этого ребенка, но восстанови ее отчину и
дай ей с сыном". Владимир построил город и дал им, назвав город Изяслав-
лем. С тех пор, заключает предание, внуки Рогволодовы враждуют со внука-
ми Ярославовыми.
   Из Полоцка Владимир двинулся с большим войском на  Ярополка;  тот  не
был в состоянии сопротивляться ему, и затворился  в  Киеве,  а  Владимир
окопался на Дорогожичи, между Дорогожичем и Капичем. Это  бессилие  Яро-
полка легко объяснить: храбрая дружина ушла с  Святославом  в  Болгарию,
много ли возвратилось с Свенельдом? Ярополк мог и с малою дружиною одер-
жать верх в сшибке с еще меньшею дружиною брата  своего  Олега,  но  ему
нельзя было выйти с нею против войска Владимирова, которое летописец  не
один раз называет многочисленным, состоявшим из наемных варягов и север-
ных племен. Притом известно, что народонаселение наших древних  областей
неохотно принимало участие в княжеских усобицах;  далее,  надобно  заме-
тить, что северное народонаселение - новгородцы, чудь и кривичи, которо-
го ратники были под знаменами Владимира, сражалось за этого князя по тем
же побуждениям, по каким после новгородцы с  таким  усердием  отстаивали
Ярослава против Святополка; Владимир был их князь, у них выросший; с его
низложением они должны будут опять подчиниться посадникам  Ярополка;  но
возвращение последних не могло быть выгодно для новгородцев, ибо  трудно
предположить, чтобы Владимир выгнал их без ведома и согласия  последних,
которые поэтому не могли быть в приязненных отношениях к киевскому  кня-
зю; заметим еще и то, что северное народонаселение - новгородцы, чудь  и
кривичи - издавна было гораздо теснее соединено между собою, чем  южное;
мы видим эти племена действующими заодно при изгнании варягов, в призва-
нии князей, следовательно, имеем право думать, что они относительно  яс-
нее понимали свои выгоды и дружнее могли отстаивать  своего  князя,  чем
племена южные, недавно только оружием  князей  приведенные  в  некоторую
связь и зависимость от одной общей власти. Итак  Ярополк,  будучи  не  в
состоянии биться с Владимиром в чистом поле, затворился в Киеве с людьми
своими и с Блудом, воеводою. Этот Блуд является главным советником  кня-
зя, главным действователем во время события; князь беспрекословно испол-
няет его внушения, что и понятно, если вспомним возраст  Ярополка,  если
вспомним, что и при Владимире  роль  Блуда  исполнял  Добрыня.  Следова-
тельно, Владимиру или Добрыне нужно было иметь дело с  Блудом,  а  не  с
Ярополком. И вот Блуд от имени новгородского князя  получил  предложение
покинуть Ярополка, предать его младшему брату.  Переманить  Блуда  можно
было только обещанием, что он ничего не потеряет, что и при Владимире он
будет иметь такое же значение, какое имел при Ярополке, т.  е.  значение
наставника, отца при молодом князе; Владимир велел сказать ему:  "Помоги
мне; если я убью брата, то ты будешь мне вместо отца и получишь от  меня
большую честь". В летописи помещены тут же слова Владимира, в которых он
оправдывает поведение свое относительно брата: "Не я, говорит он,  начал
избивать братию, но он, я пришел на него, побоявшись такой  же  участи".
Блуд велел отвечать Владимиру, что он будет всем сердцем  помогать  ему.
Летописец старается сложить всю вину на Блуда.  По  его  рассказу,  Блуд
стал обманывать Ярополка, беспрестанно ссылаясь  с  Владимиром,  советуя
ему приступать к городу, а сам придумывал, как  бы  убить  Ярополка;  но
посредством граждан нельзя было убить его. Тогда Блуд замыслил  погубить
князя лестью: он не пускал его на вылазки из города и говорил: "Киевляне
ссылаются с Владимиром, зовут его на  приступ,  обещаются  предать  тебя
ему; побеги лучше за город". Ярополк послушался, выбежал из Киева и зат-
ворился в городе Родне, на устье реки Рси. Владимир вошел в Киев и  оса-
дил Ярополка в Родне, где сделался большой голод, так что надолго  оста-
лась пословица: "Беда, как в Родне". Тогда Блуд начал говорить Ярополку:
"Видишь, сколько войска у брата твоего? Нам их не перебороть,  мирись  с
братом". Ярополк согласился и на это, а Блуд послал  сказать  Владимиру:
"Твое желание сбылось: приведу к тебе Ярополка, а ты распорядись, как бы
убить его". Владимир, получивши весть, вышел на отцовский теремный  двор
и сел тут с дружиною, а Блуд начал посылать Ярополка: "Ступай к брату  и
скажи ему: что мне дашь, то и возьму". Ярополк пошел, хотя один из  дру-
жины, именем Варяжко, говорил ему: "Не ходи,  князь,  убьют  тебя;  беги
лучше к печенегам и приведи от них войско". Но Ярополк не послушал  его,
пошел к Владимиру и как стал входить в двери, то  два  варяга  прокололи
его мечами, а Блуд затворил двери и не дал своим идти за  ним.  Так  был
убит Ярополк. Варяжко, видя, что князь убит, бежал с двора к печенегам и
много раз приходил с ними на Владимира, так что тот едва успел перезвать
его к себе, поклявшись не делать ему никакого зла. Следовательно, из на-
чальной киевской летописи оказывается, что Владимир  был  одолжен  своею
победою, во-первых, тому, что Ярополк не имел достаточно  войска,  чтобы
стать против него в чистом поле: во-вторых, измене Блуда, который, стра-
щая князя вероломством киевлян, не пускал его на вылазки и потом  угово-
рил совершенно оставить Киев.
   При рассказе об этом событии нельзя умолчать об известном отрывке  из
Иоакимовой новгородской летописи, сохраненном у Татищева; не заключая  в
себе никакого противоречия начальной Киевской летописи, летопись  Иоаки-
мова главною причиною Владимирова торжества  выставляет  борьбу  христи-
анства с язычеством; если бы даже это объяснение  было  выдумано,  то  и
тогда нужно было бы упомянуть о нем, как о догадке, очень  остроумной  и
вероятной. Известно, что отец Владимира Святослав по своему характеру не
мог склониться на увещания св. Ольги и что  поклонники  Христа  при  нем
подвергались ругательствам от поклонников Перуна, хотя собственно  гоне-
ния не было. Но во время греческой войны, по свидетельству Иоакима, Свя-
тослав переменил свое поведение относительно христиан: поверив внушениям
окружавших его язычников, будто виновниками неудач военных были христиа-
не, находившиеся в дружине, князь воздвиг на них гонение, причем не  по-
щадил даже своего брата Глеба и послал в Киев приказ разорить христианс-
кие храмы. Но, отказавшись от принятия христианства сам, Святослав между
тем осгавил сыновей своих при  бабке-христианке;  ясно,  какие  внушения
должны были получить от нее молодые князья. В Иоакимовской летописи  чи-
таем, что Ярополк был кроток и милостив, любил христиан и  если  сам  не
крестился, боясь народа, то по крайней мере другим не препятствовал. Те,
которые при Святославе ругались над христианством, естественно, не люби-
ли князя, приверженного к враждебной  религии:  этим  нерасположением  к
Ярополку воспользовался Владимир (т. е. Добрыня) и успел отнять жизнь  и
владение у брата. Ярополк, по словам Иоакимовой летописи, послал  увеще-
вать брата к миру и вместе войско в землю Кривскую. Владимир испугался и
хотел было уже бежать к Новгороду, но дядя его Добрыня, зная,  что  Яро-
полк нелюбим язычниками, удержал племянника и послал в Ярополков стан  с
дарами к воеводам, перезывая их на сторону  Владимира.  Воеводы  обещали
передаться и исполнили свое обещание в битве при реке Друче, в трех днях
пути от Смоленска. Последующие события описаны, согласно с начальной Ки-
евской летописью.
   Если мы примем во внимание  рассказ  Иоакимовской  летописи,  то  нам
объяснится поведение Владимира в первые  годы  его  княжения:  торжество
Владимира было торжеством языческой стороны над христианскою, вот почему
новый князь ознаменовывает начало своего правления сильною  ревностью  к
язычеству, ставит кумиры на высотах киевских; дядя его Добрыня поступает
точно так же в Новгороде. Судя по выражениям летописца, никогда в  Русс-
кой земле не было видно такого гнусного идолослужения, хотя, как  кажет-
ся, не следует принимать этих выражений буквально: начал княжить  Влади-
мир в Киеве один, говорит летописец, и поставил  кумиры  на  холме,  вне
двора теремного, Перуна деревянного, а голова у него серебряная, ус  зо-
лотой, Хорса Дажбога, Стрибога, Симаргла (Сима и Регла) и Мокоша. Прино-
сили им жертвы, называя богами, приводили сыновей и дочерей и  приносили
жертвы бесам, осквернилась кровью земля Русская и холм тот. Нам  извест-
но, что славяне - язычники сильно негодовали на христианскую религию  за
то, что она не допускала многоженства; в ознаменование торжества язычес-
кой стороны, князь, виновник этого  торжества,  предается  необузданному
женолюбию: кроме пяти законных жен, было у него 300 наложниц в  Вышгоро-
де, 300 в Белгороде, 200 в селе Берестове. Он был несыт блуда, по  выра-
жению летописца: приводил к себе замужних женщин и девиц  на  растление,
одним словом, был женолюбив, как Соломон.
   Но в то время, как Владимир угождал язычникам, буйство наемных  варя-
гов ставило его в затруднительное положение относительно Киева. Мы виде-
ли, что торжество над Ярополком во всяком случае досталось  ему  дешево:
если и была битва в стране Смоленской, то в собственной Руси все покори-
лось ему без сопротивления. Несмотря на то, варяги думали, что  торжест-
вом своим Владимир обязан им, и поступали буйно с гражданами, как c  за-
воеванными; они говорили Владимиру: "Город-то наш, мы его взяли, так  мы
хотим брать окуп на народе, по 2 гривны с человека".  Владимир  отвечал:
"Пождите месяц, пока соберут деньги". Варяги ждали, ждали и не  получили
денег. Тогда они сказали князю; "Обманул ты нас: так отпусти в  Грецию".
Владимир согласился; он выбрал из них мужей, добрых, смышленных и  храб-
рых, и роздал им города, а прочие пошли в Константинополь, Но почему  же
варяги не попробовали силою взять денег? Историки догадываются, что Вла-
димир именно назначил месячный срок, дабы  взять  свои  меры,  увеличить
собственно русское войско; с одной стороны, это могло быть и так, с дру-
гой, хорошим средством для Владимира - сделать варягов безопасными - бы-
ло и то, о чем говорит летописец, а именно: князь воспользовался сроком,
чтобы склонить на свою сторону лучших варягов,  предводителей,  привязав
их к себе и к Руси выгодами; толпа, худшие люди, оставшись без предводи-
телей, не смели предпринять ничего; таким образом, Владимир ослабил  ва-
рягов, разделивши их. Варяги просили Владимира: "Покажи нам путь в  Гре-
цию". Это могло значить, что варяги просили у князя  пропускных  листов,
без которых греческое правительство не принимало варягов, по  договорам.
Владимир точно отправил посольство к императору  насчет  варягов;  послы
должны были сказать ему: "Идут к тебе варяги, не держи их в  городе;  не
то натворят они тебе беды, как и здесь; расточи их в разные  стороны,  а
сюда не пускай ни одного". Выражение:  наделают  они  тебе  бед,  как  и
здесь, - показывает, что варяги буйствовали в Киеве.
   Касательно внешних отношений при Ярополке есть известие о победе это-
го князя над печенегами, о вступлении печенежского князя Илдея в  службу
к Ярополку, который дал ему города и волости, о заключении мира с грека-
ми на условиях отцовских и дедовских, о приходе послов папских.

   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
   ВЛАДИМИР СВЯТОЙ. ЯРОСЛАВ I

   Несостоятельность язычества. - Известие о принятии христианства  Вла-
димиром.  -  Распространение  христианства  на  Руси  при  Владимире.  -
Средства к утверждению христианства. - Влияние духовенства. - Войны Вла-
димира. - Первое столкновение с западными славянами. - Борьба с  печене-
гами. - Смерть Владимира, его характер. - Усобица между сыновьями Влади-
мира. - Утверждение Ярослава  в  Киеве.  -  Отношения  к  Скандинавии  и
Польше. - Последняя греческая война. - Борьба с печенегами. - Внутренняя
деятельность Ярослава. (980 - 1054)

   Мы видели, что торжество Владимира над Ярополком сопровождалось  тор-
жеством язычества над христианством, но это торжество не могло быть про-
должительно: русское язычество было так бедно,  так  бесцветно,  что  не
могло с успехом вести спора ни с  одною  из  религий,  имевших  место  в
юго-восточных областях тогдашней Европы, тем более с христианством; рев-
ность Владимира и Добрыни в начале их власти, устроение изукрашенных ку-
миров, частые жертвы проистекали из желания поднять сколько-нибудь  язы-
чество, дать ему средства, хотя что-нибудь противопоставить другим рели-
гиям, подавляющим его своим величием; но эти самые  попытки,  эта  самая
ревность и вела прямо к падению язычества, потому что всего лучше  пока-
зывала его несостоятельность. У нас на Руси, в Киеве,  произошло  то  же
самое, что в более обширных размерах произошло  в  Империи  при  Юлиане:
ревность этого императора к язычеству всего более способствовала к окон-
чательному падению последнего, потому что  Юлиан  истощил  все  средства
язычества, извлек из него все, что  оно  могло  дать  для  умственной  и
нравственной жизни человека, и тем всего резче выказалась его  несостоя-
тельность, его бедность пред христианством. Так обыкновенно бывает  и  в
жизни отдельных людей, и в жизни целых обществ, вот  почему  и  неудиви-
тельно видеть, как иногда самые страстные ревнители  вдруг,  неожиданно,
покидают предмет своего поклонения и переходят  на  враждебную  сторону,
которую защищают с удвоенною ревностию; это  происходит  именно  оттого,
что в их сознании истощились все средства прежнего предмета поклонения.
   Под 983 годом, в начале княжения Владимира, летописец помещает  расс-
каз о следующем событии: Владимир после похода на ятвягов возвратился  в
Киев и приносил жертву кумирам вместе с своими людьми;  старцы  и  бояре
сказали: "Кинем жребий на отроков и девиц; на кого падет, того  принесем
в жертву богам". В это время жил в Киеве один варяг, который  пришел  из
Греции и держал христианскую веру; был у него сын,  прекрасный  лицом  и
душою; на этого-то молодого варяга и пал жребий. Посланные от народа (об
участии князя не говорится ни слова) пришли к старому варягу  и  сказали
ему: "Пал жребий на твоего сына, богам угодно взять его себе, и мы хотим
принести его им в жертву". Варяг отвечал: "У вас не боги, а дерево; нын-
че есть, а завтра сгниет, ни едят, ни пьют, ни говорят, но сделаны рука-
ми человеческими из дерева; а бог один, которому служат греки и кланяют-
ся, который сотворил небо и землю, звезды и луну, и солнце, и  человека,
дал ему жить на земле; а эти боги что сделали? сами деланные; не дам сы-
на своего бесам!" Посланные рассказали эти речи народу; толпа взяла ору-
жие, пошла к варягову дому и разломала забор вокруг него; варяг стоял на
сенях с сыном. Народ кричал ему: "Дай сына своего  богам".  Он  отвечал:
"Если они боги, то пусть пошлют какого-нибудь одного  бога  взять  моего
сына, а вы о чем хлопочете?" Яростный клик был  ответом  толпы,  которая
бросилась к варягам, подсекла под ними сени и убила их. Несмотря  на  то
что смелый варяг пал жертвою торжествующего, по-видимому, язычества, со-
бытие это не могло не произвести сильного впечатления: язычеству,  куми-
рам сделан был торжественный вызов, над  ними  торжественно  наругались;
проповедь была произнесена громко; народ в пылу ярости убил  проповедни-
ка, но ярость прошла, а страшные слова остались: ваши боги - дерево; бог
- один, которому кланяются греки, который сотворил все, -  и  безответны
стояли кумиры Владимира перед этими словами, и что могла  в  самом  деле
славянская религия сказать в свою пользу, что могла отвечать на  высокие
запросы, заданные ей проповедниками других религий? Самые важные из  них
были вопросы о начале мира и будущей жизни. Что вопрос о  будущей  жизни
действовал могущественно и на языческих славян, как на  других  народов,
видно из предания о том, как царь болгарский  обратился  в  христианство
вследствие впечатления, произведенного на него картиною страшного  суда.
По русскому преданию, то же самое средство употребил и у  нас  греческий
проповедник и произвел также сильное  впечатление  на  Владимира;  после
разговора с ним Владимир, по преданию, созывает бояр и городских старцев
и говорит им, что приходили проповедники от разных народов, каждый  хва-
лил свою веру; напоследок пришли и греки, хулят все другие законы,  хва-
лят свой, много говорят о начале мира, о бытии его, говорят хитро,  любо
их слушать, и о другом свете говорят: если кто в их  веру  вступит,  то,
умерши, воскреснет и не умрет после вовеки, если же в другой закон всту-
пит, то на том свете будет в  огне  гореть.  Магометанские  проповедники
также говорили о будущей жизни, но самое  чувственное  представление  ее
уже подрывало доверенность: в душе самого простого человека есть  созна-
ние, что тот свет не может быть похож на этот, причем раздражала  исклю-
чительность известных сторон чувственности,  противоречие,  по  которому
одно наслаждение допускалось неограниченно, другие  совершенно  запреща-
лись. Владимиру, по преданию, нравился чувственный рай магометов, но  он
никак не соглашался допустить обрезание, отказаться от свиного мяса и от
вина: "Руси есть веселье пить, говорил он, не можем быть без того".  Что
вопрос о начале мира и будущей жизни сильно занимал все языческие народы
севера и могущественно содействовал распространению между  ними  христи-
анства, могшего дать им удовлетворительное решение на него, это видно из
предания о принятии христианства в Британии: к одному из королей  англо-
саксонских явился проповедник христианства; король позвал дружину на со-
вет, и один из вождей сказал при  этом  следующие  замечательные  слова:
"Быть может, ты припомнишь, князь, что случается иногда в зимнее  время,
когда ты сидишь за столом с дружиною, огонь пылает, в комнате  тепло,  а
на дворе и дождь, и снег, и ветер. И вот иногда в это время быстро  про-
несется через комнату маленькая птичка, влетит в одну дверь,  вылетит  в
другую; мгновение этого перелета для нее приятно, она не чувствует более
ни дождя, ни бури; но это мгновение кратко, вот птица уже и вылетела  из
комнаты, и опять прежнее ненастье бьет несчастную. Такова и жизнь  людс-
кая на земле и ее мгновенное течение,  если  сравнить  его  с  продолжи-
тельностию времени, которое предшествует и последует, Это время и  мрач-
но, и беспокойно для нас; оно мучит нас невозможностию познать его;  так
если новое учение может дать нам какое-нибудь верное  известие  об  этом
предмете, то стоит принять его". Отсюда понятно для нас значение  преда-
ния о проповедниках разных вер, приходивших к Владимиру, верность  этого
предания времени и обществу. Видно, что все было приготовлено для  пере-
ворота в нравственной жизни новорожденного русского общества на юге, что
религия, удовлетворявшая рассеянным, особо живущим  племенам,  не  могла
более удовлетворять киевлянам, познакомившимся с другими религиями;  они
употребили все средства для поднятия своей старой веры в уровень с  дру-
гими, и все средства оказались тщетными, чужие веры и особенно одна  тя-
готили явно своим превосходством; это обстоятельство и необходимость за-
щищать старую веру, естественно, должны были вести к раздражению,  кото-
рое в свою очередь влекло к насильственным поступкам, но и это не помог-
ло. При старой вере нельзя было оставаться, нужно было решиться на выбор
другой. Последнее обстоятельство, т. е.  выбор  веры,  есть  особенность
русской истории: ни одному другому европейскому народу не предстояло не-
обходимости выбора между религиями; но не так было на востоке Европы, на
границах ее с Азиею, где сталкивались не только различные народы,  но  и
различные религии, а именно: магометанская,  иудейская  и  христианская;
Козарское царство, основанное на границах Европы с  Азиею,  представляет
нам это смешение разных народов и религий; козарским каганам, по  преда-
нию, также предстоял выбор между тремя религиями, они выбрали иудейскую;
для азиатцев был доступнее деизм последней. Но Козарское царство пало, и
вот на границах также Европы с Азиею, но уже на другой стороне, ближе  к
Европе, образовалось другое владение, русское, с европейским народонасе-
лением; кагану русскому и его народу предстоял также выбор  между  тремя
религиями, и опять повторилось предание о проповедниках различных вер  и
о выборе лучшей; на этот раз лучшею оказалась не иудейская:  европейский
смысл избрал христианство. Предание очень верно выставило также  причину
отвержения иудеев Владимиром: когда он спросил у них, где ваша земля,  и
они сказали, что бог в гневе расточил их по странам чужим,  то  Владимир
отвечал: "Как вы учите других, будучи сами отвергнуты богом  и  расточе-
ны?" Вспомним, как у средневековых европейских  народов  было  вкоренено
понятие, что политическое бедствие народа есть наказание божие за грехи,
вследствие чего питалось отвращение к бедствующему народу.
   Магометанство, кроме видимой бедности своего содержания, не могло со-
перничать с христианством по самой отдаленности своей. Христианство было
уже давно знакомо в Киеве вследствие частых сношений с Константинополем,
который поражал руссов величием религии и гражданственности. Бывальцы  в
Константинополе после тамошних чудес с презрением должны  были  смотреть
на бедное русское язычество и превозносить веру греческую. Речи их имели
большую силу, потому что это были обыкновенно многоопытные  странствова-
тели, бывшие во многих различных странах, и на востоке, и на западе, ви-
девшие много разных вер и обычаев, и, разумеется, им нигде не могло  так
нравиться, как в Константинополе; Владимиру не нужно было посылать  бояр
изведывать веры разных народов: не один варяг  мог  удостоверить  его  о
преимуществах веры греческой перед всеми  другими.  Митрополит  Иларион,
которого свидетельство, как почти современное, не подлежит никакому сом-
нению, Иларион ни слова не говорит о посольствах для  изведывания  верно
говорит, согласнее с делом, что Владимир постоянно  слышал  о  Греческой
земле, сильной верою, о величии тамошнего богослужения; бывальцы в Конс-
тантинополе и других разноверных странах могли именно говорить то,  что,
по преданию, у летописца говорят бояре, которых Владимир посылал для из-
ведывания вер: "Мы не можем забыть той красоты, которую видели  в  Конс-
тантинополе; всякий человек, как отведает раз  сладкого,  уже  не  будет
после принимать горького; так и мы здесь в Киеве больше  не  останемся".
Эти слова находили подтверждение и между городскими  старцами,  и  между
теми из бояр Владимира, которые не бывали в Константинополе - у них было
свое туземное доказательство в пользу христианства: "Если бы  дурен  был
закон греческий, - говорили они, - то бабка твоя  Ольга  не  приняла  бы
его; а она была мудрее всех людей".  Заметим  еще  одно  обстоятельство:
Владимир был взят из Киева малолетним и воспитан в Новгороде, на севере,
где было сильно язычество, а христианство едва ли знакомо; он  привел  в
Киев с севера тамошнее народонаселение - варягов,  славян  новгородских,
чудь, кривичей, всеревностнейших язычников, которые своим прибытием лег-
ко дали перевес киевским язычникам над христианами, что и было  причиною
явлений, имевших место в начале княжения Владимирова; но потом  время  и
место взяли свое: ближайшее знакомство с христианством, с Грециею, прип-
лыв бывальцев в Константинополе должны были ослабить языческую  ревность
и склонить дело в пользу христианства. Таким образом, все было готово  к
принятию новой веры, ждали только удобного случая: "Подожду  еще  немно-
го", - говорил Владимир, по свидетельству начального летописца  киевско-
го. Удобный случай представился в войне с греками; предание тесно соеди-
няет поход на греков с принятием христианства, хочет выставить, что пер-
вый был предпринят для второго. Владимир спросил у  бояр:  "Где  принять
нам крещение?" Те отвечали: "Где тебе любо". И по прошествии года Влади-
мир выступил с войском на Корсунь. Корсунцы затворились в городе и креп-
ко отбивались, несмотря на изнеможение; Владимир объявил  им,  что  если
они не сдадутся, то он будет три года стоять под городом. Когда эта  уг-
роза не подействовала, Владимир велел делать вал около города, но корсу-
няне подкопали городскую стену и уносили присыпаемую  русскими  землю  к
себе в город; русские сыпали еще больше, и  Владимир  все  стоял.  Тогда
один корсунянин именем Анастас пустил в русский стан ко Владимиру  стре-
лу, на которой было написано: "За тобою, с восточной стороны, лежат  ко-
лодцы, от них вода идет по трубе в город, перекопай и перейми ее".  Вла-
димир, услыхав об этом, взглянул на небо и сказал: "Если это сбудется, я
крещусь". Известие верно ходу событий: это не первый пример,  что  князь
языческого народа принимает христианство  при  условии  победы,  которую
должен получить с помощию нового божества. Владимир тотчас велел  копать
против труб, вода была перенята; херсонцы изнемогли от жажды и  сдались.
Владимир вошел в город с дружиною и послал сказать греческим императорам
Василию и Константину: "Я взял ваш славный город; слышу, что у вас сест-
ра в девицах; если не отдадите ее за меня, то и с вашим городом будет то
же, что с Корсунем". Испуганные и огорченные таким требованием,  импера-
торы  велели  отвечать  Владимиру:  "Не  следует   христианам   отдавать
родственниц своих за язычников; но если крестишься, то и сестру нашу по-
лучишь, и вместе царство небесное, и с нами будешь единоверник; если  же
не хочешь креститься, то не можем выдать сестры своей за тебя". Владимир
отвечал на это царским посланным: "Скажите царям, что я крещусь;  и  уже
прежде испытал ваш закон, люба мне ваша вера и служенье, о  которых  мне
рассказывали посланные нами мужи". Цари обрадовались этим словам, умоли-
ли сестру свою Анну выйти за Владимира и послали сказать ему: "Крестись,
и тогда пошлем к тебе сестру". Но Владимир  велел  отвечать:  "Пусть  те
священники, которые придут с сестрою вашею, крестят меня". Цари послуша-
лись и послали сестру свою вместе с некоторыми сановниками и пресвитера-
ми; Анне очень не хотелось идти: "Иду точно в полон, говорила она, лучше
бы мне здесь умереть"; братья утешали ее: "А что если бог обратит  тобою
Русскую землю в покаяние, а Греческую землю избавит от лютой  рати;  ви-
дишь, сколько зла наделала Русь грекам? И теперь, если не пойдешь, будет
то же". И едва уговорили ее идти. Анна села в корабль, простилась с род-
нею и поплыла с горем в Корсунь, где была торжественно встречена жителя-
ми. В это время, продолжает предание, Владимир разболелся глазами, ниче-
го не мог видеть и сильно тужил; тогда царевна велела сказать ему: "Если
хочешь исцелиться от болезни, то крестись поскорей;  если  же  не  крес-
тишься, то и не вылечишься". Владимир сказал на это: "Если в самом  деле
так случится, то поистине велик будет бог христианский", и объявил,  что
готов к крещению. Епископ корсунский с царевниными  священниками,  огла-
сив, крестили Владимира, и когда возложили на него  руки,  то  он  вдруг
прозрел; удивясь такому внезапному исцелению, Владимир  сказал:  "Теперь
только я узнал истинного бога!" Видя это, и из дружины его многие  крес-
тились. После крещения совершен был брак Владимира с Анною. Все это пре-
дание очень верно обстоятельствам в своих подробностях и потому не может
быть отвергнуто. Прежняя вера была во Владимире  поколеблена,  он  видел
превосходство христианства, видел необходимость  принять  его,  хотя  по
очень естественному чувству медлил, ждал случая, ждал знамения;  он  мог
отправиться и в корсунский поход с намерением креститься в случае  удачи
предприятия, мог повторить обещание, когда Анастас открыл ему средство к
успеху, и потом опять медлил, пока увещания царевны Анны не убедили  его
окончательно.
   Владимир вышел из Корсуня с царицею, взял с собою Анастаса, священни-
ков корсунских, мощи св. Климента и Фива, сосуды церковные, иконы,  взял
два медных истукана и четыре медных коня; Корсунь отдал грекам  назад  в
вено за жену свою, по выражению летописца.  По  некоторым  известиям,  в
Корсунь же явился ко Владимиру и митрополит Михаил,  назначенный  управ-
лять новою русскою церковию, -  известие  очень  вероятное,  потому  что
константинопольская церковь не могла медлить присылкою этого лица, столь
необходимого для утверждения нового порядка вещей на севере. По  возвра-
щении в Киев Владимир прежде всего крестил сыновей своих и  людей  близ-
ких. Вслед за тем велел ниспровергнуть идолов. Этим должно было  присту-
пить к обращению народа,  ниспровержением  прежних  предметов  почитания
нужно  было  показать  их  ничтожество;  это  средство  считалось  самым
действительным почти у всех проповедников и действительно было  таковым;
кроме того, ревность новообращенного не могла позволить Владимиру  удер-
жать хотя на некоторое время идолов, стоявших на самых видных местах го-
рода и которым, вероятно, не переставали приносить жертвы; притом,  если
не все, то большая часть истуканов напоминали Владимиру его  собственный
грех, потому что он сам их поставил.  Из  ниспровергнутых  идолов  одних
рассекли на части, других сожгли, а главного, Перуна, привязали лошади к
хвосту и потащили с горы, причем двенадцать человек били истукана палка-
ми: это было сделано, прибавляет  летописец,  не  потому,  чтобы  дерево
чувствовало, но на поругание бесу, который этим идолом  прельщал  людей:
так пусть же от людей примет и возмездие. Когда волокли идола  в  Днепр,
то народ плакал; а когда Перун поплыл по реке, то приставлены были люди,
которые должны были отталкивать его от берега, до тех пор  пока  пройдет
пороги. Затем приступлено было к обращению киевского народа;  митрополит
и священники ходили по городу с проповедию; по некоторым, очень  вероят-
ным известиям, и сам князь участвовал в этом  деле.  Многие  с  радостию
крестились; но больше оставалось таких, которые не соглашались  на  это;
между ними были двоякого рода люди: одни  не  хотели  креститься  не  по
Сильной привязанности к древней религии, но по новости и важности  дела,
колебались точно так же, как, по преданию, колебался прежде и сам Влади-
мир; другие же не хотели креститься по упорной  привязанности  к  старой
вере; они даже не хотели и слушать о проповеди. Видя это, князь  употре-
бил средство посильнее: он послал повестить по  всему  городу,  чтоб  на
другой день все некрещеные шли к реке, кто же не явится, будет противни-
ком князю. Услыхав этот приказ, многие пошли охотою, именно те,  которые
прежде медлили по нерешительности, колебались, ждали только  чего-нибудь
решительного, чтобы креститься; не понимая еще сами превосходства  новой
веры пред старою, они, естественно, должны были основывать превосходство
первой на том, что она принята высшими: "Если бы новая вера не была  хо-
роша, то князь и бояре не приняли бы ее", - говорили они. Некоторые  шли
к реке по принуждению, некоторые же ожесточенные приверженцы старой  ве-
ры, слыша строгий приказ Владимира, бежали в степи  и  леса.  На  другой
день после объявления княжеского приказа, Владимир вышел с  священниками
царицыными и корсунскими на Днепр, куда сошлось  множество  народа;  все
вошли в воду и стояли одни по шею, другие по  грудь;  несовершеннолетние
стояли у берега, возрастные держали на руках младенцев, а  крещеные  уже
бродили по реке, вероятно, уча некрещеных, как вести себя во  время  со-
вершения таинства, а также и занимая место их восприемников,  священники
на берегу читали молитвы.
   Непосредственным следствием принятия христианства Владимиром и  расп-
ространения его в Русской земле было,  разумеется,  построение  церквей:
Владимир тотчас после крещения велит строить церкви и ставить их по  тем
местам, где прежде стояли кумиры: так, поставлена была церковь св. Васи-
лия на холме, где стоял кумир Перуна и прочих богов Владимир велел  ста-
вить церкви и определять к ним священников также и по другим  городам  и
приводить людей к крещению по всем городам и селам. Здесь  останавливают
нас два вопроса - по каким городам и областям и в какой мере было  расп-
ространено христианство при Владимире, и  потом  -  откуда  явились  при
церквах священнослужители? Есть известия, что митрополит  с  епископами,
присланными из Царьграда, с Добрынею, дядею Владимировым, и с  Анастасом
ходили на север и крестили народ; естественно, что они  шли  сначала  по
великому водному пути, вверх по Днепру, волоком и Ловатью, до  северного
конца этого пути - Новгорода Великого. Здесь были крещены  многие  люди,
построена церковь для новых христиан; но с первого раза христианство бы-
ло распространено далеко не между всеми жителями; из Новгорода, по  всем
вероятностям, путем водным, шекснинским, проповедники отправились к вос-
току, до Ростова. Этим кончилась деятельность первого митрополита Михаи-
ла в 990 году; в 991 он умер; легко представить, как смерть  его  должна
была опечалить Владимира в его новом положении; князя едва могли утешить
другие епископы и бояре; скоро, впрочем, был призван из Царя-града новый
митрополит - Леон; с помощию поставленного им в Новгород епископа Иоаки-
ма Корсунянина язычество здесь сокрушено  окончательно.  Вот  любопытное
известие об этом из так называемой Иоакимовой летописи: "Когда в  Новго-
роде узнали, что Добрыня идет крестить, то собрали вече и поклялись  все
не пускать его в город, не давать идолов  на  ниспровержение;  и  точно,
когда Добрыня пришел, то новгородцы разметали большой мост и вышли  про-
тив него с оружием; Добрыня стал было уговаривать их ласковыми  словами,
но они и слышать не хотели, вывезли две камнестрельные машины (пороки) и
поставили их на мосту; особенно уговаривал их не покоряться главный меж-
ду жрецами, т. е. волхвами их, какой-то Богомил, прозванный за красноре-
чие Соловьем. Епископ Иоаким с священниками стояли на торговой  стороне;
они ходили по торгам, улицам, учили людей, сколько могли, и  в  два  дня
успели окрестить несколько сот. Между тем на другой стороне новгородский
тысяцкий Угоняй, ездя всюду, кричал: "Лучше нам помереть, чем дать богов
наших на поругание"; народ на той стороне Волхова  рассвирепел,  разорил
дом Добрыни, разграбил имение, убил жену и еще некоторых из родни. Тогда
тысяцкий Владимиров, Путята, приготовив  лодки  и  выбрав  из  ростовцев
пятьсот человек, ночью перевезся выше крепости на ту сторону реки и  во-
шел в город беспрепятственно, ибо все думали, что это свои ратники.  Пу-
тята дошел до двора Угоняева, схватил его и других лучших людей и  отос-
лал их к Добрыне за реку. Когда весть об этом разнеслась, то народ  соб-
рался до 5000, обступили Путяту и начали с ним злую  сечу,  а  некоторые
пошли, разметали церковь Преображения господня  и  начали  грабить  домы
христиан. На рассвете приспел Добрыня со всеми своими людьми и велел за-
жечь некоторые дома на берегу; новгородцы  испугались,  побежали  тушить
пожар, и сеча перестала, Тогда самые знатные люди пришли к Добрыне  про-
сить мира. Добрыня собрал войско, запретил грабеж; но тотчас велел  сок-
рушить идолов, деревянных сжечь, а каменных, изломав. побросать в  реку.
Мужчины и женщины, видя это, с воплем и слезами просили за них,  как  за
своих богов. Добрыня с насмешкою отвечал им: "Нечего вам жалеть  о  тех,
которые себя оборонить не могут; какой пользы вам от них ждать?". и пос-
лал всюду с объявлением, чтоб шли креститься. Посадник Воробей, сын Сто-
янов, воспитанный при Владимире, человек красноречивый, пошел на торг  и
сильнее всех уговаривал народ; многие пошли к реке сами собою, а кто  не
хотел, тех воины тащили, и крестились: мужчины выше моста, а женщины ни-
же. Тогда многие язычники, чтоб отбыть от крещения, объявляли, что  кре-
щены; для этого Иоаким велел всем крещенным надеть на шею кресты, а  кто
не будет иметь на себе креста, тому не верить, что крещен,  и  крестить.
Разметанную церковь Преображения построили снова. Окончив это дело,  Пу-
тята пошел в Киев; вот почему есть бранная  для  новгородцев  пословица.
"Путята крестил мечом, а Добрыня - огнем".
   Таким образом, христианство при Владимире, как видно, было  распрост-
ранено преимущественно по узкой полосе, прилегавшей к  великому  водному
пути из Новгорода в Киев; к востоку же от Днепра, по Оке и верхней  Вол-
ге, даже в самом Ростове, несмотря на то что проповедь доходила до  этих
мест, христианство распространялось очень слабо; мы увидим впоследствии,
что иноки Печерского монастыря будут проповедниками христианства у вяти-
чей и мери и будут мучениками там; летописец прямо говорит,  что  в  его
время вятичи сохраняли еще языческие обычаи, наконец, Илариои, современ-
ник сына Владимирова, называет русских христиан малым стадом  Христовым.
Самому князю принадлежит распространение христианства на запад от  Днеп-
ра, в странах, которые он должен был  посещать  по  отношениям  своим  к
Польше; есть известие, что в 992 году он ходил с епископами  на  юго-за-
пад, учил, крестил людей и в земле Червенской построил в свое имя  город
Владимир и деревянную церковь Богородицы.
   Мы видели, по каким областям и городам  было  распространено  христи-
анство при Владимире; теперь обратимся к другому вопросу: откуда  перво-
начальная русская церковь получила себе священнослужителей? Митрополит и
епископы были присланы из Царя-града; в Киеве, если прежде были христиа-
не, была церковь, то были, разумеется, и священники; Владимир привел  из
Корсуня тамошних священников и священников, приехавших с царевною Анною.
Но все этого числа было недостаточно для крещения и научения людей в Ки-
еве и других местах, и вот есть известие, совершенно согласное с обстоя-
тельствами, что присланы были священники из Болгарии, которые были  спо-
собны учить народ на понятном для него языке; есть даже известие, что  и
первые епископы и даже митрополит Михаил был из болгар. Но сколько бы ни
пришло священников греческих и болгарских, все их было мало для  настоя-
щей потребности; нужно было умножить число  своих  русских  священников,
что не могло произойти иначе, как чрез распространение книжного  учения.
Такое распространение было  предпринято  немедленно  после  всенародного
крещения в Киеве, ибо в  нем  митрополит  и  князь  видели  единственное
средство утвердить веру. Отцы и матери били  мало  утверждены,  оставить
детей при них - значило мало подвинуть христианство, ибо они  воспитыва-
лись бы более в языческих понятиях и обычаях; чтоб сделать  их  твердыми
христианами, необходимо было их на время оторвать от  отцов  плотских  и
отдать духовным; притом, как выше замечено, только одним этим  средством
можно было приобресть и священников из русских. Летописец  говорит,  что
Владимир велел отбирать детей у лучших граждан и отдавать их  в  книжное
ученье; матери плакали по них, как по мертвых, прибавляет летописец, по-
тому что еще не утвердились верою. Детей роздали учиться  по  церквам  к
священникам и причту. В непосредственном отношении  к  принятию  христи-
анства находится также следующее известие, сообщаемое летописью: в  кня-
жение Владимира умножились разбои, и вот епископы сказали великому  кня-
зю: "Разбойники размножились, зачем не казнишь  их?"  Владимир  отвечал:
"Боюсь греха". Епископы возразили на это: "Ты поставлен от бога на казнь
злым, а добрым на милование; тебе должно казнить разбойника, только  ра-
зобрав дело". Владимир послушался, отверг виры и начал казнить разбойни-
ков; но потом те же  епископы  вместе  с  старцами  сказали  ему:  "Рать
сильная теперь; если придется вира, то пусть пойдет на оружие и  на  ко-
ней". Владимир отвечал: "Пусть будет так"; и стал он жить опять по  уст-
роению отцовскому и дедовскому. Это известие показывает нам влияние  ду-
ховенства прямо уже на строй общественный: не в церковных  делах,  не  о
средствах распространения христианства советуется Владимир с епископами,
но о том, как наказывать преступников; вместе с старцами епископы  пред-
лагают князю о том, куда употреблять виры, заботятся о внешней  безопас-
ности, и князь соглашается с ними.
   Теперь обратимся ко внешней деятельности Владимира.  К  его  княжению
относится окончательное подчинение русскому князю племен, живших на вос-
ток от великого водного пути. Олег наложил дань на радимичей,  Святослав
- на вятичей, но или не все отрасли этих племен пришли в зависимость  от
русского князя, или, что всего вероятнее, эти более отдаленные от Днепра
племена воспользовались уходом Святослава в  Болгарию,  малолетством,  а
потом междоусобием сыновей его и перестали платить дань в Киев.  Как  бы
то ни было, под 981 годом встречаем у летописца известие о походе на вя-
тичей, которые были побеждены и обложены такою же  данью,  какую  прежде
платили Святославу, - ясное указаяие, что после Святослава они перестали
платить дань. На следующий год вятичи снова заратились и снова были  по-
беждены. Та же участь постигла и радимичей в 986 году:  летописец  гово-
рит, что в этом году Владимир пошел на радимичей, а перед  собой  послал
воеводу прозванием Волчий Хвост; этот воевода встретил радимичей на реке
Пищане и победил их; отчего, прибавляет летописец, русь смеется над  ра-
димичами, говоря: "Пищанцы волчья хвоста бегают". Кроме означенных похо-
дов на ближайшие славянские племена, упоминаются еще войны с чужими  на-
родами: с ятвягами в 953 году; летописец говорит, что Владимир ходил  на
ятвягов, победил и взял землю их; но последние слова вовсе  не  означают
покорения страны: ятвягов трудно было покорить за один  раз,  и  потомки
Владимира должны были вести постоянную, упорную, многовековую  борьбу  с
этими дикарями. В скандинавских сагах встречаем известие,  что  один  из
норманских выходцев, находившийся в дружине Владимира, приходил от имени
этого князя собирать дань с жителей Эстонии; несмотря  на  то  что  сага
смешивает лица и годы, известие об эстонской дани, как нисколько не про-
тиворечащее обстоятельствам, может быть принято; но нельзя решить, когда
русские из Новгорода впервые наложили эту дань, при Владимире ли, т.  е.
при Добрыне, или прежде. Встречаем в летописях известия о войнах  Влади-
мира с болгарами, с какими - дунайскими или волжскими -  на  это  разные
списки летописей дают разноречивые ответы; вероятно, были походы и к тем
и к другим и после перемешаны по одинаковости народного имени.  Под  987
годом находим известие о первом походе Владимира на болгар; в древнейших
списках летописи не упомянуто, на каких именно, в других прибавлено, что
на низовых, или волжских, в своде же Татищева говорится  о  дунайских  и
сербах. Как бы то ни было, для нас важны подробности  предания  об  этом
походе, занесенные в летопись. Владимир пошел на болгар  с  дядею  своим
Добрынею в лодках, а торки шли на конях берегом;  из  этого  видно,  что
русь предпочитала лодки коням и что конницу в княжеском войске составля-
ли пограничные степные народцы, о которых теперь в первый раз  встречаем
известие и которые потом постоянно являются в зависимости или  полузави-
симости от русских князей. Болгары были побеждены, но Добрыня,  осмотрев
пленников, сказал Владимиру: "Такие не будут нам давать дани: они все  в
сапогах; пойдем искать лапотников". В  этих  словах  предания  выразился
столетний опыт. Русские князья успели наложить дань, привести в  зависи-
мость только те племена славянские и финские, которые  жили  в  простоте
первоначального быта, разрозненные, бедные, что выражается названием ла-
потников; из народов же более образованных, составлявших  более  крепкие
общественные тела, богатых промышленностию, не удалось покорить ни одно-
го: в свежей памяти был неудачный поход Святослава в Болгарию. В  преда-
нии видим опять важное значение Добрыни, который дает совет о  прекраще-
нии войны, и Владимир слушается; оба народа дали клятву:  "Тогда  только
мы нарушим мир, когда камень начнет плавать, а хмель тонуть". Под 994  и
997 годами упоминаются удачные походы на болгар: в первый раз не сказано
на каких, во второй означены именно волжские. Мы не будем отвергать  из-
вестий о новом походе на болгар дунайских, если примем в соображение из-
вестия византийцев о  помощи  против  болгар,  которую  оказал  Владимир
родственному двору константинопольскому. Важно также известие о торговом
договоре с болгарами волжскими в 1006 году. Владимир по их просьбе  поз-
волил им торговать по Оке и Волге, дав им для этого печати, русские куп-
цы с печатями от посадников своих также могли свободно ездить в болгарс-
кие города; но болгарским купцам позволено было торговать только с  куп-
цами по городам, а не ездить по селам и не торговать с тиунами, вирника-
ми, огнищанами и смердами.
   Ко временам Владимировым относится первое столкновение Руси с  запад-
ными славянскими государствами. Мы оставили последние в половине IX  ве-
ка, когда моравские князья обнаружили попытку основать у  себя  народную
церковь и когда история Польши начала  проясняться  с  появлением  новой
княжеской династии Пястов. Между тем борьба моравов с немцами  продолжа-
лась еще с большим ожесточением; чехи и  сербы  принимали  в  ней  также
участие; моравы вели войну по старому  славянскому  обычаю:  они  давали
врагу свободно опустошать открытые места, и враг, опустошив землю  и  не
покорив народа, должен был возвращаться без всякого успеха и  гибнуть  с
голоду на дороге. Но Ростислав, непобежденный немцами, был схвачен и вы-
дан Карломану, сыну и наследнику Людовика немецкого,  племянником  своим
Святополком, который, чтоб иметь себе опору и обеспечение, поддался  не-
мецкому королю; Ростиславу выкололи глаза и заперли в один немецкий  мо-
настырь. Гибель Ростислава, однако, ненадолго переменила ход дел: Свято-
полк наследовал его стремления, и борьба возобновилась  с  новою  силою,
причем Святополк начал уже наступательные движения на немецкие  области.
При Святополке яснеет и история чехов, потому что  в  это  время  принял
христианство князь чешский Буривой от св. Мефодия. Не Моравии, однако, и
не западным славянам вообще суждено было основать славянскую  империю  с
независимою славянскою церковию. В последнее десятилетие IX века на гра-
ницах славянского мира явились венгры. Политика дворов  византийского  и
немецкого с самого начала обратила этот народ в  оружие  против  славян:
греки обратили их против болгар, немцы - против Моравской  державы.  Ар-
нульф Каринтийский, побочный сын Карломана, соединившись с венграми, по-
шел на Святополка; моравы, по обычаю, засели в укреплениях и  дали  пле-
нить землю свою врагам, которые и должны были только  этим  удовольство-
ваться. Но в 894 году умер Святополк, и с ним рушилось могущество первой
славянской державы. В то время, когда западным славянам нужно было  сос-
редоточить все свои силы для отпора двум могущественным врагам,  моравс-
кие владения разделились на три части между тремя сыновьями  Святополка.
Братская вражда погубила дело Моймира, Ростислава и Святополка;  сыновья
чешского Буривоя отделились от Моравии и поддались Арнульфу немецкому, и
с 906 года прекращаются все известия о  Моравии:  страна  стала  добычею
венгров; подробностей о падении первого славянского государства нет ниг-
де. Разрушение Моравской державы и основание Венгерского  государства  в
Паннонии имели важные следствия для славянского мира. Славяне южные были
отделены от северных, уничтожено было центральное владение, которое  на-
чало соединять их, где произошло столкновение, загорелась сильная борьба
между Востоком и Западом, между германским и славянским племенем, где  с
помощью Византии основалась славянская церковь; теперь Моравия  пала,  и
связь славян с Югом, с Грециею, рушилась: венгры стали между ними,  сла-
вянская церковь не могла утвердиться еще, как была постигнута бурею, от-
торгнута от Византии, которая одна могла дать питание и укрепление  мла-
денчествующей церкви. Таким образом, с уничтожением самой крепкой  связи
с востоком, самой крепкой основы  народной  самостоятельности,  западные
славяне должны были по необходимости примкнуть к западу и в церковном  и
в политическом отношении. Но мало того, что мадьярским нашествием  прек-
ращалась связь западных славян с Византиею, прекращалась также и  непос-
редственная связь их с Римом, и они должны были принимать христианство и
просвещение из рук немцев, которые оставались для них теперь  единствен-
ными посредниками; этим объясняется естественная связь западных славян с
Немецкою империею, невозможность выпутаться  из  этой  связи  для  госу-
дарственной и народной независимости. Христианское стало  синонимом  не-
мецкому, славянское - языческому, варварскому; отсюда  то  явление,  что
ревностные христиане между западными славянами являются вместе  ревност-
ными гонителями своего, славянского, и тянут народ свой к западному,  т.
е. немецкому; отсюда же обратное явление, что защитники своего  являются
свирепыми врагами христианства, которое  приносило  с  собою  подчинение
немцам; отсюда несчастная борьба полабских славян  против  христианства,
т. е. против немцев, в которых они не могли получить помощи  от  христи-
анских единоплеменников своих, и должны были пасть.
   После падения Моравской державы на первом плане  в  истории  западных
славян являются чехи. Чехи были обязаны мирным распространением  христи-
анства у себя тому, что князь их Буривой принял евангелие  чрез  моравов
от св. Мефодия, чрез своих славянских проповедников. Славянская церковь,
следовательно, началась было и у чехов, но после падения Моравии не мог-
ла долее держаться. Чехи не могли высвободиться  из-под  государственной
зависимости от Немецкой империи: внук Буривоя,  св.  Вячеслав,  обязался
платить Генриху Птицелову ежегодно 500 гривен серебра и 120  волов;  не-
возможность поддержать христианство без помощи немецкого  духовенства  и
невозможность успешной борьбы с мадьярами без помощи немецкого императо-
ра делали зависимость чехов от Империи необходимою.  Вячеслав  погиб  от
брата своего Болеслава I, который сначала думал было о возможности возв-
ратить независимость чехам от Империи, но после многолетней борьбы с им-
ператором Оттоном I увидал необходимость подчиниться ему.  Между  тем  в
начале второй половины Х века венгры, потерпевшие сильное  поражение  от
Оттона при Лехе и добитые Болеславом чешским, прекратили свои  опустоши-
тельные набеги на европейские государства, поселились в пределах  прежде
занятых ими земель и, приняв христианство, вошли в общество  европейских
народов. Княжение Болеслава I замечательно внутренними переменами у  че-
хов,  а  именно,  усилением  власти  верховного  князя  над   остальными
князьями, носившими название лехов; до сих пор эти лехи называются у пи-
сателей reguli, или duces, и верховный князь из рода Пршемыслова являлся
не более как старшим между ними; но при Болеславе I, как видно,  отноше-
ния переменились в пользу власти верховного князя; на  средства,  какими
Болеслав I достиг этой перемены, может намекать прозвание  его  Грозный,
или Укрутный. Подчиняясь на западе Империи, чешские  владения  начинают,
однако, при Болеславе расширяться  к  юго-востоку,  чему  особенно  спо-
собствует обессиление мадьяров; так, присоединяется к чехам нынешняя Мо-
равия и земля словаков, между Дунаем и Карпатами;  на  север  от  Карпат
также видим чешские владения. Еще более распространилась область чехов в
княжение Болеслава II Благочестивого, сына Грозного; никогда потом  гра-
ницы Чешского государства не были так обширны, ибо все государство  Свя-
тополка принадлежало теперь чехам. Несмотря, однако, на  распространение
чешских пределов, в церковном отношении чехи принадлежали к епархии  ре-
генсбургского архиепископа: после этого нечего  удивляться  политической
зависимости чехов от Немецкой империи,  ибо  церковные  отношения  тогда
господствовали над политическими. Только при Болеславе II, в  973  году,
основано было особое пражское епископство, где первым епископом был сак-
сонский монах Дитмар; преемником его был  знаменитый  Войтех,  родом  из
знатной чешской фамилии; несмотря однако, на это, никто так не  старался
о скреплении чешской церкви с западом, никто так не старался об  искоре-
нении славянского богослужения, как Войтех. Такой характер  деятельности
условливался самою борьбою ревнителя христианства, каким был  Войтех,  с
языческими нравами и обычаями, которые в его глазах были  славянские;  в
подобной борьбе средина редко соблюдается:  отечеством  для  ревностного
епископа была не Богемия, но запад, страны христианские, тогда как Боге-
мия была исполнена еще языческих воспоминаний, возбуждавших только враж-
ду Войтеха; церковная песнь на славянском языке звучала в его ушах  язы-
ческою богослужебною песнею и потому была противна; слово бог напоминало
ему славянского идола, только слово Deus заключало для него понятие  ис-
тинного бога. Смертью Болеслава II (999 г.) кончилось могущество чехов и
перешло к ляхам. При распространении  своих  владений  на  западе  Пясты
встретились с немцами, императоры которых также распространяли свои вла-
дения на счет славян приэльбских; легко было предвидеть последствия это-
го столкновения: четвертый Пяст, Мечислав, или Мешко, уже является  вас-
салом императора, платит ему дань; в 965 году Мечислав женился  на  Дуб-
ровке, дочери чешского князя Болеслава 1, и по ее старанию принял  хрис-
тианство; но в это время славянская церковь никла у чехов  и  потому  не
могла укорениться в Польше; отсюда новые крепкие узы  связали  Польшу  с
западом, с Немецкою империею: в Познани была учреждена  епископская  ка-
федра для Польши и подчинена архиепископу  магдебургскому.  Второй  брак
Мечислава на Оде, дочери немецкого маркграфа Дитриха, еще более  укрепил
немецкое влияние в Польше. Тесная связь этой страны с западною  церковию
и империею отняла у северных славян последний оплот их независимости  от
немецкого ига: теперь польский князь в союзе с немцами начинает наступа-
тельные движения против своих языческих единоплеменников. При  Мечиславе
начинаются первые враждебные столкновения Руси с Польшею: под 981  годом
летописец наш говорит, что Владимир ходил к ляхам и занял  города  их  -
Перемышль, Червен и другие. Чешские историки утверждают, что эти  города
не могли быть отняты у поляков, но у чехов, потому что позднейшая  земля
Галицкая до Буга и Стыря, к востоку, принадлежала в это время чехам; они
основываются на грамоте, данной пражскому епископству при его заложении,
где границами его к востоку поставлены реки Буг и Стырь в земле Хорватс-
кой. Но, во-первых, в грамоте границы означены очень смутно; видно,  что
писавший ее имел плохие географические понятия о стране; во-вторых,  был
обычай расширять как можно далее пределы епископств, заложенных в  смеж-
ности с языческими народами. Некоторые ученые справедливо замечают  так-
же, что русский летописец умеет отличать ляхов от чехов и потому не  мог
смешать их, и принимают, что Владимир отнял Червенские города не у чехов
и не у поляков, но покорил малочисленные до тех пор свободные славянские
племена и стал чрез это соседом чехов. Но  рассуждать  таким  образом  -
значит опять не принимать свидетельств нашего летописца,  который  также
хорошо умеет отличать хорватов от ляхов, как последних от чехов, и прямо
говорит, что Владимир ходил к ляхам и у них взял Червенские города; все-
го вероятнее, что чешские владения ограничивались областию, лежащею око-
ло Кракова, о чем твердит грамота, и  не  простирались  за  Вислок,  что
страна по Сану и далее на восток была  занята  хорватами,  которые  были
подчинены уже при Олеге, но при Игоре, Святославе и преимущественно  при
сыновьях его имели возможность свергнуть с себя  подчиненность,  подобно
радимичам и вятичам; мы видим, что сначала главная деятельность Владими-
ра состоит в подчинении тех племен, которые прежде находились в  зависи-
мости от Руси; хорваты были в  том  числе,  но  в  то  время,  как  Русь
вследствие недеятельности Игоря, далеких походов Святослава на восток  и
юг, малолетства и усобицы сыновей его теряла племена, жившие вдалеке  от
Днепра, Польша при первых Пястах распространяла свои владения,  следова-
тельно, очень вероятно, что Пясты заняли земли хорватов,  свергнувших  с
себя зависимость от Руси, или сами ляхи переменили  эту  зависимость  на
зависимость от Польши и, таким образом, Владимир, возвращая прежнее дос-
тояние своих предшественников, должен был иметь дело уже  с  ляхами.  Но
завоеванием Червенских городов дело не кончилось  на  западе;  летописец
упоминает в 992 году еще о походе Владимира на хорватов, а по  некоторым
спискам в это время Владимир воевал с Мечиславом "за многие  противности
его" и одержал над ним блистательную победу за Вислою; поводом к раздору
могли быть постоянно хорваты и Червенские города. Война 990 -  992  года
могла быть ведена в союзе с Болеславом II чешским, который также  воевал
с Мечиславом. Как видно по некоторым  известиям,  война  продолжалась  в
первый год княжения Болеслава Храброго, наследовавшего отцу  своему  Ме-
числаву в 992 году. При Болеславе Польша начала было усиливаться уже  на
счет соседних народов; ей выпадал было жребий стать  в  челе  славянских
государств для отпора немцам; но неуменье поляков вести себя среди  еди-
ноплеменных народов и связь западных славян с Германскою  империею  пос-
редством церкви не допустили Польшу принять значение  Моравии  для  сла-
вянского мира. После Мечислава осталось пятеро сыновей: Болеслав и  Вла-
дивой от Дубровки чешской и трое от Оды - Мечислав, Святополк  и  Болес-
лав. Первым делом Болеслава старшего было изгнание  младших  братьев,  с
которыми по славянскому обычаю он должен был владеть сообща, и  ослепле-
ние двоих других родственников с целию  достигнуть  единовластия.  Потом
Болеслав распространил свои владения на севере до Балтийского моря  чрез
подчинение себе поморян и пруссов; между тем в  999  году  умер  чешский
князь Болеслав II Благочестивый; Болеслав польский воспользовался  этим,
чтобы напасть на Краков и его область и присоединить их к Польше;  веро-
ятно также, что он захватил в это время Моравию и землю словаков до  Ду-
ная; Войтех, или Адальберт, не могший ужиться с чехами, прибыл к  Болес-
лаву; тот отправил его на проповедь к пруссам, которые умертвили  пропо-
ведника; но гроб Войтеха принес Болеславу свою выгоду, ибо император От-
тон III, друг и чтитель Адальберта, явился в  Гнезно,  чтоб  поклониться
праху его, и основал здесь новое архиепископство, вследствие чего Польша
освобождалась от немецкой зависимости в церковном отношении. Но это  ос-
вобождение не могло уже теперь принести пользы - латинская  церковь  уже
успела укорениться в Польше, а потому борьба с Империею,  которую  скоро
после начал Болеслав, также не могла принести  плодов:  польский  князь,
как видно, имел в виду набрать сколько можно более пограничных волостей,
а не утвердить независимость и равновесие славянского мира с германским.
Между тем, волнения у чехов доставили Болеславу  случай  утвердить  свою
власть и в этой стране. По смерти Болеслава II вступил  на  престол  сын
его Болеслав III Рыжий, князь, по отзыву современников, чрезвычайно жес-
токий. Рыжий начал свое княжение тем же, чем и родственник его, Болеслав
польский: он велел одного из своих братьев оскопить, другого  удушить  в
бане; но обоим удалось бежать в Баварию. Избавившись от  братьев,  Рыжий
не мог избавиться от могущественных вельмож, лехов, из которых  главными
в это время были Вршовцы; Вршовцам удалось при Болеславе II выгнать Вой-
теха; теперь они свергли Рыжего, призвав на его  место  Владивоя,  брата
Болеслава польского, который, как сын Дубровки, принадлежал также к дому
Пршемыслову и, как видно, изгнанником жил при дворе чешском. Чтоб  удер-
жаться на престоле, Владивой отправился в Регенсбург к императору Генри-
ху и отдал ему Богемию, которую получил опять в виде лена.  Но  Владивой
княжил только несколько месяцев, и после его смерти чехи  призвали  изг-
нанных Рыжим Болеславичей - Яромира и Олдриха. Однако Рыжий не думал ус-
тупать и обратился с просьбою о помощи к  Храброму,  который  вторгся  с
войском в Богемию, изгнал Яромира и утвердил Рыжего на престоле. Послед-
ний, получив снова власть, думал только о том, как  бы  отомстить  своим
врагам. Чехи обратились с просьбою о защите опять к Болеславу польскому.
Тот только этого и ждал: по известиям современников, он все это  предви-
дел и нарочно вел дело к тому, чтоб утвердить свою власть у  чехов.  Под
предлогом нужного совещания он заманил к себе Рыжего на границу, схватил
его, ослепил и заточил внутрь своих владений. Вступив в Прагу в виде ос-
вободителя, Болеслав Храбрый обнаружил намерение утвердиться здесь.  Та-
кое усиление могущества польского князя, разумеется, должно было  возбу-
дить. сильные опасения в императоре, который послал требовать от  Болес-
лава ленной присяги за Богемию. Болеслав отвергнул  требование  и  начал
войну. Неизвестно, какой исход имела бы борьба нового Святополка с  нем-
цами, если бы на этот раз сами поляки не ослабили могущество своего кня-
зя и с тем вместе единство и могущество западных славян:  они  позволяли
себе поступать с чехами, как с побежденными врагами; вот  почему,  когда
император Генрих II послал в Богемию войско, в челе которого  находились
чешские князья - Яромир и Олдрих, то вся страна встала против поляков  и
приняла с радостию родных князей из немецких рук; Болеслав Храбрый  при-
нужден был бежать, и в несколько дней не осталось в  Богемии  ни  одного
поляка. Таким образом немцам удалось разъединить два главные западносла-
вянские владения - Богемию и Польшу, и привязать первую еще теснее к се-
бе; в последующей  борьбе  с  Болеславом  польским  император  постоянно
пользуется чешскою помощию, и, несмотря на все старания Болеслава,  при-
мирение между двумя народами было невозможно. В 1012 году Олдрих  выгнал
брата Яромира. и стал единовластителем Чешской земли. В таком  состоянии
находились западные славянские государства при смерти Владимира Святого.
Мы видели, что в первый год княжения  Болеславова  у  него  продолжалась
война с Владимиром, которая, однако, как видно, скоро кончилась,  потому
что Болеслав, занятый отношениями к немцам и чехам,  не  мог  с  успехом
вести еще войну на востоке. Мир с Русью скреплен  был  даже  родственным
союзом с князем киевским: дочь Болеслава вышла за Святополка, князя  ту-
ровского, сына Владимирова.  Но  этот  первый  родственный  союз  князей
польских с русскими повел к большому раздору между ними.  Болеслав,  как
видно, лучшим средством для собственного усиления считал внутренние сму-
ты у соседей; как воспользовался он ими у чехов, так же хотел воспользо-
ваться и на Руси. Вместе с дочерью Болеслава прибыл ко двору  туровского
князя Рейнберн, епископ колобрежский (колберский), который  сблизился  с
Святополком и начал с ведома Болеславова подучать его к восстанию против
отца Владимира: успех этого восстания был важен для Болеслава в  полити-
ческом и для западной церкви - в религиозном отношении,  ибо  с  помощью
Святополка юная русская церковь могла быть отторгнута от  восточной.  Но
Владимир узнал о враждебных замыслах и  заключил  Святополка  в  темницу
вместе с женою и Рейнберном. Необходимым  следствием  должна  была  быть
война с Болеславом, который в 1013 году поспешил заключить мир с немцами
и, нанявши отряд войска у последних, равно как и у  печенегов,  двинулся
на Русь. Кроме опустошения страны, мы не имеем никаких других известий о
следствиях Болеславова похода, во время которого возникла  распря  между
поляками и печенегами, и Болеслав велел истребить своих степных  союзни-
ков. Вероятно, это обстоятельство и воспрепятствовало продолжению войны,
тем более что все внимание Болеслава было постоянно обращено на запад, и
он мог удовольствоваться освобождением Святополка. С чехами  и  венграми
были мирные сношения при Владимире. Были пересылки и с папою,  следствия
которых, однако, неизвестны.
   Гораздо с большими подробностями дошли до нас  предания  о  борьбе  с
степными варварами -  печенегами:  борьба  эта  занимала  народ  гораздо
сильнее, чем отдаленные воинские предприятия, потому что в ней дело  шло
о самых близких его интересах, о собственности, свободе,  жизни.  В  992
году пришли печенеги из-за Сулы; Владимир вышел к ним навстречу на  Тру-
беж подле Переяславля; русские стали на одной стороне реки,  печенеги  -
на другой, но ни те, ни другие не смели перейти  на  сторону  противную.
Тогда князь печенежский подъехал к реке, кликнул Владимира и сказал ему:
"выпусти своего мужа, а я - своего, пусть борются. Если твой муж  ударит
моим, то не будем воевать три года; если же наш ударит, то будем воевать
три года". Владимир согласился и, возвратясь в стан, послал бирючей кли-
кать клич по всем палаткам (товарам): "Нет ли кого, кто б взялся  биться
с печенегом?" И никто нигде не отозвался. На другой день приехали  пече-
неги и привели своего бойца, а с русской стороны никого не  было.  Начал
тужить Владимир, послал опять по всем ратникам, - и вот  пришел  к  нему
один старик и сказал: "Князь! Есть у меня один сын меньшой дома;  с  че-
тырьмя вышел я сюда, а тот дома остался; из детства никому еще  не  уда-
лось им ударить; однажды я его журил, а он мял кожу: так  в  сердцах  он
разорвал ее руками". Князь обрадовался, послал за  силачом  и  рассказал
ему, в чем дело; тот отвечал: "Я не знаю, смогу ли сладить с  печенегом;
пусть меня испытают: нет ли где быка большого и сильного?"  Нашли  быка,
разъярили его горячим железом и пустили; когда бык бежал мимо силача, то
схватил его рукою за бок и вырвал кожу с мясом,  сколько  мог  захватить
рукою. Владимир сказал: "Можешь бороться с печенегом".  На  другой  день
пришли печенеги и стали кликать: "Где же ваш боец, а наш готов!"; Влади-
мир велел вооружиться своему, и оба выступили друг против друга.  Выпус-
тили печенеги своего, великана страшного, и когда выступил боец Владими-
ров, то печенег стал смеяться над ним, потому что тот был среднего  рос-
та; размерили место между обоими полками и пустили борцов:  они  схвати-
лись и стали крепко жать друг друга; русский, наконец, сдавил печенега в
руках до смерти и ударил им о землю; раздался крик  в  полках,  печенеги
побежали, русские погнали за ними. Владимир обрадовался,  заложил  город
на броде, где стоял, и назвал его Переяславлем, потому что борец русский
перенял славу у печенежского; князь сделал богатыря вместе с отцом знат-
ными мужами.
   В 995 году пришли печенеги к Василеву; Владимир вышел  против  них  с
малою дружиною, не выдержал натиска, побежал и стал под мостом, где едва
спасся от врагов. В 997 году Владимир пошел к Новгороду за войском,  по-
тому что война, говорит летописец, была сильная и беспрестанная, а пече-
неги, узнав, что князя нет, пришли и стали около Белгорода;  в  летописи
сохранилось следующее любопытное предание о спасении  этого  города,  не
единственное между преданиями разных народов. Когда  печенеги  обступили
Белгород, то сделался в нем большой голод; Владимир не мог подать  помо-
щи, потому что у него не было войска, а печенегов было множество.  Когда
осада все продолжалась, а вместе с тем усиливался и голод, то белгородцы
собрались на вече и сказали: "Нам приходится помирать  с  голоду,  а  от
князя помощи нет; что ж разве лучше нам  помирать?  Сдадимся  печенегам:
кого убьют, а кого и в живых оставят; все равно умираем же с голода". На
том и порешили. Но одного старика не было на вече; когда он спросил, за-
чем сбирались, и ему сказали, что на другой день люди хотят сдаться  пе-
ченегам, то он послал за городскими старейшинами и спросил у  них:  "Что
это я слышал, вы хотите передаться печенегам?" Те отвечали: "Что  ж  де-
лать, не стерпят люди голода". Тогда старик сказал им: "Послушайтесь ме-
ня, не сдавайтесь еще три дня и сделайте то, что я велю". Те с  радостию
обещались слушаться, и он сказал им: "Сберите хоть по  горсти  овса  или
пшеницы, или отрубей; все это сыскали. Старик велел женщинам сделать ки-
сельный раствор, потом велел выкопать колодезь, вставить  туда  кадку  и
налить в нее раствору; велел выкопать и другой колодезь и вставить в не-
го также кадку; велел потом искать меду, нашли лукошко меду в княжей ме-
душе, из него старик велел сделать сыту и вылить в кадку, что  стояла  в
другом колодце. На другой день он велел послать за печенегами;  горожане
пошли и сказали им: возьмите к себе наших заложников и пошлите своих че-
ловек десять к нам в город, пусть посмотрят, что там делается.  Печенеги
обрадовались, думая, что белгородцы хотят им сдаться, взяли у них залож-
ников, а сами выбрали лучших мужей и послали в город посмотреть, что там
такое, Когда они пришли в город, то люди сказали им: "Зачем вы себя  гу-
бите, можно ли вам перестоять нас? Хотя десять лет  стойте,  так  ничего
нам не сделаете, потому что у нас корм от земли идет, не верите -  смот-
рите своими глазами". Затем привели  их  к  одному  колодцу,  почерпнули
раствору, сварили кисель, пришли с ними к другому, почерпнули сыты и на-
чали есть прежде сами, а потом дали отведать и печенегам. Те удивились и
сказали: "Не поверят наши князья, если сами не отведают". Горожане нали-
ли корчагу раствора и сыты и дали печенегам; те пришли и рассказали все,
что видели. Печенежские князья  сварили  кисель,  отведали,  подивились,
разменялись заложниками, отступили от города и пошли домой.
   Беспрерывные нападения степных варваров заставили Владимира  подумать
об укреплении русских владений с востока и юга. "Худо, что мало  городов
около Киева", - сказал он и велел строить города по рекам Десне,  Остру,
Трубежу, Суле и Стугне; но для нас при этом известии важно  еще  другое,
как составилось народонаселение этих новопостроенных  городов:  Владимир
начал набирать туда лучших мужей от славян, т. е. новгородцев, кривичей,
чуди и вятичей. Если мы обратим внимание на то, что эти новые города бы-
ли вначале не что иное, как военные острожки,  подобные  нашим  линейным
укреплениям, необходимые для защиты  от  варварских  нападений,  то  нам
объяснится значение слова: лучшие мужи, т. е. Владимир набрал храбрейших
мужей, способных для военного поселения. Таким  образом,  во-первых,  мы
видим, что пограничные города Южной Руси получили народонаселение с  се-
вера, которое, как видно, считалось храбрейшим; следовательно,  северное
народонаселение дало средство князьям к подчинению себе юга, оно же дало
им средство и к защите  южных  русских  владений  от  степных  варваров;
во-вторых, эти известия уясняют нам характер народонаселения восточной и
южной окраины, или украйны: изначала это  сбродное,  созванное  отовсюду
народонаселение из самых удалых людей; отсюда объясняется отчасти и  ко-
зачество на юге, и беспокойный дух северского народонаселения, ибо  сюда
беспрерывно подбавлялись новые толпы подобных людей. Из самых близких  к
Киеву городов были построены Владимиром Василев на Стугне и Белгород  на
Днепре; Белгород он особенно любил и населил его: "от иных городов много
людей свел в него", - говорит летописец. Как происходило это население и
переселение? Вероятнее всего, жители привлекались на новые места особен-
ными льготами; лучшие, т. е. самые удалые, которым  скучно  было  сидеть
дома без свойственного им занятия, разумеется, привлекались на  границу,
кроме льгот, еще надеждою беспрестанной борьбы; кроме того, жителям бед-
ного севера лестно было переселиться на житье  в  благословенные  страны
украинские.
   Об отношениях Владимира к печенегам упоминает также немецкий  миссио-
нер Брун, бывший у печенегов в 1007 году: "Мы направили путь к жесточай-
шим из всех язычников, печенегам, - пишет Брун. - Князь руссов,  имеющий
обширные владения и большие богатства, удерживал  меня  месяц,  стараясь
убедить, чтоб я не шел к такому дикому народу, среди которого я  не  мог
снискать душ господу, но только умереть самым постыдным образом. Не мог-
ли убедить меня; он пошел провожать меня до границ, которые  он  оградил
от кочевников самым крупным частоколом на  очень  большое  пространство.
Когда мы вышли за ворота, князь послал старшину своего к  нам  с  такими
словами: "Я довел тебя до места, где  кончается  моя  земля,  начинается
неприятельская. Ради бога прошу тебя не  погубить,  к  моему  бесчестию,
жизнь свою понапрасну. Знаю, завтра, прежде третьего часа,  без  пользы,
без причины вкусишь ты горькую смерть". (Брун говорит, что Владимир имел
какое-то видение). Брун пять месяцев пробыл у печенегов, едва не  погиб,
но успел крестить 30 человек и склонить старшин  печенежских  к  миру  с
Русью; когда он возвратился в Киев, то Владимир по его просьбе, отправил
к печенегам сына в заложники и вместе с этим князем отправился  епископ,
посвященный Бруном. Участь его неизвестна. Вот все предания, дошедшие до
нас о деятельности Владимира.
   В 1014 году сын его Ярослав, посаженный отцом в Новгороде,  отказался
присылать в Киев ежегодно по две тысячи гривен, как делали все посадники
новгородские, раздававшие еще тысячу гривен гридям в Новгороде. Владимир
сказал: "Исправляйте дороги и мостите мосты"; он хотел идти сам на Ярос-
лава, но разболелся и умер 15 июля следующего  1015  года.  Деятельность
Владимира, как она высказывается в преданиях, отличается от деятельности
его предшественников. Он часто ведет войну, но он  ведет  ее  для  того,
чтобы подчинить Руси снова те племена, которые воспользовались удалением
отца его, усобицами братьев и перестали платить дань: так воюет он с ра-
димичами, вятичами, хорватами. Он пользуется опытом  отцовским,  советом
старика - дяди и отказывается от  завоевания  народов  далеких,  сильных
своею гражданственностию. Он воюет с греками, но не пускается по-варяжс-
ки с легким флотом опустошать берега Империи: он хочет овладеть  ближай-
шим к его волости городом греческим, Корсунем, который так легко и безо-
пасно было присоединить к русским  владениям;  впрочем,  предание  тесно
связывает этот поход с намерением принять христианство. Но главная черта
деятельности Владимира состоит в  защите  Русской  земли,  в  постоянной
борьбе с степными варварами. Святослав заслужил  упрек,  что  для  чужой
земли покинул свою, которою едва было не овладели варвары; Владимир, на-
оборот, стоял всегда сам настороже против этих варваров и устроил сторо-
жевую линию из ряда городков или укреплений по близким  к  степи  рекам.
Понятно, какое впечатление на народ должна была произвести такая разница
между поведением отца и сына. Но, кроме того, личный характер  Владимира
был способен также возбудить сильную  народную  привязанность.  Владимир
вовсе не был князем воинственным, не отличался удалью, подобно отцу сво-
ему, в крайности решался на бегство перед врагом, спешил укрыться в  бе-
зопасном месте; предание, сохранившееся в песнях, также  не  приписывает
ему личной отваги, выставляет его вовсе не охотником до проявлений дикой
силы. Но Владимир имел широкую душу, которая в молодости  могла  повести
его к излишествам, освященным, впрочем, языческими понятиями, и  которая
в летах зрелых, особенно под влиянием христианским, сделала его  красным
солнцем для народа. Владимир не любил жить один; он любил дружину, гово-
рит летопись, думал с нею о строе земском, о ратях, об  уставе  земском;
любя думать с дружиною, Владимир любил пировать с нею; о пирах его оста-
лись предания и в летописях, и в песнях. Так, празднуя освящение  церкви
Преображения в Василеве и вместе избавление свое от печенегов,  Владимир
велел сварить триста варь меду, созвал  бояр,  посадников,  старшин  изо
всех городов, всяких людей множество и бедным роздал 300 гривен;  празд-
новав с Преображенья 8 дней, князь возвратился в Киев к Успеньеву дню  и
здесь опять задал большой праздник, созвал бесчисленное множество  наро-
да. Такие праздники по случаю торжеств религиозных  имели  тогда  важное
значение: они заменяли для народа празднества языческие, очень много со-
действовали к тому, что новая религия входила в жизнь народа; вместо Ко-
ляды народ сходился теперь праздновать Преображение и освящение  церкви;
кто приходил на это торжество, тот был христианином; вот почему  летопи-
сец прибавляет после описания праздника: "Видя людей христианами, Влади-
мир радовался душою и телом и делал такие праздники по все годы". Празд-
ники имели еще другое значение: на них сзывались старейшины изо всех го-
родов, и таким образом скреплялась связь, единство, общение между  русс-
кими волостями. Для дружины и старшин киевских были  устроены  на  дворе
княжеском пиры каждую неделю, был ли сам князь в городе или нет;  прихо-
дили на двор княжеский, в гридницу пировать бояре и гриди, сотские и де-
сятские и нарочитые мужи. Бывало тут множество мяса от скота и  зверины,
было много всего. И вот бывало, как подопьют, рассказывает летописец, то
начнут роптать на князя, говоря: "Какое житье наше горькое, кормит нас с
деревянных ложек, а не с серебряных". Владимир, услыхав ропот, велел ис-
ковать ложки серебряные для дружины и сказал:  "Серебром  и  золотом  не
найду дружины, а с дружиною найду серебро и золото, как  доискались  его
дед мой и отец". Какое влияние христианство имело на широкую душу Влади-
мира, видно из следующих слов летописи: Владимир любил слова книжные, и,
услыхав однажды, как читали в евангелии: "блажени  милостивии,  яко  тии
помиловани будут", и потом: "продайте именья ваша и дадите  нищим";  да-
лее: "не скрывайте себе сокровищ на земле, идеже тля тлит и татье подка-
пывают, но скрывайте себе сокровище на небесех, идеже ни  тля  тлит,  ни
татье крадут"; и слыша псалом: "Блажен муж милуя и дая", а  у  Соломона:
"Вдаяй нищему, бог взаим дает", - услыхав это,  Владимир  велел  всякому
нищему и убогому приходить на княжой двор,  брать  кушанье  и  питье,  и
деньги из казны. Но этого мало; он сказал: "Дряхлые и больные  не  могут
доходить до моего двора", и велел сделать телеги, куда клали хлеб, мясо,
рыбу, овощ разный, мед в бочках, квас и  возили  по  городу,  спрашивая:
"Где больные и нищие, которые не могут ходить?". Таким и раздавали. Есть
известие, что в господские праздники Владимир ставил  три  тризны:  одну
духовенству, другую нищим, третью себе и боярам.
   Обыкновенное содержание старинных песен составляет пиры Владимира, на
которые собирались богатыри. Время Владимира было благоприятно для бога-
тырства: дружина не уходила с князем в далекие страны искать славы и до-
бычи; при Святославе, например, трудно было выказаться богатырям и внес-
ти свои подвиги в народную память, потому что князь был в челе дружины и
был сам богатырь из богатырей, дружинники были только  похожи  на  него;
притом подвиги их совершались в далеких странах: если  и  были  певцы  в
дружине при князьях, то песни их мало могли найти сочувствия  в  народе,
для которого их содержание было чуждо. Но  при  Владимире  другое  дело:
дружина была храбрая, дела ей было много,  шла  беспрестанная  борьба  с
варварами, и эта борьба происходила на глазах русского народа и  шла  за
самые близкие его интересы: отражение  печенегов,  поимка  какого-нибудь
страшного разбойника была для него поважнее блистательных подвигов  Свя-
тослава в Болгарии; притом же сам князь Владимир не был богатырем из бо-
гатырей, отсюда богатырство дружинников  выказывалось  резче,  отдельные
предприятия часто поручались мужам из дружины княжеской,  которые  таким
образом могли выказаться. Предмет песен по большей части - борьба  бога-
тырей с степными варварами, печенегами, которые после получили в  песнях
имя татар. Упоминаются еще подвиги богатырей против  разбойников;  лето-
пись также говорит об умножении разбойников, и сохранилось имя одного из
них, Могута, который был пойман в 1008 году и покаялся в доме у митропо-
лита. Можно думать, что разбойники умножились вследствие бегства тех за-
коренелых язычников, которые не хотели принимать христианства; разумеет-
ся, они должны были бежать в отдаленные леса и жить на счет  враждебного
им общества; отсюда может объясниться религиозное уважение,  соединенное
с памятью о некоторых богатырях Владимирова времени.  например  об  Илье
Муромце, которому приписываются подвиги против разбойников на отдаленном
финском севере, где язычество долго находило себе  убежище.  В  летописи
сохранились имена следующих богатырей Владимирова времени: Яна Усмовича,
или Усмошвеца (кожевника, от усние - кожа и шью), который убил печенежс-
кого богатыря, и потом упоминается также под 1004 годом  как  победитель
печенегов; Александра Поповича, разбившего  печенегов,  приведенных  ка-
ким-то изменником Володарем, которого летописец упрекает в забвении бла-
годеяний князя своего Владимира, потом Попович разбил печенегов вместе с
Усмошвецем в 1001 и 1004 годах; Рагдая удалого, ходившего на триста вои-
нов: его смерть показана под 1000 годом; Андриха Добрянкова, отравленно-
го слугами в 1004 году.
   В летописи находим имена двенадцати сыновей Владимира, но без опреде-
ления, в каком порядке они один за другим следовали  по  старшинству:  в
одном месте, при исчислении жен Владимировых, молодые князья  поставлены
по матерям; в другом, где говорится о рассылке сыновей по областям,  они
следуют в другом порядке. Постараемся по некоторым данным определить по-
рядок старшинства между ними.
   В Новгород был отправлен Вышеслав: мы знаем, что сюда посылался обык-
новенно старший в семье великого князя; из этого  можем  заключить,  что
Вышеслав был старший сын Владимира, тем более что в известии о  рассылке
по областям он поставлен первым. Но в предшествующем исчислении жен Вла-
димировых Вышеслав поставлен после сыновей Рогнединых и гречанки,  вдовы
Ярополковой, и назван сыном чехини: если Вышеслав был старший, то должен
был родиться от первого брака Владимирова, заключенного или в  Новгороде
или во время пребывания Владимира в Скандинавии, когда ему было лет  18;
но странно, что чехиня зашла так далеко на север; Иоакимовская  летопись
и здесь объясняет дело удовлетворительно, а именно: мать Вышеслава назы-
вает Оловою, женою варяжскою. Потом следует сын Рогнеды, Изяслав,  полу-
чивший волость деда своего по матери - Полоцк.  Тотчас  после  брака  на
Рогнеде Владимир женился на вдове брата своего Ярополка, и  потому  рож-
денного от последней Святополка имеем право  поставить  в-третьих  после
Вышеслава и Изяслава; этот Святополк  получил  Туровскую  волость  и  по
смерти Вышеслава и Изяслава оставался старшим в роде, на что ясно указы-
вают слова св. Бориса: "Не подниму я рук на брата старшего".  За  Свято-
полком мы должны дать место Ярославу, также, по летописям, сыну Рогнеды;
Ярослав получил сперва Ростов, а потом, по  смерти  старшего  Вышеслава,
переведен в Новгород. Этот перевод Ярослава  в  Новгород  мимо  старшего
Святополка туровского объясняется свидетельством Дитмара, что  Святополк
в это время был под гневом отца и даже в заключении. Всеволод, также сын
Рогнеды, получил Владимир-Волынский; Святослав и Мстислав, которых  мать
в начальной Киевской летописи названа чехинею другою в отличие от мнимой
матери Вышеслава, получили: первый - землю Древлянскую; второй -  Тмута-
ракань. Мать Святослава Иоакимовская летопись  называет  Малфридою;  что
это имя одной из жен Владимировых не вымышлено,  доказательством  служит
известие начальной Киевской летописи под 1002 годом о  смерти  Малфриды,
которая здесь соединена с Рогнедою; мать же  Мстислава  Иоаким  называет
Аделью, или Адилью. Второго сына Адели, Станислава, этот  же  летописец,
равно как и некоторые другие, отсылает в  Смоленск,  а  Судислава  -  во
Псков. Теперь остается определить мать и возраст Бориса и Глеба.  В  на-
чальной Киевской летописи матерью их названа болгарыня, волостью первого
- Ростов, второго - Муром. Но ясно, что  здесь  упоминается  уже  второе
распоряжение, потому что при первом распределении  волостей  Ростов  был
отдан Ярославу; поэтому в некоторых списках, бывших в руках у  Татищева,
прибавлено, что сначала Борис получил Муром, а Глеб - Суздаль.  Несмотря
на это, молчание древнейших дошедших до нас списков летописи о  первона-
чальных волостях Бориса и Глеба, равно как их молчание о  волостях  Ста-
нислава, Судислава и Позвизда, ведет нас к заключению, что во время пер-
вой рассылки сыновей Владимировых по волостям все эти  князья  или  были
очень малы, или некоторые из них, быть может, еще не родились.  Любопыт-
но, что в летописи Иоакима матерью Бориса и Глеба названа Анна -  царев-
на, причем Татищев соглашает свидетельство киевского  летописца  о  бол-
гарском происхождении матери Борисовой тем, что эта Анна могла быть дво-
юродною сестрою императоров Василия и Константина, которых  тетка,  дочь
Романа, была в супружестве за царем болгарским. Если б так было, то  для
нас уяснилось бы предпочтение, которое оказывал Владимир Борису, как сы-
ну царевны и рожденному в христианском супружестве, на которое он должен
был смотреть как на единственное законное. Отсюда уяснилось бы и поведе-
ние Ярослава, который, считая себя при невзгоде Святополка старшим и ви-
дя предпочтение, которое оказывал отец Борису, не хотел быть  посадником
последнего в Новгороде и потому спешил объявить себя независимым. Как бы
то ни было, Борис единогласно описывается  человеком  в  самой  цветущей
юности: "Аки цвет в юности своей... брада мала и ус, млад  бо  бе  еще".
Если предположить, что он был первым плодом брака Владимирова  с  Анною,
то в год отцовой смерти ему было 25 лет; но по  описанию  можно  судить,
что он был гораздо моложе.  Летописец  прибавляет,  что  Борис  светился
царски, желая, быть может, указать на его царственное  происхождение  по
матери. Отец любил его более других сыновей и держал  при  себе,  в  чем
видно было намерение передать ему старший стол киевский. Мы должны  ска-
зать также несколько слов о волостях сыновей Владимировых;  сравнив  эти
волости с волостями сыновей Ярославовых, мы замечаем, что так как у Вла-
димира было вдвое более сыновей, чем у Ярослава,  то  и  волости  первых
должны быть гораздо более размельчены: Новгородская волость была  разде-
лена на две - Новгородскую и Псковскую; здесь начало отделения Пскова от
Новгорода. Ростов является самостоятельным столом, Муром - также; в  Ки-
евском княжестве являются две особые волости - Древлянская земля  и  Ту-
ров. Но странно, что, размельчая так волости на севере и западе,  Влади-
мир не дал волостей на восток от Днепра, ибо не упоминается ни о  Черни-
гове, ни о Переяславле как особых волостях. Мстислав сидел в  Тмутарака-
ни, но Чернигов не мог принадлежать ему, он  его  завоевал  впоследствии
уже при Ярославе.
   Владимир умер на Берестове; окружающие скрыли его смерть, потому  что
Святополк был в Киеве; и в ночь уже, проломав пол между  двумя  клетьми,
на канатах спустили на землю тело, обвернутое в ковер, положили на сани,
привезли в Киев и поставили в Десятинной церкви. Когда в  городе  узнали
об этом, то бесчисленное множество народа сошлось  в  церковь  и  начали
плакаться по нем: знатные - как по заступнике земли своей, убогие -  как
о заступнике и кормителе своем; положили тело в мраморный гроб и с  пла-
чем похоронили. По всем вероятностям, хотели утаить смерть Владимира для
того, чтобы Святополк узнал о ней не прежде граждан киевских, ибо  тогда
ему труднее было действовать.
   Как скоро в Киеве разнеслась весть о кончине Владимира, то  Святополк
сел на отцовском месте, созвал киевлян и начал раздавать  им  подарки  -
это уже служило знаком, что он боялся соперничества и  желал  приобресть
расположение граждан; граждане принимали подарки, говорит летописец,  но
сердце их не было с Святополком, потому что братья их находились на вой-
не с Борисом. Следовательно, граждане были равнодушны; они опасались од-
ного что как вдруг братья их провозгласят  князем  Бориса,  а  Святополк
потребует от них помощи против последнего? Их  пугало  это  междоусобие.
Борис, не нашедши печенегов, был уже на возвратном пути и стоял на  реке
Альте, когда пришла к нему весть о смерти отцовской.  Бывшая  с  Борисом
дружина Владимирова, бояре, старые думцы предпочитали  Бориса  всем  его
братьям, потому что он постоянно находился при них. привык с ними думать
думу, тогда как другие князья привели бы с собою других любимцев, что  и
сделал Святополк, если обратим внимание на намек летописца  о  поведении
последнего: "Люте бо граду тому, в нем же князь ун, любяй  вино  пити  с
гусльми и с младыми советниками". Вот почему отцовская дружина  уговари-
вала Бориса идти на стол киевский; но молодой князь отвечал, что не под-
нимет руки на старшего брата, который будет ему вместо отца: тогда войс-
ко разошлось, оставя Бориса с малым числом приближенных служителей. Свя-
тополк очень хорошо понимал опасность, могущую грозить  ему  со  стороны
Бориса, и потому на первых порах хотел и с ним поступить так же,  как  с
гражданами, послал сказать ему, что хочет иметь с ним любовь  и  придаст
еще к волости, которую тот получил от отца; узнав же, что войско  разош-
лось от Бориса, он решился на убийство последнего. Мы не  станем  объяс-
нять этого поступка Святополкова желанием отомстить за смерть отца свое-
го Ярополка, во-первых уже потому, что это объяснение кажется нам  натя-
нутым само по себе; во-вторых, основывается на странном толковании  слов
летописца, который, желая объяснить себе зверский  поступок  Святополка,
предполагает, что он был от двоих отцов, тогда как, кроме этого  предпо-
ложения, нет в рассказе ни малейшего намека на то, чтоб Святополк не был
сыном Владимира; вводить какое-то усыновление для  предотвращения  мести
странно, когда мы знаем, что дядя без всякого усыновления считался отцом
племяннику; потом еще новое предположение, что это усыновление  охраняло
Владимира от мести, но не охраняло от нее сыновей и проч.  Давняя  нена-
висть Святополка к Борису как сопернику, которому  отец  хотел  оставить
старший стол мимо его; явное расположение дружины и войска к Борису, ко-
торый мог воспользоваться им при первом случае, хотя теперь и  отказался
от старшинства; наконец, что, быть может, важнее всего, пример  соседних
государей, с одним из которых Святополк находился в тесной связи, объяс-
няют как нельзя легче поведение Святополка: вспомним, что незадолго  пе-
ред тем в соседних славянских странах - Богемии и  Польше,  обнаружилось
стремление  старших  князей  отделываться  от  родичей   насильственными
средствами. Первым делом Болеслава Храброго польского по  восшествии  на
престол было изгнание младших братьев, ослепление других родичей; первым
делом Болеслава Рыжего в Богемии было оскопление одного брата, покушение
на жизнь другого, а Святополк был зять Болеслава польского; почему ж то,
что объясняется само собою в польской и чешской истории, в русской  тре-
бует для своего объяснения какого-то кодекса родовых прав?
   Летописец так рассказывает об убиении Бориса. Святополк ночью  пришел
в Вышгород, тайно призвал какого-то  Путшу  и  вышегородских  боярцев  -
Тальца, Еловита и Лешька, и спросил их: "Привержены ли они к  нему  всем
сердцем?" Путша с вышегородцами отвечали: "Можем головы свои сложить  за
тебя". Тогда он сказал им: "Не говоря никому ни слова, ступайте и убейте
брата моего Бориса". Те обещались исполнить его желание как  можно  ско-
рее. Здесь останавливает нас одно обстоятельство, почему Святополк обра-
тился к вышгородским боярцам с предложением убить  Бориса?  Нам  кажется
очень вероятным, что по освобождении из темницы Владимир  уже  не  отдал
Святополку волости Туровской, как ближайшей к границам польским, а поса-
дил его где-нибудь подле Киева, чтоб удобнее наблюдать за его  поведени-
ем, и что новая волость была именно Вышгород, куда  теперь  Святополк  и
обратился к старым своим слугам, которые были  готовы  сложить  за  него
свои головы.
   Путша с товарищами пришли ночью на Альту и, подошедши к шатру Борисо-
ву, услыхали, что князь поет заутреню; несмотря на осторожность,  Свято-
полк не мог утаить своих замыслов, и Борис знал, что сбираются  погубить
его. Убийцы дождались, пока князь, помолившись, лег в постель,  и  тогда
бросились на шатер, начали тыкать в  него  копьями,  пронзили  Бориса  и
вместе слугу его, который хотел защитить  господина  собственным  телом;
этот отрок был родом венгр, именем Георгий. Борис его очень любил и  дал
ему большую золотую гривну, в которой тот и служил ему; убили тут  же  и
других многих отроков Борисовых, а у этого Георгия отсекли голову, пото-
му что не могли скоро снять гривны с шеи; Бориса, еще дышавшего,  убийцы
завернули в шатерное полотно, положили на воз и повезли.  Но  Святополк,
узнав, что Борис еще дышет, послал двух варягов прикончить его, что те и
сделали, пронзив его мечом в сердце; тело его принесли тайно в  Вышгород
и положили в церкви св. Василия. За этим убийством следовало другое -  у
Бориса оставался единоутробный брат Глеб, сидевший в Муроме.  "Бориса  я
убил, как бы убить Глеба?" - говорит Святополк в рассказе летописца;  но
Глеб был далеко, и потому Святополк послал сказать ему: "Приезжай поско-
рее сюда: отец тебя зовет, он очень болен". Глеб немедленно сел на  коня
и пошел с малою дружиною. Когда он пришел на Волгу, к устью Тмы, то конь
его споткнулся на поле во рве и намял ему немного ногу, после чего князь
пришел к Смоленску, а отсюда поплыл в барке и остановился в виду  города
на Смядыне. В это время настиг его посланный от брата Ярослава из Новго-
рода: "Не ходи, велел сказать ему Ярослав: отец  умер,  а  брата  твоего
Святополк убил". Глеб сильно тужил по отце, но еще больше по брате. Меж-
ду тем явились и убийцы, посланные от Святополка; они овладели  Глебовою
баркою и обнажили оружие. Глебовы отроки потеряли дух; тогда главный  из
убийц, Горясер, велел немедленно зарезать Глеба, что  и  было  исполнено
поваром последнего; этого повара звали Торчин: имя указывает  на  проис-
хождение. Сперва тело Глеба бросили на берег между двумя колодами, потом
свезли в Вышгород и положили вместе с братом, уже в  княжение  Ярослава.
Страдальческая кончина и прославление двух  братьев-друзей  не  остались
без сильного влияния в последующей истории. Русская земля и  преимущест-
венно род княжеский приобрели святых покровителей "молитвенников за  но-
вые люди христианские и сродники свои, земля благословилась их  кровию!"
Но кто же эти новые светильники? Это два князя, погибшие от родного бра-
та, который хотел единовластия! Можно думать, что святость Бориса и Гле-
ба и проклятие, тяготевшее над  Святополком,  не  раз  удерживали  впос-
ледствии братоубийственные руки; мы увидим, как после  стесненный  князь
останавливал притеснителя напоминанием, что он хочет быть вторым  Свято-
полком. Святые Борис и Глеб и проклятый убийца их Святополк  были  бесп-
рестанно в памяти князей, и, разумеется, духовенство не пропускало  слу-
чая напоминать им о них. С другой стороны, Борис пал жертвою уважения  к
родовым понятиям, погиб оттого, что не хотел поднять  руки  на  старшего
брата и своею смертию освятил эти родовые понятия; пример его должен был
сдерживать попытки младших пользоваться обстоятельствами  и  вооружаться
против старших для отнятия у них этого старшинства.
   Ближайший к Киеву князь, Святослав, сидевший в земле Древлянской, уз-
нав о гибели Бориса и Глеба, не стал спокойно дожидаться такой же участи
и бежал в Венгрию; но Святополк послал за ним в погоню, и Святослав  был
убит в Карпатских горах. Тогда, по словам летописца, Святополк начал ду-
мать: "Перебью всех братьев и приму один всю власть на Руси".  Но  гроза
пришла на него с севера. Ярослав новгородский для защиты от отца призвал
к себе заморских варягов; те стали обижать новгородцев и жен  их,  тогда
новгородцы встали и перебили варягов на дворе какого-то Парамона.  Ярос-
лав рассердился и задумал отомстить хитростию главным из убийц; он  пос-
лал сказать им, что на них не сердится более, позвал их к себе  и  велел
умертвить; по некоторым известиям, убито было  1000  человек,  а  другие
убежали. Но в ту же ночь пришла к нему весть из Киева от сестры Предсла-
вы: "Отец умер, а Святополк сидит в Киеве, убил Бориса, послал и на Гле-
ба, берегись его". Ярослав стал тужить по отце, по брате и по  новгород-
цам, которых перебил вовсе не вовремя. На  другой  день  он  собрал  ос-
тальных новгородцев на вече в поле и сказал: "Ах, любимая  моя  дружина,
что вчера избил, а нынче была бы надобна, золотом бы купил",  и,  утерши
слезы, продолжал: "Отец мой умер, а Святополк сидит в  Киеве  и  убивает
братьев, помогите мне  на  него".  Новгородцы  отвечали:  "Хотя,  князь,
братья наши и перебиты. однако может по тебе бороться".  Причину  такого
решения новгородцев объяснить легко. Предприятие Ярослава против  Влади-
мира было в выгоде новгородцев, освобождавшихся oт платежа дани в  Киев:
отказаться помочь Ярославу, принудить его к бегству -  значило  возобно-
вить прежние отношения к Киеву, принять опять посадника киевского князя,
простого мужа, чего очень не любили города, а  между  тем  Ярослав  если
убежит, то может возвратиться с варягами, как Владимир  прежде,  и  уже,
конечно, не будет благосклонен к гражданам, выгнавшим его от себя, тогда
как в случае победы Ярослава над Святополком они  были  вправе  ожидать,
что Ярослав не заставит их платить дани в  Киев,  уже  потому,  что  сам
прежде отказался платить ее. Что же касается до  поступка  Ярославова  с
убийцами варягов, то мы должны смотреть на его следствия по отношениям и
понятиям того времени; из летописного рассказа мы видим уже всю  неопре-
деленность этих отношений: новгородцы ссорятся с варягами, дело  доходит
до драки, в которой граждане бьют варягов, князь  хитростию  зазывает  к
себе виновников убийства и бьет их в свою очередь. В понятиях  новгород-
цев, следовательно, все это было очень естественно, и потому трудно было
им за это много  сердиться;  у  нас  нет  никакого  основания  принимать
убийство варягов за дело целого города; это была частная ссора и  схват-
ка, на что указывает определение места -  двор  Парамонов;  число  жертв
мести Ярославовой явно преувеличено: трудно было обманом  зазвать  такое
количество людей, еще труднее перерезать их без сопротивления  в  ограде
княжеского двора; мы видим, что не все знатные новгородцы были перереза-
ны, оставались бояре и старосты, которые после собирают деньги для найма
варягов. Отвечали на вече те, которые остались в живых, остались в живых
те, которые не участвовали в убийстве варягов, а те, которые не участво-
вали в убийстве варягов, были по этому самому равнодушны к делу.  Посту-
пок Ярослава был совершенно в понятиях того времени:  князь  должен  был
каким бы то ни было способом схватить убийц варяжских  и  отдать  их  на
месть варягам, родственникам убитых. Итак, если это было частное дело  и
обыкновенное, то целому городу не для чего было много обращать  на  него
внимания; Ярослав жалеет не о том, что перебил  новгородцев,  но  о  том
только, что этим убийством отнял у себя воинов, которые в настоящих обс-
тоятельствах были ему очень нужны, и новгородцы отвечают в этом же смыс-
ле: "Хотя наши братья и перебиты, но у нас все  еще  достаточно  народа,
чтоб биться за тебя".
   Впрочем, это место летописи нуждается еще в другом объяснении: почему
Ярослав так испугался следствий своего поступка с новгородцами? Для чего
так жалел об избитии дружины? Ведь она была нужна ему и прежде,  ибо  он
готовился к войне с отцом; для чего же он не подумал об этом прежде уби-
ения новгородцев? Дело объясняется тем, что  Ярослав  знал  о  медленных
сборах Владимира, о его болезни, которая мешала ему спешить походом, мог
надеяться на борьбу Святополка с Борисом, которая  надолго  оставила  бы
его в покое. Но теперь дела переменились: Владимир умер, Святополк начал
княжить, убил Бориса, послал убить Глеба, хочет бить всех  братьев,  по-
добно соседним государям; опасность, следовательно,  наступила  страшная
для Ярослава; сестра писала: "Берегись!" Оставаться в бездействии - зна-
чило жить в беспрестанном страхе от убийц, нужно было или бежать за  мо-
ре, или выступить немедленно против Святополка, предупредить его,  одним
словом, поступить по примеру отца своего Владимира.
   После того как новгородцы решились выступить в поход, Ярослав  собрал
оставшихся у него варягов, по одним известиям  -  тысячу,  по  другим  -
шесть тысяч, да новгородцев 40000, и пошел на Святополка, призвавши  имя
божие; он говорил: "Не я начал избивать братьев, но Святополк; да  будет
бог отместник крови братьев моих, потому что без вины пролита кровь пра-
ведных Бориса и Глеба; пожалуй, и со мной тоже сделает". Мы слышим здесь
те же самые слова, которые летописец влагает и в уста Владимиру, шедшему
против Ярополка, с тем только различием, что христианин Ярослав призыва-
ет бога в мстители неповинной крови и отдает свое  дело  на  суд  божий.
Святополк, узнав, что Ярослав идет на него, собрал множество  войска  из
Руси и печенегов и вышел к Любечу; он стал по ту сторону Днепра, а Ярос-
лав - по эту. Ярослав, без сомнения, приплыл в лодках, а Святополк  при-
шел из-за Десны с печенегами. В третий раз Днепр видел враждебное движе-
ние Северной Руси на Южную; оба первые раза при Олеге и Владимире сопро-
тивления было мало со стороны юга, но теперь он собрал свои силы, и  как
север явился с естественными своими союзниками - варягами, так юг соеди-
нился с печенегами. Три месяца, а по другим известиям - только три неде-
ли, стояли враги по обеим сторонам Днепра; ни те, ни другие не смели пе-
ревезтись и напасть. Был в то время обычай  поддразнивать  врагов,  чтоб
побудить их начать дело к своей невыгоде. Видя, что главная сила Яросла-
ва состояла из новгородцев горожан и сельчан, воевода  Святополков  ездя
подле берега, бранил новгородцев, называл их ремесленниками, а не воина-
ми. "Эй вы, плотники, - кричал он им, - зачем пришли сюда с хромым своим
князем? Вот мы вас заставим рубить нам хоромы". Новгородцев сильно  рас-
сердила насмешка, и они сказали Ярославу: "Завтра перевеземся на них,  а
если кто не пойдет с нами, того сами убьем".
   В лагере у Святополка Ярослав имел приятеля, к которому послал  ночью
спросить: "Что делать? Меду мало варено, а дружины много"; тот  отвечал,
что пусть Ярослав к вечеру отдаст мед дружине; новгородский князь  дога-
дался, что ночью должно сделать нападение. Была заморозь; Святополк сто-
ял между двумя озерами и всю ночь пил с дружиною, а Ярослав перед  расс-
ветом исполчил свое войско и перевезся на другой берег, причем новгород-
цы, высадившись из лодок, оттолкнули их от берега, чтоб  отнять  у  себя
всякую возможность к побегу; Ярослав приказал  дружине  повязать  головы
платками, чтоб в сече узнавать своих. Враги сошлись, была сеча злая; пе-
ченеги, стоявшие за озером, не могли помочь Святополку, который был при-
тиснут с своею дружиною к озеру, принужден вступить на лед, лед обломил-
ся, и Ярослав одолел. Святополк бежал в Польшу, а Ярослав сел в Киеве на
столе отцовском и дедовском, проживя на севере 28 лет.  Новгородцы  были
отпущены домой и оделены щедро: старосты получили по 10 гривен, смерды -
по гривне, а горожане все - по 10.
   Но Святополк был жив, и потому Ярослав не мог успокоиться. Для Болес-
лава польского открылись такие же теперь виды на восток, какие  он  имел
прежде на запад; на Руси, как прежде у чехов, семейные раздоры приглаша-
ли его к посредничеству и к утверждению своего влияния, тем  более,  что
теперь Болеслав должен был помочь своему зятю. Он воспользовался благоп-
риятным случаем: по его наущению печенеги напали на Киев; под самым  го-
родом была злая сеча; едва к вечеру Ярослав  мог  прогнать  варваров.  С
своей стороны Ярослав выступил к польским границам, заключив союз с вра-
гом Болеславовым, императором Генрихом II; но поход русского князя  кон-
чился неудачною осадою Бреста; поход императора против  Болеслава  также
не удался, он принужден был заключить с ним мир и, желая  избавиться  от
опасного врага, обратить его деятельность на восток, сам  советовал  ему
вооружиться против русского князя. В 1017 году Болеслав выступил  в  по-
ход, усилив свое войско 300 немцев, 500 венгров и 1000 печенегов,  и  22
июля достиг берегов Буга, разделявшего  польские  владения  от  русских;
Ярослав ждал его на другом берегу с русью (жителями Южной Руси), выряга-
ми и славянами (новгородцами). Здесь повторилось то  же  явление,  какое
видели на берегах Днепра у Любеча: воевода Ярославов Будый, ездя по  бе-
регу, начал смеяться над Болеславом; он кричал ему:"Вот мы тебе проткнем
палкою брюхо твое толстое!" Был Болеслав, говорит летопись, велик и  тя-
жел, так что и на коне с трудом мог сидеть, но зато был смышлен. Не  вы-
терпел он насмешки и, обратившись к дружине своей, сказал: "Если вам это
ничего, так я один погибну", - сел на коня и бросился в реку, а за ним -
и все войско. Полки Ярослава, вовсе не ожидая такого внезапного  нападе-
ния, не успели приготовиться и обратились в бегство; Ярослав ушел в Нов-
город только сам-пять; а Болеслав с Святополком  почти  беспрепятственно
вошли в Киев 14 августа. В городе нашли они мачеху, жену и сестер  Ярос-
лавовых, из которых за одну (Предславу) сватался прежде Болеслав,  полу-
чил отказ и теперь в отмщение взял ее к себе в наложницы.  Часть  своего
войска он отпустил назад, другую велел развести по  русским  городам  на
покорм. Но и в Киеве повторились те же явления, какие мы видели в  Праге
у чехов, и, как видно, по тем же причинам.  Русские  вооружились  против
поляков и стали убивать их; летописец приписывает это приказу  Святопол-
ка, но очень вероятно известие, что поляки вели себя и на Руси  так  же,
как в Богемии, и возбудили против себя восстание; очень вероятно  также,
что и Святополк, наскучив неприятным гостем, слишком долго зажившимся  в
Киеве на его счет, не был против народной мести полякам.  Это  заставило
Болеслава уйти из Киева; пример чешских событий научил его быть осторож-
нее в подобных обстоятельствах. Половину войска он отослал домой, разос-
ланные по русским городам поляки истреблены,  трудно  было  противиться,
если бы вспыхнуло восстание; притом же, вероятно, он слышал уже о  новых
приготовлениях Ярослава. Но Болеслав ушел не без выгоды: он захватил се-
бе все имущество Ярослава, к которому приставил  Анастаса:  хитрый  грек
умел подольститься к каждому сильному и менял отечество, смотря по выго-
дам; Болеслав ему вверился лестию, говорит летопись. Польский князь  по-
вел также с собою бояр Ярославовых, двух сестер его и множество  пленни-
ков, взятых в бою; на дороге Болеслав захватил и Червенские города, при-
обретение Владимира Святого; впрочем, вероятно, что эти города были  ус-
туплены ему Святополком в награду за помощь.
   Между тем Ярослав, явившись в Новгород без войска,  хотел  бежать  за
море; но граждане вместе с посадником Константином, сыном Добрыни,  рас-
секли княжеские лодки, приготовленные для бегства,  и  объявили:  "Хотим
еще биться с Болеславом и Святополком". Такая решительность понятна:  им
нечего было теперь ожидать хорошего от Святополка, а защищаться от  него
без князя было также невыгодно. Они начали сбирать деньги -  с  простого
человека по 4 куны, со старост - по 10 гривен, с бояр -  по  18  гривен,
привели варягов, дали им эти деньги, и таким образом у  Ярослава  набра-
лось много войска, и он двинулся против Святополка; тот был разбит,  бе-
жал к печенегам и привел огромные толпы их против Ярослава в 1019  году.
Ярослав вышел навстречу и сошелся на реке Альте,  где  был  убит  Борис.
Место благоприятствовало Ярославу по воспоминанию о преступлении  Свято-
полка; летописец говорит, что Ярослав молил бога об отмщении новому Каи-
ну. Он же говорит, что сеча была злая, какой еще не бывало  на  Руси,  -
секлись, схватываясь, руками, трижды сходились биться, по удольям  текла
кровь ручьями; к вечеру одолел Ярослав, а Святополк бежал в  пограничный
польский город Брест, где, вероятно, умер от ран, полученных в битве; по
скандинавским преданиям, он пал от руки  варяга  Эймунда,  служившего  в
войске Ярослава, а по русским, - погиб  злою  смертию  в  пустыне  между
Польшею и Богемиею. Ярослав сел в Киеве, утер пот с дружиною, по выраже-
нию летописца, показав победу и труд великий.
   Таким образом, северное народонаселение в четвертый раз доставило по-
беду своему князю над югом. С Святополком дело было кончено; но были еще
другие братья и родственники у Ярослава; из 12 сыновей Владимира в живых
оставались теперь только Ярослав, Мстислав, Судислав, да племянник  Бря-
числав, сын Изяслава полоцкого. Соперников у Ярослава по старшинству  не
могло быть: Брячислав полоцкий, хотя внук от старшего сына  Владимирова,
никогда не мог надеяться на старшинство, потому что отец  его  умер,  не
будучи старшим; Мстислав и Судислав были младшие братья Ярославу; но все
они, как члены одного рода, имели право на равное  распределение  волос-
тей; мы увидим,  что  до  самого  прекращения  родовых  отношений  между
князьями младшие из них настаивают на право общего наследства всех роди-
чей после каждого умершего князя, т. е. на новое распределение волостей;
теперь восемь сыновей Владимира умерло, и старший из живых,  Ярослав  не
дал из их волостей ничего младшим. Им надобно было самим  поискать,  как
обыкновенно выражались князья, и вот явился опасный искатель волостей  с
юго-востока, из Тмутаракани, Мстислав. Из всех сыновей Владимира  Мстис-
лав больше других похож был на деда своего Святослава, был князь - вождь
дружины по преимуществу; жизнь ли в Тмутаракани и  постоянная  борьба  с
окрестными варварскими народами развила такой характер в Мстиславе,  или
уже волость приходилась по нраву, - Мстислав явился  богатырем,  который
любил только свою дружину, ничего не. щадил для нее,  до  остального  же
народонаселения ему не было дела. Он был славен  в  народных  преданиях,
как князь-богатырь, единоборец. Однажды, говорит летопись, пошел он вой-
ною на касогов; касожский князь Редедя вышел к нему навстречу с  войском
и сказал ему: "Зачем губить дружину, схватимся мы сами бороться,  одоле-
ешь ты, возьмешь мое имение, жену, детей и землю мою, я одолею, - возьму
все твое". Мстислав согласился и стал бороться с Редедею; боролись креп-
ко и долго, Редедя был велик и силен. Мстислав уже начал  изнемогать  и,
видя беду, сказал: "Пречистая богородица, помоги мне; если я его одолею,
то построю церковь в твое имя". Сказавши это, он ударил Редедю об землю,
вынул нож и зарезал его, потом пошел в его землю, взял его имение, жену,
детей и наложил дань на касогов. Обет был также исполнен: церковь  Бого-
родицы, построенная Мстиславом, стояла в Тмутаракани еще во времена  ле-
тописца. Такой-то князь в 1023 году явился в русских пределах искать во-
лостей после умерших братьев; говорят, что он уже и прежде требовал их у
Ярослава, и тот давал ему Муром, но Мстиславу было этого  мало.  Ярослав
был в Новгороде, когда Мстислав пришел к  Киеву;  киевляне,  однако,  не
приняли его, и он принужден был сесть в Чернигове.  Между  тем  Ярослав,
управившись на севере, волнуемом остатками язычества, послал по  заморс-
ких варягов, и к нему пришел слепой Якун с дружиною. Ярослав  отправился
с Якуном на Мстислава и встретился с ним у Листвена. Мстислав  с  вечера
исполчил свое войско: поставил северян в средине против варягов  Яросла-
вовых, а сам стал с дружиною своею по крылам. Ночь была темная и бурная,
с дождем и грозою; Мстислав сказал дружине: "Пойдем  на  них";  северяне
сошлись с варягами, и когда варяги уже истомились в битве с  северянами,
то Мстислав вдруг напал на них с своею свежею дружиною, битва усилилась:
как блеснет молния, так и осветит оружие; и гроза была  велика,  и  сеча
сильная и страшная, по словам летописи. Наконец, Ярослав побежал с  Яку-
ном, князем варяжским; он пришел в Новгород, а Якун пошел за море, поте-
рявши у Листвена и золотую свою луду, или верхнюю одежду. Утром, на дру-
гой день битвы, Мстислав объехал поле и сказал своим:  "Как  не  порадо-
ваться? Вот лежит северянин, вот варяг, а дружина моя цела". Эта дружина
состояла из козар и касогов!
   Несмотря на победу, Мстислав не хотел добывать  Киева  мимо  старшего
брата; он послал сказать Ярославу: "Садись в  своем  Киеве,  ты  старший
брат, а мне будет та сторона", т. е. восточный берег Днепра. Но  Ярослав
не смел идти в Киев на этот зов и держал там своих посадников, а сам жил
в Новгороде. Только в следующем, 1025  году,  собравши  большое  войско,
пришел он в Киев и заключил мир с Мстиславом у Городца; братья разделили
Русскую землю по Днепр, как хотел Мстислав: он взял себе восточную  сто-
рону с главным столом в Чернигове, а Ярослав - западную с Киевом. "И на-
чали жить мирно, в братолюбстве, - говорит летопись, - перестала усобица
и мятеж, и была тишина великая в Земле".
   В 1032 году умер сын Мстислава, Евстафий, которого имя странно  выда-
ется между славянскими именами князей, а в 1035 году умер и сам Мстислав
на охоте. Летописец говорит, что он был дебел телом, красноват лицом,  с
большими глазами, храбр на рати, милостив, очень любил дружину,  имения,
питья и кушанья не щадил для нее. Видно,  что  этот  князь  своим  бога-
тырством поразил внимание народа и долго жил в его памяти; ни  об  одном
из князей в дошедших до нас списках не встречаем мы таких  подробностей,
например, о наружном виде.
   По смерти Мстислава Ярослав взял всю его волость и был самовластием в
Русской земле, по выражению летописца. Но, видно,  Судиславу  псковскому
не нравилось,  что  Ярослав  не  делится  с  ним  выморочными  волостями
братьев, или, по крайней мере, Ярославу казалось, что не нравится: в са-
мый год Мстиславовой смерти Ярослав посадил Судислава в тюрьму во  Пско-
ве; летописи прибавляют, что его оклеветали пред старшим братом.
   Счастливее был племянник Ярослава Брячислав полоцкий. В 1021 году  он
нечаянно напал на Новгород, побрал в плен граждан, взял их имение и  по-
шел назад в Полоцку. Но Ярослав узнал о замыслах его, выступил  поспешно
из Киева и,  настигнув  племянника  на  реке  Судомири,  обратил  его  в
бегство, отнявши всех пленников новгородских. Несмотря, однако,  на  эту
победу, Ярослав видел, что надобно что-нибудь прибавить Брячиславу к его
волости, иначе Новгород никогда не будет безопасен: он дал ему два горо-
да - Витебск и Усвят, если только он не дал их за жену свою,  похищенную
известным Эймундом, как говорят скандинавские предания.
   Так кончились отношения Ярослава к братьям  и  племяннику;  обратимся
теперь к отношениям внешним.  С  Скандинавиею  продолжалась  по-прежнему
тесная связь; враждебных отношений не могло быть: с 1024 года царствовал
в Швеции король Олоф (Schoskonig), которого упрекали тем, что он потерял
завоевание упсальского короля Эриха, сына Эймундова, на восточном берегу
Балтийского моря, в Финляндии, Карелии, Эстляндии, Курляндии. По сканди-
навским преданиям, на дочери этого Олофа, Ингигерде был женат наш  Ярос-
лав. По смерти Олофа королем в Швеции был Анунд  -  Яков,  которого  все
внимание обращено было на отношения датские и норвежские. Он поддерживал
в Норвегии родственника своего Олофа Святого против могущественного Кну-
та, короля датского и  английского;  ревность  Олофа  к  распространению
христианства возбудила против него много врагов, и он принужден был  бе-
жать из отечества; в изгнании он жил одно время при  дворе  Ярослава,  и
сын его Магнус Добрый был здесь воспитан. Родственник  Ингигерды,  прие-
хавший с нею в Русь и сделанный посадником венового ее города  Альдейга-
борга (быть может, Ладоги), ярл Рагнвальд  имел  двух  сыновей  -  ярлов
Ульфа и Ейлифа, которые наследовали отцовскую должность; третий сын  его
- Стенкиль был королем шведским, равно как и сын последнего  Инге,  про-
ведший часть своей молодости в России у дяди Ейлифа. К княжению Ярослава
относятся первые положительные известия о столкновениях русских с  финс-
кими племенами: под 1032 годом встречаем  известие,  что  какой-то  Улеб
(очень быть может, что Ульф - сын Рагнвальда) ходил из Новгорода на  Же-
лезные ворота, но, как видно, поход был неудачен, потому что из  дружины
Улебовой мало возвратилось народу. 80 верст к югу  от  Устьсысольска,  у
села Водча, находится городок, по-зырянски Карил, т. е. городовой  холм;
предание и теперь называет это место Железными  воротами.  В  1042  году
Владимир, сын Ярослава, посаженный отцом в Новгороде, ходил на ямь,  по-
бедил это племя, но потерял коней в дороге от мора. Приведя в связь  это
известие с предыдущим, можно думать, что поход Владимира был  предпринят
по следам Улебовым в ту же сторону, на северо-восток, к берегам Северной
Двины; таким образом, мы получим верное известие  о  начале  утверждения
русских владений в этих странах. Еще ранее, в 1030 году, сам Ярослав ут-
вердил свою власть на западном берегу Чудского  озера;  это  утверждение
произошло обычным образом - построением города: основан был  Юрьев,  ны-
нешний Дерпт. Из походов на западные дикие народы упоминается  поход  на
ятвягов, и в первый раз поход на Литву: эти походы были предприняты, как
видно, с целью не покорения, а только отражения набегов.
   Важнее были отношения к Польше: в 1025 году, после королевской  коро-
нации своей, умер Болеслав Храбрый. Ему наследовал сын его, Мечислав II,
неспособный удержать отцовские приобретения. Мечислав, по обычаю,  начал
тем, что выгнал брата своего Оттона, или Безпрема; тот обратился  к  со-
седним государям с просьбою о помощи, вследствие чего  венгры  отняли  у
Польши землю словаков и часть Моравии; скоро потеряна была и  вся  Мора-
вия. Мы видели, что у чехов младший князь Олдрих выгнал  старшего  брата
Яромира и стал единовластителем. Сын Олдриха Брячислав в 1028 году  выс-
тупил против поляков и отнял у  них  остальную  часть  Моравии,  прогнал
венгров из другой и соединил снова Моравию с Богемиею. Мечислав  принуж-
ден был уступить чехам Моравню, немцам - лужичей и поделиться  с  братом
Польшею; но этот брат не был так уживчив, как русский Мстислав: он  выг-
нал Мечислава в свою очередь, но скоро был убит своими за тиранство. Ме-
числав возвратился на престол, однако не мог поправить свои дела и приз-
нал себя вассалом императора Конрада II. Если западные соседи воспользо-
вались смертию Храброго, чтобы отнять у  Польши  его  завоевания,  то  и
русский князь должен был также воспользоваться этим удобным случаем. Еще
при жизни Болеслава, в 1022 году, управившись  с  Брячиславом  полоцким,
Ярослав ходил осаждать Брест, удачно, или нет - неизвестно; возгоревшая-
ся в это время борьба с Мстиславом  тмутараканским  не  могла  позволить
Ярославу продолжать свои неприязненные движения на Польшу; но,  помирив-
шись с Мстиславом в 1030 году,  Ярослав  снова  предпринимает  поход  на
Польшу, и берет Бельз. В следующем 1031  году  оба  брата  -  Ярослав  и
Мстислав собрали много войска и выступили в Польшу, взяли  опять  города
Червенские, и повоевали Польскую землю, много ляхов привели и  разделили
между собою, говорит летописец. Дурно было положение Польши при Мечисла-
ве II, но еще хуже стало по его смерти, последовавшей в 1034 году.  Дру-
жина княжеская имела возможность усилиться при слабом Мечиславе,  и  еще
более по смерти последнего, когда вдова его, Рикса, урожденная принцесса
пфальцская, приняла опеку над малолетним сыном своим,  Казимиром.  Рикса
не имела силы дать значение ослабленной при Мечиславе княжеской  власти,
сдерживать стремления вельмож, а окружила себя своими единоплеменниками,
которым дала большое значение в государстве, в ущерб природным  полякам.
Это оскорбило народное чувство последних; Рикса была  изгнана,  и  опека
над малолетним князем перешла в руки вельмож, по неимению  других  роди-
чей. Здесь мы видим начало того значения польского вельможества, с каким
оно является во всей последующей истории этой страны. Когда Казимир  вы-
рос, и вельможи стали бояться, чтоб он, взявши власть в руки, не  отомс-
тил им за мать и вообще не уменьшил бы приобретенного ими  значения,  то
они выгнали и его. Польша увидала в челе своем олигархию; знатнейшие ро-
ды изгнали слабейшие или подчинили их себе; но не  могли  ужиться  между
собою в мире и  тем  пoгубили  свое  дело,  произвели  анархию,  которой
следствием было то, что низшее народонаселение - смерды или кметы  восс-
тали против шляхты, начали истреблять господ своих, брать их жен и  иму-
щество себе. Но восстание против шляхты было вместе и восстанием  против
христианства, которое не успело пустить в народе глубоких корней, а меж-
ду тем десятины и другие церковные  подати,  строгость,  с  какою  духо-
венство требовало немедленной перемены древних, языческих обычаев на но-
вые, раздражали кметов и заставляли их стремиться к  свержению  и  этого
ига; епископы, священники были изгнаны или  убиты,  монастыри  и  церкви
сожжены, церковные  сокровища  разграблены.  Таким  страшным  положением
Польши воспользовались опять соседи; у чехов  по  смерти  Олдриха  (1037
год) вступил на престол сын его, уже известный прежними счастливыми вой-
нами с Польшею, Брячислав I, один из самых талантливых и деятельных кня-
зей чешских. Брячислав напал на Польшу и брал города ее и целые  области
без сопротивления. Но это усиление чехов на счет Польши  спасло  послед-
нюю; политика германских императоров не могла допустить усиления  одного
славянского владения на счет другого: ей нужно было разделение и  вражда
между ними, и потому император Генрих III  объявил  войну  Брячиславу  и
принял в свое покровительство  Казимира.  После  упорного  сопротивления
Брячислав принужден был признать свою подчиненность Империи,  отказаться
от дальнейших видов на Польшу, но удержал свое завоевание -  землю  Вра-
тиславскую (Бреславскую) в Силезии. Между тем Казимир, вошедши с  немец-
ким отрядом в Польшу, был с радостию принят тою частию  народонаселения,
которая утомилась смутами анархии и жаждала восстановления порядка;  по-
рядок был восстановлен по ту сторону Вислы, но в Мазовии  Моислав,  один
из дружинников прежнего князя Мечислава, пользуясь анархиею, объявил се-
бя независимым, вооружился против Казимира, призвав на помощь  языческих
пруссов, литву и славян поморских; этот союз намекает, что в борьбе  Мо-
ислава против Казимира боролось язычество с христианством. Но Казимир  в
этой борьбе нашел себе сильного союзника в русском князе. Еще в 1041 го-
ду, вслед за походом против Литвы, Ярослав предпринимал поход в  Мазовию
на лодках. Быть может, уже тогда был заключен союз с Казимиром, но можно
полагать также, что поход в Мазовию был предпринят вследствие союза  Мо-
иславова с литовцами, врагами Ярослава,  и  уже  союз  с  Казимиром  был
следствием вражды против Моислава. В 1043 году Казимир вступил в родство
с Ярославом, женился на сестре его, Доброгневе, или  Марии,  получил  за
нею богатое приданое, но вместо вена отдал Ярославу 800 пленников,  взя-
тых Болеславом из Руси. Следствием такого тесного союза было то,  что  в
том же году упоминается о двукратном походе Ярослава на Мазовию; в  1047
году русский князь отправился опять с войском на помощь Казимиру  против
Моислава; последний был разбит и убит, Мазовия подчинилась снова Пястам.
Союз с Польшею был скреплен еще браком Изяслава, одного из сыновей Ярос-
лавовых, на сестре Казимировой. Есть известия, более или  менее  вероят-
ные, о брачных союзах Ярославова семейства с другими владельческими  до-
мами в Европе: о браке Гарольда норвежского на Ярославовой дочери Елиза-
вете, короля венгерского Андрея - на Анастасии, Генриха I французского -
на Анне; о браке Всеволода Ярославича на царевне греческой, дочери Конс-
тантина Мономаха, также о браке двоих неизвестных по имени сыновей Ярос-
лавовых на двух немецких княжнах.
   Ко времени Ярослава относится последнее враждебное столкновение с Ви-
зантиею. Греческая торговля была очень важна для  Руси,  была  одним  из
главных источников обогащения народа и казны княжеской; ее поддержание и
после было одною из главных забот наших князей, должно было быть и одною
из главных забот Ярослава. Греки поссорились с русскими купцами, и  один
из последних был даже убит в этой ссоре. Русский князь не мог  позволить
подобных поступков и в 1043 году отправил на греков старшего сына своего
Владимира, давши ему много войска, и воеводу, или тысяцкого своего Выша-
ту. Владимир пошел в лодках, но на пути от Дуная  в  Царьград  поднялась
буря, разбила русские корабли и, между прочим, корабль князя  Владимира,
так что последний должен был пересесть уже на корабль одного  из  воевод
Ярославовых, Ивана Творимирича. Остальные воины, числом 6000, кроме дру-
жины, были выкинуты на берег; они хотели возвратиться в Русь,  но  никто
из дружины не хотел идти с ними в начальниках. Тогда Вышата  сказал:  "Я
пойду с ними; жив ли останусь, погибну ли - все лучше вместе с  своими".
Когда греки узнали, что русские  корабли  разбиты  бурею,  то  император
Константин Мономах послал за ними погоню; Владимир  возвратился,  разбил
греческие корабли и пришел назад в Русь. Но не так был счастлив Вышата -
его отряд был окружен греками при городе Варне, взят в плен и приведен в
Константинополь, где многих русских ослепили;  только  через  три  года,
когда заключили мир, отпущен был Вышата в Русь к Ярославу. Чем обнаружи-
валась вражда в продолжение трех лет, неизвестно; на каких условиях  был
заключен мир, также неизвестно. Вероятно,  Ярослав  поспешил  прекратить
вражду с греками, занятый более важным предприятием относительно Польши;
вероятно также, что следствием и условием прекращения  вражды  был  брак
сына Ярославова Всеволода на царевне греческой: в  1053  году  летописец
упоминает о рождении сына Всеволодова Владимира от царицы грекини.
   О набегах печенежских, кроме упомянутых выше при  борьбе  Ярослава  с
Святополком, древнейшие списки летописи сообщают известие под  1036  го-
дом. Находясь в это время в Новгороде, Ярослав узнал, что печенеги осаж-
дают Киев; он собрал много войска, варягов и новгородцев,  и  вступил  в
Киев., Печенегов было бесчисленное множество; Ярослав вышел из города  и
расположил свое войско так: варягов поставил посередине,  киевлян  -  на
правом крыле, а новгородцев - на левом;  и  началась  битва  перед  кре-
постью. После злой сечи едва к вечеру успел Ярослав  одолеть  печенегов,
которых погибло множество от меча и перетонуло в реках во время бегства.
После этого поражения имя печенегов хотя и не исчезает совершенно в  ле-
тописи, однако нападения их на Русь прекращаются.
   Относительно внутренней деятельности Ярослава упоминаются  распоряже-
ния в Новгороде. Сам Ярослав, княжа здесь, отказался платить дань в  Ки-
ев; ясно, что он не мог установить снова этот платеж, ставши князем  ки-
евским, тем более что новгородцы оказали ему такие услуги; вот почему он
дал им финансовую льготную  грамоту,  на  которую  они  ссылаются  впос-
ледствии при столкновениях с князьями. Вместо  себя  Ярослав  оставил  в
Новгороде сначала сына своего Илью, а потом, по смерти  его,  -  другого
сына Владимира и по смерти последнего - третьего сына Изяслава. В  связи
с этими распоряжениями Ярослава находится известие о заточении и  смерти
Константина, сына Добрыни: Ярослав, сказано в летописи,  рассердился  на
него, заточил в Ростов и потом на третий год велел убить в Муроме.  Быть
может, Константин хотел большего  для  новгородцев  за  их  услугу,  чем
сколько давал Ярослав; быть может также, Константин, как  дядя  великого
князя, как сын Добрыни, хотел большего для себя.
   Из дел церковных в княжение Ярослава замечательно поставление  митро-
полита Илариона русина, независимо от византийского  патриарха,  собором
русских епископов, что было следствием недавней вражды  с  греками.  Как
видно, поведение прежнего митрополита Феопемта во время этой вражды было
таково, что Ярослав хотел на будущее время предохранить себя от подобно-
го в случае нового разрыва.
   В 1054 году умер Ярослав. Он, как видно, не заслужил  такой  приятной
памяти в народе, как отец его; несмотря на то, и его деятельность  имеет
важное значение в нашей начальной истории; в скандинавских сагах Яросла-
ва называют скупым, но этот отзыв может служить ему только в похвалу:  и
отец его, который вовсе не был скуп,  не  любил,  однако,  удовлетворять
жадности норманских наемников, которые особенно любили приобретать; раз-
дача большой суммы денег новгородцам скорее  будет  свидетельствовать  о
щедрости Ярослава. По отзыву летописи, Ярослав был на своем  месте:  "он
был хромоног, но ум у него был добрый, и на рати был он храбр";  прибав-
лена еще замечательная черта, что он был христианин, и сам книги  читал.
Последнее обстоятельство было чрезвычайно важно для преемника Владимиро-
ва. В приведенном известии значение христианина тесно связано в Ярославе
с чтением книг; Владимир не читал сам книг, он мог только  слушать  свя-
щенное писание; сын его Ярослав сам читал книги, был представителем  но-
вого поколения грамотных христиан, выученных при Владимире, которые мог-
ли находить для себя утверждение в вере в книгах священных. Уже при Вла-
димире греческое духовенство единственным  средством  распространения  и
утверждения христианства считало грамотность, учение книгам; сын  Влади-
мира сам читал книги, сам был утвержденным христианином, и потому, разу-
меется, в его княжение христианство и грамотность должны были  распрост-
раняться. И точно, по свидетельству летописи, христианство начало  преи-
мущественно распространяться при Ярославе; при нем  начали  также  умно-
жаться монахи. Ярослав, говорит летопись, любил церковные уставы,  очень
любил попов, но больше всего монахов; книги читал часто, ночью  и  днем,
собрал много писцов; они переводили книги с греческого на славянский,  и
переписали много книг, много он и купил их. Отец его  Владимир  распахал
землю и умягчил, т. е. просветил крещением, Ярослав насеял книжными сло-
вами сердца верных людей, а мы, прибавляет летописец, пожинаем, принимая
книжное учение. Сравнение очень важное: в нем ясно указано значение дея-
тельности Владимира и Ярослава и постепенность движения: при одном имело
место крещение, при другом - надлежащее наставление в вере.  При  книгах
нужны были особенно церкви и  грамотные  священники,  которые  могли  бы
учить народ неграмотный. Ярослав строил церкви по городам и местам  нео-
гороженным, ставил при них  священников,  которым  давал  содержание  из
собственного имущества, приказывая им учить людей и  приходить  часто  к
церквам. При Ярославе в Новгороде было сделано то же, что при  Владимире
в Киеве: князь велел собрать у старост и священников детей (300 человек)
и учить их книгам.
   Кроме этой деятельности, княжение Ярослава важно еще в других отноше-
ниях: подобно отцу Владимиру, Ярослав не был князем  только  в  значении
вождя дружины, который стремится в дальние стороны за завоеваниями, сла-
вою и добычею; Ярослав, как видно, был более  князем-нарядником  страны.
Он любил церковные уставы, был знаком с ними: неудивительно, что  к  его
времени относится и первый писаный  устав  гражданский,  так  называемая
Русская Правда. Подобно отцу, Владимиру, Ярослав следовал совету  Добры-
ни, что народы, ходящие в сапогах, не будут охотно давать дани, и потому
не любил войны с ними, а преимущественно обращал свое оружие на варваров
- чудь, литву, ятвягов. Мы не знаем, какими собственно расчетами руково-
дился Ярослав в польских отношениях; но знаем, что он,  возвратив  свое,
принял сторону порядка и христианства, не захотел усиливать варварства и
победою над Моиславом мазовецким нанес последнему сильный удар. Наконец,
Ярослав, подобно отцу своему и вещему Олегу,  населял  пустынные  прост-
ранства, строил города; от языческого имени его получил  название  Ярос-
лавль на Волге, от христианского - Юрьев (Дерпт), в  земле  Чудской;  он
огородил острожками южную границу Руси со степью; в  1031  году  поселил
пленных поляков по реке Роси, с следующем начал ставить здесь города.

   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
   ВНУТРЕННЕЕ СОСТОЯНИЕ РУССКОГО ОБЩЕСТВА В ПЕРВЫЙ ПЕРИОД ЕГО  СУЩЕСТВО-
ВАНИЯ

   Значение князя. - Дружина, ее отношение к князю и к земле.  -  Бояре,
мужи, гриди, огнищане, тиуны, отроки. - Городовые и  сельские  полки.  -
Тысяцкий. - Способы ведения войны. - Городское и сельское  народонаселе-
ние. - Рабы. - Русская Правда. - Нравы эпохи. - Обычаи. - Занятие  жите-
лей. - Состояние религии. -  Монашество.  -  Управление  и  материальные
средства церкви. - Грамотность. - Песни. - Определение степени  норманс-
кого влияния.

   Мы видели в начале нашего рассказа, как среди северных племен  явился
князь, призванный для установления наряда в земле, взволнованной родовы-
ми усобицами; теперь предстоит нам вопрос: в каких же отношениях нашелся
призванный к призвавшим, как определилось значение  князя?  Для  решения
этого вопроса мы должны обратиться к понятиям племен, призвавших власть.
Летописец прямо дает знать, что несколько отдельных  родов,  поселившись
вместе, не имели возможности жить общею жизнию вследствие усобиц;  нужно
было постороннее начало, которое условило было возможность  связи  между
ними, возможность жить вместе; племена знали по опыту, что мир  возможен
только тогда, когда все живущие вместе составляют один род с одним общим
родоначальником; и вот они хотят восстановить это прежнее единство,  хо-
тят, чтобы все роды соединились под одним общим старшиною, князем, кото-
рый ко всем родам был бы одинаков, чего можно было достичь только тогда,
когда этот старшина, князь, не принадлежал ни к одному роду, был из  чу-
жого рода. Они призвали князя, не имея возможности с этим именем  соеди-
нять какое-либо другое новое значение,  кроме  значения  родоначальника,
старшего в роде. Из этого значения князя уяснится нам круг  его  власти,
его отношения к призвавшим племенам. Князь должен был княжить и  владеть
по буквальному смыслу летописи; он думал о строе земском,  о  ратях,  об
уставе земском; вождь на войне, он был судьею во время мира; он  наказы-
вал преступников, его двор - место суда, его слуги - исполнители  судеб-
ных приговоров; всякая перемена, всякий новый устав проистекал от  него;
так, Владимир, по предложению епископов, а потом  епископов  и  старцев,
делает постановление относительно вир; Ярослав дает грамоты  новгородцам
- Правду и устав относительно податей; князь собирает дань, распоряжает-
ся ею. Но если круг власти призванного князя был  такой  же,  какой  был
круг власти у прежнего родоначальника, то в первое время  на  отношениях
князя к племенам отражалась еще вся неопределенность прежних родовых от-
ношений, которой следствия мы увидим после в отношениях городовых  общин
к князю, о чем и будет речь в свое время. Теперь же мы должны обратиться
к вопросу: что стало с прежними родоначальниками,  прежними  старшинами,
князьями племен? Соединение многих родов в одно целое, во главе которого
стоял один общий князь, необходимо должно было поколебать значение преж-
них старшин, родоначальников; прежняя  тесная  связь  всех  родичей  под
властию одного старшины не была  уже  теперь  более  необходима  в  при-
сутствии другой - высшей, общей власти. Само собой разумеется,  что  это
понижение власти прежних родоначальников происходило постепенно, что  те
члены родов, которым, по  известным  счетам,  принадлежало  старшинство,
долгое время пользовались еще большим  уважением  и  представительством;
так долго мы видим городских старцев на первом плане во всех важных слу-
чаях; они решают дела на вече, с ними советуется князь. Но в конце расс-
мотренного периода жизнь общественная получила уже такое  развитие,  что
необходимо условливала распадение родов на отдельные семьи, причем преж-
нее представительное значение старшин в целом  роде  исчезает,  и  когда
князю нужно объявить, предложить что-нибудь городу, то собираются не од-
ни старцы, собирается целый город, является  общенародное  вече.  Первое
общенародное вече мы видим в Новгороде, когда князю Ярославу нужно  было
объявить гражданам о смерти Владимира и поведении Святополка. Те  иссле-
дователи, которые предполагают долговременное существование прежних сла-
вянских князей или родоначальников, и те, которые  предполагают  переход
этих старшин в бояр с земским значением, забывают, что родовой быт  сла-
вянских племен сохранился при своих первоначальных формах, не переходя в
быт кланов, где старшинство было уже наследственно в одной линии,  пере-
ходило от отца к сыну, тогда как у наших славян князь долженствовал быть
старшим в целом роде, все  линии  рода  были  равны  относительно  стар-
шинства, каждый член каждой линии мог быть старшим в целом роде,  смотря
по своему физическому старшинству: следовательно, одна какая-нибудь  ли-
ния не могла выдвинуться вперед перед другими, как скоро  родовая  связь
между ними рушилась; ни одна линия не могла получить  большого  значения
по своему богатству, потому что при родовой связи имение было общее; как
же скоро эта связь рушилась, то имущество разделялось поровну между рав-
ными в правах своих линиями; ясно, следовательно, что боярские  роды  не
могли произойти от прежних славянских старшин, родоначальников,  по  не-
наследственности этого звания; если старшина рода  переходил  в  дружину
княжескую, то он сохранял свое родовое значение только  при  жизни,  сын
его не наследовал этого значения, оно переходило к какому-нибудь  четве-
роюродному дяде его, и если он выделялся из рода, то доля имущество  его
была равна доле каждого другого родича. Вот почему славянские князья ис-
чезают с приходом князей варяжских: нельзя искать их и в боярах  по  той
же самой причине, т. е. потому, что достоинство старшин у славян не было
наследственным в одной родовой линии. Отсюда объясняется  и  т  явление,
что в следующем периоде мы увидим непосредственные  отношения  князей  к
городскому народонаселению, к общине.  Место  князя  во  время  его  от-
сутствия или в тех городах, где князь не жил, заступал посадник, муж  из
дружины княжеской. Этот наместник княжеский, в мнении народа, не заменял
вполне князя, уважения и послушания к нему было меньше и на войне,  и  в
мире, следовательно, цель установления наряда достигалась не вполне; от-
сюда стремление иметь своего князя, замечаемое в Новгороде.
   Не должно думать, чтобы во все продолжение периода отношения племен к
князю были всегда и везде одинакие. Сознание о необходимости нового  по-
рядка вещей, власти одного общего князя из чужого рода явилось на  севе-
ре; северные племена призвали князя как нарядника; здесь, следовательно,
новый порядок вещей должен был приняться  и  развиться  преимущественно;
здесь должно было начаться определение княжеских отношений; вот почему в
Новгороде мы видим и некоторое движение вследствие этого начавшегося оп-
ределения. Потом местопребывание князя переносится на юг, в Киев; на се-
вере остаются посадники до самого Владимира. Мы видим, что большему вли-
янию княжеской власти подчинена сначала только озерная Новгородская  об-
ласть и потом довольно узкая полоса земли по берегам Днепра, где в горо-
дах Смоленске и Любече еще со времен Олега сидели мужи княжие. Отношения
к князю племен, живших далее к востоку и западу от  Днепра,  как  видно,
ограничивались вначале платежом дани, для собирания которой сам князь  с
дружиною ездил к ним. По свидетельству Константина Багрянородного, русс-
кие князья с своею дружиною выходили из Киева при наступлении ноября ме-
сяца и отправлялись на полюдье или уезжали в земли подчиненных им племен
славянских и там проводили зиму. Обычай полюдья удержался надолго после:
князь объезжал свою волость, вершил дела судные, оставленные до его при-
езда и брал дары, обогащавшие казну его. Такой обычай княжеских объездов
для вершения судебных дел необходимо условливается самым состоянием юно-
го общества: так, мы встречаем его в древней скандинавской и  в  древней
польской истории; ясно, следовательно, что -  это  обычай  общий,  а  не
частный скандинавский, принесенный варягами в  Русь.  Любопытно,  что  в
приведенном свидетельстве Багрянородного, полюдье  отделено  от  зимнего
пребывания князя и дружины его у славянских племен:  из  этого  различия
видно уже, что к некоторым ближайшим и более подчиненным племенам  князь
отправлялся для суда, к другим же, отдаленнейшим - только  для  собрания
дани мехами и другими сырыми произведениями, составлявшими предмет  заг-
раничной торговли; что князь сам ходил за данью к племенам, это ясно по-
казывает предание о судьбе Игоря у  древлян.  Более  отдаленные  племена
принуждены были платить дань русскому князю и платили  ее  тогда,  когда
тот приходил за нею с войском; но этим, как видно, и ограничивались  все
отношения; племена еще жили по-прежнему,  особными  родами,  каждый  род
имел своего старшину или князя, который владел у него, судил и рядил;  у
древлян были свои князья в то время, когда они  платили  дань  киевскому
князю; из этих князей один был Мал, которого они прочили в мужья Ольге.
   Дань, за которою ходил сам князь, была первоначальным видом подчинен-
ности племени одной общей власти, связи с другими соподчиненными  племе-
нами. Но при таком виде подчиненности сознание об этой связи,  разумеет-
ся, было еще очень слабо: племена платили дань и козарам, и все  остава-
лись по-прежнему в разъединении друг с другом. Гораздо важнее для  общей
связи племен и для скрепления связи каждого племени с общим  средоточием
была обязанность возить повозы,  обязанность,  вследствие  которой  сами
племена должны были доставлять дань в определенное князем место,  ибо  с
этим подчиненность племен, участие их в общей жизни принимали более дея-
тельный характер. Но еще более способствовала  сознанию  о  единстве  та
обязанность племен, по которой они должны  были  участвовать  в  походах
княжеских на другие племена, на чужие народы: здесь члены различных пле-
мен, находившихся до того времени в весьма слабом соприкосновении друг с
другом, участвовали в одной общей деятельности  под  знаменами  русского
князя, составляли одну дружину; здесь наглядным образом приобретали  они
понятие о своем единстве и, возвратясь  домой,  передавали  это  понятие
своим родичам, рассказывая им о том, что они сделали  вместе  с  другими
племенами под предводительством русского князя. Наконец,  выходу  племен
из особного, родового быта, сосредоточению каждого из них около  извест-
ных центров и более крепкой связи всех их с единым, общим для всей земли
средоточием способствовало построение городов князьями, умножение  наро-
донаселения, перевод его с севера на юг.
   Мы коснулись непосредственного влияния княжеской власти на  образова-
ние юного общества, но это влияние сильно обнаружилось  еще  посредством
дружины, явившейся вместе с князьями. С самого  начала  мы  видим  около
князя людей, которые сопровождают его на войну, во время мира составляют
его совет, исполняют его приказания, в  виде  посадников  заступают  его
место в областях. Эти приближенные к князю люди, эта  дружина  княжеская
могущественно действует на образование нового общества тем, что вносит в
среду его новое начало, сословное, в противоположность прежнему  родово-
му. Является общество, члены которого связаны  между  собою  не  родовою
связью, но товариществом; дружина, пришедшая с первыми князьями, состоит
преимущественно из варягов, но в нее открыт свободный доступ храбрым лю-
дям из всех стран и народов, преимущественно, разумеется, по самой  бли-
зости, туземцам; с появлением дружины среди  славянских  племен  для  их
членов открылся свободный и почетный выход из родового быта в быт, осно-
ванный на других, новых началах; они получили возможность, простор  раз-
вивать свои силы, обнаруживать свои личные достоинства, получили возмож-
ность личною доблестию приобретать значение, тогда как в  роде  значение
давалось известною степенью на родовой лестнице. В дружине  члены  родов
получали возможность ценить себя и других по степени личной доблести, по
степени той пользы, какую они доставляли князю и  народу;  с  появлением
дружины должно было явиться понятие о лучших, храбрейших людях,  которые
выделились из толпы людей темных,  неизвестных,  черных;  явилось  новое
жизненное начало, средство к возбуждению сил в народе  и  к  выходу  их;
темный, безразличный мир был встревожен, начали обозначаться формы,  от-
дельные образы, разграничительные линии.
   Обозначив влияние дружины вообще, мы должны обратиться к  вопросу:  в
каком отношении находилась она к князю и к земле? Для легчайшего решения
этого вопроса сравним отношения дружины к князю и земле на западе  и  те
же самые отношения у нас на Руси. На западе около доблестного вождя  со-
биралась толпа отважных людей с целию  завоевания  какой-нибудь  страны,
приобретения земель во владение. Здесь вождь зависел более  от  дружины,
чем дружина от него; дружина нисколько не находилась к нему в  служебных
отношениях, вождь был только первый между равными: "Мы избираем  тебя  в
вожди, - говорила ему дружина, - и куда поведет тебя твоя  судьба,  туда
пойдем и мы за тобою; но что будет приобретено общими нашими силами,  то
должно быть разделено между всеми нами, смотря по достоинству  каждого",
и проч. И действительно, когда дружина овладевала какою-нибудь  страною,
то каждый член варварского ополчения приобретал участок земли  и  нужное
количество рабов для его обработания. Но  подобные  отношения  могли  ли
иметь место у нас на Руси с призванием князей? Мы видели, что князь  был
призван северными племенами, как нарядник земли; в  значении  князя  из-
вестной страны он расширяет свои владения; с ним приходит дружина, кото-
рая постоянно наполняется новыми членами, пришельцами  и  туземцами;  но
ясно, что эти дружинники не могут иметь значения  дружинников  западных:
они не могли явиться для того, чтобы делить землю  ими  не  завоеванную,
они могли явиться только для того, чтобы служить князю известных племен,
известной страны; те из них, которые приходили за тем, чтоб получать го-
рода и села, как например Аскольд и Дир, обманывались в своей надежде  и
отправлялись искать лучшего в другом месте. Рюрик раздает  города  мужам
своим; Олег сажает мужей своих в занятых им городах - Смоленске и  Любе-
че: они здесь начальники отрядов, они заступают место князя; но при этом
должно строго отличать  характер  правительственный  от  характера  вла-
дельческого; мы и после будем постоянно видеть везде княжих  посадников,
наместников, но везде только с характером  правительственным.  С  другой
стороны, если князь с дружиною покорял новые племена, то  это  покорение
было особого рода: покоренные племена были рассеяны на огромном  пустын-
ном пространстве; волею или неволею соглашались они  платить  дань  -  и
только, их нельзя было поделить междучленами дружины; мы знаем, как  по-
корял Олег племена: одни добровольно соглашались платить ему дань, какую
прежде платили козарам, на других накладывал он дань  легкую;  некоторых
примучивал, т. е., силою заставлял платить себе дань,  но  опять  только
дань. Большое различие, когда дружина займет страну цивилизованного  на-
рода, покрытую городами и селениями, или когда займет страну  пустынную,
редко населенную, построит острожек и станет ходить из него  к  племенам
за мехами. Земли было много у русского князя, он мог, если хотел, разда-
вать ее своим дружинникам, но дело в том, выгодно  ли  было  дружинникам
брать ее без народонаселения; им гораздо выгоднее было остаться при кня-
зе, ходить с ним за добычею на войну к народам  еще  не  покоренным,  за
данью к племенам подчиненным, продавать эту дань  чужим  народам,  одним
словом, получать от князя содержание непосредственно.
   Замечено было, что князья принимали в свою дружину всякого витязя, из
какого бы народа он ни был: так, между послами Игоря мы встречаем  ятвя-
га; Святослав отовсюду собирал воинов многих и храбрых; Владимир  выбрал
из наемных варягов мужей добрых, смысленных и храбрых и роздал им  горо-
да; северные саги говорят о знатных витязях скандинавских, которые  слу-
жили в дружинах наших князей; каждый пришлец  получал  место  смотря  по
своей известности; в древних песнях наших читаем, что князь встречал не-
известных витязей следующими словами: "Гой вы еси, добры молодцы!/  Ска-
житеся, как вас по имени зовут:/ А по имени вам мочно  место  дать,/  По
изотчеству можно пожаловати".
   В сагах читаем, что при Владимире княгиня, жена его, имела  такую  же
многочисленную дружину, как и сам князь: муж и жена соперничали, у  кого
будет больше знаменитых витязей; если являлся храбрый пришлец, то каждый
из них старался привлечь его в свою дружину. Подтверждение этому  извес-
тию находим также в наших старинных песнях: так Владимир, посылая  бога-
тыря на подвиг, обращается к нему с следующими словами: "Гой  еси,  Иван
Годинович!/ Возьми ты у меня, князя, сто человек/ Русских могучих  бога-
тырей,/ У княгини ты бери другое сто".
   Чем знаменитее был князь, тем храбрее и многочисленнее были его спод-
вижники; каков был князь, такова была и дружина; дружина Игорева говори-
ла: "Кто с морем советен", и шла домой без боя;  сподвижники  Святослава
были все похожи на него: "Где ляжет твоя голова, там  и  все  мы  головы
свои сложим", - говорили они ему, потому что оставить поле битвы,  поте-
рявши князя, считалось ужасным позором для доброго дружинника. И хороший
вождь считал постыдным покинуть войско в опасности; так, во время похода
Владимира Ярославича на греков тысяцкий Вышата сошел на берег  к  выбро-
шенным бурею воинам и сказал: "Если буду жив, то с ними;  если  погибну,
то с дружиною". Было уже замечено, что дружина  получала  содержание  от
князя - пищу, одежду, коней и оружие;  дружина  говорит  Игорю:  "Отроки
Свенельдовы богаты оружием и платьем, а мы босы и наги; пойдем с нами  в
дань". Хороший князь не жалел ничего для дружины: он знал, что с  много-
численными и храбрыми сподвижниками мог всегда приобресть богатую  добы-
чу; так говорил Владимир и давал частые, обильные пиры дружине;  так,  о
сыне его Мстиславе говорится, что он очень любил дружину, имения не  ща-
дил, в питье и пище ей не отказывал. Летописец, с сожалением вспоминая о
старом времени, говорит о прежних князьях: "Те князья не собирали  много
имения, вир и продаж неправедных не налагали на людей; но если  случится
правая вира, ту брали и тотчас отдавали дружине на оружие. Дружина  этим
кормилась, воевала чужие страны; в битвах говорили друг другу:  "Братья!
Потянем по своем князе и по Русской земле!" Не говорили князю: "Мало мне
ста гривен"; не наряжали жен своих в золотые обручи, ходили  жены  их  в
серебре; и вот они расплодили землю Русскую". При такой жизни  вместе  в
братском кругу, когда князь не жалел ничего для дружины, ясно, что он не
скрывал от нее своих дум, что члены дружины были главными его советника-
ми во всех делах; так, о Владимире говорится: "Владимир любил дружину  и
думал с нею о строе земском, о ратях, об уставе земском".  Святослав  не
хочет принимать христианства, потому что дружина станет смеяться.  Бояре
вместе с городскими старцами решают, что  должно  принести  человеческую
жертву; Владимир созывает бояр и старцев советоваться о перемене веры.
   Из приведенных известий видно, что одни  бояре,  одни  старшие  члены
дружины были советниками князя: два последние известия ограничивают пер-
вое, показывают, с какою дружиною думал  Владимир.  Как  же  разделялась
дружина, как назывались младшие ее члены, не бояре?  Для  означения  от-
дельного члена дружины, дружинника, без различия степеней, употреблялось
слово муж. Муж, мужи - значило человек, люди, но преимущественно  с  по-
четным значением: муж с притяжательным местоимением, относящимся к  кня-
зю, означал дружинника: муж свой, муж его. Но, как  видно,  слово  "муж"
имело и более тесное значение,  означало  дружинников  второго  разряда,
низших, младших членов дружины, в противоположность боярам; это видно из
следующего места летописи,  хотя  относящегося  к  позднейшему  времени.
Князь Игорь северский, попавшись в плен к половцам, так горюет  об  ист-
реблении своего войска: "Где бояре думающие,  где  мужи  храборствующие,
где ряд полчный?" Итак, бояре были лучшие, старшие в дружине, советники,
думцы князя по преимуществу; мужи были воины по преимуществу; другое бо-
лее определенное название для  этого  разряда  дружинников  было  гриди,
гридь, гридьба, что означает также сборище, толпу, дружину.  Комната  во
дворе княжеском, где собиралась дружина, называлась гридницею: так гово-
рится о Владимире: "Он учредил на дворе в гриднице пиры, куда  приходили
бояре и гриди, соцкие и десяцкие, и нарочитые мужи, при князе и без кня-
зя". Мужи княжие, жившие по городам, занимавшие там разные должности,  в
отличие от бояр, живших при князе, в  стольном  его  городе,  назывались
уменьшительным - болярцы. В Русской Правде и в Новгородской летописи  мы
встречаем название огнищанина, подававшее повод к различным объяснениям.
Единственное средство объяснить это название - посмотреть, как оно заме-
няется в других списках Правды и в других летописях;  в  других  списках
Правды оно заменяется постоянно выражением: княж муж, и в этом  значении
противополагается смерду; в летописи Новгородской читаем: "Позвал  (Рос-
тислав) новгородцев на поряд: огнищан, гридь". В другой, не новгородской
летописи читаем: "Князь Мстислав, собрав ростовцев  -  боляр,  гридьбу".
Следовательно, то, что в Новгороде были огнищане, в других  местах  были
бояре, т. е. старшие члены дружины, которых  место  прежде  гридей;  при
этом должно заметить, что название огнищанин было обширнее, чем  боярин:
огнищанин некоторых списков Правды совмещает мужа княжа  и  тиуна  княжа
других списков, а потому и в Новгороде существовало также название  боя-
рин. Объяснение того, почему огнищанин соединял и боярина и тиуна княжа,
равно как объяснение корня слову огнищанин найдем также в Русской  Прав-
де, здесь читаем: "За убийство тиуна огнищного  и  конюшего  платить  80
гривен". Если тиун конюший означает смотрителя за конюшнею княжескою, то
тиун огнищный должен означать смотрителя за огнищем или домом княжеским;
огнищанин же должен означать человека, который живет при огнище  княжес-
ком, домочадца княжеского, человека, близкого к князю, его думца, бояри-
на, в переводе на наши понятия, придворного человека. Объяснением  слова
огнищанин служит также позднейшее - дворянин, означающее человека,  при-
надлежащего ко двору, дому княжескому, а не имеющего свой двор или  дом,
следовательно, и под огнищанином нет нужды разуметь  человека,  имеющего
свое огнище. Эти-то домочадцы или огнищане княжеские  имели  то  преиму-
щество пред остальным народонаселением, что за их голову  убийца  платил
двойную пеню, или виру, именно 80 гривен вместо 40. Под огнищанином  ра-
зумелся только муж княж высшего разряда, боярин, думец княжеский, но  не
гридь, не простой член дружины, который собственно не принадлежал к  ог-
нищу или двору княжескому. К огнищанам, как видно из Правды, принадлежал
тиун княж, но не вообще, а только огнищный и конюший. Тиун в готском пе-
реводе Библии Улфилы является в форме dius и в значении ***oicethz***  -
домочадец, слуга, раб. Звание тиуна, как оно является  в  наших  древних
памятниках, можно означить словом "приставник", с неопределенным  значе-
нием: приставник смотреть за домом, за конюшнею, за судом, за сбором до-
ходов княжих, за селом княжим; тиуны могли быть у князя и у боярина; они
могли быть и свободные, если примут на себя эту должность  с  рядом,  но
это было уже исключение. Сельский тиун княжий или ратайный, если был хо-
лоп, то за него положена была вира в 12 гривен, если  же  был  свободный
человек, но рядович, т. е. такой тиун, который, вступая в должность,  не
вошел в холопство, но порядился, вошел с рядом, то за такого  вира  была
только в 5 гривен, потому что для князя  было  гораздо  важнее  потерять
своего холопа, чем вольного рядовича; те же самые виры брались за тиунов
холопей и рядовичей боярских. Вообще князь  увеличивал  виру  за  своего
служителя, смотря по важности последнего. Что касается до отроков князя,
то они составляли его домашнюю прислугу; они, по  летописям,  служат  за
столом князю и гостям его; убирают вещи по княжому приказу; князь  посы-
лает их с поручениями и т. п.
   Кроме дружины войско составлялось также из жителей городов и сел, на-
биравшихся по случаю похода: эти полки явственно отличаются  от  дружины
под именем воинов (воев) в тесном смысле; так, читаем в рассказе о убие-
нии святого Бориса: "Сказала ему отцовская дружина: "вот у тебя  дружина
отцовская  и  воины  (вои)".  Другое  место,  из  которого  также  виден
двойственный состав княжеского войска, встречаем  в  рассказе  о  походе
Владимира Ярославича на греков: "Прочие воины Владимира были выкинуты на
берег, числом 6000, и хотели возвратиться в Русь, но  не  пошел  с  ними
никто из дружины княжеской". Но мы не должны ожидать от летописца посто-
янно резкого различия в названиях - дружина и вои: если он говорит,  что
князь взял с собою много воев из разных племен, то он не  прибавит,  что
он взял с собою дружину и воев: подразумевается, что дружина должна идти
с князем, и в таких случаях везде дружина включается  в  число  воев;  с
другой стороны, от дружины не было производного дружинник, дружинники, и
потому вместо этого производного употреблялось также  вои;  вои  значило
вообще все военные, вооруженные люди. Наоборот, дружина означала  в  об-
ширном смысле совокупность всех военных, вооруженных людей, войско, и  в
тесном смысле - приближенных к князю людей, которых  военное  дело  было
постоянным занятием. Это двоякое значение дружины всего виднее в расска-
зе о войне Мстислава тмутараканского с Ярославом: "Мстислав с вечера ис-
полчил дружину и поставил северян в чело против варягов, а  сам  стал  с
дружиною своею по крылам... Мстислав, на другое утро увидя лежащие трупы
северян и варягов, сказал: "Как не радоваться? Вот лежит северянин,  вот
варяг, а дружина моя цела". Кроме собирательного дружина в смысле  войс-
ка, армии, употреблялось еще слово "полк". Слово "дружина" имела еще  не
военное значение, в котором может переводиться словом: свои, наши,  нап-
ример древляне спросили Ольгу: "Где же наша дружина?", т. е. послы,  ко-
торых они прежде отправили в Киев. Было сказано, что вои, т. е. недружи-
на, набирались из народонаселения городского и сельского:  так  набирали
войско из племен Олег, Игорь, Владимир; так Ярослав вывел против  Свято-
полка горожан новгородских и сельских жителей с их старостами. Видно и в
этот период, как в последующий, князь объявлял о походе в городе народу,
собравшемуся на вече; здесь решали выступить, и сельское народонаселение
выступало по решению городового веча. Как видно, отец выходил в поход со
старшими сыновьями, сколько бы их ни было,  а  младший  (также  взрослый
уже) оставался дома для охранения семейства. По окончании похода войско,
набранное из городского и сельского  народонаселения,  распускалось  оно
пользовалось добычею: князья  выговаривали  у  побежденных  дань  в  его
пользу. Олег требует с греков по 12 гривен на ключ, т. е. на каждую лод-
ку, без различия между дружиною и воями, набранными  из  разных  племен.
Дружина, разумеется, имела ту выгоду, что участвовала в ежегодных  данях
с греков и с своих племен, вообще во всех  доходах  княжеских.  Ярослав,
победив Святополка, наградил щедро помогших  ему  новгородцев,  сельчан,
однако, меньше, чем горожан: горожанин был сравнен с сельским старостою.
Но ясно, что когда народонаселение призывалось  не  к  далекой  наступа-
тельной войне, а к защите своей земли от нападения врагов, например  пе-
ченегов, то не могло быть речи о награждении;  воины  могли  довольство-
ваться только добычею, если, прогнав врага, отбили обоз,  брали  пленни-
ков; дань с побежденных бралась и на долю убитых ратников  и  шла  к  их
родственникам. Сельчане приходили в поход с своими старостами;  горожане
относительно военной службы разделялись, как видно, на  десятки,  сотни:
таково было обыкновенно военное деление у народов. В летописи упоминают-
ся десятские, сотские; без всякого сомнения, был  высший  начальник  над
этими отделами, долженствовавший носить соответственное название "тысяц-
кого"; этого названия мы не встречаем в дошедших до нас списках  летопи-
сей в описываемое время, встречаем одно неопределенное название  "воево-
ды"; но в следующем периоде мы встретим, что тысяцкий  называется  также
воеводою, вследствие чего под воеводою первого  периода  можно  разуметь
тысяцкого. Тысяцкий, по соображении всех известий об этом сане, был вое-
водою земских, гражданских полков, выбиравшийся князем из дружины.  Если
Ян, сын Вышаты, был тысяцким в Киеве, в 1089 году, то нет сомнения,  что
отец его Вышата занимал ту же должность прежде, при Ярославе;  подтверж-
дение этому находим в летописи: в 1037 году послал Ярослав  сына  своего
Владимира на греков и дал ему много войска, а воеводство поручил Вышате,
отцу Янову; когда поднялась буря и прочие воины, т.  е.  земские  полки,
были выброшены на берег, то никто из дружины княжеской не хотел  идти  с
ними; один Вышата вызвался: "Я пойду с ними, - сказал он: останусь жив -
с ними вместе, погибну - вместе с своими (с дружиною)". Поступок  Вышаты
объяснится, если обратим внимание на то, что этот воевода был  тысяцкий,
что ему было поручено от князя воеводство над земскими полками, и он, по
совести, не мог оставить их без предводителя. Из этого же  известия  ви-
дим, что земское ополчение нуждалось в предводителе из членов дружины.
   При святом Владимире мы видим, что  во  время  тяжкой  оборонительной
войны против печенегов князь отправился раз на север, чтобы набрать пол-
ки из тамошнего народонаселения, ходил по верховные вои, как говорится в
летописи. Кроме дружины и земских полков, составленных из  городского  и
сельского народонаселения, были еще наемные  войска,  составлявшиеся  из
варягов, печенегов и торков; варяги обыкновенно составляли пехоту, пече-
неги и торки - конницу; в борьбах северных князей с южными варяги  нани-
мались первыми, печенеги - вторыми, следовательно, первым помогала Евро-
па, вторым - Азия. Дружина Мстислава тмутараканского состояла из козар и
касогов. Надобно заметить, что печенеги ни разу не дали победы  князьям,
нанимавшим их. Новгородцы и варяги дали торжество Владимиру над  Яропол-
ком, Ярославу - над Святополком; южно-русское, киевское, народонаселение
не дало победы Святополку при Любече; но северское народонаселение  дало
торжество Мстиславу над варягами Ярослава, выдержавши натиск  последних;
при этом не забудем, что в пограничных северских городках со времен Вла-
димира жили северные переселенцы. Дружина не могла  быть  многочисленна;
дружина Игоря, если была даже многочисленна, то пострадала много от гре-
ческого похода, а потом, без сомнения большая часть ее ушла с  Святосла-
вом; этот князь должен был кончить войну с греками по недостатку  дружи-
ны, которой очень немного должно было возвратиться с Свенельдом в  Киев;
что у Ярополка было мало дружины доказывает также  торжество  Владимира.
Ярослав перебил свою новгородскую дружину за варягов;  киевская  дружина
должна была следовать за Святополком; нельзя предполагать,  чтобы  много
ее осталось после поражений  последнего;  при  Ярославе,  следовательно,
имел место новый набор дружины. Дружина жила при князе, другого постоян-
ного войска не было, а между тем предстояла беспрестанная нужда в защите
границ, угрожаемых врагами; для этого также нанимались варяги. Так, нов-
городцы со времен Олега держат "мира деля" отряд варягов,  которым  дают
определенную сумму денег; после, как видно, этот отряд уже перестал  на-
бираться из варягов или по крайней мере исключительно из  них  и  слывет
под именем "гридей"; по скандинавским сагам известно, что изгнанник Олаф
был у киевского князя начальником войска, посылаемого для защиты границ;
такое значение имел, вероятно, ярл Рагнвальд  на  севере  при  Ярославе.
Войска в битвах располагались  обыкновенно  тремя  отделениями;  большой
полк, или чело, и два крыла; в челе ставили варягов-наемников;  если  не
было наемников, то земские полки, а дружину - по крылам, сохраняя ее для
решительного нападения. Когда река разделяла враждебные войска и ни одно
из них не хотело первое переправиться, то употреблялись  поддразнивания:
так, Святополков воевода поддразнивал новгородцев, воевода  Ярославов  -
польского Болеслава. Перед выступлением в поход трубили.  Войска  сходи-
лись (сступались) и расходились по несколько раз в битвах, в  ожесточен-
ных схватках брали друг друга за руки и секлись мечами.  Было  в  обычае
решать войны единоборством; боролись в  собственном  смысле  слова,  без
оружия, схватывали друг друга руками и старались задушить противника или
повалить, ударить им о землю. Естественно, что в пустынной, малонаселен-
ной стране, наполненной непроходимыми лесами, болотами, озерами, реками,
самый удобный путь для войск был водный; водою ходили на ближайшие  пле-
мена славянские, на греков, на болгар, на мазовшан. Если говорится,  что
Святослав ходил в поход без возов, то разумеется, что в сухопутных похо-
дах обыкновенно возили возы с припасами и шатрами, потому что один  Свя-
тослав с своими богатырями спал на открытом воздухе, подостлавши под се-
бя конский потник и положивши седло под голову. Когда  в  поход  шли  на
лодьях по рекам, то лошадей не брали, а  конница,  обыкновенно  наемная,
шла берегом; в сухопутных походах употреблялись лошади.  Святослав  спал
на конском потнике, клал седло в головы, следовательно, он ходил в поход
на лошади, равно как и вся дружина его; иначе трудно объяснить ту  быст-
роту, с какою он, по летописцу, ходил на врагов. Во время сражения  Яро-
полка с Олегом дрались на лошадях. В 1042 году Владимир Ярославич  ходил
на ямь на лошадях же. Но при этом очень вероятно, что русские,  привыкши
ходить в лодьях и биться пеши, не были отличными всадниками, как  свиде-
тельствуют византийцы. О трудностях сухопутных походов можно  судить  по
тому, что нужно было гораздо заранее исправлять дороги и мостить  мосты.
Города брали с большим трудом, обыкновенно принуждали  к  сдаче  голодом
или хитростию: Ольга целый год стояла под Коростеном и взяла его  только
хитростию; Владимир осадил Ярополка в Родне, но не брал города, а  пола-
гался на голод и предательство Блуда. Владимир  не  мог  взять  Корсуня,
грозился стоять три года и принудил жителей к сдаче, отнявши у них воду.
Только раз Святославу удалось взять копьем (приступом)  Переяславец  Ду-
найский. Оружие состояло из мечей, копий, стрел, ножей, сабель,  броней,
щитов. Об камнестрельных машинах упоминает Иоакимова летопись в рассказе
о сражении новгородцев с Добрынею при  Владимире;  но  византийцы  также
упоминают о них. Употреблялись при войске знамена, или стяги.
   Обратимся к остальному народонаселению, городскому  и  сельскому.  Мы
видели, что прежние города славянских племен были не иное что, как  ого-
роженные села, жители которых занимались земледелием. Это занятие  всего
более способствует сохранению родового быта: по  смерти  общего  родона-
чальника сыновьям его и внукам выгодно поддерживать родовую связь,  чтоб
соединенными силами обрабатывать землю. Как же скоро среди народонаселе-
ния являются другие промыслы, мена, торговля, как скоро для членов  рода
является возможность избирать то или другое занятие по  своим  склоннос-
тям, является возможность посредством собственной, самостоятельной  дея-
тельности приобресть больше других членов рода, то с тем вместе  необхо-
димо должно являться стремление выделиться из рода  для  самостоятельной
деятельности; следовательно, если в конце описываемого периода мы  видим
различные занятия, торговлю в городах, то необходимо должны предположить
ослабление родового быта. Различие занятий и мена условливались уже тем,
что среди городов явился новый элемент народонаселения - воинские  отря-
ды, дружины князей; в некоторых городах поселились князья,  в  других  -
мужи  княжие  с  воинскими  отрядами;  этот  приплыв  народонаселения  с
средствами к жизни, но не промышленного само по себе, необходимо  должен
был породить торговлю и промышленность. Но заметим, что мы  говорим  все
это о городах и именно о таких, где наиболее развивалась  промышленность
и торговля, в селах же и городах, сохранявших по-прежнему характер  ого-
роженных сел, без всякого сомнения, формы прежнего быта удерживались еще
очень и очень долго. Ослаблению родового быта в новых городах, построен-
ных князьями, содействовало то, что эти города  обыкновенно  наполнялись
народонаселением, собранным из разных мест,  преимущественно  с  севера;
переселенцы эти были вообще доступнее для принятия новых форм быта,  но-
вых условий общественной жизни, чем живущее рассеянно, отдельными родами
сельское народонаселение; в городах сталкивались чужеродцы, для  которых
необходимы были новые  правительственные  отношения,  новая  гражданская
связь. Наконец, ослаблению и падению  родового  быта  в  городах  вообще
должно было много содействовать новое военное деление на десятки и  сот-
ни, над которыми поставлялись независимые от родовых старшин  начальники
- десятские, сотские; что эти начальники сохраняли  свое  влияние  и  во
время мира, доказательством служит важное влияние, гражданское  значение
тысяцкого; эти новые формы соединения, новые чисто гражданские отношения
необходимо должны были наносить удар старым нормам быта. Появление горо-
да пробуждало жизнь и в ближайшем к нему сельском народонаселении: в го-
роде образовывался правительственный центр, к которому должно  было  тя-
нуть окружное сельское народонаселение; сельчане, которые прежде  раз  в
год входили в сношения с княжескою властию при платеже дани, теперь вхо-
дили в сношения с нею гораздо чаще, потому что в ближайшем городе  сидел
муж княж, посадник; потом как скоро городское  народонаселение  получило
другой характер, чем прежде, то между ним и окружным сельским  народона-
селением необходимо должна была возникнуть торговля вследствие  различия
занятий. С другой стороны, подле городов начали появляться села с  наро-
донаселением иного рода: князья, их дружинники и вообще  горожане  стали
выводить деревни, населяя их рабами, купленными или взятыми в плен, так-
же наймитами. Прибавим, что сосредоточению народонаселения около городов
способствовало также церковное управление, учреждение  в  городах  епис-
копских кафедр, которым были подведомственны все  церкви  в  окружности.
Так посредством городов, этих правительственных колоний, наносился  удар
родовой особности, в какой прежде жили племена, и вместо племенных  наз-
ваний в конце периода мы  встречаем  уже  областные,  заимствованные  от
главных городов. Города в описываемый период упоминаются следующие: Нов-
город, Ладога, Белозерск, Изборск, Псков, Юрьев, Ростов, Ярославль,  Му-
ром, Суздаль, Смоленск, Полоцк, Любеч, Чернигов, Листвен, Городец, Пере-
яславль, Родня, Вышгород, Белгород, Василев, Витичев,  Искоростень,  Ов-
руч, Туров, Владимир Волынский, Курск, Тмутаракань, Перемышль, Червен  и
другие безыменные. Из этих городов  Псков,  Юрьев,  Владимир  Волынский,
Ярославль достоверно построены князьями; многие из  остальных,  по  всей
вероятности, построены также ими; нет сомнения, что и, кроме  означенных
городов, некоторые, встречающиеся в позднейших известиях, получили нача-
ло в описываемый период.
   В противоположность князю все остальное народонаселение носило назва-
ние смердов.  В  Русской  Правде  все  княжеское,  княжие  люди,  княжая
собственность постоянно противополагается смердьему. Но как  в  названии
мужа и дружины, так и в названии смерда мы не можем с самого начала  ис-
кать точности, определенности; смерд означал простого человека и, следо-
вательно, это название могло употребляться относительно ко всякому  выс-
шему разряду; так, смерд противополагается мужу княжому;  так,  сельское
народонаселение под именем смердов противополагается городскому. В  про-
тивоположность мужу княжому простой человек назывался также людин. Вооб-
ще сельское народонаселение в описываемое время считалось ниже городско-
го; это прямо видно из свидетельства о том) как Ярослав оделял своих во-
инов после победы над Святополком; старостам (сельским) дал по  10  гри-
вен, смердам - по гривне, а новгородцам всем - по десяти: сельский  ста-
роста приравнен к простому горожанину. Подле свободных людей, горожан  и
сельчан, находим ряд людей зависимых. Первая  степень  зависимости  было
закупничество или наймитство. Закупнем или наймитом назывался  работник,
нанимавшийся на известный срок и за известную плату, которую, как видно,
он получал вперед, в виде займа. Если наймит бежал от господина до  сро-
ка, то становился за это ему полным (обельным) холопом,  обелью.  Наймит
был обязан платить господину за всякий вред в хозяйстве, причиненный его
нерадением; господин мог бить наймита за вину; но если прибьет без вины,
то платит за обиду, как свободному, наймит в этом случае  волен  идти  к
князю или судьям жаловаться. Если бы господин  вздумал  продать  наймита
как обель, то наймит получал полную свободу  без  обязанности  выплатить
господину взятое вперед, а последний должен был еще платить за обиду оп-
ределенную сумму. За преступления наймита  пред  правительством  отвечал
господин, причем закупень становился ему обельным  холопом.  Полное  или
обельное холопство проистекало, кроме того, следующими способами: рожде-
нием от холопа; если кто купит холопа за какую бы то ни было цену,  хотя
бы даже за полгривну, поставит свидетелей при купле и отдаст деньги пред
самим холопом; если кто женится на рабе без ряду, без условий с господи-
ном ее, то поступает к последнему в полные холопы, если же женится с ус-
ловиями, то они имеют силу; если кто пойдет к кому в тиуны или  ключники
также без ряду; наконец, невозможность заплатить долг вела должника так-
же в рабство к заимодавцу. Значение холопа увеличивалось, смотря по зна-
чению господина и по той пользе, какую он ему приносил: так, за убийство
сельского старосты или тиуна княжеского и боярского платилось по 12 гри-
вен, за простого холопа, равно как за  холопа,  принадлежащего  простому
человеку, смерду, платилось только пять гривен; за ремесленника и за ре-
месленницу, за пестуна и за кормилицу платилось опять 12 гривен, за жен-
щину-рабу - шесть. За вред, причиненный холопом, отвечал господин;  если
холоп осмеливался бить свободного человека, то,  по  уставу  Ярославову,
лишался жизни. В Русской Правде находим положение, что за убийство чужо-
го холопа без вины убийца платил господину цену убитого, а  князю  -  12
гривен продажи, пени, как за всякую порчу, истребление  чужой  собствен-
ности; как видно, господин имел право безнаказанно убить своего  холопа,
как безнаказанно мог истребить всякую другую свою собственность.  Произ-
ведения или приобретения раба составляли  собственность  его  господина.
Холоп не мог быть свидетелем при следствии дела; при  нужде  позволялось
сослаться на закупа. Кроме означенных состояний,  встречаем  еще  особый
разряд людей под именем изгоев. Из одного позднейшего свидетельства  уз-
наем, какие люди принадлежали к этому разряду: сын священника, не  умею-
щий грамоте, холоп, выкупившийся из холопства, наконец, задолжавший  ку-
пец. Из этого видим, что изгоем вообще был человек, почему-либо  немогу-
щий оставаться в прежнем состоянии и не примкнувший еще ни к какому  но-
вому.
   Князья были призваны для правды вследствие того, что особные роды  не
могли беспристрастно разбирать дела при враждебных  столкновениях  своих
членов; не было у них правды, говорит летописец. Как  разбирались  роды,
нам неизвестно, но, без всякого сомнения, между ними бывали случаи  мир-
ного разбирательства и соглашения, и эти случаи служили примером; но эти
случаи, как видно, были довольно редки, большею же  частию  столкновения
оканчивались враждебно - восстанием рода на род, что и повело к мысли  о
необходимости третьего судьи. Если поэтому главное значение  князя  было
значение судьи, разбирателя дел, исправителя кривд, то одною из  главных
забот его был устав земский, о котором он думал с дружиною, старцами го-
родскими, а после принятия христианства с епископами; и вот  Ярославу  I
приписывается подобный писаный устав, под именем Русской Правды.  Назва-
ние Русской Правды получил этот устав как видно для отличия  от  уставов
греческих, которые по принятии христианства имели такое сильное  влияние
на юридический быт Руси. Русская Правда первыми строками своими  напоми-
нает нам о древнем быте племен, как представляет его летописец; но в  то
же время указывает и на изменения, происшедшие в этом быту после призва-
ния князей. При родовом, особном быте главная обязанность родичей состо-
яла в защите друг друга, в мести друг за друга; и если целый род, как бы
он ни был обширен и разветвлен, составлял одно, один  союз  под  властию
одного родоначальника, то все члены его, в каких бы  ни  было  степенях,
имели одинаково эту обязанность. В Русской  Правде  установлено,  что  в
случае убийства родственник убитого должен мстить убийце; но эта обязан-
ность ограничена известными ближайшими степенями родства - знак, что ро-
довой быт начал уже ослабевать, что  распространению  родовых  отношений
уже положена преграда. По Ярославову уставу, в случае убийства брат дол-
жен был мстить за брата, отец за сына и, наоборот, дядя за племянника  с
братней и сестриной стороны. В случае если не было местника в означенных
степенях родства, то убийца платил князю пеню, виру, смотря по  значению
убитого, был ли то муж княж,  или  слуга  княжий,  которого  способности
князь дорого ценил, или простой человек: в первом случае  убийца  платил
двойную виру (80 гривен), во втором - простую (40  гривен);  за  женщину
платилось полвиры. Так, спустя полтора века  после  призвания  князей  в
судном уставе еще сохранена месть, родовое самоуправство, остаток  родо-
вой особности, самостоятельности; но при этом мы видим,  во-первых,  что
родовая месть ограничена ближайшими степенями родства, во-вторых, что  в
случае отсутствия родича-мстителя убийца должен вознаградить общество за
убийство одного из его членов. Но если правительство брало с убийцы  де-
нежную пеню, денежное вознаграждение, то  было  ли  в  обычае,  что  ро-
дич-мститель мог отказаться от своего права мстить убийце, взяв  с  него
денежное вознаграждение? На этот вопрос Русская Правда не дает нам отве-
та; из ее молчания позволительно предположить, что  подобные  соглашения
были малоупотребительны, могли считаться постыдными для родичей: у  гер-
манцев они имели место, но не всегда: так,  в  одной  саге  читаем,  что
отец, отвергая денежный окуп за убийство сына своего, говорит: "Я не хо-
чу моего убитого сына носить в денежном кошельке". Обратив  внимание  на
большую крепость родовой связи у наших племен в описываемое время, чем у
германцев, можно допустить, что подобные чувства были у нас господствую-
щими.
   Мы видели, что после родовой мести  существовала  также  общественная
пеня в том случае, когда не будет мстителя; но если при последнем обсто-
ятельстве убийство будет совершено и убийца скроется,  то  правительство
чрез это лишается виры; для предотвращения такого лишения  в  означенном
случае вира платилась целым округом, вервью, где совершено убийство; та-
кая вира называлась общею или дикою вирою. Вервь не платила в  том  слу-
чае, когда находили в ней только кости, свидетельствовавшие  о  давности
преступления, не платила также за мертвеца, о котором никто не знал. Это
установление дикой виры встречаем мы и в других новорожденных обществах,
в которых правительственный организм еще не зрел;  при  таком  состоянии
общества полицейские обязанности обыкновенно поручаются отдельным  окру-
гам, которые и отвечают за всякий беспорядок, в них случившийся. Под ди-
кою вирою разумелось также общее поручительство, по которому все или не-
которые жители верви обязывались, в случае если  один  из  них  совершит
убийство, помогать ему в платеже виры. Существовал ли обычай дикой  виры
в описываемое время или явился позднее?  Обязанность  верви  схватить  и
представить убийцу или платить за него виру в  случае,  если  не  отыщут
его, бесспорно явилась вместе с определением о  вирах;  труднее  решить,
когда явился обычай дикой виры в  виде  сотоварищества  для  вспоможения
убийце платить виру; если этот обычай существовал в  описываемое  время,
то должен был особенно усилиться после Ярослава, когда месть была  окон-
чательно заменена вирами. Правда различает разбойничество, когда человек
убил другого без всякой вражды, от убийства по  вражде,  в  пылу  ссоры,
драки. Дикая вира относительно разбойника не могла иметь места; за  раз-
бойника люди не платили, но отдавали его с женою и детьми князю на поток
(изгнание), дом его отдавался на разграбление.  Различие  разбойничества
от убийства в ссоре, по вражде должно было  существовать  в  описываемое
время: трудно себе представить, чтобы безразличность между  этими  двумя
действиями могла удержаться долго после принятия христианства, когда уже
при Владимире мы видим, что епископы настаивают на необходимости казнить
разбойников, с испытанием, однако; уже этот  совет  духовенства  испыты-
вать, обращать внимание на обстоятельства и побуждения вел необходимо  к
означенному в Правде различению между разбоем и убийством  в  ссоре,  на
пиру, в нетрезвом виде: кроме того, естественно  было  бы  для  общества
требовать, чтобы человек, явно вредный, грозящий  каждому  гибелью,  был
исключаем из общества, не мог в нем долее оставаться. Так же должно было
общество изначала смотреть и на зажигательство двора или гумна:  зажига-
тель должен был заплатить за вред, причиненный пожаром, и потом осуждал-
ся так же на поток, а дом его отдавался на разграбление.
   Относительно  увечий  такое  же  постановление,  как  и  относительно
убийства: обиженный может отомстить за себя обидчику тем же  -  удар  за
удар, увечье за увечье; если же не может мстить, то берет себе  денежное
вознаграждение и плату лекарю; в  некоторых  списках  прибавляется,  что
князь получает при этом пеню или продажу. Увечье и вознаграждение за не-
го различались, смотря по тому, каким образом оно будет нанесено;  также
- смотря по тому, мог ли излечиться поврежденный член или нет, и по важ-
ности члена; обидою считалось действие, в котором обнаруживалось намере-
ние нанести побои и увечье. Относительно  кражи  похитивший  обязан  был
возвратить похищенное и платить известную сумму за обиду, смотря по цен-
ности украденного; исключение составляет  в  некоторых  списках  коневый
тать, которого мир выдавал князю  на  поток.  В  числе  похищений  чужой
собственности полагался увод,  укрывательство  беглого  холопа,  помощь,
оказанная ему во время бегства, нерадение при поимке. Упоминаются случаи
порчи, истребления чужой собственности. Большую пеню платили за  повреж-
дение межевых знаков. Убийство вора не считалось  убийством,  если  было
совершено при самом воровстве, когда вор еще не был схвачен;  но  счита-
лось убийством, если вор был убит связанный или во время бегства.
   Правда (следование дела, исправление зла) происходила следующим обра-
зом: обиженный должен был представить свидетелей своей обиды;  но  ясные
знаки побоев, увечья признавались достаточным свидетельством;  свидетель
должен был говорить слово в слово,  как  сам  жалующийся;  прежде  всего
спрашивалось, кто первый начал драться, и  зачинщик  платил  пеню.  Если
придет жаловаться человек с ясными признаками побоев, но явятся свидете-
ли, которые покажут, что он сам был зачинщиком драки, то  он  ничего  не
получает с противника и сам не платит: побои  вменяются  ему  в  платеж.
Свидетель должен быть человек свободный; если не будет свободного, то по
нужде можно сослаться на боярского тиуна; в малом иске  по  нужде  можно
сослаться на закупня; впрочем, истец мог взять и холопа в свидетели,  но
в таком случае если ответчик после испытания железом оправдается, то ис-
тец платил ему за то, что поклепал его по речам холопа. Если не найдется
свидетель, а обвинение будет в убийстве, то обвиненный должен  был  под-
вергнуться испытанию железом; это испытание употреблялось при  обвинении
в воровстве, если поличного не было и если цена украденной вещи была  не
менее полгривны золота, если же меньше, то употреблялось  испытание  во-
дою; если же цена похищенного была менее двух гривен серебра,  то  обви-
ненный присягал в своей невинности. Обычай испытания железом и  водою  у
соседних Руси народов существовал с незапамятных времен, вследствие чего
мы и решились отнести этот обычай к описываемому времени. Как у нас, так
и у соседних народов, железо предписывалось только в тяжких  обвинениях.
В Богемии подсудимый обязан был простоять известное время на раскаленном
железе, либо держать на нем два пальца до тех пор, пока совершит предпи-
санную присягу. У сербов обвиненный должен был опустить руку в раскален-
ный котел, либо, выхватив железо из огня при дверях храма, отнести его к
алтарю. Подвергавшийся испытанию водою должен был сделать несколько  ша-
гов в глубину реки; если он при этом робел и мешался, то проигрывал  де-
ло. Здесь начало пытки. Когда обокраденный объявит  немедленно  о  своей
пропаже во всеуслышание на торгу, то по отыскании своей вещи имел  право
взять ее у кого нашел без всяких судебных форм; и тот,  у  кого  найдена
вещь, обязан заплатить хозяину за обиду, а  князю  -  продажу.  Если  же
обокраденный не повестит о своей пропаже на торгу и увидит ее у кого-ни-
будь другого, то не может сказать ему: "Это мое", но обязан вести его на
свод, чтобы тот указал, где взял вещь. Свод в одном  городе  продолжался
до конца, если же переходил черту города, то останавливался  на  третьем
ответчике, который должен был платить истцу деньгами, а сам брал вещь  и
отыскивал снова похитителя; при отыскивании раба свод шел во всяком слу-
чае только до третьего ответчика,  который  отдавал  истцу  своего  раба
вместо украденного, а сам отыскивал настоящего вора. Свода из своего го-
рода в чужую землю не было; но ответчик мог только представить  свидете-
лей или мытника (сборщика торговых податей), при которых купил иск, пос-
ле чего истец брал свою вещь, не получая никакого вознаграждения за  то,
что вместе с нею пропало, а ответчик терял свои деньги. То же самое про-
исходило, когда ответчик хотя и мог посредством двух свободных  свидете-
лей или мытника доказать, что он действительно купил вещь или  раба,  но
не знает, у кого именно; по отыскании же своего продавца он мог взять  с
него свои деньги, и последний обязан был удовлетворить первого истца  за
то, что у него пропало вместе с краденым. Если хозяин заметит покражу, а
вор уже убежал, то с свидетелями и с чужими людьми он гонится по  следам
вора; если след приведет к селу или шатру (товару)  и  жители  села  или
владетели шатра не отведут от себя следу, не пойдут на след  или  станут
отбиваться, то должны платить и цену украденной вещи  и  продажу  князю;
если же след исчезнет на большой дороге, где нет ни людей, ни жилища их,
то никто не платит. В разных списках Правды встречаем уставы о процентах
(резе), существовавшие до Владимира Мономаха и при нем изданные, о  пок-
лаже (даче имущества на сохранение), о долговых взысканиях: если  заимо-
давец станет требовать с должника своих денег, а тот  запрется,  что  не
брал, то заимодавец выводит свидетелей, которые если присягнут,  то  иск
его правый, то должник платит взятые деньги и, кроме того, за  обиду;  в
некоторых же списках говорится: "если кто чего взыщет на другом  и  пос-
ледний начнет запираться, то идти ему на извод пред 12 мужей". Если  ку-
пец, взявши в долг деньги, потерпит убыток от кораблекрушения, рати  или
огня, то заимодавцы не имеют права требовать с него  денег  вдруг  -  он
выплачивает им понемногу; если же должник пропьется или пробьется (веро-
ятно, если истеряет имущество на виры или платежи за побои),  или  своим
нерадением погубит чужое имущество, то от заимодавцев  зависит  -  ждать
уплаты или продать должника. Если последний будет должен многим, то заи-
модавцы могут вести его на торг и продать; вырученными  деньгами  прежде
всего удовлетворяются иностранные купцы, гости, остальное делят свои за-
имодавцы; если же на должнике будут княжие деньги, то князь удовлетворя-
ется прежде всех.
   О наследстве в Русской Правде встречаем следующие статьи: если  умрет
простой человек, смерд, и сыновей у него не будет, то имущество его  пе-
реходит к князю; если останутся у него дочери, то давать часть  на  них,
какую - не сказано: впрочем, она зависела от князя; если же дочери будут
замужем, то не давать им части. Если умрет боярин или дружинник, то име-
ние нейдет к князю; но если не будет сыновей, то дочери  возьмут.  После
признания князей в городах родоначальника  заменил  князь  -  Рюрикович,
имение бездетного смерда переходило в распоряжение князя, дочь  наследо-
вала по старому обычаю, ибо ее назначение было оставить свой род для чу-
жого; незамужняя женщина не могла быть самостоятельною  владелицею,  са-
мостоятельным членом общества, как прежде не могла быть  самостоятельным
членом рода. Что имение могло идти только к сыновьям, а не в боковые ли-
нии, это было необходимо в описываемое время: родич, выделившийся из ро-
да, прерывал с последним всякую связь, - ни он не имел права  вступаться
в общую родовую собственность, ни остальные родичи также не имели  права
вступаться в его имущество.  Такое  резкое  выделение  было  необходимым
следствием твердости родовой связи: кто нарушал эту связь,  тот  нарушал
ее совершенно, становился совершенно чужим, ничего среднего быть не мог-
ло. Таким образом, означенное положение Русской Правды о наследстве слу-
жит признаком только что начавшегося перехода от  родового  быта,  когда
еще не выработались отношения по одной кровной связи, без всякого  отно-
шения к единству рода и к общему владению родовою собственностию:  можно
выразиться так, что это положение Русской Правды  знаменует  переход  от
родовых отношений к родственным. Так как выделы из родов  по  означенным
выше причинам должны были происходить в описываемый  период  преимущест-
венно в городах, то мы и почли приличным  упомянуть  здесь  о  положении
Русской Правды относительно наследства, тем более  что  положение  ее  о
наследстве после дружинника бесспорно носит признаки глубокой древности.
Мы заметили, что имущество простого человека, смерда, шло к князю, пото-
му что князь Рюрикович заменил для смерда прежнего князя - родоначальни-
ка, но вовсе не таково было отношение дружинника к князю. Дружинник  был
вольный слуга князя; первоначальную дружину составляли пришельцы,  варя-
ги, которые могли оставаться в службе князя, сколько хотели; они получа-
ли содержание от князя за свою службу; они не входили вместе со смердами
в состав общества, они составляли особое от общества тело,  которое  об-
щество содержало для собственной защиты; отсюда общество, казна  общест-
венная или княжеская, не могла брать имущества умершего дружинника,  ко-
торое представляло не иное что, как жалованье, полученное дружинником за
службу князю и земле; вольный дружинник, вступая в службу к князю, никак
не мог согласиться, чтобы добытое им имущество на службе по  его  смерти
отнималось у его дочерей и переходило к  обществу,  к  которому  он  мог
иметь только временное отношение; при этом очень часто могло  случаться,
что имущество это было им накоплено в других странах, на службе  другому
князю, другой земле. Мы назвали этот обычай относительно боярского  нас-
ледства древним, отнесли его к описываемому периоду именно  потому,  что
он предполагает особность дружинника, как пришлеца, могущего быть только
временным слугою княжеским; это же отношение особенно было сильно в  на-
чале нашей истории. Из остальных положений о наследстве в Русской Правде
читаем о праве отца при смерти делить дом свой детям; если же умрет  без
завещания (без ряда), то имение идет всем детям,  которые  обязаны  дать
часть по душе умершего; двор отцовский всегда идет меньшому сыну. Сестра
при братьях не получала наследства, но последние обязывались  выдать  ее
замуж. Жена, если остается жить с детьми,  имеет  право  на  часть  нас-
ледства; но когда муж назначил или дал ей особый участок из своего  иму-
щества, то она уже не наследует вместе с детьми.  Мать  может  разделить
свое имущество между всеми сыновьями или же отдать его какому-нибудь од-
ному, даже одной дочери; но если она умрет, не распорядившись,  то  нас-
ледство после нес получает тот, у кого она жила в доме, кто ее кормил  и
у кого она умерла. Из детей от двух разных отцов те  и  другие  получают
только наследство после своего отца; а если они от  разных  матерей,  то
наследство после своей матери. Если мать малолетних сирот пойдет  замуж,
то они с наследством своим поступают в опеку к ближайшему  родственнику;
отчим также мог быть опекуном. Опекун брал имение малолетних перед  доб-
рыми людьми и впоследствии обязан был возвратить его в целости вместе  с
приплодом от скота и челяди, имея право удержать у себя только  проценты
или торговую прибыль в награду за свои попечения. Если жена, давши слово
сидеть по смерти мужа с детьми, растеряет имущество последних  и  пойдет
замуж, то должна выплатить детям все ею потерянное. Жена имеет право ос-
таваться по смерти мужа в его доме с детьми, и последние не смеют  этому
противиться. О незаконных детях встречаем следующее положение: "если бу-
дут у мужа дети от рабы, то они не имеют доли в наследстве, но  получают
свободу вместе с матерью". Очень важно было  бы  знать  время  появления
этого устава. Вероятно, духовенство с самого начала  старалось  полагать
различие между законными и незаконными детьми; но сомнительно,  соблюда-
лось ли строго это различие во времена Ярослава.  Любопытно,  что  устав
обращает внимание на детей от рабы, признает их, хотя не совершенно: хо-
тя лишает их наследства, однако дает им свободу вместе с матерью. Полное
признание незаконности их не допустило бы устав обратить на  них  внима-
ние.
   На ком лежала обязанность приводить судебный приговор  в  исполнение,
т. е. подвергать виновного наказанию, собирать пени,  получать  судебные
пошлины, взыскивать частное вознаграждение и какие средства  можно  было
употреблять в случае сопротивления со стороны осужденного - на  все  это
нет достаточных указаний в Русской Правде. Но из  других  источников  мы
узнаем о важном значении при суде тиуна княжеского, от которого зависело
решить дело право или неправо, наложить справедливую или  несправедливую
пеню, откуда заключаем, что тиун был приставником  княжеским  при  суде,
обязанным смотреть за исполнением устава.  Кроме  того,  при  судопроиз-
водстве упоминаются еще слуги княжеские с разными названиями - ябедника,
вирника, метельника, мечника (кажется, одно и то же),  детского,  отрока
(кажется, одно и то же); встречаем и писца; в пользу этих лиц установле-
ны были особые судные пошлины; кроме того, во время следствия  дела  они
получали содержание  на  счет  жителей  того  места,  где  производилось
следствие. Наконец, в Правде встречаем статьи, которыми определяется пе-
ня за то, если подвергнуть муке, телесному истязанию огнищанина,  тиуна.
мечника или простого человека, смерда, без княжеского приказания, следо-
вательно, эти люди могли подвергаться  телесному  истязанию  по  приказу
княжескому. Как поступал князь с людьми, входившими в столкновение с его
властию, - видно из поведения Ярослава с дядею его, новогородским посад-
ником Константином Добрыничем.
   Рассмотрев содержание Русской Правды, во сколько при настоящей, очень
неудовлетворительной обработке этого памятника можно им воспользоваться,
мы обратимся теперь к нравам эпохи, как они представляются нам Правдою и
летописью. Кровавая месть, частая возможность убийства в ссоре,  на  пи-
рах, поступки Игоря с древлянами и древлян с ним, мщение Ольги,  умноже-
ние разбоев при Владимире, поступки Добрыни в Полоцке с семьею  Рогволо-
да, потом с Ярополком, поведение Святополка - вот нравы  языческого  об-
щества. Скорость к обиде и скорость  к  мести,  преобладание  физических
стремлений, мало сдерживаемых религиозными и нравственными законами; си-
ла физическая на первом плане - ей весь почет, все выгоды; богатырь, ко-
торого сила доведена в народном воображении до  чудовищных  размеров,  -
вот герой эпохи. В битвах личная, материальная сила преобладает,  отсюда
видим частые единоборства, в которых оружие  не  употребляется:  борются
обыкновенно, схватывая друг друга, желая раздавить и ударить  об  землю:
оружие - это уже человеческое, искусственное, заменяющее животненную си-
лу; при владении оружием требуется ловкость, искусство. С выделкою  ору-
жия в древности соединяли всегда понятие о мудрости, хитрости; в  север-
ных преданиях оружие куют обыкновенно карлы - волшебники;  эти  существа
лишены материальной силы, и, несмотря на то, оружие, произведение их ис-
кусства, их духовной деятельности, делают героев непобедимыми. Но должно
заметить, что одну животненную силу  и  единоборство  любят  употреблять
преимущественно восточные варвары:  так,  печенеги  вызывают  на  едино-
борство русского; так, Редедя, князь касожский, вызывает Мстислава; ази-
атские понятия высказываются в том, что вожди в поединках рискуют  счас-
тием, свободою семейства и подданных. Высшую богатырскую природу, высшие
стремления выставляет Европа, Русь в лице Святослава. Предание не  гово-
рит об его страшной физической силе, оно говорит о крепости духа,  кото-
рая заставляла тело переносить всякого  рода  лишения;  это  герой  дея-
тельности, движения: он ходит легко, как  барс;  он  противоположен  тем
сказочным богатырям, которые не двигаются от избытка материальной  силы.
Святослав собственно не богатырь; он вождь дружины,  которая  похожа  на
него; он любит оружие, он отказывается от поединка с Цимисхием; он  пер-
вый между дружинниками бьется в челе их, но не отделяется от них, не су-
ществует без них, живет и умирает с ними. Святославу вторит Вышата: "Жив
ли буду - с дружиною, погибну ли - вместе с нею".  Вообще  в  преданиях,
занесенных в летопись, без труда можем заметить эту борьбу Востока с За-
падом, Азии с Европою: борьба происходит за  Доном,  часто  за  Днепром,
подле самого Киева, но везде видим  характеристические  черты  борющихся
сторон: со стороны Азии выходит громадный печенег, со стороны Руси -  Ян
Усмошвец, человек по наружности  очень  обыкновенный,  незначительностью
своего вида возбуждает насмешки  великана,  но  побеждает  его.  Редедя,
князь касожский вызывает Мстислава на поединок, Мстислав чувствует  уже,
что противник одолевает его, и, однако, русский князь побеждает азиатца,
побеждает духовною силою, верою. Но как бы то ни было, мы видим  повсюду
проявления материальной силы, ей первое место,  ей  почет  от  князя  до
простолюдина; чрез нее простолюдин может сделаться  великим  мужем,  как
сделался Ян Усмошвец, она верное средство для приобретения славы и добы-
чи. При господстве материальной силы, при необузданности  страстей,  при
стремлении юного общества к расширению, при жизни в постоянной борьбе, в
постоянном употреблении материальной силы нравы  не  могли  быть  мягки;
когда силою можно взять все, когда право силы есть высшее право, то, ко-
нечно, сильный не будет сдерживаться перед слабым: "С дружиною приобрету
серебро и золото", - говорит Владимир и тем указывает на  главное,  вер-
нейшее средство к приобретению серебра и золота; они приобретались  ору-
жием, приобретались сильным на счет слабого. Князья идут на греков, чтоб
взять золото, драгоценности; если с дружиною можно было  приобрести  бо-
гатство, то богатство необходимо было для  содержания  дружины:  хорошим
князем считался тот, который ничего не щадил для дружины: дружина  Игоря
требует, чтоб князь шел с нею в дань; Игорь и дружина его прямо объявля-
ют, что цель их похода - золото, что если греки  дадут  им  его,  то  им
больше ничего не нужно; дружина Владимира жалуется, что князь кормит  ее
с деревянных ложек. Славные подвиги нужны были для богатства,  богатство
нужно было для совершения славных подвигов; обе страсти питали одна дру-
гую. Но при этом мы видим, однако, что в образце тогдашнего героя чистое
корыстолюбие, страсть к богатству для богатства было осуждено; так, Свя-
тослав не обращает внимания на богатые подарки императора и любуется од-
ним оружием; простота, презрение к роскоши выставлены в  Святославе  как
достоинство; добрый князь не может быть скупым, он не щадит  ничего  для
дружины - таков Владимир и сын его Мстислав. Несмотря на уважение к  си-
ле, она не считалась единственно позволенным средством к торжеству; хит-
рость ценилась так же высоко, считалась мудростью; перехитрить, переклю-
кать было тоже  подвиг.  Легко  понять,  что  все  природные  стремления
сильного не знали границ при возможности удовлетворить им: таково  жено-
любие язычника Владимира. Богатыри после подвигов силы не  знали  других
наслаждений, кроме материальных: "Руси есть  веселие  пити",  -  говорит
Владимир; в предании с восторгом говорится о количестве  блюд  на  пирах
этого князя.
   Мы видели, как закон слабо сдерживал  проявления  материальной  силы,
позволяя частную месть или выкуп деньгами.  Представляла  ли  славянская
языческая религия какое-нибудь противоборство им? Кажется, никакого. Од-
но только нравственное противоборство  могла  представить  власть  роди-
тельская; любопытен рассказ старика, отца Усмошвецова: "Однажды, - гово-
рит он, - я бранил своего младшего сына, и тот в  сердцах  разорвал  во-
ловью кожу". Вот верная картина быта! Богатырь принужден выслушать укоры
старого отца; материальная сила кипит, просится вон, но  сдерживается  и
оказывается только в бессмысленном гневе на  невинную  вещь.  Игорь  по-
корствует Олегу, ходит по нем, как сын; Святослав сердится  на  мать  за
советы принять христианство, но отговаривается дружиною, Владимир  пови-
нуется дяде Добрыне, посылает сказать Блуду, что будет иметь его  вместо
отца - большего выражения для чести и власти не было. Преобладание мате-
риальной силы, разумеется, не могло условливать  уважения  к  слабейшему
полу вообще; но при  отсутствии  определений  женщина  могла,  пользуясь
иногда своим преимуществом духовным, а иногда даже и силою материальною,
играть важную роль; мудрейшею из людей  в  описываемый  период  является
женщина - Ольга, которая правит Русью во время  малолетства  Святослава,
да и после совершеннолетия. Женщины провожают мужей своих на битвы; пес-
ни, содержание которых относится ко временам Владимира, упоминают о жен-
щинах-чародейках. По свидетельству тех  же  песен,  женщины  участвовали
вместе с мужчинами в пирах княжеских, похваляясь своей  хитростию,  муд-
ростию; стыдливости мало в их беседах, выходки материальной силы - и тут
на первом плане. Владимир советуется с своею женою Анною о церковном ус-
таве; княгини имеют  свои  волости,  содержат  свою  дружину,  спорят  с
мужьями, кто наберет храбрейших дружинников.  Рогволод  полоцкий  отдает
дочери на решение, за кого она хочет выйти замуж; Предслава  переписыва-
ется с Ярославом о поступках Святополковых. В  таком  состоянии  застало
нравы новорожденного русского общества христианство, о влиянии  которого
будет речь в своем месте.
   Теперь обратимся к обычаям. Мы не знаем, какие обряды совершались при
рождении ребенка; знаем из летописи и из "Правды", что к детям  пристав-
лялись кормильцы или воспитатели, упоминаются  также  кормилицы;  трудно
решить, в каком значении принимались последние, в одном ли нашем  тесном
значении женщин, кормящих грудью ребенка, или в обширном значении нянек,
точно  так  как  воспитатели,  пестуны-мужчины  назывались  кормильцами.
Князья женились рано: Владимир, будучи очень молод, сватался на Рогнеде,
но уже прежде был женат на матери  Вышеслава.  Из  подробностей  брачных
обычаев мы знаем только четыре: сватовство - жених обращался к отцу  не-
весты с предложением; невеста в день свадьбы одевалась в лучшее  платье,
княжна - во всю утварь царскую; упоминается об обычае разувания мужа мо-
лодою женою, обычае, который находим одинаково у племен славянских и ли-
товских; наконец, знаем, что за жену платилось вено.
   Мертвых погребали на горах, насыпали курганы над могилами,  совершали
тризны. Византийский историк так описывает погребение воинов Святославо-
вых: "Ночью, при появлении полной луны, неприятели (руссы) вышли из  го-
рода на поле сражения, собрали тела своих убитых и сожгли их  на  многих
кострах, расположенных у стены; в то же время они умертвили,  по  своему
обычаю, множество пленных мужчин и женщин, утопили в Дунае грудных  мла-
денцев и петухов". Арабские писатели говорят, что славяне и  руссы  жгли
своих мертвецов с разными пожитками, животными и женами.
   Жилища носили разные названия, упоминаются терема: так, в  Киеве  был
каменный терем княжеский с двором; он состоял из  разных  покоев,  между
которыми была гридница, комната, куда собиралась дружина  для  пиров  и,
вероятно, для совета. Под именем терема, в  обширном  смысле,  разумели,
как видно, то, что мы теперь называем дворцом, большое, видное по  своей
красоте здание. Общее название для дома было хоромы, состоявшие из  теп-
лого жилья - изб (изба, истопка) и холодных, летних покоев - клетей. За-
городные, летние дворы, как  например  Берестовский  святого  Владимира,
состояли, разумеется, из одних холодных покоев, или клетей. Клети соеди-
нялись друг с другом сенями, переходами или помостами, как видно из опи-
сания кончины святого Владимира; в хоромах напереди приделывались  сени,
или крыльца на столбах, что видно из описания мученической кончины  двух
варягов. Около хором были дворы, огороженные забором. Кроме клетей, упо-
минаются одрины. спальни (от одр, ложе), вежи (чердаки, вышки), голубят-
ни (голубники); из служб упоминаются бани и медуши (где берегли мед). Из
утварей встречаем названия - одр (кровать); стол в  значении  княжеского
седалища, что теперь престол; обыкновенно лавки в песнях называются  бе-
седами; в летописи упоминается Пасынча беседа. Упоминаются ковры,  кото-
рыми, вероятно, покрывали более столы и лавки,  чем  полы.  Из  названий
платья встречаем порты в обширном  и  в  тесном  значении;  из  верхнего
платья упоминаются корзны и луды (епанчи); к одеждам отнесли мы перегибы
и сустуги, в которых величались древлянские послы; упоминаются убрусы  -
платки. Обувь употреблялась та же, что и теперь, - сапоги и лапти. Мате-
риалом для одежды служили ткани, паволоки греческие, льняные и шерстяные
самодельные, меха. По описанию Льва Диакона, Святослав  при  свидании  с
Цимисхием, как видно, был в одной рубашке; в одном ухе вдета была  золо-
тая серьга с двумя жемчужинами и рубином; о корзне, плаще  или  кафтане,
который надевался в один рукав, а на другое  плечо  только  накидывался,
говорит арабский писатель Ибн-Фоцлан: так носить верхнюю одежду любит до
сих пор наш народ. По свидетельству арабов, русские  женщины  носили  на
груди маленькие коробочки из разных дорогих и недорогих металлов, смотря
по достатку мужа;  на  коробочке  было  кольцо,  к  кольцу  привязывался
большой нож; на шее женщины носили золотые и серебряные цепи, также оже-
релья из зеленого бисера. Носить усы и бороду  было  в  обычае:  Русская
Правда упоминает о их повреждении; о святом Борисе говорится, что у  не-
го, как у юноши, ус и борода были малые.
   Из конской сбруи упоминаются в летописи седла и узды. Для езды  упот-
реблялись возы. в смысле нынешних повозок и кола в смысле нынешних  дрог
или дровен. Название сани употреблялось одинаково для  зимней  и  летней
повозки. В пищу употребляли хлеб, мясо диких животных и домашнего скота,
между прочим, конское, рыбу, овощи, сыры, кисели  из  пшеницы,  отрубей,
овса, кисельный раствор назывался цежью (от цедить); кисель ели с сытою.
У князей были повара; мясо варили в котлах, пекли на угольях; посуда бы-
ла: кади, лукна (лукошки), ведра, котлы, корчаги, бочки, ложки (деревян-
ные и серебряные), ножи; упоминаются колодцы. Пили вино, мед,  квас.  Из
увеселений упоминаются охота, рыбная ловля и пиры. Если принимать свиде-
тельство Русской Правды для описываемого времени, то охота была  псовая,
ястребиная и соколиная: животные эти дорого ценились. Любили бани, преи-
мущественно, как видно, на севере: южные жители смеялись над пристрасти-
ем северных к баням. Занятия жителей составляли: земледелие; жители  го-
родов возделывали нивы и земли свои.  На  скотоводство  указывают  слова
древлян: "Если повадится волк к овцам, то выносит все стадо"; Константин
Багрянородный говорит, что руссы покупают рогатый скот, лошадей и овец у
печенегов, потому что эти животные не разводятся  в  России.  Слова  эти
можно понимать так, что количество рогатого скота и овец, питаемых  пле-
менами, было недостаточно для  потребления  собственно  руссов,  которые
должны были покупать скот у печенегов. В Русской Правде упоминаются  ко-
ни, волы, бараны, козы, свиньи; мясо последних животных, как видно, осо-
бенно любили. Птицеводство: в Русской же Правде упоминаются ценные  пти-
цы: голуби, куры, утки, гуси, журавли, лебеди. Упоминаются овощи, следо-
вательно, можно заключать об огородничестве. Рыболовство,  звероловство,
пчеловодство подразумеваются. Из ремесл встречаем  указание  на  плотни-
чество, которым занимались особенно новгородцы и вообще жители  северных
областей, рубившие лодки в лесах своих и привозившие их на продажу в Ки-
ев; о рублении городов, мощении мостов упоминает и летопись, и Правда; о
кожевничестве упоминает летопись в рассказе о Яне Усмошвеце; без  сомне-
ния, разные грубые ткани для обыкновенной одежды выделывались так же до-
ма, равно как необходимая посуда, деревянная и глиняная, например, о де-
лании горшков в Новгороде есть прямое указание.  Касательно  искусств  в
дохристианское время упоминается только об одном каменном здании, тереме
княжеском в Киеве, построенном, без сомнения, греческими мастерами,  по-
тому что и после каменщики и зодчие выписывались из Византии;  неизвест-
но, дома или на чужбине делались истуканы Владимировы. Собственно же го-
воря, искусство начинается на Руси вместе с христианством. Владимир пос-
лал в Грецию за мастерами, которые построили в 989 году Десятинную  цер-
ковь в Киеве. По известию летописей, из Греции и  пришли  каменосечцы  и
зиждители палат каменных. Ярослав построил каменную крепость в  Киеве  и
соборную церковь святой Софии (митрополию), которую украсил золотом, се-
ребром и сосудами; сын его Владимир в Новгороде построил также  крепость
и собор святой Софии; при Ярославе же в Киеве построены монастыри свято-
го Георгия и святой Ирины. Дитмар говорит, что в его время в Киеве  было
400 церквей и 8 торгов; Адам Бременский называет Киев  соперником  Конс-
тантинополя, число церквей крайне преувеличено или  цифра  искажена;  но
общего впечатления и отзывов нельзя отвергнуть.
   Киев был обязан своим благосостоянием тому, что служил складкою това-
ров между Южною и Северною Европою; обратимся же теперь к торговле,  пу-
тем которой были русские области в описываемое время. Мы видели  занятия
племен: была ли в числе их торговля, существовала ли  мена  произведений
между племенами до появления среди них варягов - руси? Повсеместная поч-
ти одинаковость произведений в стране, обитаемой славянскими  племенами,
сильно препятствовала мене: что могли выменивать друг у друга  поляне  и
северяне, древляне и дреговичи, кривичи и радимичи? Образ жизни  их  был
одинаков, одинакие занятия, одинакие потребности, одинакие средства к их
удовлетворению: у древлян был хлеб, мед, воск, звериные кожи; то же было
у полян и других племен. Но с призванием варяжских князей, с  появлением
их дружины дела начали переменяться; среди земледельческого  народонасе-
ления, добывавшего все нужное без разделений занятий, сосредоточенных  в
семье, явилась воинская дружина, образовались, следовательно,  два  раз-
личных слоя народонаселения, с различными занятиями - и  является  мена.
Константин Багрянородный говорит, что  славянские  племена,  подчиненные
руссам, зимою рубят в лесах своих лодки - однодеревки, отделывают  их  и
весною, как лед растает, спускают в ближние озера и потом далее по Днеп-
ру в Киев; здесь вытаскивают их на берег и продают руссам, которые поку-
пают только одни лодки и весла, уключины же и другие снасти делают  сами
из старых судов. Вот начало внутренней торговли!  Но  любопытно,  как  и
здесь еще разделение занятий было неполно: руссы покупали только  остовы
лодок у славян, снасти же делали сами. Несмотря на то, это явление очень
важно для историка: северные славянские племена, эти знаменитые  плотни-
ки, уже промышляют, рубят лодки, сплавляют их, доходят до  Киева;  Днепр
связывает север и юг русских владений; северные племена двигаются,  вос-
питывают в себе дух предприимчивости; они сперва только помогают внешней
торговле, приготовляют лодки для торговцев, но это  приготовление  скоро
повлечет их самих к торговле, более деятельной и внешней.
   Если внутренняя торговля явилась с прибытием варягов-руси, то внешняя
должна была явиться вместе с ними же. Жилища славянских племен -  новго-
родцев кривичей, северян, полян находились на пути из Балтийского моря в
Черное, из Варяг в Греки: здесь и основалось главное  русское  владение,
концами которого и вместе главными пунктами, соединяющими  север  и  юг,
были Новгород и Киев; русское владение тогда  только  получило  полноту,
когда новгородские князья овладели и Киевом; Киев и  Новгород  не  могли
долгое время существовать отдельно; природа неразрывно соединила эти два
города, и во все продолжение нашей древней истории они находились в  не-
разрывном союзе: расстояние между  ними  было  путем;  огромность  этого
расстояния уменьшалась при удобстве сообщения, потому что этот путь  был
водный. Новгород и Киев - две главные стоянки на оконечностях этого  пу-
ти; историческая жизнь народов всегда загорается там, на тех  концах  их
областей, где они сталкиваются с  другими  народами  историческими;  для
славянских племен местом столкновения с историческими народами были кон-
цы великого водного пути на севере и юге - Новгород и Киев; посредниками
этого столкновения были варяги-русь; они-то  были  первыми  посредниками
между севером и югом Европы и в торговом отношении; другим, побочным пу-
тем была Западная Двина - и здесь другое, менее важное русское  владение
- Полоцкое княжество. Но какой же характер носила первоначально эта тор-
говля? Разумеется, мы не можем перенести на нее понятия настоящего  вре-
мени о торговле. Торговля в те времена была тесно связана с  пиратством:
варяг являлся на известный берег под видом  торговли  и,  действительно,
начинал торговать с жителями; но при первом удобном случае из  купца  он
становился пиратом и грабил тех, с которыми прежде  вел  мену.  На  этот
двойственный характер древних русских купцов лучше всего указывают дого-
воры греков с нашими первыми князьями: в них византийское  правительство
постоянно выговаривает для себя меры против буйства руссов. Но, каков бы
ни был характер последних, они торговали с Грециею, привозили туда това-
ры севера и брали в обмен товары юга.
   Чем же торговали руссы в Константинополе? Главным предметом  торговли
с их стороны были невольники; их, скованных, вели они во время  трудного
перехода через пороги: о невольниках находим особые статьи в  договорах.
Кроме рабов, русскими товарами в Константинополе считались воск и  меха;
те же товары - рабы, воск, мед и меха шли из Руси в  Болгарию,  привози-
лись в Переяславец Дунайский; на них Русь выменивала в Константинополе и
Переяславце греческие паволоки, вино, плоды, золото (как товар), серебро
и лошадей, приводимых из Венгрии. Теперь следует  вопрос:  как  добывали
руссы свои северные товары? Конечно, они могли выменивать их у  туземцев
на какие-нибудь произведения греческой  промышленности,  малоценные  для
грека, драгоценные для радимича; но главным источником приобретения были
дани и потом охота, которою дружина княжеская могла заниматься зимою  во
время пребывания своего у племен. Мы знаем, что дань туземных племен из-
начала состояла в шкурах пушных зверей; в ноябре князья с дружиною выхо-
дили на полюдье, или отправлялись к подчиненным племенам, разумеется, за
данью; мы это знаем из истории Игоря; в этих походах добывали и князь  и
дружина. Возвратясь в апреле в Киев, князь и дружина привозили  с  собою
множество мехов, которые надлежало сбыть с рук; и вот  немедленно  после
приезда в Киев часть дружины отправлялась в лодках по Днепру  и  морю  в
Константинополь и в Болгарию. Воск и мед могли получаться тем же  путем:
мы знаем, что древляне обязывались давать Ольге мед. Рабов  могла  полу-
чать Русь с севера: скандинавские пираты, опустошавшие берега почти всей
Европы, могли доставлять большое количество невольников в Новгород,  ме-
нять их руссам на товары греческие и восточные, а, бесспорно, и  сами  в
виде гостей спускались по восточному водному пути в Константинополь. Ра-
бов собственным руссам для торговли могли доставлять войны их с  разными
народами и с племенами славянскими в том случае, когда они  должны  были
примучивать последние: так, Ольга отдала древлян в рабство мужам  своим;
но мы знаем, что такие случаи бывали редко. Разумеется, что за  раздачею
дружине у князя оставалось еще много мехов, меду,  воску  и  что  значи-
тельнейшую часть товаров, которыми торговали руссы, составляло имущество
княжеское.
   Не в один Константинополь или Переяславец отправлялись руссы с  озна-
ченными товарами; они ездили с ними также на восток, в города козарские.
Русы входили из Азовского моря в устье Дона, поднимались вверх  по  этой
реке до пограничной козарской крепости - Саркель, или Белой Вежи,  пере-
таскивали здесь суда на сушу и, пройдя с ними небольшой волок до  Волги,
спускались по этой реке к Итилю, столице козарской,  находившейся  около
нынешней Астрахани. Главным товаром, который руссы  привозили  в  Итиль,
были также меха. Потребность в мехах усиливалась на востоке с  распрост-
ранением богатства и роскоши в блестящее царствование Гаруна-аль-Решида.
Шубы стали почетною одеждою и покупались дорого; до нас дошло  известие,
что Зобейда, жена Гаруна, первая ввела в моду  шубы,  подбитые  русскими
горностаями или соболями; кроме мехов, руссы привозили на Волгу также  и
рабов. В обмен за означенные товары руссы могли брать у  арабов  дорогие
камни, бисер, особенно зеленого цвета (нитки его составляли любимое оже-
релье русских женщин, которых мужья разорялись платя нередко по  диргему
- от 15 до 20 копеек серебром - за каждую бисеринку), золотые и серебря-
ные изделия, цепочки, ожерелья, запястья, кольца, булавки, рукоятки, пу-
говки, бляхи для украшения одежды и конской  сбруи,  быть  может,  также
шелковые, шерстяные и бумажные ткани, овощи, пряности и  вино.  Но,  как
видно, руссы сильно желали выменивать на свои  товары  арабские  монеты,
диргемы, которые везде и во всяком значении имели большую ценность. Пос-
редством этого пути арабские монеты распространялись  по  разным  местам
тогдашних русских областей; как редкие, всегда ценные вещи, как  украше-
ния переходили они из рода в род, из рук в руки,  закапывались  в  землю
вместе с мертвецами, зарывались в виде кладов и таким образом  дошли  до
нас. Но не одним путем мены могло дойти в Россию большое количество  мо-
нет значительное количество их должно было  достаться  руссам  во  время
счастливого похода Святославова на козар, буртасов и болгар  волжских  и
вообще на Восток, когда разорены были тамошние торговые места;  арабские
монеты могли быть завозимы в русские области также болгарами. Мы замети-
ли уже, что значительнейшая часть товаров должна была принадлежать  кня-
зю, следовательно, значительнейшая часть вымененного на эти товары долж-
на была возвратиться в казну княжескую; отсюда монеты могли переходить к
дружине; дружинники были люди вольные, хотели - служили князю, не хотели
- шли домой, если родом были из Скандинавии, и уносили с собою служебную
плату; они же были и купцами. Мы знаем также, что князья наши часто  на-
нимали варягов для одного  какого-нибудь  похода;  разумеется,  наемники
брали плату свою преимущественно серебром, и таким  образом  диргемы  из
казны княжеской переходили к наемным варягам:  отсюда,  кроме  торговли,
объясняется, почему на скандинавском берегу и на прилежащих к нему  ост-
ровах находят так много кладов с восточными  монетами.  Одною  торговлею
объяснить этого нельзя, ибо как предположить, чтобы  количество  и  цен-
ность товаров скандинавских так превышали количество и ценность  товаров
русских, греческих и восточных, шедших чрез Россию, что лишек должен был
оплачиваться деньгами? Заметим также, что, кроме зарытая монет в могилы,
клады в понятиях народа обыкновенно соединяются с представлением о  раз-
бойниках, зарывавших в землю награбленное; что разбои в описываемый  пе-
риод были сильны, на это имеем ясное свидетельство в летописях и  преда-
ниях; таким образом может объясниться происхождение больших кладов, как,
например, близ Великих Лук найден клад в семь  слишком  тысяч  целковых.
Предполагая разбойничество как одно из средств накопления  больших  кла-
дов, мы не отвергаем возможности  накопления  значительных  капиталов  и
посредством торговли; но здесь заметим,  что  никак  нельзя  утверждать,
будто клады, в которых находятся куфические  монеты,  например  Х  века,
непременно были зарыты в этом веке; монеты Х века могли зайти на Русь  в
этом веке, но могли оставаться здесь в обращении и в сохранении и в пос-
ледующие века, переходить из рода в  род,  наконец,  скопляться  разными
средствами в одних руках и зарываться в землю чрез  много  веков  спустя
после их первого появления: таким образом, от больших кладов с  куфичес-
кими монетами Х века никак еще нельзя заключать о больших торговых капи-
талах в этом веке на Руси.
   Кроме руссов, посредниками торговли между Европою и Азиею в описывае-
мое время были болгары волжские. В руках этих болгар была торговля с со-
седними народами северо-востока  и  северо-запада;  чтобы  не  допускать
арабских купцов к непосредственным сношениям с последними, они представ-
ляли их арабам людоедами. Болгарские  купцы  ездили  в  страну  веси  на
лодьях, вверх по Волге и Шексне для закупки мехов; любопытны  подробнос-
ти, находимые у арабских писателей о меновой торговле  болгар  с  весью:
болгары приезжали в определенное место, оставляли там товары, пометив их
какими-нибудь знаками, и удалялись. В это время туземцы раскладывали ря-
дом свои произведения, которые считали равноценными, и также  удалялись.
Если болгарские купцы по возвращении находили мену выгодною, то брали  с
собою туземные товары и оставляли свои, в  противном  случае  они  опять
уходили на время, и это значило, что  они  требовали  прибавки;  туземцы
подбавляли того или другого товара до тех  пор,  пока  не  удовлетворяли
болгар. У арабов такая торговля слыла немою. Рассказ арабов  замечателен
для нас потому еще, что объясняет рассказ новгородского купца Гюряти Ро-
говича, занесенный в летопись. Так и позднее торговали болгары с  югрою.
Но, кроме веси, по известию арабских писателей, болгарские купцы доходи-
ли до Киева через Мордовскую землю. Это известие подтверждается извести-
ями наших летописей о приходе болгарских проповедников  магометанства  в
Киев, подтверждается и важным известием, сохранившимся у Татищева, о до-
говоре, заключенном при Владимире с болгарами: это  известие  драгоценно
для нас потому, что в нем находится первое  положительное  упоминание  о
купцах, как отдельном разряде людей, и городах, как торговых  средоточи-
ях. Пример Византии и стечение иностранных купцов в Киев дали понять вы-
году торговли для казны княжеской, в которую собирались торговые  пошли-
ны, и вот киевский князь обязывает болгар не покупать товаров в селах  у
тиунов и других лиц, но покупать их в городах. Здесь ясно видим два рода
торговли, первоначальную, по которой всякий сбывал всякому излишек своей
собственности, и торговлю в настоящем смысле, которая вследствие  прави-
тельственных распоряжений  начинает  вытеснять  первоначальную.  Русская
Правда знает купцов также как отдельный разряд людей. Кроме греков, ара-
бов, болгар волжских и дунайских, русские производили мену с  ближайшими
соседями своими, степными народами, печенегами, которые доставляли рога-
тый скот, лошадей, овец. Из слов Святослава видно, что в Переяславце Ду-
найском русские купцы могли производить мену с купцами чешскими  и  вен-
герскими. Нет сомнения, что торговля из  Новгорода  с  северо-восточными
финскими племенами существовала уже в описываемое время и что из  Новго-
рода же купцы с мехами, восточными и греческими товарами начали являться
и в городах балтийских славян. С вопросом о торговле тесно связан вопрос
о деньгах, один из самых спорных вопросов в наших древностях; по  недос-
татку точных известий мы отлагаем его решение до следующего периода.
   Обозрев материальные силы новорожденного русского общества, обратимся
теперь к новому, духовному началу, явившемуся в конце описываемого пери-
ода, началу, богатому нравственным и гражданским влиянием. Как слабо бы-
ло прежде в языческом обществе влияние волхвов, так  могущественно  яви-
лось теперь влияние христианского духовенства. Немедленно после принятия
новой веры мы видим уже епископов советниками князя, истолкователями во-
ли божией; но христианство принято от Византии; Русская земля составляет
одну из епархий, подведомственных  константинопольскому  патриарху;  для
русского духовенства единственным образцом  всякого  строя  служит  уст-
ройство византийское: отсюда понятно и гражданское  влияние  Империи  на
юное русское общество. Мы видели, как было принято  христианство  и  как
распространялось; видели, что оно принялось скоро в Киеве, на  юге,  где
было уже и прежде давно знакомо, но медленно, с  большими  препятствиями
распространялось оно на севере и востоке: первые епископы Ростова - Фео-
дор и Иларион принуждены были бежать от ярости язычников; в конце описы-
ваемого периода язычество нисколько  не  уступало  и  ревности  третьего
епископа ростовского, св. Леонтия, который, видя невозможность  действо-
вать на взрослое поколение, окрепшее в  язычестве,  обратился  к  детям,
стал привлекать их к себе ласкою и учить вере. Мы видим  язычество  гос-
подствующим и у племен Средней Руси, на Оке, до самых ее низовьев. Оста-
ваясь глухими к увещаниям христианских проповедников, жители севера  тем
легче слушали старых волхвов своих: так, читаем в летописи, что  в  1024
году встали волхвы в Суздальской земле во время голода и начали  убивать
старых женщин, говоря, что они скрывают у себя в теле съестные  припасы.
Был мятеж большой по всей той стране, так что сам великий князь  Ярослав
принужден был туда отправиться; он переловил волхвов, одних разослал  по
разным местам, других казнил, говоря: "Бог за грехи наказывает землю го-
лодом, мором, засухою или какою-нибудь другою казнью, а человек не знает
ничего". И на юге языческие обычаи, предания, поверья еще  очень  сильны
между христианами; так, читаем в летописи под 1044 годом:  "В  этот  год
умер Брячислав, князь полоцкий, и Всеслав, сын его, сел на столе;  этого
Всеслава мать родила от волхованья, потому что когда она родила его,  то
была у него язва на голове, и волхвы сказали ей: навяжи ты на  эту  язву
волшебную повязку, которую пусть носит он до смерти своей; Всеслав точно
носит ее до сих пор; поэтому он так кровожаден".
   Самым лучшим средством к торжеству новой веры над старою признано бы-
ло действовать на новое, молодое поколение: так,  при  Владимире  и  при
Ярославе отбирали детей у лучших граждан, учили их  грамоте  и  догматам
новой веры; мы видели, что так действовал и св. Леонтий на севере;  воз-
можность выучиться грамоте существовала и в других городах, что видно из
жития св. Феодосия. Эта мера скоро принесла свои плоды, скоро  обозначи-
лась деятельность молодого, грамотного поколения,  получившего  из  книг
яснейшее понятие о новой вере. Представителями этого молодого, грамотно-
го поколения в семье княжеской были сыновья св. Владимира - Борис, Глеб,
Ярослав. Христианство прежде всего должно было  подействовать  на  самые
мягкие, нежные отношения, отношения родственные; это всего  яснее  можно
видеть на Борисе и Глебе. Из детей Владимировых они больше всех были по-
хожи на отца своего мягкостию природы:  по  этому  одному  уже  неудиви-
тельно, что у Владимира было к ним более сочувствия, что он особенно лю-
бил Бориса; и вот эта мягкая природа  двух  братьев  легко  воспринимает
влияние христианства, они являются образцами братской  любви:  "Не  хочу
поднять руки на старшего брата", - говорит Борис, и падает жертвою  ува-
жения своего к родственным отношениям, освященным религиею.  Отсюда  по-
нятно значение Бориса и Глеба в нашей истории: они были  первомучениками
в этой нравственной борьбе нового христианского общества с старым,  язы-
ческим. Брат их Ярослав является представителем нового поколения в  дру-
гих отношениях: он сам любит читать книги, собирает  их,  распространяет
грамотность в земле, является просвещенным христианином в борьбе своей с
язычеством, что видно из приведенного отзыва его о волхвах. После  сыно-
вей Владимировых представителем нового,  грамотного  поколения  является
первый русский митрополит Иларион, который умел понять превосходство но-
вого порядка вещей пред старым и умел показать другим это превосходство.
Как молодое поколение оценило новое сокровище, приобретенное им с  хрис-
тианством, и как было благодарно людям,  которые  способствовали  ему  к
приобретению этого сокровища, видно из отзыва летописца  о  деятельности
Владимира и Ярослава: "Подобно тому как если бы кто-нибудь распахал зем-
лю, а другой посеял, а иные стали бы пожинать и есть пищу обильную,  так
и князь Владимир распахал и умягчил сердца людей, просветивши их  креще-
нием; сын его Ярослав насеял их книжными словами, а мы теперь  пожинаем,
принимая книжное учение. Велика бывает польза  от  учения  книжного;  из
книг учимся путям покаяния, в словах книжных обретаем мудрость и воздер-
жание: это реки, напояющие вселенную, это исходища  мудрости,  в  книгах
неисчетная глубина, ими  утешаемся  в  печали,  они  узда  воздержания".
Действия книжного учения, ближайшего знакомства с новою верою не  замед-
лили обнаружиться в целом ряде христианских подвижников.  Для  упрочения
христианства мало было взять детей  из  домов  полуязыческих  родителей;
нужно было, чтоб некоторые из нового поколения отторглись совершенно  от
общества, сильно пропитанного  язычеством;  для  упрочения  христианства
нужно было, чтоб оно распространилось не словом только, но самым  делом;
нужно было, чтоб в некоторых избранных обнаружилось действие нового уче-
ния, и они пошли бы на проповедь не с огнем и мечом, как Добрыня или Пу-
тята, но с величием подвига христианского. При  господстве  материальной
силы, пред которою все преклонялось, нужен был ряд подвижников,  которые
показали бы подвиги, превышавшие подвиги богатырей, которые показали  бы
господство духа над плотию, показали бы чудеса  мужества  другого  рода,
борьбу, более изумительную, и приобрели бы своими подвигами благоговение
к себе и к тому учению, которое дает силы к подобным подвигам. Монашест-
во, по некоторым известиям, явилось на Руси очень рано: так, есть преда-
ние, что еще первый киевский митрополит Михаил построил в  Киеве  монас-
тырь на горе против холма Перунова; есть также иностранное известие, что
киевский митрополит встречал Святополка и Болеслава Храброго в монастыре
св. Софии; при Ярославе построены монастыри Георгиевский  и  Ирининский.
Но эти монастыри не были такие, какие надобны были тогда  для  упрочения
христианства, их монахи не были настоящими подвижниками: "Много монасты-
рей, - говорит летописец, - поставлено от царей и бояр на богатом  ижди-
вении, но не таковы эти монастыри, как те, которые  поставлены  слезами,
постом, молитвою, бдением". Когда новое поколение короче познакомилось с
новою верою, тогда между некоторыми из него  обнаружилось  то  же  самое
стремление, какое было сильно и между  язычниками  русскими,  стремление
посетить Грецию, с тою, однако, разницею, что прежние руссы-язычники хо-
дили в Грецию для выгодной службы в полках Империи,  для  торговли,  для
грабежа, а теперь русские христиане стали ходить не для материальных вы-
год, но для того, чтобы получить утверждение в вере. Так явился на Афоне
один из русских христиан, житель города Любеча, по имени Антипа, и пост-
ригся в одном из тамошних монастырей под именем Антония: недалеко от мо-
настыря Есфигмена, подле  морского  берега,  показывают  пещеру  первого
русского инока. Греческий игумен понял всю пользу, какую подвиги Антония
могут принести на Руси, и отпустил его назад на родину. Антоний пришел в
Киев, обошел все тамошние монастыри и ни в одном из них не  нашел  такой
жизни, к какой привык на Афоне; он был одинок среди киевских  монахов  и
решился жить один. На берегу Днепра, на высокой  горе,  покрытой  лесом,
Антоний нашел пещеру, выкопанную Иларионом, первым митрополитом из русс-
ких, когда еще он был священником в ближнем  княжеском  селе  Берестове;
Иларион уединялся в пещеру временно, Антоний навсегда поселился  в  ней;
но он недолго пробыл один. Прославление подвигов Антония  и  собрание  к
нему других подвижников не относится к описываемому времени; но  к  нему
относится юность другого знаменитого  подвижника,  преемника  Антониева;
подробности жизни этого нового русского человека драгоценны для пополне-
ния картины тогдашнего быта новорожденной Руси. Этот подвижник,  просла-
вившийся после под именем Феодосия, был также родом из Приднепровья,  из
города Василева; но родители его скоро перешли в Курск, где и  протекала
его юность. Мальчик нашел себе здесь человека, у которого мог  выучиться
грамоте, стал читать книги, переселился мыслями в другой мир и  нашел  в
себе довольно силы, чтобы немедленно начать приложение читанного к делу:
он не пропускал службы церковной, дома работал вместе с рабами. Но в до-
ме у богатой матери ему было скучно, тесно; его томила  жажда  подвижни-
чества, желание видеть те места, где он жил постоянно мыслию, места, где
происходило то, о чем он читал в книгах, о чем слышал в церкви. Раз тай-
ком от матери пристал он к паломникам и ушел с ними из города. Мать Фео-
досия была похожа на тех русских матерей, которые, по словам  летописца,
плакали по сыновьях своих, как по мертвых, когда Владимир велел отдавать
их в ученье; борьбу двух поколений - старого, полуязыческого, и  нового,
христианского, просвещенного книжным учением, всего лучше показывают нам
отношения святого Феодосия к матери. Последняя,  узнав  о  побеге  сына,
догнала его, прибила и держала некоторое время в оковах, чтоб не вздумал
уйти опять. Феодосий остался и по-прежнему ходил в церковь; но в  церкви
обедню служили не так часто, как бы ему хотелось, - по недостатку  прос-
вир; Феодосий стал печь просвиры. Мать оскорбилась таким занятием  сына,
бранила, била его и заставила уйти в другой город; здесь он приютился  у
священника и по-прежнему пек просвиры. Мать нашла его и тут и взяла  на-
зад домой; но другие с большим уважением смотрели  на  дивное  поведение
молодого человека; городской посадник  дал  ему  средство  удовлетворять
своей благочестивой склонности, позволил ему жить у своей церкви. Феодо-
сию было мало беспрепятственной молитвы, мало рубища, в котором он  пос-
тоянно ходил, отдавая лучшее платье нищим, он надел вериги. Мать увидала
по случаю кровь на белье сына, нашла, что это от вериг, и сорвала  их  с
яростию с плеч Феодосия, который уже после не мог надевать их.  Наконец,
борьба между стремлением к христианскому подвижничеству  и  уважением  к
родительской власти кончилась; пораженный  евангельскими  словами:  "Иже
любит отца или матерь паче мене, несть мене достоин",  Феодосий  решился
во что бы то ни стало покинуть материнский дом  и  ушел  в  Киев,  чтобы
вступить в один из тамошних монастырей. Но  какие  это  были  монастыри,
видно из того, что ни в один из них не приняли  Феодосия,  явившегося  в
виде бедного скитальца; не такие монастыри нужны были Феодосию  и  ново-
рожденной Руси. Феодосий нашел, наконец, убежище по своему  желанию:  он
нашел пещеру Антония. "Сын! - говорил ему Антоний,_  трудно  будет  тебе
жить со мною в этой тесной пещере: ты еще молод". Но под видом юноши пе-
ред ним стоял муж, окреплый в борьбе,  претерпевший  столько  тесноты  в
просторе, столько лишений в довольстве, что никакая  теснота  и  никакие
лишения не были для него более страшными. Антоний принял Феодосия;  под-
виги обоих мы еще увидим в следующем периоде.
   Показав, как юная русская церковь приготовлялась действовать  в  лице
представителей нового поколения, уже воспитанного в христианстве, мы об-
ратимся теперь ко внешнему образу церкви, ее управлению и средствам. Еще
во времена Олега греки полагали в России особую епархию, шестидесятую  в
числе подведомственных константинопольскому патриарху; с принятия  хрис-
тианства святым Владимиром в челе церковного управления  стоял  митропо-
лит; первые митрополиты были избраны и поставлены патриархом  константи-
нопольским, последний, Иларион - собором русских епископов. Кроме митро-
полита, упоминаются епископы; как видно, епископы были в Новгороде, Рос-
тове, Чернигове, Белгороде, Владимире Волынском, вероятно были и в  дру-
гих городах. Ближайшие к Киеву епископы собирались в этот  город:  нужно
было их присутствие около новообращенной  власти,  деятельность  которой
они должны были теперь направлять согласно с  новыми  потребностями  об-
щества. Мы видели сильное влияние епископов относительно земского устава
при Владимире; митрополит Иларион прямо говорит о частых советах  Влади-
мира с епископами, говорит, что князь с великим смирением советовался  с
ними, как установить закон среди людей, недавно познавших  господа.  При
таком значении духовенства, когда епископы являлись необходимыми  совет-
никами князя во всем, касающемся наряда в стране, при таком  их  влиянии
трудно предположить, чтобы круг деятельности их оставался неопределенным
и чтоб это определение не последовало по образцу византийскому; вот  по-
чему так трудно отвергнуть уставы о церковных судах, приписываемое  свя-
тому Владимиру и сыну его Ярославу. Эти уставы, естественно, должны быть
составлены по образцу церковных уставов греко-римских; но так как состо-
яние обоих обществ - греко-римского и русского в описываемое время  было
различно, то и в церковных уставах русских мы должны  необходимо  встре-
тить различие от церковных уставов греко-римских; в обществе греко-римс-
ком отношения семейные издавна подчинялись  гражданским  законам,  тогда
как в русском, новорожденном обществе семейство оставалось еще неприкос-
новенным; но церковь по главной задаче своей - действовать на нравствен-
ность - должна была прежде всего обратить внимание на  отношения  семей-
ные, которые по этому самому и подчинялись церковному суду. Так,  напри-
мер, нарушение святости власти родительской в римском праве предоставле-
но мирскому суду, а в уставе святого Владимира - церковному, равно тяжбы
между сыновьями умершего о наследстве и тяжбы между  мужем  и  женою  об
имении. Справедливо замечают также, что статьи об  опеке  и  наследстве,
находящиеся в Русской Правде, большею частию заимствованы из греко-римс-
кого законодательства, перешедшего в наше мирское законодательство  пос-
редством духовенства. Повреждение церквей и могил в том  виде,  как  оно
определено уставом святого Владимира, мы не найдем в греческих  законах,
ни в гражданских, ни в церковных, потому что  такого  рода  преступления
были только местные русские. Вследствие также юности общества церковь на
Руси взяла под свое покровительство и суд над людьми,  которых  значение
было тесно связано с религиею, например, просвирню, паломника, прощенни-
ка (человека, исцеленного чудом), людей, которые содержались при церквах
и монастырях для подания помощи страждущим, пришлецов, которые,  вероят-
но, пользовались гостеприимством при церквах и монастырях, людей,  отпу-
щенных на волю господами ради спасения души,  увечных,  слепых,  хромых,
которые также преимущественно жили при церквах.
   Справедливо замечают, что как вообще утверждение христианства на Руси
последовало только постепенно, то и утверждение суда церковного по делам
семейным могло совершиться также в течение известного времени; но начало
утверждения того и другого мы должны необходимо отнести  к  описываемому
периоду. Легко понять, какое влияние должна была оказать церковь, подчи-
нив своему суду отношения семейные, оскорбления чистоты  нравственной  и
преступления, совершавшиеся по языческим преданиям. Духовенство с  своим
судом вооружилось против всех прежних языческих обычаев, против  похище-
ния  девиц,  против  многоженства,  против  браков  в  близких  степенях
родства. Церковь взяла женщину под свое покровительство и блюла особенно
за ее нравственностию, возвысила ее значение, поднявши мать в уровень  с
отцом, что ясно видно из отношений  женщины  по  имуществу.  Духовенство
блюло, чтоб родители не женили сыновей, не отдавали  дочерей  замуж  на-
сильно; преследовало преступления, которые унижают человека, приравнива-
ют его зверю(tm). Летописец жалуется, что у языческих славян позволялось
срамословие в семейном кругу: духовенство начинает преследовать  срамос-
ловие. Семья, до сих пор замкнутая и  независимая,  подчиняется  надзору
чужой власти, христианство отнимает у отцов семейств жреческий характер,
который они имели во времена языческие; подле отцов  природных  являются
отцы духовные; что прежде подлежало суду семейному, теперь подлежит суду
церковному. Но понятно, что древнее языческое общество не вдруг уступило
новой власти свои права, что оно боролось с нею и боролось долго; долго,
как увидим, христиане только по имени не хотели допускать  новую  власть
вмешиваться в свои семейные дела; долго  требования  христианства  имели
силу только в верхних слоях общества и с трудом проникали вниз, в массу,
где язычество  жило  еще  на  деле  в  своих  обычаях.  Мы  видели,  что
вследствие родового быта у восточных славян не могло  развиться  общест-
венное богослужение, не могло образоваться жреческое сословие;  не  имея
ничего противопоставить христианству, язычество легко должно было  усту-
пить ему общественное место; но, будучи религиею рода, семьи, дома,  оно
надолго осталось здесь. Язычник русский, не имея ни  храма,  ни  жрецов,
без сопротивления допустил строиться новым для него храмам, оставаясь  в
то же время с прежним храмом - домом,  с  прежним  жрецом  -  отцом  се-
мейства, с прежними законными обедами, с прежними жертвами у колодца,  в
роще. Борьба, вражда древнего языческого общества против  влияния  новой
религии и ее служителей выразилась в суеверных приметах, теперь бессмыс-
ленных, но имевших смысл в первые века христианства на Руси: так появле-
ние служителя новой религии закоренелый язычник считал для себя враждеб-
ным, зловещим, потому что это появление  служило  знаком  к  прекращению
нравственных беспорядков, к подчинению его грубого произвола  нравствен-
но-религиозному закону. Бежал закоренелый язычник, увидав издали  служи-
теля церкви, врага его прежнего языческого быта, врага его  прежних  бо-
гов, врага его домашних духов-покровителей. Не имея силы действовать по-
ложительно против новой религии, язычество действовало отрицательно уда-
лением от ее служителей; это удаление, разумеется, поддерживалось стари-
ками, ревнивыми к своей власти, от которой они должны были отказаться  в
пользу старцев церкви, пресвитеров и епископов.
   Касательно содержания церкви в летописи  находим  известие,  что  св.
Владимир дал в пользу Богородичной церкви в Киеве от имения своего и  от
доходов десятую часть, отчего и церковь получила название Десятинной,  о
Ярославе говорится, что он строил церкви и определял к ним  священников,
которым давал содержание из казны своей: это уже может  показывать,  что
приношения прихожан не могли быть достаточны для содержания церквей в то
время: стадо было малое. по словам Илариона. Из жития св. Феодосия узна-
ем, что в курской церкви служба не могла часто совершаться по недостатку
просвир; из того же источника узнаем, что градоначальник или посадник  в
Курске имел свою церковь. Пособием для церковного содержания могли  слу-
жить пени, взимаемые за преступления по церковному суду, как это означе-
но в уставе Ярослава. От средств, находившихся в распоряжении церквей  и
монастырей, зависело призрение, которое находили около них бедные, увеч-
ные и странники; о частной  благотворительности,  которая  условливалась
христианством, находим ясные указания в предании о делах Владимировых.
   Мы видели тесную связь грамотности  с  христианством,  слышали  отзыв
инока-летописца о пользе книжного учения, следили за деятельностью ново-
го, грамотного поколения христиан, теперь посмотрим, не обнаружилась  ли
эта деятельность в слове и не дошло ли до  нас  каких-нибудь  письменных
памятников из рассматриваемого периода. Единственный  письменный  памят-
ник, дошедший до нас от этого времени, составляют сочинения первого  ки-
евского митрополита из русских - Илариона; его сочинения  заключаются  в
"Слове о законе", данном через Моисея, и благодати и  истине,  явившихся
чрез Иисуса Христа, с присовокуплением похвалы "Кагану нашему Владимиру"
и изложения веры. Кроме того, в сборнике XIV или XV века  открыто  слово
св. Илариона, митрополита киевского. Для нас особенно важны  два  первых
сочинения, как непосредственно относящиеся к нашему предмету. Естествен-
но ожидать, что первым словом церковного пастыря после введения  христи-
анства будет прославление нового порядка вещей, указание тех благ, кото-
рые народ приобрел посредством новой веры. И точно, в слове Илариона  мы
находим указание на это превосходство новой веры пред  старою:  "Уже  не
зовемся более идолослужителями, но христианами, - говорит он, - мы более
уже небезнадежники, но уповаем в жизнь вечную; не строим более капищ, но
зиждем церкви Христовы; не закаляем бесам друг друга, но Христос закаля-
ется за нас и дробится в жертву богу и отцу". Но  эта  противоположность
христианства с прежним русским язычеством не составляет главного  содер-
жания слова, в котором преимущественно показывается противоположность  и
превосходство христианства пред иудейством, благодати Христовой пред за-
коном Моисеевым, как истины пред тенью, сыновства пред рабством, общего,
всечеловеческого пред частным, народным. Такое содержание Иларионова со-
чинения объясняется тем, что он, по собственным словам его, писал  не  к
неведущим людям, но к насытившимся сладости книжные: обращаясь же к  но-
вому поколению грамотных христиан, Иларион не имел нужды выставлять мно-
го превосходство христианской религии пред  старым  русским  язычеством:
это превосходство было для них ясно; Илариону надобно было приступить  к
другому, более важному вопросу об отношении Нового Завета к  Ветхому,  о
вине пришествия Христова на землю; первый вопрос, предложенный  Владими-
ром греческому проповеднику, был: "Для чего бог сошел на землю и  принял
страсть?" Этот же вопрос нужно было прежде всего уяснить и новому  поко-
лению. Основываясь на приведенных словах: "Не к неведущим бо  пишет,  но
преизлиха насыщшемся сладости книжныя", мы даже позволим  себе  догадку,
что слово Илариона о законе и благодати есть послание митрополита к  са-
мому великому князю Ярославу, потому что  о  последнем  всего  приличнее
можно было сказать, что он насытился сладости книжные, если сравним  от-
зывы летописей об этом князе: "И бе Ярослав  любя  церковные  уставы,  и
пресвитеры любяше повелику, и книги прочитая". Или: "Ярослав же сей  лю-
бяше книги зело". Объяснивши превосходство христианской веры над иудейс-
кою и языческою, Иларион, естественно,  переходит  к  прославлению  того
князя, которому суждено было быть апостолом на Руси: таким образом,  оба
сочинения - "Слово о законе и благодати" и "Похвала Владимиру" - состав-
ляют одно целое.
   Но, кроме письменного  памятника,  мы  должны  обратить  внимание  на
изустно сохранившиеся произведения народной  фантазии,  которых  начало,
первый древнейший склад относится к описываемому  времени;  таковы  наши
древние народные песни и сказки, в которых упоминается  о  Владимире,  о
подвигах его богатырей. Главное содержание этих песен и сказок составля-
ют подвиги богатырей, защищавших Русскую землю от врагов внешних и внут-
ренних: первыми являются степные  кочевники,  приходящие  с  востока  на
Русскую землю, на стольный город Владимира, вторыми - разбойники. По ха-
рактеру своему эти песни и сказки разделяются на такие, в которых преоб-
ладает древний, языческий элемент, и на такие, в которых уже видны следы
христианского влияния. Характер  первого  из  означенных  отделов  соот-
ветствует вполне характеру эпохи, как он изображен нами в  своем  месте.
Герой песни или сказки - богатырь, обладающий страшною материальною  си-
лою: вот он является ко двору княжескому, все глядят на молодца, дивуют-
ся, ему наливают чару зелена вина в полтора  ведра,  он  принимает  чару
единой рукой, выпивает ее единым духом; бросит он горсть песку по  высо-
кому терему - полтерема сшибет; закричит богатырь зычным голосом - с те-
ремов верхи повалятся, с горниц охлопья попадают, в погребах питья вско-
леблются. Вот подвиги любимого народного  богатыря  Ильи  Муромца:  Илья
идет в послах от князя Владимира к хану кочевой орды  и  заводит  с  ним
ссору; хан велит связать ему руки белые, плюет ему в ясны  очи:  "И  тут
Илье за беду стало,/ За великую  досаду  показалося,/  Что  плюет  Калин
(хан) в ясны очи;/ Вскочил в  полдрева  стоячего,/  Изорвал  чембуры  на
мoгучиx плечах,/ Не допустят Илью до добра коня,/ И до его-то до  палицы
тяжкие,/ До медны литы в три тысячи./ Схватил Илья  татарина  за  ноги,/
Который ездил в Киев-град,/ И зачал татарином помахивати:/ Куда ни  мах-
нет, тут и улицы лежат,/ Куда отвернет - с переулками,/ А  сам  татарину
приговаривает:/ "А и крепок татарин, не ломится,/ А жиловат, собака,  не
изорвется..."".
   Но не одна чудовищная, материальная сила действует в богатырях; в них
действует также сила чародейская. Мы видели занесенное в летопись преда-
ние о том, что полоцкий князь Всеслав Брячиславич родился от  волшебства
(волхованья); песня рассказывает в подробности это предание, как родился
богатырь Волх Всеславьевич от лютого змея. Когда минуло Волху десять го-
дов, стал учиться он премудростям: первой мудрости учился - обертываться
ясным соколом; другой  мудрости  учился  -  обертываться  серым  волком;
третьей мудрости учился он - обертываться гнедым туром-золотые рога.  На
двенадцатом году начинает он набирать дружину; живо и согласно  с  лето-
писью представляет нам песня дружинный быт:  стал  себе  Волх  прибирать
дружину, прибирал три года и набрал себе дружины  семь  тысяч;  сам  он,
Волх, в пятнадцать лет и вся его дружина по пятнадцати лет... Волх поил,
кормил дружину храбрую, обувал, одевал добрых молодцев. Особенно отлича-
ются мудростью, хитростью, т. е. чародейством, ведовством, женщины, зна-
менитые ведьмы киевские: такова Марина  Игнатьевна,  которая  водится  с
Змеем Горынчищем. Осердясь на богатыря Добрыню, Марина привораживает его
к себе: "Брала она следы горячие  молодецкие,/  Набирала  Марина  беремя
дров,/ А беремя дров белодубовых,/ Клала дровца в  печку  муравленую/  С
теми следы горячими,/ Разжигает дрова палящатым огнем/ И сама она дровам
приговаривает:/ "Сколь жарко дрова разгораются/ Со теми следы молодецки-
ми,/ Разгоралось бы сердце молодецкое"".
   Чары действуют на Добрыню: он влюбляется в ведьму, прогоняет  от  нее
соперника своего, Змея Горынчища, за что Марина  обертывает  его  гнедым
туром. Такова Авдотья Лиховидьевна, которая искала  мудрости  над  мужем
своим, Потоком Михайлою Ивановичем: она взяла с него слово, что если она
умрет прежде него, то ему зарыться с нею в могилу живому;  и  вот  через
полтора года Лиховидьевна умирает, и Поток, верный своему слову, "С  ко-
нем и сбруею ратною/ Опустился в тое ж могилу  глубокую,/  И  заворочали
потолоком дубовыим/ И засыпали песками желтыми,/ А над могилою поставили
деревянный крест,/ Только место оставили веревке  одной,/  Которая  была
привязана к колоколу соборному./ И стоял он, Поток Михайло Иванович,/  В
могиле с добрым конем/ С полудни до полуночи./ И для страху,  добыв  ог-
ня,/ Зажигал свечи воску ярого./ И, как пришла пора полуночная,/ Собира-
лися к нему все гады змеиные,/ А потом пришел большой змей,/ Он  жжет  и
палит пламем огненным,/ А Поток Михайло Иванович/ На того не робок был,/
Вынимал саблю острую,/ Убивает змея лютого/ И ссекает ему голову/ И  тою
головою змеиною/ Учал тело Авдотьино мазати./ Втепоры она  еретница/  Из
мертвых пробуждалася".
   Так отразился материальный, языческий быт юной Руси на  произведениях
народной фантазии; теперь посмотрим, как отразилось на них влияние хрис-
тианства. Это влияние заметно отразилось в песне об Алеше Поповиче; про-
тивником Алеши является Тугарин Змеевич, богатырь с  чудовищною  матери-
альною силою и чародей: отечество Змеевич, способность  палить  огнем  и
склонность к сладострастию указывают на его нечистое происхождение. Але-
ша Попович не отличается чудовищною материальною силою, но ловко владеет
оружием. За столом княжеским Тугарин Змеевич ест и  пьет  по-богатырски:
по целой ковриге за щеку мечет, глотает целиком по лебедю, по целой чаше
охлестывает, которая чаша в полтретья ведра, и бесстыдно  ведет  себя  с
женщинами; все это не нравится Алеше, он сравнивает Тугарина с прожорли-
вым животным: здесь уже природа человеческая вооружается  против  живот-
ненной. Приготовляясь к битве с Тугарином, Алеша не спит всю  ночь,  мо-
лится со слезами, чтобы бог послал ему в помощь тучу грозную с дождем  и
градом; Алешины молитвы доходны ко Христу: бог посылает тучу с дождем  и
градом, крылья у Тугарина обмокли, и он свалился на землю, принужден бо-
роться обыкновенным способом; Алеша побеждает его, но побеждает не мате-
риальною силою, а хитростию: сошедшись с Тугарином, Алеша  говорит  ему:
"Ты хочешь драться со мною один на один, а между тем ведешь за собою си-
лу несметную"; Тугарин оглянулся назад; этим  мгновением  воспользовался
Алеша, подскочил и отрубил ему голову. Любопытно видеть, как под влияни-
ем христианства переделывались предания о любимом  народном  богатыре  -
Илье Муромце: мы встретили уже раз Илью в борьбе с кочевою ордою,  когда
он, вместо оружия, человеком бил людей; но вот слышится об нем же другое
предание, составившееся под новым влиянием: тридцать лет сидит Илья сид-
нем, не владеет ни руками, ни ногами и получает богатырскую силу  чудом,
как дар божий за христианский подвиг,  за  желание  утолить  жажду  двух
странников; дальнейшие подвиги его отмечены также смирением,  благодуши-
ем. Против языческого поклонения материальной силе христианство выстави-
ло поклонение силе духовной, небесной, пред которой материальная, земная
сила ничто, против которой не устоит никакой богатырь.  Мы  видели,  как
это понятие отразилось в предании об Алеше Поповиче и Илье  Муромце;  но
всего резче высказалось оно в предании о том, как богатыри, победив нес-
метную басурманскую силу, обезумели от гордости и вызвали  на  бой  силу
небесную, которая росла все более и более под ударами богатырей и, нако-
нец, заставила их окаменеть от ужаса. Так под влиянием христианства  на-
чало упраздняться поклонение материальной силе.
   Мы уже имели случай упоминать о том, как в древних богатырских песнях
наших, сквозь позднейшие слои проглядывает слой  древний,  отражающий  в
себе быт первоначального периода нашей истории; мы видим, как в них  от-
разился особенно быт дружины; справедливо замечают, что старинные  бога-
тыри русские принадлежат разным сословиям, сходятся ко двору  княжескому
с разных концов Руси: таков постоянно характер  дружины,  который  долго
держался у нас в чистоте. Укажем еще на  некоторые  черты,  напоминающие
время: известен древний обычай давать кораблям вид разных зверей, драко-
нов и т.п.; и вот в песне о Соловье Будимировиче так, между прочим, опи-
сан его корабль: "Нос, корма по-туриному,/ Бока взведены по-звериному".
   Эта же песня напоминает о греческой торговле, о судах, приходивших  в
Киев с греческими товарами: "Говорил Соловей таково слово:/ "Гой еси вы,
гости корабельщики/ И все целовальники любимые!/ Как буду я в  городе  в
Киеве,/ У ласкова князя Владимира,/ Чем мне-то будет князя дарить,/  Чем
света жаловати?"/ Отвечают гости корабельщики/ И все целовальники  люби-
мые:/ "Ты славный, богатый гость,/ Молодой  Соловей,  сын  Будимирович!/
Есть, сударь, у вас золота казна,/ Сорок сороков черных соболей,/ Вторые
сорок бурнастых лисиц;/ Есть, сударь, дорога камка,/ Что не  дорога  ка-
мочка - узор хитер;/ Хитрости были Царя-града,/ А и  мудрости  Иерусали-
ма,/ Замыслы Соловья Будимировича;/ На злате, серебре не  погневаться"./
Прибежали корабли под славный Киев-град,/ Якори  метали  в  Днепр-реку./
Сходни бросали на крут бережок..."
   Мы знаем из летописи, что новгородцы славились  плотничеством;  песня
говорит, что они славились уменьем строгать стрелы: "...тем стрелам цены
не было/ Колоты они были из трость-дерева,/ Строганы те стрелки в Новго-
роде".
   Летописец знает о дунайском городке Киевце, который основан будто  бы
нашим же Кием полянским; песня знает также Киевец: "Чурила  живет  не  в
Киеве,/ А живет он пониже малого Киевца."
   Мы знаем, что дружинники переходили от одного  владельца  к  другому,
служили то в одной, то в другой стране; таковы и богатыри  песни,  таков
знаменитый Дунай Иванович, который говорит о себе: "Служил я, Дунай,  во
семи Ордах,/ В семи Ордах, семи королям."
   В Галицкой Руси теперь еще поется об этих дружинниках, о  наших  ста-
ринных руссах, которые сбирались идти на тихий Дунай служить  царю  бол-
гарскому или в Константинополь к императору:
   "В чистом поле шатер стоит; в шатре сидят добры молодцы,  сидят  они,
думу думают: как пойдем мы к кузнецу доброму, покуем себе медные  челна,
медные челна, золотые весла: как пустимся мы на тихий Дунай, вдоль Дуная
под Царь-город. Ой, чуем там доброго пана, что платит  щедро  за  службу
молодецкую: дает, что год, по сту червонных; по сту червонных да по  во-
роному коню; по вороному коню да по сабельке; по сабельке да по  кафтан-
чику; по кафтанчику да по шапочке; по шапочке да по красной девице".
   Мы видели влияние христианства на древние наши богатырские  предания,
видели, как под этим влиянием переделывался характер богатырей, характер
их поступков. Но есть еще целый ряд произведений народной фантазии,  ко-
торые отзываются также глубокою древностию и которые своим существовани-
ем обязаны уже почти исключительно новой религии: мы говорим о  духовных
наших песнях или стихах, которые обыкновенно поются слепыми  нищими.  Мы
видели в предании о принятии Владимиром христианства,  что  князя  всего
более поразил рассказ греческого проповедника о начале и конце мира;  мы
видели также, что эти вопросы занимали сильно языческие народы севера; и
вот народная фантазия овладевает этими вопросами и решает их  по-своему,
под непосредственным, однако, влиянием христианства. Так произошли  важ-
нейшие стихи - о Голубиной книге и о Страшном суде. В первой песне гово-
рится, как из грозной тучи вышла исполинская книга, как из  многочислен-
ного собора всякого рода людей никто не мог разогнуть ее,  как  мог  это
сделать один царь Давид, совопросником которого о тайнах творения  явля-
ется наш Владимир. Здесь можно видеть связь песни с преданием о том, как
Владимир спрашивал у греческого проповедника о содержании Ветхого и  Но-
вого завета.
   Рассмотрев события начального периода и внутреннее состояние общества
в это время, постараемся вникнуть в  главные,  характеристические  черты
эпохи. Прежде всего представляются нам племена, разбросанные на огромных
пространствах и живущие под формами родового  быта.  На  севере  племена
эти, по всем вероятностям, вследствие столкновения с другими  историчес-
кими народами сознают необходимость выйти из  родового  быта,  для  чего
призывают власть извне, призывают князя из чужого рода. Соединенные пос-
редством нового начала, силы действуют; князь северных племен пользуется
силами последних и подчиняет себе остальные  племена  на  всем  огромном
пространстве великой восточной равнины. Племена эти, вследствие означен-
ного подчинения, сосредоточения постепенно переходят из родового быта  в
областной; в городах, вследствие деятельности правительственного начала,
вследствие переселений и нового разделения жителей, родовой быт  ослабе-
вает. Между тем является новое могущественное начало -  церковь;  князья
северных племен движутся на юг по великому водному пути  из  Балтийского
моря в Черное, утверждают свое пребывание  в  Киеве,  откуда  начинаются
частые сношения с Византиею; вследствие этих сношений является  на  Руси
христианство, торжествует над язычеством в Киеве  и  отсюда  мало-помалу
распространяется во все стороны. Влияние церкви, духовенства на  общест-
венный строй оказывается немедленно, особенно при необходимом столкнове-
нии с семейным началом; ясно начинают обнаруживаться действия новой  ре-
лигии в конце периода, когда выступает новое поколение грамотных христи-
ан. Главные условия, которые определяли при этом дальнейший ход  русской
истории, были, во-первых, природа страны, во-вторых, быт племен,  вошед-
ших в состав нового общества, в-третьих, состояние  соседних  народов  и
государств. Равнинность страны, а главное, величина и обилие рек услови-
ли быстрое очертание огромной  государственной  области,  первоначальные
основы которой положены по великому водному пути из  Северной  Европы  в
Южную, из Балтийского моря в Черное; путь шел, по  выражению  летописца,
"от Варягов к Грекам"; этим условились два явления, имевшие  решительное
влияние на жизнь русского общества: от варягов пришло  правительственное
начало, от греков - христианство. Быт племен  родовой  условил  явления,
побудившие к призванию князей, он условил и отношения  между  призванным
началом и призвавшими его, князь мог явиться не иначе,  как  в  значении
родоначальника; по отсутствию наследственности  родового  старшинства  в
одной линии старшины родов не могли выдвинуться на первый план с ограни-
чивающим княжескую власть значением, и дружина необходимо  получает  ха-
рактер только служебный. Природа страны и быт племен условили и  особен-
ную форму распространения русской государственной области, именно -  ко-
лонизацию, которую мы замечаем с самого начала; при этом замечаем также,
что движение отправляется  преимущественно  с  севера  на  юг,  замечаем
больший прилив жизненных начал на севере:  три  раза  вступает  север  в
борьбу с югом и три раза остается победителем; но север не  только  дает
победу князьям своим над князьями юга, он посылает часть своего  народо-
населения на постоянную защиту юга от степных варваров. Третьим  главным
условием, определившим изначала ход русской истории, назвали мы  отноше-
ния к соседним государствам и народам. Русское государство  образовалось
на девственной почве, на которой история, цивилизация другого народа  не
оставила никаких следов; никаких преданий, никаких учреждений не  доста-
лось в наследство юному русскому обществу, которое  должно  было  начать
свою историческую жизнь с одними собственными средствами. Но  при  таких
обстоятельствах важно было то, что новорожденное общество,  находясь  на
краю восточной Европы, вследствие отдаленности, уединения своего, избег-
ло чуждых сильных влияний со стороны народов, поставленных в более  бла-
гоприятные обстоятельства относительно гражданственности. Западные  сла-
вянские государства основались также на девственной почве, но они немед-
ленно должны были подчиниться влиянию чужого племени, германского, кото-
рое действовало с помощью римских начал, усвоенных им на почве  Империи.
Это могущественное влияние чуждой народности, против которого славянская
народность не могла выставить сильного сопротивления, нанесло при  самом
начале решительный удар самостоятельности западных славян во всех  отно-
шениях, при самом начале условило их будущую судьбу. Но влияние германс-
кого племени прекратилось Польшею, не могло достигнуть России вследствие
самой ее отдаленности, уединения; свободная от  влияния  чуждых  племен,
Русь могла сохранить свою славянскую  народность;  она  приняла  христи-
анство от Византии, которая вследствие этого обнаружила сильное  влияние
на жизнь юного русского общества, но это влияние не было нисколько вред-
но для славянской народности последнего, потому что Восточная империя по
самой слабости своей не могла насильственно  втеснять  русскую  жизнь  в
формы своего быта, навязывать русским свой язык, высылать к ним свое ду-
ховенство, свои колонии; византийская образованность действовала не чрез
свой собственный орган, но чрез орган русской народности,  чрез  русский
язык, и таким образом вместо удушения, содействовала только к  утвержде-
нию славянской народности на Руси; Греция обнаруживала свое  влияние  на
Русь не во столько, во сколько сама хотела обнаружить его, но во столько
и в таких формах, в каких сами русские хотели принимать ее  влияние;  ни
светская, ни духовная власть Восточной  империи  не  могли  иметь  реши-
тельного влияния на явления древней русской жизни,  не  могли  выставить
начала, равносильного господствовавшим в ней началам, которые  потому  и
развивались свободно и независимо; византийские государственные понятия,
проводимые на Руси чрез духовенство, могли только  тогда  способствовать
окончательному сокрушению некоторых форм жизни, когда эти формы были уже
решительно поколеблены вследствие внутренних причин. Безопасная  от  на-
сильственного  влияния  империй  Римско-Греческой  и  Римско-Германской,
древняя Русь была безопасна от насильственного влияния и других соседних
народов: Польша и во времена могущества  своего  постоянно  сдерживалась
Западом, принуждена была постоянно смотреть в ту сторону, притом же силы
двух юных государств были одинаковы, Польше не удалось утвердить  своего
влияния на востоке и при Болеславе Храбром, тем менее  она  могла  иметь
средств к тому после его смерти. Дикие литовцы  и  ятвяги  могли  только
беспокоить русские границы своими набегами. В Швеции вследствие  появле-
ния там христианства началось разложение древних языческих  форм  жизни,
сопровождаемое внутренними волнениями, уничтожившими для народа и князей
его возможность действовать наступательно на соседние страны. С Востока,
от степей Азии, нет так же сильных напоров, могущих вырвать с корнем ос-
новы новорожденного общества, как некогда наплыв  гуннский  уничтожил  в
этих странах владение готов. Так с самого начала уже оказывалось, что из
всех славянских государств одному русскому суждено было  самостоятельное
существование в Европе.
   В заключение мы должны обратиться к вопросу, который так  долго  гос-
подствовал в нашей исторической литературе, именно к вопросу о  норманс-
ком влиянии. Участие скандинавских племен, или варягов, в начальном  пе-
риоде нашей истории, несомненно, ясно с первого  взгляда.  Первоначально
областью Русского государства был путь от варягов в Грецию и  бесспорно,
что этот путь открыт варягами задолго до  половины  IX  века;  бесспорно
также, что явление, знаменующее в истории Северо-Восточной Европы  поло-
вину IX века, соединение северных племен славянских и финских  под  одну
власть, произошло вследствие столкновения этих племен с племенем сканди-
навским вследствие владычества варягов в этих странах. Первые призванные
князья были из рода варяжского, первая дружина состояла  преимущественно
из их соплеменников; путем варяжским движутся северные князья на  юг;  в
борьбе с югом, с греками, восточными степными варварами, Польшею русские
князья постоянно пользуются варяжскою помощию; варяги  -  первые  купцы,
первые посредники между Северною и Южною Европою и Азиею, между славянс-
кими племенами и греками, они же главным образом посредничают и при вве-
дении христианства в Русь. Но при этом должно строго  отличать;  влияние
народа от влияния народности: влияние скандинавского племени на  древнюю
нашу историю было сильно, ощутительно, влияние скандинавской  народности
на славянскую было очень незначительно. При столкновении  двух  народов,
при определении степени их влияния  одного  на  другой  должно  обратить
прежде всего внимание  на  следующие  обстоятельства:  один  народ  гос-
подствует ли над другим, один народ стоит ли выше  другого  на  ступенях
общественной жизни, наконец, формы быта одного народа, его религия, нра-
вы, обычаи резко ли отличаются от форм быта  другого,  религии,  нравов,
обычаев?
   Мы видим, что у нас варяги не составляют господствующего  народонасе-
ления относительно славян, не являются как завоеватели последних, следо-
вательно, не могут надать славянам насильственно своих форм  быта,  сде-
лать их господствующими, распоряжаться как полновластные хозяева в  зем-
ле. Мы видим, что при Владимире в советах о строе земском подле бояр яв-
ляются старцы, следовательно, если мы  даже  предположим,  что  сначала,
тотчас после призвания, дружина преимущественно состояла из варягов,  то
ее влияние не могло быть исключительно, потому что перевешивалось  влия-
нием старцев, представителей славянского  народонаселения;  что  было  в
стольном городе княжеском, то самое должно было быть и в других городах,
где место князя занимали мужи княжие. Варяги, составлявшие первоначально
дружину князя, жили около последнего, так сказать, стояли подвижным  ла-
герем в стране, а не врезывались сплошными колониями в туземное  народо-
население; многие из них оставались здесь навсегда, женились на  славян-
ках, дети их были уже полуварягами только, внуки - совершенными славяна-
ми.
   Варяги не стояли выше славян на ступенях общественной жизни, следова-
тельно, не могли быть среди последних господствующим народом в духовном,
нравственном смысле; наконец, что всего важнее, в древнем языческом быте
скандинаво-германских племен мы замечаем близкое сходство с древним язы-
ческим бытом славян; оба племени не успели еще выработать  тогда  резких
отмен в своих народностях, и вот горсть варягов, поселившись среди  сла-
вянских племен, не находит никаких препятствий слиться с большинством.
   Так должно было быть, так и было. В чем можно заметить сильное  влия-
ние скандинавской народности на славянскую? В языке? По последним  выво-
дам, добытым филологиею, оказывается, что в русском языке  находится  не
более десятка слов происхождения сомнительного  или  действительно  гер-
манского. После того как древнейший  памятник  нашего  законодательства,
так называемая Русская Правда, сличена была с законодательными  памятни-
ками других славянских народов, не может быть речи не только о том,  что
Русская Правда есть скандинавский закон, но даже о сильном влиянии в ней
скандинавского элемента. Даже те исследователи - юристы, которые предпо-
лагают несколько значительное влияние скандинавского элемента в  Русской
Правде, видят, однако, в последней собрание обычаев преимущественно сла-
вянских и частью только германских. Но для ясного понимания событий пер-
вого периода нашей истории мало еще определить, что степень влияния  на-
родности пришлого элемента на народность туземного  была  незначительна;
нужно тотчас же обратить вопрос и следить, какому влиянию с самого нача-
ла стал подвергаться пришлый элемент от туземного, от новой среды, в ко-
торой он нашелся, надобно следить за  обоими  элементами  в  их  взаимо-
действии, а не брать каждый порознь, заставляя их действовать от  начала
до конца в полной особности с их первоначальным, чистым характером,  ка-
кой они имели до своего соединения. Если Рюрик  был  скандинав,  морской
король, то следует ли отсюда, что внуки и правнуки  его,  князья  многих
племен, владельцы обширной страны, должны также носить характер  морских
королей? Разве новая среда, в которой они стали вращаться, нисколько  не
могла содействовать к изменению их характера? Говорят, что наши  князья,
от Рюрика до Ярослава включительно, были истые норманны,  но  в  чем  же
состоит их норманство? В том, что они обнаруживают  завоевательный  дух?
Но таким духом обыкновенно отличаются князья новорожденных обществ:  од-
новременно  с  Русским  образуется  другое  славянское   государство   -
Польское; первые Пясты - не норманны, несмотря на то,  они  обнаруживают
свою деятельность тем же, чем и  первые  Рюриковичи  -  распространением
первоначальной области посредством завоевания. Первые Рюриковичи обнару-
живают свое норманское происхождение, быть может, тем, что совершают по-
ходы преимущественно водою, на лодьях? Но причина этого явления заключа-
ется не в норманском происхождении князей, а в природе страны, малонасе-
ленной, покрытой непроходимыми лесами,  болотами,  в  которой,  следова-
тельно, самый удобный путь был водный; дружины, распространявшие русские
владения за Уральским хребтом в XVII в., не были норманны, но по природе
страны действовали так же, как последние; совершали свои  походы  водным
путем. Обычай наших князей ходить на полюдье не есть норманский, он  не-
обходим во всех новорожденных обществах: так, мы видим его и  в  Польше.
Военное деление на десятки, сотни и т. д. есть общее у народов различно-
го происхождения. Дружинная жизнь не есть исключительная  принадлежность
германского племени: Болеслав польский живет с своею дружиною точно  так
же, как Владимир русский с своею.
   Сделавши всех первых князей наших морскими королями, назвавши их всех
истыми норманнами, определивши, таким образом, их общий характер,  точку
зрения на них, исследователи необходимо должны были оставить  в  стороне
их главное значение относительно той страны,  относительно  тех  племен,
среди которых они призваны были действовать, должны были оставить в сто-
роне различие характеров каждого из них и  какое  влияние  это  различие
производило на судьбу страны. Обратив преимущественно внимание  на  эле-
мент пришлый, на варягов, из характера их отношений к князю и Земле иск-
лючительно старались определить главный характер нашей истории, позабыв,
что характер дружины условился отношениями призванных князей к  призвав-
шему народонаселению и что эти отношения  условились  бытом  последнего.
Утверждая, что у нас имело место призвание, а не завоевание, не заметили
противоречия, когда варягам дали характер завоевательный,  заставив  все
явления отражать на себе исключительно их народность, заставив  действо-
вать одно пришлое начало, поразив совершенным бездействием туземное. Та-
ковы вредные следствия того одностороннего взгляда, по  которому  варяги
были исключительными действователями в начальном периоде нашей истории.
   Но если влияние норманской народности  было  незначительно,  если  по
признанию самых сильных защитников норманства влияние варягов было более
наружное, если такое наружное влияние могли одинаково оказать и  дружины
славян поморских, столько же храбрые и  предприимчивые,  как  и  дружины
скандинавские, то ясно, что вопрос о национальности варягов - руси теря-
ет свою важность в нашей истории.

   ГЛАВА ПЕРВАЯ
   О КНЯЖЕСКИХ ОТНОШЕНИЯХ ВООБЩЕ

   Завещание Ярослава I. - Нераздельность рода. -  Значение  старшего  в
роде, или великого князя. - Права на старшинство. - Потеря этих прав.  -
Отчина. - Отношение волости младшего князя к старшему.

   По смерти Ярослава I осталось пять сыновей да внук от  старшего  сына
его Владимира; в Полоцке княжили потомки старшего сына Владимира Святого
Изяслава; все эти князья получают известные волости, размножаются, отно-
шения их друг к другу являются на первом месте в рассказе летописца. Ка-
кого же рода были эти отношения?
   В Западной латино-германской Европе господствовали в это  время  фео-
дальные отношения; права и  обязанности  феодальных  владельцев  относи-
тельно главного владельца в стране нам  известны;  в  других  славянских
странах между старшим князем и меньшими господствуют те же самые отноше-
ния, какие и у нас на Руси, но ни у нас, ни в других  славянских  землях
не осталось памятника, в котором бы изложены были все права и обязаннос-
ти князей между собою и к главному князю; нам остается одно  средство  -
узнать что-нибудь о междукняжеских отношениях, искать в  летописях,  нет
ли там каких-нибудь указаний на эти права и обязанности  князей,  послу-
шать, не скажут ли нам чего-нибудь сами князья о  тех  правах,  которыми
они руководились в своих отношениях.
   Общим родоначальником почти всех княжеских племен (линий) был Ярослав
I, которому приписывают первый письменный устав гражданский, так называ-
емую Русскую Правду; посмотрим, не дал ли он какого-нибудь устава и  де-
тям своим, как вести себя относительно друг друга? К счастью,  летописец
исполняет наше желание: у него  находим  предсмертные  слова,  завещание
Ярослава своим сыновьям. По словам летописца, Ярослав перед смертью ска-
зал следующее: "Вот я отхожу от этого света, дети мои! Любите друг  дру-
га, потому что вы братья родные, от одного отца и от одной матери.  Если
будете жить в любви между собою, то бог будет с  вами.  Он  покорит  вам
всех врагов, и будете жить в мире; если же станете ненавидеть друг  дру-
га, ссориться, то и сами погибнете и погубите землю отцов и дедов ваших,
которую они приобрели трудом своим великим. Так живите же мирно,  слуша-
ясь друг друга; свой стол - Киев поручаю вместо себя старшему сыну моему
и брату вашему Изяславу; слушайтесь его, как меня  слушались:  пусть  он
будет вам вместо меня". Раздавши остальные волости другим  сыновьям,  он
наказал им не выступать из пределов этих волостей, не  выгонять  из  них
друг друга и, обратясь к старшему сыну, Изяславу,  прибавил:  "Если  кто
захочет обидеть брата, то ты помогай обиженному".
   Вот все наставления, все права и обязанности!  Князья  должны  любить
друг друга, слушаться друг друга, слушаться старшего брата, как отца; ни
слова о правах младших братьев, об их обязанностях как подчиненных  вла-
дельцев, относительно старшего как государя всей страны; выставляются на
вид одни  связи  родственные,  одни  обязанности  родственные;  о  госу-
дарственной связи, государственной подчиненности нет помину. Любите друг
друга и не ссорьтесь, говорит Ярослав сыновьям, потому что вы дети одно-
го отца и одной матери; но когда князья не будут  больше  детьми  одного
отца и одной матери, когда они будут двоюродные,  троюродные,  четверою-
родные и т. д. братья, то по каким побуждениям  будут  они  любить  друг
друга и не ссориться? Когда связь кровная, родственная ослабеет,  исчез-
нет, то чем заменится она? Замены нет, но зато родовая связь крепка:  не
забудем, что Ярославичи владеют среди тех племен, которые так долго жили
под формами родового быта, так недавно стали освобождаться от этих форм.
Пройдет век, полтора века, князья размножатся, племена (линии) их разой-
дутся, и, несмотря на то, все будут называть себя братьями без  различия
степеней родства; в летописных известиях о княжеских  отношениях  мы  не
встретим названий - двоюродный или троюродный брат; русский язык до  сих
пор не выработал особых названий для этих степеней родства, как  вырабо-
тали языки других народов. Князья не теряют понятия о  единстве,  нераз-
дельности своего рода; это единство, нераздельность выражались тем,  что
все князья имели одного старшего князя, которым был всегда старший  член
в целом роде, следовательно, каждый член рода в свою очередь  мог  полу-
чать старшинство, не остававшееся исключительно ни в одной линии.  Таким
образом, род князей русских, несмотря на все свое разветвление,  продол-
жал представлять одну семью - отца с детьми, внуками и т. д.  Теперь  из
слов летописца, из слов самих князей, как они у него записаны, нельзя ли
получить сведения об отношениях князей к их общему старшему, этому  наз-
ванному отцу? Старший князь, как отец, имел  обязанность  блюсти  выгоды
целого рода, думать и гадать о Русской земле, о своей чести  и  о  чести
всех родичей, имел право судить и наказывать младших  раздавал  волости,
выдавал сирот-дочерей княжеских замуж. Младшие князья обязаны были  ока-
зывать старшему глубокое уважение и покорность,  иметь  его  себе  отцом
вправду и ходить в его послушаньи, являться к нему по первому зову  выс-
тупать в поход, когда велит. Для обозначения отношений младших князей  к
старшему употреблялись следующие выражения: младший ездил подле стремени
старшего, имел его господином, был в его воле, смотрел на него.
   Но все эти определения прав и обязанностей точно такого же рода,  как
и те, какие мы видели в завещании Ярослава:  младший  должен  был  иметь
старшего отцом вправду, слушаться его, как отца, старший обязан был  лю-
бить младшего, как сына, иметь весь род, как душу свою; все права и обя-
занности условливались родственным чувством, родственною любовью с обеих
сторон, родственною любовью между четвероюродными, например. Но как ско-
ро это условие исчезало, то вместе рушилась всякая связь, всякая  подчи-
ненность, потому что никакого другого отношения, кроме родового, не  бы-
ло; младшие слушались старшего до тех пор, пока им казалось, что он пос-
тупает с ними, как отец; если же замечали противное, то вооружались: "Ты
нам брат старший, говорили они тогда, - но если ты нас обижаешь, не  да-
ешь волостей, то мы сами будем искать их"; или говорили:  "Он  всех  нас
старше, но с нами не умеет жить". Однажды  старший  князь,  раздраженный
непослушанием младших, приказал им выехать из волостей, от него получен-
ных; те послали сказать ему: "Ты нас гонишь из Русской земли  без  нашей
вины... Мы до сих пор чтили тебя, как отца, по любви; но если ты прислал
к нам с такими речами не как к князьям, но как к подручникам  и  простым
людям, то делай, что замыслил, а бог за всеми", - и прибегают к суду бо-
жию, т. е. к войне, к открытому сопротивлению. В этих словах  выразилось
ясно сознание тех отношений, каких наши древние князья хотели между  со-
бою и своим старшим, потому что здесь они противополагают эти  отношения
другим, каких они не хотят: обращайся с нами, как отец с  детьми,  а  не
как верховный владетель с владетелями, подчиненными себе, с  подручника-
ми; здесь прямо и ясно родовые отношения противополагаются государствен-
ным. Так высказывали сами князья сознание своих взаимных отношений;  те-
перь посмотрим, как выражалось понятие  о  княжеских  отношениях  в  ос-
тальном народонаселении, как выражал его летописец, представитель  своих
грамотных современников. Однажды младший князь не  послушался  старшего,
завел с ним вражду; летописец, осуждая младшего, говорит, что он не  ис-
полнил своих обязанностей; но как же понимает он эти обязанности: "Дурно
поступил этот князь, - говорит он, - поднявши вражду против дяди  своего
и потом против тестя своего". В глазах летописца, князь дурно  поступил,
потому что нарушил родственные обязанности относительно дяди и тестя - и
только.
   В случаях когда выгоды младших не затрагивались,  то  они  обходились
очень почтительно с старшим; если старшин спрашивал совета  у  младшего,
то последний считал это для себя большою честью и говорил: "Брат! ты ме-
ня старше: как решишь, так пусть и будет, я готов исполнить  твою  волю;
если же ты делаешь мне честь, спрашиваешь моего мнения, то я бы так  ду-
мал", и проч. Но другое дело, когда затрагивались выгоды младших князей;
если бы старший вздумал сказать: вы назвали меня отцом, и я,  как  отец,
имею право наказывать вас, - то, разумеется,  младший  отвечал  бы  ему:
разве хороший отец наказывает без вины детей своих? Объяви вину и  тогда
накажи. Так, узнавши об ослеплении Василька, Мономах и Святославичи пос-
лали сказать Святополку, своему старшему: "Зачем ты ослепил своего  бра-
та? Если б даже он был виноват, то и тогда ты должен  был  обличить  его
перед нами и, доказав вину,  наказать  его".  Старший  раздавал  волости
младшим; когда он был действительно отец, то распоряжался этою  раздачею
по произволу, распоряжался при жизни, завещевал, чтобы и по  смерти  его
было так, а не иначе; но когда старший был только отец названный, то  он
не мог распоряжаться по произволу, потому что при малейшей обиде младший
считал себя вправе вооруженною  рукою  доставить  себе  должное;  вообще
старший не предпринимал ничего без совета с младшими, по крайней мере  с
ближайшими к себе по старшинству; этим объясняются множественные формы в
летописи: посадили, выгнали и проч.,  которыми  означаются  распоряжения
целого рода; обыкновенно старший князь по занятии главного  стола  делал
ряд с младшею братьею касательно распределения волостей. Князья  собира-
лись также думать вместе о земских уставах определяли известные правила,
с которыми должны были сообразоваться в своем  поведении.  После,  когда
права разных князей на старшинство запутались, то иногда князья уславли-
вались: если кто-нибудь из них получит  старшинство,  то  должен  отдать
другому какую-нибудь волость.
   Единство княжеского рода поддерживалось тем, что  каждый  член  этого
рода, в свою очередь, надеялся достигнуть старшинства и  соединенного  с
старшинством владения главным столом  киевским.  Основанием  старшинства
было старшинство физическое, причем дядя имел преимущество пред  племян-
никами, старший брат - пред младшими, тесть - пред  зятем,  муж  старшей
сестры - пред младшими шурьями, старший шурин - пред младшими зятьями; и
хотя во время господства  родовых  отношений  между  князьями  встречаем
борьбу племянников от старшего брата с младшими дядьми, однако племянни-
ки при этом никогда не смели выставлять своих родовых прав, и притязания
их, основывавшиеся на случайных обстоятельствах, должны  были,  исключая
только одного случая, уступать правам дядей самых младших. Но  мы  видим
иногда, что некоторые князья и целые племена (линии) княжеские  исключа-
ются из родового старшинства и это исключение признается правильным. Ка-
ким же образом могло произойти подобное явление? Для решения этого  воп-
роса должно посмотреть, каким образом князь достигал старшинства,  приб-
лижался к нему? Первоначально род состоял из отца, сыновей, внуков и  т.
д.; когда отец умирал, его место для рода заступал старший брат; он ста-
новился отцом для младших братьев, следовательно,  его  собственные  сы-
новья необходимо становились братьями дядьям своим, переходили  во  вто-
рой, высший ряд, из внуков в сыновья, потому что над ними не было  более
деда, старшина рода был для них прямо отец: и точно, дядья  называют  их
братьями; но другие их двоюродные братья оставались по-прежнему  внуками
малолетними (внук-унук, юнук, малолетний по  преимуществу),  потому  что
над ними по-прежнему стояли две степени: старший дядя считался отцом  их
отцам, следовательно, для них самих  имел  значение  деда;  умирал  этот
старший, второй брат заступал его место, становился отцом для  остальных
младших братьев, и его собственные дети переходили из внуков в  сыновья,
из малолетних - в совершеннолетние, и таким образом мало-помалу все  мо-
лодые князья чрез старшинство своих отцов  достигали  совершеннолетия  и
приближались сами к старшинству. Но случись при этом, что князь  умирал,
не будучи старшиною рода, отцом для своих братьев, то дети  его  остава-
лись навсегда на степени внуков несовершеннолетних: для них  прекращался
путь к дальнейшему движению; отсюда теперь понятно, почему  сын  не  мог
достигнуть старшинства, если отец его никогда не был старшиною рода; так
понимали князья порядок восхождения своего к старшинству; они  говорили:
"Как прадеды наши лествицею восходили на великое княжение киевское,  так
и нам должно достигать его лествичным восхождением".  Но  когда  в  этой
лестнице вынималась одна ступень, то дальнейшее восхождение  становилось
невозможным; такие исключенные из старшинства князья считались  в  числе
изгоев. Каждый член рода княжеского при известных условиях мог достигать
старшинства, получать старший стол киевский, который, таким образом, на-
ходился в общем родовом владении; но другие волости оставались ли посто-
янно в наследственном владении известных племен  княжеских,  или,  соот-
ветствуя различным степеням старшинства, переходили к князьям  различных
племен при их движении к старшинству лествичным восхождением? Для  реше-
ния этого вопроса посмотрим, как поступали князья вначале, когда различ-
ные случайные обстоятельства не нарушали еще чистоты их отношений. Когда
умер четвертый сын Ярослава, Вячеслав, княживший в Смоленске, то эта во-
лость не перешла в наследство к его сыновьям, но отдана была братьям пя-
тому Ярославичу, Игорю, княжившему прежде  на  Волыни:  ясный  знак  от-
сутствия наследственности волостей и движения князей из одной волости  в
другую по старшинству, лествичным восхождением; потом,  когда  Святослав
Ярославич по изгнании брата получил старшинство вместе с главным  столом
киевским, то следующий по нем брат, Всеволод, княживший прежде в Переяс-
лавле, переходит на место Святослава в Чернигов. Известная волость могла
сделаться наследственным достоянием какой-нибудь одной  княжеской  линии
только в том случае, когда князь по вышеизложенным причинам  терял  воз-
можность двигаться к старшинству лествичным восхождением; тогда, получив
от родичей какую-нибудь волость, он и потомство его принуждены были нав-
сегда ею ограничиться, потому что переход из одной волости в другую  ус-
ловливался возможностью движения к старшинству, несуществовавшею для из-
гоев; так образовались особые  волости  Полоцкая,  Галицкая,  Рязанская,
после Туровская; линия второго Ярославича, Святослава, известная  больше
под племенным названием Ольговичей, также вследствие  известных  обстоя-
тельств подверглась было тяжкой для князей участи изгойства,  и  поэтому
самому Черниговская волость принимала было характер особного выделенного
княжества, но Ольговичам удалось, наконец, принудить Мономаховичей приз-
нать свои права на старшинство, и необходимым следствием этого признания
было восстановление родовой общности приднепровских волостей  для  обеих
линий: Ольгович сел в Киеве, а Мономахович - на его место в Чернигове.
   Несмотря на то,  однако,  мы  встречаем  в  летописи  слово:  отчина:
князья, не исключенные из старшинства, употребляют это слово для означе-
ния отдельных волостей; в каком же смысле они употребляют его? В настоя-
щем ли его смысле, как наследственного владения, или в другом  каком-ли-
бо? В 1097 году князья, внуки Ярославовы,  собрались  вместе  и  решили,
чтобы каждый из них держал свою отчину: Святополк - волость отца  своего
Изяслава - Киев, Владимир Мономах -  отцовскую  волость  -  Переяславль,
Святославичи - Чернигов; но мы никак не поймем этого распоряжения,  если
станем принимать слово отчина в смысле наследственного владения для  од-
ной линии, потому что Киев был столько же отчиною Святополка, сколько  и
отчиною всех остальных князей: и Всеволод и Святослав княжили в нем;  но
если здесь Киев называется отчиною Святополка не в смысле наследственно-
го владения исключительно для него и для потомства его, то не имеем  ни-
какого права и Переяславль и Чернигов считать отчинами Мономаха  и  Свя-
тославичей в другом смысле. Еще пример на восточной  стороне  Днепра:  в
1151 году Ольговичи - дядя Святослав Ольгович и племянник Святослав Все-
володович говорят Изяславу Давыдовичу: "У нас две отчины, одна моего от-
ца Олега, а другая твоего отца Давыда; ты брат, Давыдович, а я Ольгович;
так ты, брат, возьми отца своего Давыдово, а что Ольгово, то нам дай, мы
тем и поделимся", вследствие  чего  Давыдович  остался  в  Чернигове,  а
Ольговичам отдал Северскую область. Но для Святослава Всеволодовича Чер-
нигов был точно так же отчиною, как и для Давыдовича,  потому  что  отец
его, Всеволод Ольгович, княжил в Чернигове, и  когда  Давыдович  получил
Киев, то Чернигов, отчину свою, уступил Святославу Ольговичу. Итак,  что
же такое разумелось под отчиною? Отчиною для князя была та волость,  ко-
торою владел отец его и владеть которою он имеет право, если на  родовой
лествице занимает ту же степень, какую занимал отец его, владея означен-
ною волостью, потому что владение волостями  условливалось  степенью  на
родовой лествице, родовыми счетами.
   Теперь остается вопрос: в каком отношении находились волости  младших
князей к старшему? Мы видели, что отношения между старшим и младшими бы-
ли родовые, младшие князья хотели быть названными сыновьями и  нисколько
не подручниками старшего, а такое воззрение должно было определять и от-
ношения их к последнему по волостям: не допуская подручничества, они ни-
как не могли допустить дани, как самого явственного знака его, не  могли
допустить никакого государственного подчинения своих областей старшему в
роде князю; последний поэтому не мог иметь значения  главы  государства,
верховного владыки страны, князя всея Руси, который выделял участки зем-
ли подчиненным владельцам во временное  или  наследственное  управление.
Волости находятся в совершенной независимости одна от другой и от Киева,
являются отдельными землями и в то же время составляют одно нераздельное
целое вследствие  родовых  княжеских  отношений,  вследствие  того,  что
князья считают всю землю своею отчиною,  нераздельным  владением  целого
рода своего.

   ГЛАВА ВТОРАЯ
   СОБЫТИЯ ПРИ ЖИЗНИ СЫНОВЕЙ ЯРОСЛАВА I (1054 - 1093)

   Линии Рюрикова рода, Изяславичи и Ярославичи. - Распоряжения  послед-
них насчет своих волостей. - Движения Ростислава Владимировича и  гибель
его. - Движения Всеслава полоцкого и плен его. - Нашествие  половцев.  -
Поражение Ярославичей. - Восстание  киевлян  и  бегство  великого  князя
Изяслава из Киева. - Возвращение его и вторичное изгнание.  -  Вторичное
возвращение Изяслава и смерть его в битве против обделенных племянников.
- Характер первых усобиц. - Княжение Всеволода Ярославича в Киеве. - Но-
вые движения обделенных князей. - Усобицы на Волыни. - Борьба с  Всесла-
вом полоцким. - Смерть великого князя Всеволода Ярославича. -  Печальное
состояние Руси. - Борьба с половцами,  торками,  финскими  и  литовскими
племенами, болгарами, поляками. - Дружина Ярославичей.

   По смерти Ярослава I княжение целым родом надолго утвердилось в Руси;
в то время области, занятые первыми варяго-русскими  князьями,  разделя-
лись между двумя линиями, или племенами Рюрикова рода: первую линию сос-
тавляло потомство Изяслава, старшего сына св. Владимира. Мы видели,  что
этому Изяславу отец отдал Полоцкое княжество, волость деда его по матери
Рогволода. Изяслав умер при жизни отца, не будучи старшим  в  роде,  или
великим князем, следовательно, потомство его не могло двигаться к  стар-
шинству, менять волость и потому должно было ограничиться одною Полоцкою
волостью, которая утверждена за ним при Ярославе. Вторую линию составля-
ло потомство Ярослава Владимировича, которое и начало владеть всеми  ос-
тальными русскими областями. По смерти Ярослава осталось  пять  сыновей:
старший из них, Изяслав, стал к прочим братьям  в  отца  место;  младшие
братья были: Святослав, Всеволод, Вячеслав, Игорь; у них был еще племян-
ник Ростислав, сын старшего Ярославича, Владимира; этот Ростислав  также
вследствие преждевременной смерти отца не мог надеяться  получить  стар-
шинство; он сам и потомство его должны были ограничиться одною какою-ни-
будь волостью, которую даст им судьба  или  старшие  родичи.  Ярославичи
распорядились так своими родовыми волостями: четверо старших поместились
в области Днепровской, трое - на юге: Изяслав - в Киеве, Святослав  -  в
Чернигове, Всеволод - в Переяславле, четвертый, Вячеслав, поставил  свой
стол в Смоленске, пятый, Игорь - во Владимире-Волынском. Что касается до
отдаленнейших от Днепра областей на севере  и  востоке,  то  видим,  что
окончательно Новгород стал в зависимости от Киева; вся область на восток
от Днепра, включительно до Мурома, с одной  стороны,  и  Тмутаракани,  с
другой, стала в зависимости от князей черниговских; Ростов, Суздаль, Бе-
лоозеро и Поволжье - от князей переяславских. Мы  сказали  окончательно,
потому что Белоозеро, например, принадлежало одно время Святославу; Рос-
тов также не вдруг достался Всеволоду переяславскому: Ярославичи  отдали
его сперва племяннику  своему,  Ростиславу  Владимировичу.  Так  владело
русскими областями Ярославово потомство. Но еще был жив один из  сыновей
св. Владимира, Судислав, 22 года томившийся в темнице, куда был  посажен
братом Ярославом. Племянники в 1058 году освободили забытого, как видно,
бездетного и потому неопасного старика, взявши, однако, с него клятву не
затевать ничего для них предосудительного. Судислав воспользовался  сво-
бодою для того только, чтобы постричься в монахи,  после  чего  скоро  и
умер, в 1063 году.
   Ярослав, завещевая сыновьям братскую любовь, должен был  хорошо  пом-
нить поступки брата своего Святополка и как будто приписывал вражду меж-
ду Владимировичами тому, что они были от разных матерей; последнее  обс-
тоятельство заставило Владимира  предпочитать  младших  сыновей,  а  это
предпочтение и повело к ненависти и братоубийству. Ярославичи  были  все
от одной матери; Ярослав не дал предпочтения  любимцу  своему,  третьему
сыну Всеволоду, увещевал его дожидаться своей очереди,  когда  бог  даст
ему получить старший стол после братьев правдою, а не насилием, и точно,
у братьев долго не было повода к  ссоре.  В  1056  году  умер  Вячеслав;
братья перевели на его место в Смоленск Игоря из Владимира, а во  Влади-
мир перевели из Ростова племянника Ростислава Владимировича. В 1053 году
умер в Смоленске Игорь Ярославич; как распорядились братья  его  столом,
неизвестно; известно только то, что не  был  доволен  их  распоряжениями
племянник их, изгой, Ростислав Владимирович. Без надежды  получить  ког-
да-либо старшинство Ростислав, быть может, тяготился всегдашнею  зависи-
мостью от дядей; он был добр на рати, говорит летописец; его манила Тму-
таракань, то застепное приволье, где  толпились  остатки  разноплеменных
народов, из которых храброму вождю можно было набрать себе всегда  храб-
рую дружину, где княжил знаменитый Мстислав, откуда с воинственными тол-
пами прикавказских народов приходил он на Русь и заставил старшего брата
поделиться половиною отцовского наследства. Заманчива была такая  судьба
для храброго Ростислава, изгоя, который только оружием мог достать  себе
хорошую волость и нигде, кроме Тмутаракани, не мог он добыть нужных  для
того средств. По смерти Вячеслава Ярославичи перевели Игоря в  Смоленск,
а на его место во Владимир-Волынский перевели племянника Ростислава;  но
теперь Игорь умер в Смоленске: Ростислав мог надеяться, что дядья  пере-
ведут его туда, но этого не последовало; Ростислав мог оскорбиться.  Как
бы то ни было, в 1064 году он убежал в Тмутаракань, и не один  -  с  ним
бежали двое родовитых известных людей - Порей и Вышата,  сын  Остромира,
посадника новгородского: Изяслав, оставляя Новгород, посадил здесь вмес-
то себя этого Остромира. Порей и Вышата были самые известные  лица;  но,
как видно, около Ростислава собралось немалое  число  искателей  счастья
или недовольных; он имел возможность, пришедши  в  Тмутаракань,  изгнать
оттуда двоюродного брата своего, Глеба Святославича, и сесть на его мес-
то. Отец Глеба, Святослав, пошел на Ростислава; тот не хотел поднять рук
на дядю и вышел из города, куда Святослав ввел опять сына своего; но как
скоро дядя ушел домой, Ростислав вторично выгнал Глеба и на этот раз ут-
вердился в Тмутаракани. Он стал ходить на  соседние  народы,  касогов  и
других, и брать с них дань. Греки испугались такого соседа и подослали к
нему корсунского начальника (котопана). Ростислав  принял  котопана  без
всякого подозрения и честил его, как мужа знатного и посла. Однажды Рос-
тислав пировал с дружиною; котопан был тут и, взявши чашу,  сказал  Рос-
тиславу: "Князь! хочу пить за твое здоровье", тот отвечал: "Пей".  Кото-
пан выпил половину, другую подал князю, но прежде дотронулся до края ча-
ши и выпустил в нее яд, скрытый под ногтем; по его расчету князь  должен
был умереть от этого яда в осьмой день. После  пира  котопан  отправился
назад в Корсунь и объявил, что в такой-то день Ростислав  умрет,  что  и
случилось: летописец прибавляет, что этого котопана корсунцы побили кам-
нями. Ростислав, по свидетельству того же летописца, был добр  на  рати,
высок ростом, красив лицом и милостив к убогим. Место его в  Тмутаракани
занял опять Глеб Святославич.
   Греки и русские князья избавились от храброго изгоя; но когда  нечего
было бояться с юго-востока, встала рать с  северо-запада:  там  поднялся
также потомок изгоя, Всеслав, князь полоцкий, немилостивый на  кровопро-
литье, о котором шла молва, что рожден был от волхвованья. Еще при жизни
Ростислава, быть может, пользуясь тем, что внимание дядей было  обращено
на юг, Всеслав начал враждебные действия: в 1065 году осаждал безуспешно
Псков; в 1066 году, по примеру отца, подступил под Новгород, полонил жи-
телей, снял колокола и у св. Софии: "Велика была беда в тот час!" - при-
бавляет летописец: "и паникадила снял!" Ярославичи - Изяслав,  Святослав
и Всеволод собрали войско и пошли на Всеслава  в  страшные  холода.  Они
пришли к Минску, жители которого затворились в  крепости;  братья  взяли
Минск, мужчин изрубили, жен и детей отдали на щит (в  плен)  ратникам  и
пошли к реке Немизе, где встретили Всеслава в начале марта; несмотря  на
сильный снег, произошла злая сеча, в которой много пало народу; наконец,
Ярославичи одолели, и Всеслав бежал. Летом в июле месяце, Изяслав,  Свя-
тослав и Всеволод послали звать Всеслава к себе на  переговоры,  поцело-
вавши крест, что не сделают ему зла; Всеслав  поверил,  переехал  Днепр,
вошел в шатер Изяслава и был схвачен; Изяслав привел его в Киев и  поса-
дил в заключение вместе с двумя сыновьями.
   Казалось, что Ярославичи, избавившись от Ростислава и  Всеслава,  на-
долго останутся теперь спокойны; но вышло иначе. На небе явилась  крова-
вая звезда, предвещавшая кровопролитие, солнце стояло как месяц, из реки
Сетомли выволокли рыбаки страшного урода: не к добру  все  это,  говорил
народ, и вот пришли иноплеменники. В степях к востоку от Днепра произош-
ло в это время обычное явление, господство одной кочевой орды  сменилось
господством другой; узы, куманы или половцы, народ татарского  происхож-
дения и языка, заняли место печенегов, поразивши последних. В первый год
по смерти Ярослава половцы с ханом своим Болушем показались  в  пределах
Переяславского княжества; но на первый раз заключили мир со Всеволодом и
ушли назад в степи. Ярославичи, безопасные пока с этой стороны и не  за-
нятые еще усобицами, хотели нанести окончательное поражение  пограничным
варварам, носившим название торков; до смерти Ярослава  I  летописец  не
упоминал о неприязненных столкновениях наших князей с ними;  раз  только
мы видели наемную конницу их в походе Владимира на болгар. Но в 1059 го-
ду Всеволод уже ходил на торков и победил их; потом  в  1060  году  трое
Ярославичей вместе с Всеславом полоцким собрали, по выражению летописца,
войско бесчисленное и пошли на конях и в лодьях на торков. Торки,  услы-
хавши об этом, испугались и ушли в степь, князья погнались за беглецами,
многих побили, других пленили, привели в Русь и посадили по городам; ос-
тальные погибли в степях от сильной стужи, голода и мора. Но степи скоро
выслали мстителей за торков. В следующий же год пришли  половцы  воевать
на Русскую землю; Всеволод вышел к ним навстречу, половцы победили  его,
повоевали землю и ушли. То было первое зло от поганых и  безбожных  вра-
гов, говорит летописец. В 1068 году опять множество половцев  пришло  на
Русскую землю; в этот раз все три Ярославича вышли к ним  навстречу,  на
реку Альту, потерпели поражение и побежали: Изяслав и Всеволод - в Киев,
Святослав - в Чернигов. Киевляне, возвратившись в  свой  город,  собрали
(15 сентября) вече на торгу и послали сказать князю: "Половцы рассеялись
по земле: дай нам, князь, оружие и коней,  хотим  еще  биться  с  ними".
Изяслав не послушался; тогда народ стал против тысяцкого Коснячка:  вое-
вода городских и сельских полков, он не умел дать им победы;  теперь  не
принимает их стороны, не хочет идти с ними на битву, отговаривает  князя
дать им оружие и коней. Толпа отправилась с веча на гору, пришла на двор
Коснячков, но не нашла тысяцкого дома; отсюда пошли ко двору Брячиславо-
ву, остановились здесь подумать,  сказали:  "Пойдем,  высадим  своих  из
тюрьмы", и пошли, разделившись надвое: половина отправилась к тюрьме,  а
другая - по мосту ко двору княжескому. Изяслав сидел на сенях  с  дружи-
ною, когда толпа народу подошла и начала спор с князем; народ стоял вни-
зу, а Изяслав разговаривал с ним из окна. Как видно, слышались уже голо-
са, что надобно искать себе другого князя, который бы повел народ биться
с половцами, потому что один из бояр - Туки, брат Чудинов, сказал  Изяс-
лаву: "Видишь, князь, люди  взвыли:  пошли-ка,  чтоб  покрепче  стерегли
Всеслава". В это время другая половина народа, отворивши тюрьму,  пришла
также ко двору княжескому; тогда дружина начала говорить: "Худо,  князь!
пошли к Всеславу, чтоб подозвали его обманом к окошку и закололи". Изяс-
лав на это не согласился, и чего боялась дружина, то исполнилось:  народ
с криком двинулся к Всеславовой тюрьме. Изяслав, увидав это,  побежал  с
братом Всеволодом с своего двора; а народ, выведши Всеслава  из  тюрьмы,
поставил его середи двора княжеского, т. е. провозгласил князем,  причем
имение Изяслава все пограбили, взяли бесчисленное множество золота и се-
ребра. Изяслав бежал в Польшу.
   Между тем половцы опустошали Русь, дошли до Чернигова; Святослав соб-
рал несколько войска и выступил на них к Сновску;  половцев  было  очень
много, но Святослав не оробел, выстроил полки и сказал им:  "Пойдемте  в
битву! нам некуда больше деться". Черниговцы ударили, и  Святослав  одо-
лел, хотя у него было только три тысячи, а у половцев 12000; одни из них
были побиты, другие потонули в реке Снове, а князя их русские взяли  ру-
ками.
   Уже семь месяцев сидел Всеслав в Киеве, когда весною 1069 года явился
Изяслав вместе с Болеславом, королем польским, в русских пределах. Всес-
лав пошел к ним навстречу; но из Белгорода ночью, тайком от киевлян, бе-
жал в Полоцк, вероятно, боясь стать между двух  огней,  потому  что  ос-
тальные Ярославичи не могли ему благоприятствовать в борьбе с Изяславом.
Так, этому чародею удалось только дотронуться копьем до  золотого  стола
киевского, и, "обернувшись волком, побежал он ночью из Белгорода,  заку-
танный в синюю мглу". Киевляне, оставшись без князя, возвратились в свой
город, собрали вече и послали сказать Святославу и  Всеволоду  Ярослави-
чам: "Мы дурно сделали, что прогнали своего князя, а вот он теперь ведет
на нас Польскую землю; ступайте в город отца вашего! если же не  хотите,
то нам нечего больше делать: зажжем город и уйдем  в  Греческую  землю".
Святослав отвечал им: "Мы пошлем к брату: если пойдет  с  ляхами  губить
вас, то мы пойдем против него ратью, не дадим изгубить отцовского  горо-
да; если же хочет придти с миром, то пусть приходит с  малою  дружиною".
Киевляне утешились, а Святослав и  Всеволод  послали  сказать  Изяславу:
"Всеслав бежал; так не води ляхов к Киеву, противника у тебя  нет;  если
же не перестанешь сердиться и захочешь погубить город, то знай, что  нам
жаль отцовского стола". Выслушавши речи братьев, Изяслав повел  с  собою
только Болеслава да небольшой отряд поляков, а вперед послал в Киев сына
своего Мстислава. Мстислав, вошедши в город, велел избить  тех,  которые
освободили Всеслава, всего семьдесят человек, других ослепить, некоторые
при этом погибли невинно. Когда сам Изяслав приблизился к городу, то ки-
евляне встретили его с поклоном, и опять сел он на своем столе (2  мая).
Поляки Болеслава II подверглись такой же участи, как и предки их, прихо-
дившие в Русь с Болеславом I: их распустили на покорм по  волостям,  где
жители начали тайно убивать их, вследствие чего Болеслав  возвратился  в
свою землю. С известием о возвращении Изяслава  летописец,  по-видимому,
связывает известие о том, что этот князь перевел торг с Подола на гору.
   Казнивши тех киевлян, которые вывели из тюрьмы Всеслава,  Изяслав  не
медлил вооружиться против последнего: выгнал его из Полоцка, посадил там
сына своего Мстислава, а когда тот умер, то послал на его место  другого
сына, Святополка. Всеслав, сказано в летописи, бежал, но не  прибавлено,
куда; впрочем, это объясняется из следующего  известия,  что  Всеслав  в
1069 году явился перед Новгородом с толпами финского племени  води,  или
вожан, среди которых, следовательно, нашел он убежище и  помощь.  В  это
время в Новгороде княжил Глеб, сын Святослава черниговского, которого мы
видели в Тмутаракани. Новгородцы поставили против вожан полк, и бог  по-
собил новгородцам: они задали вожанам страшную сечу, последних пало мно-
жество, а самого князя Всеслава новгородцы отпустили ради бога. И  после
этого поражения Всеслав не отказался от борьбы; к храброму князю отовсю-
ду стекались богатыри; он успел набрать дружину,  выгнал  Святополка  из
Полоцка и, хотя был побежден другим Изяславичем у  Голотичьска,  однако,
как видно, успел удержаться на отцовском столе. Изяслав завел с ним  пе-
реговоры - о чем, неизвестно; известно только  то,  что  эти  переговоры
послужили поводом ко вторичному изгнанию Изяслава,  теперь  уже  родными
братьями. Это вторичное изгнание необходимо имеет связь с первым:  Изяс-
лав возвратился в Киев под условиями, которые предписали ему  братья;  в
городе не могли любить Изяслава и в то же время не могли не питать  рас-
положения к Святославу, который сдержал гнев брата,  который  с  горстью
дружины умел поразить толпы половцев, очистить от них Русь. Сын  Изясла-
ва, Мстислав, казнил киевлян, освободивших Всеслава, виновных  вместе  с
невинными, но тем дело еще не кончилось; гонения продолжались, и гонимые
находили убежище в Чернигове у Святослава. Так св.  Антоний,  основатель
Печерского монастыря, подвергнувшийся гневу великого князя, как приятель
Всеслава, был ночью взят и укрыт в Чернигове Святославом. Если  бы  даже
Святослав делал это единственно из любви и уважения к святому  мужу,  то
Изяслав с своей стороны не мог не оскорбиться приязнию брата к человеку,
в котором он видел врага своего. Эти обстоятельства должны были  возбуж-
дать в Святославе властолюбивые замыслы, питать надежду на их успех, а в
Изяславе возбуждать вражду к брату; и вот  между  Ярославичами  началась
вражда: они не ходят уже вместе в походы,  как  ходили  прежде;  Изяслав
один воюет с Всеславом, один вступает с ним в переговоры; по самой  при-
роде отношений между князьями последний  поступок  Изяслава  должен  был
возбудить негодование и подозрение в братьях; Святослав  начал  говорить
Всеволоду: "Изяслав сносится с Всеславом, на наше лихо; если не  предуп-
редим его, то прогонит он нас", - и успел возбудить Всеволода на Изясла-
ва. Летописец обвиняет во всем Святослава, говорит, что он хотел  больше
власти, обманул Всеволода; как бы то ни было, младшие братья вооружились
против старшего; Изяслав в другой раз принужден был выйти из Киева,  где
сел Святослав, отдавши Всеволоду Черниговскую волость; что в  Киеве  все
были за Святослава, доказывает удаление Изяслава без  борьбы;  летописец
говорит, что Святослав и Всеволод сели сперва на столе в селе  Берестове
и потом уже, когда Изяслав выехал из Киева, Святослав перешел в этот го-
род.
   Изяслав с сыновьями отправился опять в Польшу; как видно, на этот раз
он вышел из Киева не торопясь, успел взять с собою много имения; он  го-
ворил: "С золотом найду войско", позабывши слова деда Владимира,  что  с
дружиною добывают  золото,  а  не  с  золотом  дружину.  Изяслав  роздал
польским вельможам богатые подарки; они подарки взяли, но помощи не дали
никакой, и даже выслали его из своей страны. Чтоб объяснить себе это яв-
ление, мы должны бросить взгляд на состояние западных  славянских  госу-
дарств в это время. Мы видели, что вмешательство  Болеслава  Храброго  в
дела Богемии кончилось так же неудачно для него, как и  вмешательство  в
споры между русскими князьями. Поляки были изгнаны  из  Богемии,  родные
князья - Яромир и Олдрих стали княжить в стране, но недолго княжили мир-
но. Олдрих, по словам старой чешской песни, был "воин славный, в которо-
го бог вложил и мочь и крепость, в буйную голову дал разум  светлый".  В
1012 году он выгнал Яромира, за что - не знает ни  песня,  ни  летопись.
Императору Конраду II не нравилось, однако, единовластие у чехов: не раз
вызывал он Олдриха к себе, и когда тот, наконец, явился к нему,  то  был
заточен в Регенсбург. Яромир начал опять княжить в Богемии сообща с пле-
мянником Брячиславом, сыном Олдриховым, а между тем император  предложил
своему пленнику возвратиться на родину и княжить там  вместе  с  старшим
братом; Олдрих присягнул, что уступит брату половину земли, но как скоро
возвратился домой, то велел ослепить Яромира. По смерти Олдриха  единов-
ластителем земли стал сын его Брячислав I.  Мы  видели,  как  этот  дея-
тельный князь воспользовался невзгодою Польши по смерти Болеслава  Храб-
рого и расширил свои владения на счет Пястов, за что и слывет  восстано-
вителем чешской славы. По смерти Брячислава I в Богемии мы встречаем та-
кие же явления, какие видим и у нас на Руси с того  же  самого  времени,
именно с 1054 года, со смерти Ярослава I: мы видим, что и в Богемии  на-
чинает владеть целый род княжеский с переходом главного стола к старшему
в целом роде. По смерти Брячислава I великим князем, т. е. старшим в ро-
де (Dux principalis), становится старший сын его Спитигнев II; остальные
Брячиславичи были: Вратислав, Конрад, Яромир и Оттон. Как у нас  Яросла-
вичи, так и в Богемии Брячиславичи недолго жили в согласии: второй  Бря-
числавич, Вратислав, должен был сначала  искать  убежища  в  Венгрии  от
преследований старшего брата; однако  после,  помирившись  с  последним,
возвратился на родину и в 1061 году наследовал в старшинстве Спитигневу.
По смерти Вратислава II, по известному обычаю, мимо сыновей его,  насле-
довал старшинство брат его Конрад I, но княжил  только  восемь  месяцев:
это был последний из Брячиславичей, и по смерти его, в 1092 году, высту-
пает второе поколение, внуки Брячислава I. В Польше Казимиру Восстанови-
телю (Restaurator) наследовал в 1058 году сын его Болеслав II Смелый. За
два года перед тем умер император Генрих III;  смуты,  последовавшие  во
время малолетства сына и преемника его Генриха IV,  потом  борьба  этого
государя с немецкими князьями и с папою  надолго  освободили  Польшу  от
влияния Империи, и Болеслав Смелый, пользуясь этою свободою,  имел  воз-
можность с честью и выгодою для Польши установить свои отношения  к  со-
седним странам. Мы видели, что с его помощью Изяслав получил опять Киев;
с помощью же Болеслава успел овладеть престолом и венгерский король  Бе-
ла, сыновья которого удержались в Венгрии также благодаря польскому ору-
жию. С чехами Болеслав вел почти постоянную войну: в то  время  как  наш
Изяслав вторично явился к польскому двору (1075 г.), Болеслав  воевал  с
Вратиславом чешским, который находился в тесном союзе с императором Ген-
рихом IV; очень вероятно, что эти обстоятельства не позволяли  Болеславу
подать помощь русскому князю, который, будучи принужден оставить Польшу,
принял совет деда, маркграфа саксонского, и поехал в Майнц просить  зас-
тупления у врага Болеславова, императора Генриха IV. Таким образом, кня-
жеские междоусобия на Руси доставляли случай немецкому императору  расп-
ространить свое влияние и на эту страну: но, во-первых, благодаря  отда-
ленности Руси это влияние не могло никогда быть очень сильно; во-вторых,
обстоятельства, в которых находился теперь император, были такого  рода,
что помогли даже и Польше высвободиться из-под его  влияния.  Приняв  от
Изяслава богатые дары, Генрих IV послал к Святославу с требованием возв-
ратить Киев старшему брату и с угрозою войны в случае сопротивления. Ра-
зумеется, что дело должно было и ограничиться одною  угрозою.  Летописец
говорит, что когда немецкие послы пришли к Святославу, то он, желая пох-
вастать перед ними, показал им свою казну, и будто бы послы, увидав мно-
жество золота, серебра и дорогих тканей, повторили старые слова Владими-
ра Святого: "Это ничего не значит, потому что лежит мертво: дружина луч-
ше, с нею можно доискаться и больше этого". Летопись прибавляет, что бо-
гатство Святослава, подобно богатству Езекии, царя иудейского,  рассыпа-
лось розно по смерти владельца. Из этих слов летописца можно видеть, что
современники и ближайшие потомки с неудовольствием смотрели на поведение
старших Ярославичей, которые не следовали  примеру  деда  и  копили  бо-
гатства, полагая на них всю надежду, тогда как  добрый  князь,  по  гос-
подствовавшему тогда мнению, не должен был ничего скрывать для себя,  но
все раздавать дружине, при помощи которой он никогда не мог иметь недос-
татка в богатстве.
   Если Изяслав обратился за помощью к императору Генриху IV, врагу  Бо-
леслава Смелого, то Святослав по единству выгод должен был спешить  зак-
лючением союза с польским князем, и точно мы видим, что молодые князья -
Олег Святославич и Владимир Всеволодович ходили на помощь  к  полякам  и
воевали чехов, союзников императорских.
   Изяслав, не получив успеха при дворе  Генриха,  обратился  к  другому
владыке Запада, папе Григорию VII,  и  отправил  в  Рим  сына  своего  с
просьбою возвратить ему стол властию св. Петра:  как  в  Майнце  Изяслав
обещал признать зависимость свою от императора, так в Риме сын его  обе-
щал подчиниться апостольскому престолу. Следствием этих переговоров было
то, что Григорий писал к Болеславу с увещанием отдать сокровища,  взятые
у Изяслава. Быть может, папа уговаривал также польского князя подать по-
мощь Изяславу против братьев, которую тот, наконец, и действительно  по-
дал. Для объяснения этого поступка мы не нуждаемся, впрочем, в предполо-
жении о папских увещаниях: есть известие, которое одно объясняет его со-
вершенно удовлетворительно. По этому известию, чешский князь  Вратислав,
узнав о союзе Болеслава с младшими Ярославичами, о движении Олега и Вла-
димира к чешским границам, прислал к Болеславу просить  мира  и  получил
его за 1000 гривен серебра. Болеслав послал сказать об этом Олегу и Вла-
димиру, но те велели отвечать ему, что не могут без стыда отцам своим  и
земле возвратиться назад, ничего не сделавши, пошли  вперед  взять  свою
честь и ходили в земле Чешской четыре месяца, т. е. опустошали ее:  Вра-
тислав чешский прислал и к ним с предложением о  мире;  русские  князья,
взявши свою честь и 1000 гривен серебра, помирились. Нет  сомнения,  что
этот поступок рассердил Болеслава, который потому  и  решился  помочь  в
другой раз Изяславу. Между тем умер Святослав в 1076 году. Всеволод  сел
на его место в Киеве зимою, а на лето должен был выступить против  Изяс-
лава, который шел с польскими полками; на Волыни  встретились  братья  и
заключили мир: Всеволод уступил Изяславу старшинство и Киев, а  сам  ос-
тался по-прежнему в Чернигове. Помощь поляков не могла быть бескорыстна,
и потому очень вероятны известия, по которым Изяслав поплатился  за  нее
Червенскими городами.
   Мир между Ярославичами не принес мира Русской земле: было много  пле-
мянников, которые хотели добыть себе волостей. Всеслав полоцкий не хотел
сидеть спокойно на своем столе,  начал  грозить  Новгороду,  как  видно,
пользуясь смертию Святослава и предполагаемою усобицею между Изяславом и
Всеволодом. Сын последнего, Владимир, ходил зимою 1076 года к  Новгороду
на помощь его князю Глебу, без сомнения, против Всеслава.  Летом,  после
примирения и ряда с Изяславом, Всеволод вместе с сыном Владимиром  ходил
под Полоцк; а на зиму новый поход: ходил  Мономах  с  двоюродным  братом
своим, Святополком Изяславичем, под Полоцк и обожгли этот  город;  тогда
же Мономах с половцами опустошил Всеславову волость до Одрьска; здесь  в
первый раз встречаем известие о наемном войске из половцев  для  междоу-
собной войны.
   На северо-западе нужно было постоянно сторожить чародея Всеслава; а с
юго-востока начали грозить новые войны, и не от одних степных  варваров,
но от обделенных князей, которые приводили последних.  Мы  видели,  что,
кроме Владимира новгородского, умерли еще двое младших Ярославичей,  Вя-
чеслав и Игорь, оставя сыновей, которым, по обычаю, отчин не дали и дру-
гими волостями не наделили; изгои подросли и стали сами искать себе  во-
лостей. В то время как Святослав умер, а Всеволод выступил против  Изяс-
лава, Борис, сын Вячеслава смоленского, воспользовался удалением дяди  и
сел в Чернигове; но мог держаться там только восемь дней и убежал в Тму-
таракань, где княжил один из Святославичей, Роман, После Святослава  ос-
талось пять сыновей: Глеб, Олег, Давид, Роман, Ярослав. При  жизни  отца
Глеб сидел в Новгороде, Олег - во Владимире-Волынском, Роман - в  Тмута-
ракани, о Давиде неизвестно, Ярослав был очень молод. Роман тмутараканс-
кий принял Бориса Вячеславича, но за ним должен был дать убежище и  род-
ным братьям, потому что Изяслав не хотел дать волостей детям Святославо-
вым. Глеб был изгнан из Новагорода; Олег выведен из Владимира; Глеб  по-
гиб далеко на севере, в странах чуди заволоцкой; Олег ушел сначала  было
в Чернигов, к дяде Всеволоду, от которого мог ждать больше милости,  чем
от Изяслава; но и Всеволод или не хотел, или не мог наделить Святослави-
ча волостью, и тот отправился к братьям в Тмутаракань, известное убежище
для всех изгнанников, для всех недовольных. Выгнавши племянников,  Ярос-
лавичи распорядились волостями в пользу своих детей: Святополка  Изясла-
вича посадили в Новгороде, брата его Ярополка - в  Вышгороде,  Владимира
Всеволодовича Мономаха - в Смоленске. Но изгнанные князья не могли  жить
праздно в Тмутаракани: в 1078 году Олег  и  Борис  привели  половцев  на
Русскую землю и пошли на Всеволода; Всеволод вышел против  них  на  реку
Сожицу (Оржицу), и половцы победили Русь, которая потеряла много знатных
людей: убит был Иван Жирославич, Туки, Чудинов брат. Порей и многие дру-
гие. Олег и Борис вошли в Чернигов, думая, что  одолели;  Русской  земле
они тут много зла наделали, говорит летописец. Всеволод пришел  в  брату
Изяславу в Киев и рассказал ему свою беду; Изяслав отвечал  ему:  "Брат!
не тужи, вспомни, что со мною самим случилось! во-первых, разве не  выг-
нали меня и именья моего не разграбили? потом в чем я провинился, а  был
же выгнан вами, братьями своими? не скитался ли я по чужим землям ограб-
ленный, а зла за собою не знал никакого. И теперь, брат, не  станем  ту-
жить: будет ли нам часть Русской земле, то обоим, лишимся ли ее, то  оба
же вместе; я сложу свою голову за тебя". Такими словами он утешил Всево-
лода и велел собирать войско от мала до велика;  другого  не  оставалось
больше ничего делать, потому что Святославичи, конечно, не оставили бы в
покое Изяслава, главного врага своего. Изяслав выступил в поход с  сыном
своим Ярополком, Всеволод - с сыном Владимиром.  Последний  находился  в
Смоленске, когда узнал о вторжении изгнанных князей; поспешил на  помощь
к отцу и оружием проложил себе путь сквозь половецкие полки к Переяслав-
лю, где нашел Всеволода, пришедшего с битвы на Сожице. Ярославичи с  сы-
новьями пошли к Чернигову, жители которого затворились от них, хотя Оле-
га и Бориса не было в городе; есть известие, что они ездили  в  Тмутара-
кань собирать новое войско. Чернигов имел двойные стены; князья  присту-
пили к внешней ограде (городу); Мономах отбил восточные ворота, и  внеш-
ний город был сожжен, после чего жители убежали во внутренний. Но  Ярос-
лавичи не имели времени приступить к последнему, потому что пришла весть
о приближении Олега и Бориса; получивши ее, Изяслав и Всеволод рано  ут-
ром отошли от Чернигова и отправились навстречу к  племянникам,  которые
советовались, что им делать? Олег говорил Борису: "Нельзя нам стать про-
тив четырех князей; пошлем лучше к дядьям с просьбою о мире"; Борис  от-
вечал: "Ты стой - смотри только, я один пойду на них на всех".  Пошли  и
встретились с Ярославичами у села на Нежатине Ниве; полки сошлись, и бы-
ла сеча злая: во-первых, убили Бориса, сына Вячеславова; Изяслав стоял с
пешими полками, как вдруг наехал один из неприятельских воинов и  ударил
его в плечо копьем: рана была смертельная. Несмотря на убиение двух кня-
зей с обеих сторон, битва продолжалась; наконец, Олег побежал и едва мог
уйти в Тмутаракань (3 октября 1078 года). Тело Изяслава взяли,  привезли
в лодке и поставили против Городца, куда навстречу вышел весь город  Ки-
ев; потом положили тело на сани и повезли; священники и монахи провожали
его с пением; но нельзя было слышать пения за плачем и  воплем  великим,
потому что плакал по нем весь город Киев; Ярополк шел за телом и  причи-
тал с дружиною: "Батюшка, батюшка! не без печали ты пожил на этом свете;
много напасти принял от людей и от своей братьи; и вот теперь  погиб  не
от брата, а за брата сложил голову". Принесли и положили тело  в  церкви
Богородицы, в гробе мраморном. По словам летописца, Изяслав  был  красив
лицом, высок и полон, нравом незлобив, кривду ненавидел,  правду  любил;
лести в нем не было, прямой был человек и не  мстительный.  Сколько  зла
сделали ему киевляне! самого выгнали, дом разграбили, а он  не  заплатил
им злом за зло; если же кто скажет: он казнил Всеславовых освободителей,
то ведь не он это сделал, а сын его. Потом братья прогнали его, и ходил,
блуждал он по чужой земле; а когда сел на своем столе, и Всеволод прибе-
жал к нему побежденный, то Изяслав не сказал ему: "А вы что  мне  сдела-
ли?" и не заплатил злом за зло, а утешил, сказал: "Ты, брат, показал  ко
мне любовь, ввел меня на стол мой и назвал старшим: так и  я  теперь  не
помяну первой злобы: ты мне брат, а я тебе, и положу голову свою за  те-
бя", что и случилось; не сказал ему: "Сколько вы мне зла сделали, а  вот
теперь пришла и твоя очередь", не сказал: "Ступай, куда хочешь", но взял
на себя братнюю печаль и показал любовь великую. Смерть за брата,  прек-
расный пример для враждующих братий, заставил летописца и,  может  быть,
всех современников умилиться над участью Изяслава при господстве  непос-
редственных чувств. Однако и летописец  спешит  опровергнуть  возражение
насчет казни виновников Всеславова освобождения и складывает всю вину на
сына Изяславова, Мстислава: значит, это возражение  существовало  в  его
время; монах Киевопечерского монастыря должен был знать и о  последующих
гонениях, например на св. Антония; Всеволоду Изяслав простил, потому что
и прежде, как видно, этот Ярославич был мало виноват, да и после  загла-
дил свою вину; наконец, собственная безопасность принуждала Изяслава во-
оружиться против племянников; но детям Святославовым, конечно,  невинным
в деле отца, Изяслав не мог простить и отнял у них волости, себе и Русс-
кой земле на беду.
   Как бы ни было, первый старший или великий князь после Ярослава пал в
усобице. Все усобицы, которые мы видим при старшинстве Изяслава,  проис-
ходили оттого, что осиротелые племянники не получали волостей.  При  от-
сутствии отчинного права относительно отдельных волостей дядья  смотрели
на осиротелых племянников как на изгоев, обязанных по своему  сиротскому
положению жить из милости старших, быть довольными всем,  что  дадут  им
последние, и потому или не давали им вовсе волостей, или  давали  такие,
какими те не могли быть довольны. Но если дядья считали для себя  выгод-
ным отсутствие отчинного права, то не могли находить для себя это выгод-
ным осиротелые племянники, которые, лишась преждевременною смертию отцов
надежды на старшинство в роде, хотели по крайней мере  достать  то,  чем
владели отцы, или хотя другую, но более или менее значительную  волость,
чтобы не быть лишенными Русской земли. Таким образом, мы видим, что пер-
вые усобицы на Руси произошли от отсутствия отчинного права в  отдельных
волостях, от стремления осиротелых князей-изгоев установить это право  и
от стремления старших не допускать до его  установления.  Князьям-изгоям
легко было доискиваться волостей: Русь граничила со степью,  а  в  степи
скитались разноплеменные варварские орды, среди которых легко было  наб-
рать войско обещанием добычи; вот почему  застепный  Тмутаракань  служит
постоянным убежищем для изгоев, которые возвращаются оттуда с  дружинами
отыскивать волостей.
   Мы видели деятельность изгоя Ростислава, сына Владимирова; у него ос-
тались сыновья в том же положении, следовательно, с теми же  стремления-
ми; мы видели судьбу изгоя Бориса Вячеславича; у него, как видно, не бы-
ло ни братьев, ни сыновей; но были сыновья у Игоря Ярославича - тоже из-
гои; к числу их Изяслав захотел присоединить еще и детей  Святославовых,
тогда как последние имели основание не считать себя изгоями: их отец был
старшим, умер на главном столе. Если Изяслав мог считать это старшинство
незаконным и мстить детям своего гонителя отнятием у  них  волостей,  то
Всеволод не имел на это никакого права: Изяслав был изгнан не одним Свя-
тославом, но Святославом и Всеволодом вместе; Всеволод признавал  изгна-
ние Изяслава справедливым, признавал  старшинство  Святослава  до  самой
смерти последнего; на каком же основании он мог считать сыновей  Святос-
лавовых изгоями, лишить их волостей? Несмотря на то, Всеволод, враждуя с
Святославичами за недавнее изгнание и пользуясь правом победы, не  думал
приглашать их в Русь, и тем готовил для себя и для потомков своих  новую
усобицу.
   Всеволод сел в Киеве, на столе отца своего и брата, взял себе все во-
лости русские, посадил сына своего Владимира в Чернигове,  а  племянника
Ярополка Изяславича - во Владимире-Волынском, придав к  нему  Туров.  Но
обделенные князья не могли долго оставить его в покое. В 1079 году явил-
ся Роман Святославич с половцами у Воина, Всеволод вышел навстречу, стал
у Переяславля и успел заключить мир с половцами,  разумеется,  давши  им
верное вместо неверного, обещанного Романом. Половцы не только не сдела-
ли для Романа того, за чем пришли, но даже убили его на возвратном  пути
вследствие ссоры, которую завел Роман с их князьями за обман, как  гово-
рит одно очень вероятное известие. Впрочем, из последующих известий  ле-
тописи видно, что виновниками убийства Романова были собственно  не  по-
ловцы, а козары, знак, что Романове ополчение было  сбродное  из  разных
народов и что козары после разрушения своего  царства  существовали  еще
как особый народ и играли некоторую роль на степных  берегах  Черного  и
Азовского морей. Убив Романа, козары и  половцы,  разумеется,  не  могли
жить в мире с братом его Олегом, и потому, как сказано в  летописи,  они
заточили его за море, в Царьград, откуда его отправили на остров  Родос,
нет сомнения, что козары и половцы могли сделать это  не  иначе,  как  с
согласия императора, для которого, вероятно, русские  изгои  были  также
опасными соседями: это ясно видно из судьбы Ростиславовой; очень вероят-
но, что заточение Олега произошло и не  без  ведома  Всеволода,  который
воспользовался им и послал в Тмутаракань своего посадника Ратибора.
   Но Тмутаракань недолго оставалась без изгоев; через год  бежали  туда
из владимиро-волынских волостей сын Игоря Ярославича, Давыд, и  сын  из-
вестного уже нам Ростислава Владимировича, Володарь; они выгнали Ратибо-
ра и селя в Тмутаракани; но сидели недолго: чрез год возвратился туда из
изгнания Олег, схватил Давыда и Володаря, сел опять в Тмутаракани, пере-
бил козар, которые были советниками на убиение Романа и на его собствен-
ное изгнание, а Давыда и Володаря отпустил. Лишенные убежища в  Тмутара-
кани, эти князья должны были думать о других средствах - как  бы  добыть
себе волостей. В 1084 году Ростиславичи, по словам летописи, выбежали от
Ярополка, следовательно, ясно, что они жили у него во Владимире без  во-
лостей; выбежали, не сказано куда, потом возвратились с войском и выгна-
ли Ярополка из Владимира. С кем возвратились Ростиславичи, откуда  взяли
дружину, как могли безземельные князья выгнать Ярополка из его  волости?
На все эти вопросы не дает ответа летопись; но и ее краткие известия мо-
гут показать нам, как легко было тогда добыть дружину; ясно  также,  что
Ростиславичи не могли выгнать Ярополка, не приобретя себе многочисленных
и сильных приверженцев во Владимире. Всеволод послал против  Ростислави-
чей сына своего Мономаха, который прогнал  их  из  Владимира  и  посадил
здесь опять Ярополка. В летописи об этом сказано так, как будто  бы  все
сделалось вдруг; но из собственных слов Мономаха  видно,  что  борьба  с
Ростиславичами кончилась нескоро, потому что он ходил к  Изяславичам  за
Микулин, в нынешнюю Галицию и потом два раза ходил к Ярополку на  Броды,
весною и зимою. Счастливее Ростиславичей был Давыд Игоревич: он  ушел  с
своею дружиною в днепровские устья, захватил здесь греческих купцов, от-
нял у них все товары; но от греческой торговли зависело богатство и зна-
чение Киева, следовательно, богатство казны великокняжеской, и вот  Все-
волод принужден был прекратить грабежи Давыда обещанием дать волость  и,
точно, назначил ему Дорогобуж на Волыни, Но этим распоряжением  Всеволод
не прекратил, а еще более усилил княжеские  распри:  Ярополк  Изяславич,
князь волынский, в отдаче Дорогобужа Давыду видел обиду себе,  намерение
Всеволода уменьшить его волость, и потому начал злобиться на  Всеволода,
собирать войско, по наущению злых советников, прибавляет летописец.  Уз-
нав об этом, Всеволод послал против него сына своего Владимира,  и  Яро-
полк, оставя мать в Луцке, бежал в Польшу. Луцк сдался Мономаху, который
захватил здесь мать, жену Ярополкову, дружину его и  все  имение,  а  во
Владимире посадил Давыда Игоревича. Вероятно, в это время Червенские го-
рода, область последующего Галицкого княжества, были утверждены за  Рос-
тиславичами, потому что после мы видим старшего из них - Рюрика князем в
Перемышле; очень вероятно также, что эта область была отнята Ростислави-
чами у поляков, союзников Ярополковых, не без согласия Всеволода.  Но  в
следующем году Ярополк пришел из Польши, заключил мир с Мономахом и  сел
опять в Владимире; вероятно,  такому  обороту  дел  много  содействовала
прежняя дружба Мономаха к Ярополку, благодарность  старого  Всеволода  к
отцу его, Изяславу, и нежелание ссориться с сыновьями последнего, из ко-
торых старший должен был получить старшинство  по  смерти  Всеволодовой.
Ярополк, однако, недолго пользовался возвращенною волостию: посидев нес-
колько дней во Владимире, он поехал в Звенигород, один из городов галиц-
ких; когда князь дорогою лежал на возу, то какой-то Нерадец, как  видно,
находившийся в дружине и ехавший подле на  лошади,  ударил  его  саблею;
Ярополк приподнялся, вынул из себя саблю и громко  закричал:  "Ох,  этот
враг меня покончил!" Нерадец бежал в Перемышль к Рюрику Ростиславичу,  а
Ярополк умер от раны; отроки взяли его тело и повезли сперва  во  Влади-
мир, а потом в Киев, где и погребли его в церкви св. Петра, которую  сам
начал строить. В Киеве сильно плакали на похоронах  Ярополка;  летописец
также жалеет об этом князе, говорит, что он много принял бед,  без  вины
был изгнан братьями,  обижен,  разграблен  и,  наконец,  принял  горькую
смерть; был он, по словам летописца, тих,  кроток,  смирен,  братолюбив,
давал каждый год десятину в Богородичную киевскую церковь от всего свое-
го имения и просил у бога такой же смерти, какая постигла Бориса и  Гле-
ба; бог услышал его молитву, заключает летописец. О причине убийства ле-
тописец говорит глухо: Нерадец, по его словам, убил Ярополка, будучи на-
учен от дьявола и от злых людей; вспомним  сказанное  нами  прежде,  что
Ростиславичи могли овладеть Владимиром  только  с  помощью  приверженцев
своих, следовательно, людей неприязненных Ярополку; люди, желавшие преж-
де его изгнания, теперь не могли охотно видеть  его  восстановление.  Но
убийца бежал к Ростиславичу в Перемышль: это одно  обстоятельство  могло
заставить современников сильно заподозрить Ростиславичей, если они и  не
были совершенно убеждены в действительном участии последних в  деле  Не-
радца; после Давыд Игоревич прямо говорил, что Ярополк был убит  Ростис-
лавичами. С первого разу кажется, что Ростиславичи или один из них,  Рю-
рик, не имели достаточного основания решиться на подобное дело;  скорее,
казалось бы, можно было заподозрить Давыда  Игоревича,  и  по  характеру
последнего, да и потому, что он больше всех терял с восстановлением Яро-
полка на владимирском столе. Но об участии Давыда нет ни малейшего наме-
ка в летописи, сам Давыд после, говоря Святополку об убиении брата  его,
не мог выдумать об участии Ростиславичей и объявить об  этом  Святополку
за новость; если бы современники подозревали Давыда, то и летописец сам,
и Святополк Изяславич, и киевляне на вече, и князья на съезде не  преми-
нули бы упомянуть об этом по случаю злодейства Давыдова  над  Васильком.
Если летописец не указывает прямо на Ростиславичей  то  это  доказывает,
что у современников не было достаточных улик против них; но не без наме-
рения летописец выставляет бегство Нерадца к Рюрику в Перемышль. Что ка-
сается до побуждений, то мы не знаем подробностей: знаем только то,  что
Ростиславичи жили у Ярополка, приобрели средства выгнать его из Владими-
ра, но потом сами были выгнаны в его пользу;  здесь  очень  легко  могло
быть положено начало смертельной вражды; Ростиславичи могли думать,  что
никогда не будут безопасны в своей волости, тюка враг их будет сидеть во
Владимире; обратим внимание еще на одно обстоятельство:  посидевши  мало
времени во Владимире, Ярополк отправился к Звенигороду; мы не знаем, за-
чем предпринял он это путешествие? мы не знаем еще, кому  принадлежал  в
это время Звенигород? очень вероятно, что Ростиславичам; очень вероятно,
что выражение летописца: "Иде Звенигороду", означает поход воинский. На-
конец, что касается до характера Рюрика Ростиславича, то мы знаем об нем
только то, что он выгнал Ярополка из Владимира и потом принял к себе его
убийцу: эти два поступка нисколько не ручаются  нам  за  его  нравствен-
ность.
   В том же 1046 году Всеволод сам предпринимал  поход  к  Перемышлю  на
Ростиславичей, и поход этот не мог быть без  связи  с  предшествовавшими
событиями. Но с Ростиславичами, как видно из последующих событий, трудно
было воевать: поход кончился ничем,  потому  что  Ростиславичи  остались
по-прежнему в своей волости. Так кончились пока  смуты  на  Волыни;  но,
кроме этих смут и борьбы на востоке с Святославичами, шла еще борьба  со
Всеславом полоцким. По принятии  Всеволодом  старшинства  Всеслав  обжег
Смоленск, т. е. пожег посады около крепости или города; Мономах из  Чер-
нигова погнался за ним наспех о двух конях (т. е. дружина взяла с  собою
по паре коней для перемены); но чародея Всеслава трудно было настигнуть:
Мономах не застал его под Смоленском и пошел по его  следам  в  Полоцкую
волость, повоевал и пожег землю. Потом в другой раз пошел Мономах с чер-
ниговцами и половцами к Минску, нечаянно напал на город и не  оставил  у
него ни челядина, ни скотины, по его собственному выражению, В 1093 году
умер последний из Ярославичей, Всеволод, 64 лет. Летописец говорит,  что
этот князь был измлада боголюбив, любил правду, был  милостив  к  нищим,
чтил епископов и священников, но особенно любил монахов,  давал  им  все
потребное; был также воздержан и за то любим отцом своим. Летописец при-
бавляет, что в Киеве Всеволоду было гораздо больше хлопот, чем в Переяс-
лавле; хлопотал он все с племянниками, которые  просили  волостей:  один
просил той, другой этой, он все их мирил и раздавал волости. К этим  за-
ботам присоединились болезни, старость, и стал он любить молодых,  сове-
товаться с ними, а молодые старались отдалять  его  от  прежней,  старой
дружины; до людей перестала доходить княжая правда,  тиуны  начала  гра-
бить, брать несправедливо пени при суде; а Всеволод ничего этого не знал
в своих болезнях. Нам нет нужды разуметь здесь под молодыми именно моло-
дых летами; трудно предположить, что Всеволод на  старости  лет  покинул
своих ровесников и окружил себя юношами; если обратить внимание на  пос-
ледующие явления, то можем легче объяснить смысл слов летописца: под мо-
лодыми людьми разумеются у него люди новые; новая  дружина,  приведенная
из Переяславля и Чернигова противополагается дружине первой: князья, пе-
ремещаясь из одной волости в другую, с младшего стола на старший, приво-
дили с собою свою дружину, которую,  разумеется,  предпочитали  дружине,
найденной в новом княжестве, оставшейся  после  прежнего  князя;  отсюда
проистекала невыгода, во-первых, для народа,  потому  что  пришельцы  не
соблюдали выгод чуждой для них области и старались  наживаться  на  счет
граждан; во-вторых, для старых бояр,  которых  пришельцы  отстраняли  от
важных должностей, от княжеского расположения, заезжали их,  по  местни-
ческому позднейшему выражению. Каково было грабительство тиунов  княжес-
ких при Всеволоде, свидетельствуют слова лучших киевлян,  что  земля  их
оскудела от рати и от продаж. Так сошло с поприща первое поколение Ярос-
лавичей; при первом уже из них начались усобицы вследствие изгнания оси-
ротелых племянников; при первом уже из  них  был  нарушен  порядок  пре-
емства, и это нарушение увеличило число изгоев и, следовательно, усилило
усобицы, жертвою которых пало три князя; переходы князей  из  волости  в
волость вследствие родовых счетов показали уже народу всю невыгоду тако-
го порядка вещей, особенно в княжение Всеволода, когда новые  дружинники
разорили Киевскую землю, земля разорялась также  ратью,  набеги  степных
варваров не прекращались, и в челе половцев народ видел русских  князей,
приходивших искать волостей в Русской земле, которую безнаказанно пусто-
шили их союзники; начались те времена, когда по земле  сеялись  и  росли
усобицы, и в княжих крамолах сокращался век  людской,  когда  в  Русской
земле редко слышались крики земледельцев, но часто каркали вороны,  деля
себе трупы, часто говорили свою речь галки, собираясь лететь на добычу.
   Из внешних отношений на первом плане, как прежде, так и теперь,  была
борьба с степными варварами, из которых главное место занимали  половцы.
Мы упоминали о войнах с ними по поводу княжеских усобиц. Но, кроме того,
они часто набегали и без всякого повода. В удачных битвах с этими варва-
рами за Русскую землю начал славиться и приобретать народную любовь  сын
Всеволода, знаменитый Мономах: 12 удачных битв выдержал он с половцами в
одно княжение отца своего; если половцы помогали русским  князьям  в  их
усобицах, зато и Мономах иногда ходил на варваров, ведя с собою варваров
же из других племен. Мы видели, что Ярославичи, свободные еще от усобиц,
нанесли сильное поражение торкам, заставили часть их поселиться в преде-
лах Руси и признать свою зависимость от нее; но в 1080 году торки, посе-
ленные около Переяславля и потому названные в  летописи  переяславскими,
вздумали возвратить себе независимость и заратились; Всеволод послал  на
них сына своего Мономаха, и тот победил торков. На севере шла  борьба  с
финскими и литовскими племенами. К первым годам княжения Изяславова  от-
носится победа его над голядами; следовательно, народонаселение нынешне-
го Можайского и Гжатского уездов не было еще подчинено до этого времени,
и неудивительно: оно оставалось в стороне от главных путей,  по  которым
распространялись русские владения. В 1055 году посадник Остромир ходил с
новгородцами на чудь и овладел там городом Осек Декипив, т. е. Солнечная
рука; в 1060 году сам Изяслав ходил на сосолов  и  заставил  их  платить
дань; но скоро они выгнали русских сборщиков дани, пожгли город Юрьев  и
окольные селения до самого Пскова: псковичи и  новгородцы  вышли  к  ним
навстречу, сразились и потеряли 1000 человек, а сосолов пало  бесчислен-
ное множество. На северо-востоке было враждебное столкновение с болгара-
ми, которые в 1088 году взяли Муром.
   На западе Ростиславичи боролись с поляками: особенно  в  этой  борьбе
стал знаменит третий брат - Василько. Мы видели что Болеслав II  Смелый,
пользуясь смутами в империи, умел восстановить прежнее значение  Польши,
которое потеряла она по смерти Болеслава I Храброго; но, будучи счастлив
в борьбе со внешними врагами, Болеслав Смелый не мог осилить внутренних:
принятие королевского титула, стремление усилить свою власть на счет па-
нов, строгие поступки с ними, умерщвление краковского епископа Станисла-
ва возбудили ненависть панов и духовенства, следствием чего было  изгна-
ние Болеслава Смелого и возведение на престол брата его, слабого Владис-
лава - Германа. Владислав вверился во всем палатину Сецеху, который  ко-
рыстолюбием и насильственными поступками возбудил всеобщее  негодование.
Недовольные встали под предводительством  побочного  сына  Владиславова,
Збигнева; в эту усобицу вмешались чехи, а, с другой  стороны,  Владислав
должен был вести упорную борьбу с поморскими  славянами.  Легко  понять,
что при таких обстоятельствах Польша не только не могла обнаружить свое-
го влияния на дела Руси, но даже не могла с успехом бороться против  Ва-
силька Ростиславича, который с половцами пустошил ее области.
   Мы рассмотрели внутреннее и внешнее отношения на Руси при первом  по-
колении Ярославичей, видели деятельность князей;  в  заключение  обратим
внимание на других деятелей, на мужей из дружины княжеской, имена  кото-
рых кое-где попадаются в летописи. Прежде всего мы встречаем имя  Остро-
мира, посадника новгородского; сын его Вышата убежал с Ростиславом  Вла-
димировичем в Тмутаракань; об нем больше нет известий. Но вместе с Выша-
тою спутником Ростислава назван также какой-то Порей; Порей был убит  на
Сожице против половцев в 1078 году; если это тот самый Порей, то значит,
что по смерти Ростислава он перешел в дружину Всеволода, Мы видели,  что
в 1067 году в Киеве при Изяславе был тысяцким Коснячко, вероятно, бежав-
ший вместе с Изяславом; этот же Коснячко был с Изяславом при  установле-
нии Правды; со стороны Святослава из Чернигова был при этом  деле  Пере-
нег, со стороны Всеволода из Переяславля - Никифор;  если  Коснячко  был
тысяцким в Киеве, то можем заключить, что Перенег имел в то время  такую
же должность в Чернигове, Никифор - в Переяславле; если так, то любопыт-
но, что для установления Правды собираются тысяцкие, имевшие близкое от-
ношение к городскому народонаселению. Не знаем, кто был тысяцким в Киеве
после первого возвращения Изяслава,  при  Святославе,  и  после  второго
возвращения Изяслава; но при Всеволоде (в 1089 г.) эту должность занима-
ли Ян, сын Вышаты, знаменитого тысяцкого во времена Ярослава: как видно,
этот же самый Ян ходил при Святославе за данью на север. Потом мы встре-
чаем в летописи имена двух братьев Чудина и  Тукы:  имена  указывают  на
финское происхождение; Чудин после первого возвращения Изяславова держал
Вышгород (1072 г.): Тукы является действующим во время первого  изгнания
Изяславова; он советовал Изяславу стеречь крепче Всеслава; из этого вид-
но, как будто он принадлежал к дружине киевского князя; но потом,  после
второго возвращения Изяславова, мы видим его в дружине Всеволода: он вы-
ходит вместе с этим князем против половцев и погибает в битве при  Сожи-
це, значит, он перешел из дружины Изяслава в дружину Всеволода; впрочем,
могло быть, что он явился действующим лицом в означенном киевском  собы-
тии, принадлежа к дружине Всеволода, который прибежал в Киев с поля бит-
вы вместе с Изяславом; в таком случае любопытно, что  один  брат  служил
Изяславу а другой - Всеволоду. В битве при Сожице был убит еще Иван  Жи-
рославич, также муж из дружины Всеволода. При последнем, во время княже-
ния его в Киеве, видим Ратибора, которого он назначил посадником в  Тму-
таракань К чьей дружине принадлежал Берн,  упоминаемый  при  перенесении
мощей св. Бориса и Глеба, трудно решить: вероятно, к дружине  Святослава
черниговского.

   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   СОБЫТИЯ ПРИ ВНУКАХ ЯРОСЛАВА I (1093 - 1125)

   Прежние причины усобиц. - Характер Владимира Мономаха. - Он  уступает
старшинство Святополку Изяславичу. - Характер  последнего.  -  Нашествие
половцев. - Олег Святославич в Чернигове. - Борьба с  ним  Святополка  и
Владимира. - Неудача Олега на севере. - Послание  Мономаха  к  Олегу.  -
Съезд князей в Любече и прекращение борьбы на востоке. -  Новая  усобица
на западе вследствие ослепления Василька Ростиславича. - Прекращение  ее
на Витичевском съезде.  -  Распоряжение  насчет  Новгорода  Великого.  -
Судьба Ярослава Ярополковича, племянника великого князя. - События в По-
лоцком княжестве. - Войны с половцами. - Борьба с другими соседними вар-
варами. - Связь с Венгриею. - Смерть великого князя Святополка. -  Киев-
ляне избирают Мономаха в князья себе. - Война с минским князем Глебом  и
с волынским Ярославом. - Отношение к грекам и половцам. - Смерть Монома-
ха. - Дружина при внуках Ярослава I.

   Не прошло полвека по смерти Ярослава Старого, как уже первое  поколе-
ние в потомстве его сменилось вторым, сыновья - внуками. Мы видели нача-
ло усобиц при первом поколении, видели их причины в стремлении  осироте-
лых князей добыть себе часть в  Русской  земле,  которой  не  давали  им
дядья; усобицы усилились, когда  Изяслав  был  изгнан  братьями,  когда,
возвратившись по смерти Святослава, он отнял прежние волости  у  сыновей
последнего, которые должны были искать убежища в отдаленной  Тмутаракани
и, если верить некоторым известиям, в Муроме. С выступлением на  поприще
внуков Ярославовых причины усобиц оставались прежние,  и  потому  должно
было ожидать тех же самых явлений, какими ознаменовано и правление сыно-
вей Ярославовых.
   Владимир Мономах с братом Ростиславом были в Киеве во время смерти  и
погребения отца своего; летописец говорит, что Мономах начал размышлять:
"Если сяду на столе отца своего, то будет у меня  война  с  Святополком,
потому что этот стол был прежде отца его", и, размыслив, послал за  Свя-
тополком в Туров, сам пошел в Чернигов, а брат его Ростислав - в Переяс-
лавль. Если Мономах единственным препятствием к занятию киевского  стола
считал старшинство, права Святополка Изяславича, то ясно, что он не  ви-
дал никаких других препятствий, именно  не  предполагал  препятствия  со
стороны граждан киевских, был уверен в их желании иметь его  своим  кня-
зем. Нет сомнения, что уже и тогда Мономах успел приобресть народную лю-
бовь, которою он так славен в нашей древней истории.  Мономах  вовсе  не
принадлежит к тем историческим деятелям, которые смотрят вперед,  разру-
шают старое, удовлетворяют новым потребностям общества: это было лицо  с
характером чисто охранительным. Мономах не возвышался над понятиями сво-
его века, не шел наперекор им, не хотел  изменить  существующий  порядок
вещей, но личными доблестями, строгим исполнением обязанностей прикрывал
недостатки существующего порядка, делал его не только сносным для  наро-
да, но даже способным удовлетворять его общественным  потребностям.  Об-
щество, взволнованное княжескими усобицами, столько потерпевшее от  них,
требовало прежде всего от князя, чтобы он свято исполнял свои  родствен-
ные обязанности, не которовался (не спорил) с братьею, мирил  враждебных
родичей, вносил умными советами наряд в семью; и вот  Мономах  во  время
злой вражды между братьями умел заслужить название братолюбца. Для людей
благочестивых Мономах был образцом благочестия: по свидетельству  совре-
менников, все дивились, как он исполнял обязанности, требуемые церковью.
Для сдержания главного зла - усобиц нужно было, чтобы  князья  соблюдали
клятву, данную друг другу: Мономах ни под каким предлогом не  соглашался
переступать крестного целования. Народ испытал уже  при  других  князьях
бедствие от того, что людям не доходила княжая правда,  тиуны  и  отроки
грабили без ведома князя: Мономах не давал  сильным  обижать  ни  худого
смерда, ни убогой вдовицы, сам оправливал (давал правду, суд) людей. При
грубости тогдашних нравов люди сильные не любили сдерживать своего  гне-
ва, причем подвергнувшийся ему платил жизнью;  Мономах  наказывал  детям
своим, чтобы они не убивали ни правого, ни  виноватого,  не  губили  душ
христианских. Другие князья позволяли себе невоздержание: Мономах  отли-
чался целомудрием. Обществу сильно не нравилось в князе корыстолюбие;  с
неудовольствием видели, что внуки и правнуки св. Владимира отступают  от
правил этого князя, копят богатство, сбирая его с тягостию  для  народа;
Мономах и в этом отношении был образцом добрых князей: с ранней молодос-
ти рука его простиралась ко всем, по свидетельству современников; никог-
да не прятал он сокровищ, никогда не считал он  денег,  но  раздавал  их
обеими руками; а между тем казна его была всегда полна, потому  что  при
щедрости он был образцом доброго хозяина, не смотрел на служителей,  сам
держал весь наряд в доме. Больше всех современных князей Мономах напоми-
нал прадеда своего, ласкового князя Владимира:  "Если  поедете  куда  по
своим землям (наказывает Мономах детям), не давайте отрокам обижать  на-
род ни в селах, ни на поле, чтоб вас потом не кляли. Куда  пойдете,  где
станете, напойте, накормите бедняка; больше всего чтите гостя, откуда бы
к вам ни пришел, добрый или простой человек или посол; не можете одарить
его, угостите хорошенько, напойте, накормите: гость по всем землям прос-
лавляет человека либо добрым, либо злым". Что детям наказывал, то и  сам
делал: позвавши гостей, сам служил им, и когда они ели и пили досыта, он
только смотрел на них. Кроме усобиц княжеских, земля терпела от беспрес-
танных нападений половцев; Мономах с ранней молодости стоял  на  стороже
Русской земли, бился за нее с погаными, приобрел имя доброго  страдальца
(труженика) за Русскую землю по преимуществу. В тот век народной  юности
богатырские подвиги Мономаха, его изумительная деятельность не могли  не
возбудить сильного сочувствия, особенно когда эти подвиги совершались на
пользу земле. Большую часть жизни провел он вне дома, большую часть  но-
чей проспал на сырой земле; одних дальних путешествий  совершил  он  83;
дома и в дороге, на войне и на охоте делал все сам, не давал себе  покою
ни ночью, ни днем, ни в холод, ни в жар; до света поднимался он с посте-
ли, ходил к обедне, потом думал с дружиною,  оправливал  (судил)  людей,
ездил на охоту, или так куда-нибудь, в полдень  ложился  спать  и  потом
снова начинал ту же деятельность. Дитя своего века, Мономах, сколько лю-
бил пробовать свою богатырскую силу на половцах, столько же любил пробо-
вать ее и на диких зверях, был страстный охотник: диких  коней  в  пущах
вязал живых своими руками; тур не раз метал его на  рога,  олень  бодал,
лось топтала ногами, вепрь на боку меч оторвал, медведь кусал, волк сва-
ливал вместе с лошадью. "Не бегал я для сохранения живота своего, не ща-
дил головы своей, - говорит он сам. - Дети! не бойтесь ни рати, ни  зве-
ря, делайте мужеское дело; ничто не может вам вредить, если бог не пове-
лит; а от бога будет смерть, так ни отец, ни мать, ни братья не отнимут;
божье блюдение лучше человеческого!" Но с этою отвагою, удалью, ненасыт-
ною жаждою деятельности в Мономахе  соединялся  здравый  смысл,  сметли-
вость, уменье смотреть на следствие дела,  извлекать  пользу;  из  всего
можно заметить, что он был сын доброго Всеволода и  вместе  сын  царевны
греческой. Из родичей Мономаха были и другие не менее храбрые князья, не
менее деятельные, как, например, чародей Всеслав полоцкий. Роман и  Олег
Святославичи; но храбрость, деятельность  Мономаха  всегда  совпадала  с
пользою для Русской земли; народ привык к этому явлению, привык верить в
доблести, благоразумие, благонамеренность Мономаха, привык считать  себя
спокойным за его щитом и потому питал к нему сильную привязанность,  ко-
торую перенес и на все его потомство. Наконец, после личных доблестей не
без влияния на уважение к Мономаху было и то, что он происходил по мате-
ри от царской крови; особенно, как видно, это было важно для  митрополи-
тов-греков и вообще для духовенства.
   Киевляне должны были желать, чтоб Мономах занял отцовское место;  они
могли желать этого тем более, что Мономах был им хорошо известен  и  из-
вестен с самой лучшей стороны, тогда как Святополк Изяславич жил  посто-
янно на отдаленном севере и только недавно, по смерти брата своего  Яро-
полка, перешел из Новгорода в Туров, без сомнения, для того, чтобы  быть
поближе к Киеву на случай скорой смерти Всеволода. Но мы видели причины,
которые заставляли Мономаха отказаться от старшего стола:  он  опасался,
что Святополк не откажется от своих прав и будет доискиваться их  оружи-
ем; Мономах должен был хорошо знать, к  чему  ведут  подобные  нарушения
прав; должен был также опасаться, что если Святополк будет грозить ему с
запада, то с востока Святославичи также не оставят его в покое. Киевляне
не могли не уважать основание, на котором Владимир отрекся от их  стола,
не могли не сочувствовать уважению к старшинству и притом не имели права
отвергать Святополка, потому что еще не знали его характера; и когда  он
явился из Турова в Киев по приглашению Мономаха, то граждане вышли к не-
му с поклоном и приняли его с радостию. Но радость их не могла быть про-
должительна: характер сына Изяславова представлял разительную противопо-
ложность с характером сына Всеволодова: Святополк был жесток, корыстолю-
бив и властолюбив без ума и твердости; Сыновья его были похожи на  отца.
Киевляне немедленно испытали неспособность своего нового  князя.  В  это
время пошли половцы на Русскую землю; услыхавши, что Всеволод умер,  они
отправили послов к Святополку с предложением мира, т. е. с  предложением
купить у них мир: Мономах говорит детям, что он в свою жизнь заключил  с
половцами девятнадцать миров, причем передавал им много своего  скота  и
платья. Святополк, по словам летописца, посоветовался при этом случае не
с большою дружиною отца и дяди своего, т. е. не с боярами киевскими,  но
с теми, которые пришли с ним, т. е. с дружиною, которую он привел из Ту-
рова или, вероятнее, из Новгорода; мы видим здесь, следовательно,  опять
ясную жалобу на заезд старых бояр пришлою дружиною нового князя, явление
необходимое при отсутствии отчинности, наследственности волостей; по со-
вету своей дружины Святополк велел посадить половецких послов в  тюрьму:
или жалели скота и платья на покупку мира, или  стыдились  начать  новое
княжение этою покупкою. Половцы, услыхавши о  заключении  послов  своих,
стали воевать, пришло их много, и обступили торческий город, т.  е.  го-
род, заселенный торками. Святополк испугался, захотел мира, отпустил по-
ловецких послов; но уже теперь сами половцы не хотели мира и  продолжали
воевать. Тогда Святополк начал собирать войско; умные люди говорили ему:
"Не выходи к ним, мало у тебя войска"; он отвечал: "У меня 800 своих от-
роков могут против них стать";  несмысленные  подстрекали  его:  "Ступай
князь!", а смышленные говорили: "Хотя бы ты пристроил  и  восемь  тысяч,
так и то было бы только впору; наша земля оскудела от рати и от  продаж:
пошли-ка лучше к брату своему Владимиру,  чтоб  помог  тебе".  Святополк
послушался и послал к Владимиру; тот собрал войско свое, послал и к бра-
ту Ростиславу в Переяславль, веля ему помогать Святополку, а сам пошел в
Киев. Здесь, в Михайловском монастыре, свиделся он с Святополком и нача-
лись у них друг с другом распри да которы; смышленные мужи говорили  им:
"Что вы тут спорите, а поганые губят Русскую землю; после  уладитесь,  а
теперь ступайте против поганых либо с миром, либо  с  войною".  Владимир
хотел мира, а Святополк хотел рати; наконец, уладились, поцеловали крест
и пошли втроем - Святополк, Владимир и Ростислав - к Треполю. Когда  они
пришли к реке Стугне, то, прежде чем переходить ее, созвали  дружину  на
совет и начали думать. Владимир говорил: "Враг грозен; остановимся здесь
и будем с ним мириться". К совету этому пристали смышленные мужи - Ян  и
другие; но киевляне говорили: "Хотим биться, пойдем на ту сторону реки".
Они осилили и рать перешла реку, которая тогда сильно наводнилась.  Свя-
тополк, Владимир и Ростислав, исполчивши дружину, пошли: на правой  сто-
роне шел Святополк, на левой - Владимир, по середине - Ростислав; минули
Треполь, прошли и вал, и вот показались половцы  с  стрельцами  впереди.
Наши стали между двумя  валами,  поставили  стяги  (знамена)  и  пустили
стрельцов своих вперед из валов; а половцы  подошли  к  валу,  поставили
также стяги свои, налегли прежде всего на  Святополка  и  сломили  отряд
его. Святополк стоял крепко; но когда побежали люди, то  побежал  и  он.
Потом половцы наступили на Владимира; была у них брань  лютая;  наконец,
побежал и Владимир с Ростиславом; прибежав к реке Стугне,  стали  переп-
равляться вброд, и при этой переправе  Ростислав  утонул  перед  глазами
брата, который хотел было подхватить его, но едва сам не  утонул;  поте-
рявши брата и почти всю дружину, печальный Владимир пришел в Чернигов, а
Святополк сперва вбежал в Треполь, затворился, пробыл тут  до  вечера  и
ночью пришел в Киев. Половцы, видя, что одолели,  пустились  воевать  по
всей земле, а другие возвратились к торческому  городу.  Торки  противи-
лись, боролись крепко из города, убили много половцев; но те не переста-
вали налегать, отнимали воду, и начали изнемогать люди в городе от голо-
да и жажды; тогда торки послали сказать Святополку:  "Если  не  пришлешь
хлеба, то сдадимся"; Святополк послал; но обозу нельзя было  прокрасться
в город от половцев. Девять недель стояли они  под  Торческом,  наконец,
разделились: одни остались продолжать осаду, а  другие  пошли  к  Киеву;
Святополк вышел против них на реку Желань; полки сошлись, и опять  русс-
кие побежали; здесь погибло их еще больше, чем у Треполя; Святополк при-
шел в Киев сам-третей только, а половцы возвратились к Торческу. Лукавые
сыны Измайловы, говорит летописец, жгли села и гумна и много церквей за-
палили огнем; жителей били, оставшихся в живых мучили, уводили  в  плен;
города и села опустели; на полях, где прежде паслись стада коней, овец и
волов, теперь все стало пусто, нивы поросли: на них живут  звери.  Когда
половцы с победою возвратились к Торческу, то жители, изнемогши от голо-
да, сдались им. Половцы, взявши город, запалили его, а  жителей,  разде-
ливши, повели в вежи к сердоболям и сродникам своим, по выражению  лето-
писца. Печальные, изнуренные голодом и жаждою,  с  осунувшимися  лицами,
почерневшим телом, нагие,  босые,  исколотые  терновником,  шли  русские
пленники в степи, со слезами рассказывая друг другу, откуда кто родом  -
из какого города или из какой веси.
   Святополк, видя, что нельзя ничего взять силою, помирился с  половца-
ми, разумеется, заплативши им сколько хотели, и женился на  дочери  хана
их Тугоркана. Но в том же 1094 году половцы явились опять, и на этот раз
ими предводительствовал Олег Святославович из Тмутаракани: жестокое  по-
ражение, потерпенное двоюродными братьями в прошлом  году  от  половцев,
дало Олегу надежду получить не только часть в Русской земле,  но  и  все
отцовские волости, на которые он с братьями  имел  полное  право:  внуки
Ярослава находились теперь друг к другу по роду и, следовательно, по во-
лостям точно в таком же отношении, в каком находились прежде сыновья,  а
считать себя изгоем Олег не хотел. Он пришел к Чернигову, где осадил Мо-
номаха в остроге; окрестности города,  монастыри  были  выжжены;  восемь
дней билась с половцами дружина Мономахова и не пустила их в острог; на-
конец, Мономах пожалел христианской крови, горящих сел, монастырей, ска-
зал: "Не хвалиться поганым", и отдал Олегу Чернигов, стол  отца  его,  а
сам пошел на стол своего отца, в Переяславль. Так описывает сам  Мономах
свои побуждения; нам трудно решить, на сколько присоединялся к  ним  еще
расчет на невозможность долгого сопротивления с  маленькою  дружиною,  в
которой по выезде его из Чернигова не было и ста человек, считая  вместе
с женами и детьми; мы видели, что большую часть  дружины  потерял  он  в
битве при Стугне, где пали все его бояре; попавшихся в плен он после вы-
купил, но их было, как видно, очень мало. С этою-то  небольшою  дружиною
ехал Мономах из Чернигова в Переяславль через полки половецкие;  варвары
облизывались на них, как волки, говорит сам Мономах, но напасть не  сме-
ли. Олег сел в Чернигове, а половцы пустошили окрестную страну: князь не
противился, он сам велел им воевать, ибо другим нечем ему было заплатить
союзникам, доставившим ему отцовскую волость. "Это уже в третий раз, го-
ворит летописец, навел он поганых на Русскую землю; прости, господи, ему
этот грех, потому что много христиан было погублено, а  другие  взяты  в
плен и расточены по разным землям". На Руси Олегу этого не  простили,  и
сколько любили Мономаха как доброго страдальца за Русскую  землю,  защи-
щавшего ее от поганых, столько же не любили Олега,  опустошавшего  ее  с
половцами; видели гибельные следствия войн Олеговых,  забыли  обиду  ему
нанесенную, забыли, что он принужден был  сам  добывать  себе  отцовское
место, на которое не пускали его двоюродные братья.
   Незавидно было житье Мономаха в Переяславле: "Три лета  и  три  зимы,
говорит он, прожил я в Переяславле с дружиною, и много  бед  натерпелись
мы от рати и от голода". Половцы не переставали нападать на  Переяславс-
кую волость, и без того уже разоренную; Мономаху удалось раз побить их и
взять пленников. В 1095 году пришли к нему два половецких хана, Итларь и
Китан, на мир, т. е. торговаться, много ли переяславский князь  даст  за
этот мир? Итларь с лучшими людьми вошел в город, а Китан стал с  войском
между валами, и Владимир отдал ему сына своего Святослава в заложники за
безопасность Итларя, который стоял в доме боярина Ратибора. В это  время
пришел к Владимиру из Киева or Святополка боярин Славата за каким-то де-
лом; Славата подучил Ратибора и его родню пойти к Мономаху и убедить его
согласиться на убийство Итларя. Владимир отвечал им:  "Как  могу  я  это
сделать, давши им клятву?" Те сказали ему на это: "Князь не будет на те-
бе греха: половцы всегда дают тебе клятву, и все  губят  Русскую  землю,
льют кровь христианскую". Владимир послушался и ночью послал отряд  дру-
жины и торков к валам: они выкрали сперва Святослава, а  потом  перебили
Китана и всю дружину его. Это было в субботу вечером; Итларь ночевал  на
дворе Ратиборовом и не знал, что сделалось с Китаном. На другой день,  в
воскресенье, рано утром Ратибор приготовил вооруженных отроков  и  велел
им вытопить избу, а Владимир прислал отрока своего сказать Итларю и дру-
жине его: "Обувшись и позавтракавши в теплой избе у Ратибора, приезжайте
ко мне". Итларь отвечал: "Хорошо!" Половцы вошли в избу и были  там  за-
перты; а между тем ратиборовцы влезли на крышку, проломали ее, и  Ольбег
Ратиборович, натянув лук, ударил Итларя стрелою прямо в сердце;  перест-
реляли и всю дружину его. Тогда Святополк и Владимир послали в  Чернигов
к Олегу звать его с собою вместе на половцев; Олег обещался идти с  ними
и пошел, но не вместе: ясно было, что он не доверял им; быть может, пос-
тупок с Итларем был одною из причин этого недоверия. Святополк и  Влади-
мир пошли к половцам на вежи, взяли их, попленили скот, лошадей, верблю-
дов, рабов и привели их в свою землю. Недоверие Олега сильно  рассердило
двоюродных братьев; после похода они послали сказать ему: "ты не  шел  с
нами на поганых, которые сгубили Русскую землю, а вот теперь у тебя  сын
Итларев; убей его, либо отдай нам: он враг Русской земле". Олег не  пос-
лушался, и встала между ними ненависть. Вероятно, в связи с этими  собы-
тиями было движение на севере брата Олегова, Давыда, о  котором  до  сих
пор дошедшие до нас списки летописи ничего не говорили; только  в  своде
летописей Татищева читаем, что остальные Святославичи при Всеволоде име-
ли волость в Муроме - известие очень вероятное; по смерти же  Всеволода,
как видно, Мономах принужден был  отречься  не  от  одного  Чернигова  в
пользу Олега, но должен был уступить также и Смоленск  Давыду.  В  конце
1095 года, когда загорелась снова вражда между Олегом  и  братьями  его,
Святополком и Владимиром, последние отправились к Смоленску, вывели  от-
туда Давыда и дали ему Новгород, откуда сын Мономаха, Мстислав, посажен-
ный дедом Всеволодом еще по удалении Святополка, был переведен в Ростов:
вероятно, они не хотели, чтобы волости Святославичей соприкасались  друг
с другом, причем братья могли легко действовать соединенными  силами;  в
Смоленской волости, которая должна была разделять волости Святославичей,
Святополк и Владимир должны были посадить кого-нибудь из  своих,  и  вот
есть известие, что Владимир посадил здесь сына своего Изяслава.  Но  Да-
выд, может быть, по соглашению с братом, недолго жил в Новгороде и  отп-
равился опять в Смоленск, впрочем, как видно, с тем,  чтобы  оставить  и
Новгород за собою же, потому что когда новгородцы в его отсутствие  пос-
лали в Ростов за Мстиславом Владимировичем и посадили его у себя, то Да-
выд немедленно выступил опять из Смоленска к Новгороду; но на  этот  раз
новгородцы послали сказать ему: "Не ходи к  нам",  и  он  принужден  был
возвратиться с дороги опять в Смоленск. Изгнанный им отсюда Изяслав бро-
сился на волости Святославичей, сперва на Курск, а потом на  Муром,  где
схватил посадника Олегова и утвердился с согласия граждан. В  следующем,
1096, году Святополк и Владимир послали сказать Олегу: "Приезжай в Киев,
урядимся о Русской земле пред епископами, игуменами, мужами отцов  наших
и людьми городскими, чтобы после нам можно было сообща оборонять Русскую
землю от поганых". Олег велел отвечать: "Не пойду на  суд  к  епископам,
игуменам да смердам". Если прежде  он  боялся  идти  в  поход  вместе  с
братьями, то могли он решиться ехать в Киев, где знал, что  духовенство,
дружина и граждане дурно расположены к нему? Мог ли он отдать свое  дело
на их решение? Притом князь, который привык полагаться во всем  на  один
свой меч, им доставать себе управу, считал унизительным идти на суд пред
духовенство и простых людей. Как бы то ни было, гордый ответ Олега  воз-
будил к нему еще сильнейшее нерасположение  в  Киеве:  летописец  сильно
укоряет черниговского князя за смысл буйный. за слова величавые, укоряет
и злых советников  Олега.  Святополк  и  Владимир  послали  после  этого
объявить ему войну. "Ты нейдешь с нами на поганых,  велели  они  сказать
ему, нейдешь к нам на совет - значит, мыслишь на нас недоброе и  поганым
помогать хочешь; пусть же бог рассудит  нас!"  Князья  выступили  против
Олега к Чернигову; Святославич выбежал пред ними и заперся в  Стародубе,
вероятно, для того, чтобы быть ближе к братним волостями получить оттуда
скорее помощь. Святополк и Владимир осадили Стародуб и стояли под ним 33
дня; приступы были сильные, но из  города  крепко  отбивались;  наконец,
осажденные изнемогли: Олег вышел из города, запросил мира и получил  его
от братьев, которые сказали ему: "Ступай к брату своему Давыду, и приез-
жайте оба вместе в Киев, к столу отцов и дедов наших: то  старший  город
во всей земле, в нем следует собираться нам и улаживаться". Олег обещал-
ся приехать, целовал крест и отправился  из  Стародуба  в  Смоленск;  но
смольняне не захотели принять его, и он принужден был ехать в Рязань.
   Видя, что Святославичи не думают приезжать в Киев на уряжение, Свято-
полк с Владимиром пошли было к Смоленску на Давыда, но помирились с ним;
а между тем Олег с Давыдовыми полками пошел из Рязани к Мурому на  Изяс-
лава, сына Мономахова. Изяслав, узнавши, что Олег идет на  него,  послал
за суздальцами, ростовцами, белозерцами и собрал много войска. Олег пос-
лал сказать ему: "Ступай в волость отца своего, в Ростов, а это  волость
моего отца, хочу здесь сесть и урядиться с твоим отцом: он  выгнал  меня
из отцовского города, а ты неужели и здесь не хочешь дать мне  моего  же
хлеба?" Изяслав не послушался его, надеясь на множество войска; Олег же,
прибавляет летописец, надеялся на свою правду, потому что был он  теперь
прав. Это замечание летописца очень любопытно: Олег лишился Чернигова  и
Мурома вследствие войны, которую начали против него  двоюродные  братья,
следовательно, по понятиям современников, самая война была  несправедли-
ва: в противном случае летописец не оправил бы Олега, потому  что  тогда
отнятие волости было бы только достойным наказанием за его неправду. Пе-
ред стенами Мурома произошла битва между Олегом и Изяславом; в лютой се-
чи Изяслав был убит, войско его разбежалось - кто в лес,  кто  в  город.
Олег вошел в Муром, был принят гражданами, перехватал  ростовцев,  бело-
зерцев, суздальцев, поковал их и устремился на Суздаль;  суздальцы  сда-
лись; Олег усмирил город: одних жителей взял в плен, других  рассеял  по
разным местам, имение у них отнял. Из Суздаля пошел к Ростову, и ростов-
цы сдались; таким образом он захватил всю землю Муромскую и  Ростовскую,
посажал посадников по городам и начал брать дани. В это время  пришел  к
нему посол от Мстислава Владимировича из Новгорода: "Ступай из Суздаля в
Муром, велел сказать ему Мстислав, в чужой волости не сиди; а я с дружи-
ною пошлем к отцу моему и помирю тебя с ним; хотя ты и брата моего  убил
- что же делать! В битвах и цари и бояре погибают". Олег не захотел  ми-
риться, он думал взять и Новгород и послал брата своего Ярослава в  сто-
рожах на реку Медведицу, а сам стал на поле у Ростова. Мстислав, посове-
товавшись с новгородцами, послал от себя в сторожах Добрыню Рагуйловича,
который прежде всего перехватил Олеговых данников (сборщиков дани). Ког-
да Ярослав узнал, что данники перехвачены, то в ту же ночь бросился  бе-
жать к Олегу с известием, что Мстислав идет. Олег  отступил  к  Ростову,
Мстислав за ним; Олег двинулся к Суздали), Мстислав пошел за ним и туда;
Олег зажег Суздаль и побежал к Мурому; Мстислав пришел в Суздаль и,  ос-
тановившись здесь, послал опять с миром к Олегу, велел сказать  ему:  "Я
моложе тебя; пересылайся с отцом моим, да выпусти дружину, а я  во  всем
тебя послушаю". Причина такой скромности со стороны  Мстислава  заключа-
лась в том, что он был крестный сын  Олегу.  Последний  видел,  что  ему
трудно одолеть Мстислава силою, и потому решился действовать  хитростью:
послал к Мстиславу с мирным ответом, и когда тот, понадеявшись  на  мир,
распустил дружину по селам, Олег неожиданно явился на Клязьме;  Мстислав
обедал в то время, когда ему дали знать о приближении Олега, который ду-
мал, что племянник, застигнутый врасплох, побежит;  однако  Мстислав  не
побежал: к нему в два дня собралась дружина - новгородцы, ростовцы и бе-
лозерцы; он выстроил ее перед городом, и когда явился Олег, то  ни  тот,
ни другой не хотели начать нападение и стояли друг перед  другом  четыре
дня; а между тем Мономах прислал на помощь к Мстиславу другого сына сво-
его, Вячеслава, с половцами. На пятый день Олег выстроил дружину и  дви-
нулся к городу; Мстислав пошел к нему навстречу и,  отдав  стяг  (знамя)
Мономахов половчину Куную, отдал ему также пеший полк и поставил его  на
правом крыле. Сошлись биться: полк Олегов против полка Мстиславова, полк
Ярославов против полка Вячеславова. Мстислав с новгородцами перешел  по-
жар, схватился с врагами на реке Колакче и начал одолевать, а между  тем
Кунуй с пешими зашел в тыл Олегу и поднял стяг  Владимиров:  ужас  напал
тогда на Олега и на все его войско, которое бросилось бежать. Олег  при-
бежал в Муром, затворил здесь брата Ярослава,  а  сам  пошел  в  Рязань.
Мстислав по его следам пришел к Мурому, заключил мир  с  жителями,  взял
своих людей, ростовцев и суздальцев, захваченных прежде Олегом, и  пошел
на последнего к Рязани; Олег выбежал и отсюда, а Мстислав договорился  и
с рязанцами, которые выдали ему также пленников. Из Рязани послал  он  в
третий раз к Олегу с мирными предложениями: "Не бегай, но шли к братьи с
просьбою о мире: не лишат тебя Русской земли; а я пошлю  к  отцу  своему
просить за тебя". Олег обещал послушаться его;  Мстислав  возвратился  к
Суздалю, оттуда в Новгород и точно послал к Мономаху просить  за  своего
крестного отца.
   Мономах, получив письмо от сына, написал к Олегу: "Пишу к тебе, пото-
му что принудил меня к тому сын твой крестный: прислал ко мне мужа свое-
го и грамоту, пишет: уладимся и помиримся, а братцу моему суд пришел; не
будем за него местники, но положимся во всем на бога: они станут на  суд
перед богом, а мы Русской земли не погубим. Увидав такое  смирение  сына
своего, я умилился и устрашился бога, подумал: сын мой в юности своей  и
в безумии так смиряется, на бога все возлагает, а я что делаю? Грешный я
человек, грешнее всех людей! Послушался я сына своего,  написал  к  тебе
грамоту: примешь ли ее добром или с поруганьем - увижу по твоей грамоте.
Я первый написал к тебе, ожидая от тебя смиренья и покаянья. Господь наш
не человек, а бог всей вселенной, что хочет -  все  творит  в  мгновенье
ока; а претерпел же хуленье, и плеванье, и ударенье, и на смерть  отдал-
ся, владея животом и смертью; а мы что люди грешные? Ныне живы, а завтра
мертвы; ныне в славе и в чести, а завтра в гробе и  без  памяти:  другие
разделят по себе собранное нами. Посмотри, брат, на отцов  наших:  много
ли взяли с собою, кроме того, что сделали для своей души? Тебе бы следо-
вало, брат, прежде всего прислать ко мне с такими словами.  Когда  убили
дитя мое и твое пред тобою, когда ты увидал кровь его и тело  увянувшее,
как цветок, только что распустившийся, как агнца  заколенного,  подумать
бы тебе, стоя над ним: "увы, что я сделал! Для неправды света сего сует-
ного взял грех на душу, отцу и матери причинил слезы!  Сказать  бы  тебе
было тогда по-давыдовски: аз знаю грех мой, предо мною есть  выну!  Богу
бы тебе тогда покаяться, а ко мне  написать  грамоту  утешную  да  сноху
прислать, потому что она ни в чем не виновата, ни в добре, ни в зле: об-
нял бы я ее и оплакал мужа ее и свадьбу их вместо песен брачных; не  ви-
дал я их первой радости, ни венчанья, за грех мой; ради бога пусти ее ко
мне скорее: пусть сидит у меня, как горлица, на сухом дереве  жалуючись,
а меня бог утешит. Таким уж, видно, путем пошли дети  отцов  наших:  суд
ему от бога пришел. Если бы ты тогда сделал по своей  воле,  Муром  взял
бы, а Ростова не занимал и послал ко мне, то мы уладились бы; но рассуди
сам: мне ли было первому к тебе посылать или тебе ко мне; а что ты гово-
рил сыну моему: "Шли к отцу", так я десять раз посылал. Удивительно  ли,
что муж умер на рати, умирали так и прежде наши прадеды; не искать  было
ему чужого и меня в стыд и в печаль не вводить это  научили  его  отроки
для своей корысти, а ему на гибель. Захочешь покаяться пред богом  и  со
мною помириться, то напиши грамоту с правдою и пришли с  нею  посла  или
попа: так и волость возьмешь добром, и наше сердце обратишь  к  себе,  и
лучше будем жить, чем прежде; я тебе ни враг, ни местник. Не хотел я ви-
деть твоей крови у Стародуба; но не дай мне бог видеть крови и от  твоей
руки, и ни от которого брата по своему попущению; если я лгу, то бог ме-
ня ведает и крест честной. Если тот мой грех, что ходил на тебя к Черни-
гову за дружбу твою с погаными, то каюсь. Теперь подле  тебя  сидит  сын
твой крестный с малым братом своим, едят хлеб дедовский, а ты  сидишь  в
своей волости: так рядись, если хочешь, а если хочешь их  убить,  они  в
твоей воле; а я не хочу лиха, добра хочу братьи и Русской земле. Что  ты
хочешь теперь взять насильем, то мы, смиловавшись, давали тебе и у  Ста-
родуба, отчину твою; бог свидетель, что мы рядились с братом  твоим,  да
он не может рядиться без тебя; мы не сделали ничего дурного, но  сказали
ему: посылай к брату, пока не уладимся; если же кто из вас не хочет доб-
ра и мира христианам, то пусть душа его на том свете не увидит  мира  от
бога. Я к тебе пишу не по нужде: нет мне никакой беды; пишу тебе для бо-
га, потому что Мне своя душа дороже целого света".
   Из этого письма видно, что Мономах первый писал к  Олегу.  Крайность,
до которой был доведен последний оружием Мстислава, и смысл письма Моно-
махова должны были, наконец, показать Олегу необходимость искренне сбли-
зиться с двоюродными братьями, и вот в 1097 г. князья - Святополк,  Вла-
димир, Давыд Игоревич, Василько Ростиславич, Давыд  Святославич  и  брат
его Олег - съехались на устроенье мира в городе Любече, следовательно, в
Черниговской волости, по ту сторону Днепра: быть может, это  была  новая
уступка подозрительности Олеговой. Князья говорили: "Зачем губим Русскую
землю, поднимая сами на себя вражду? А половцы землю нашу несут розно  и
рады, что между нами идут усобицы; теперь же с этих пор  станем  жить  в
одно сердце и блюсти Русскую землю". Кроме Василька Ростиславича, сидели
все двоюродные братья, внуки Ярославовы; урядиться им было легко: стоило
только разделить между собою волости точно так же, как они были разделе-
ны между их отцами, которых места они теперь занимали; вся вражда  пошла
оттого, что Святославичам не дали тех волостей, какими они имели  полное
право владеть по своему положению в роде, как сыновья второго  Ярослави-
ча. И вот князья объявили, что пусть каждое племя (линия) держит  отчину
свою: Святополк - Киев вместе с тою волостию, которая изначала и до  сих
пор принадлежала его племени, с Туровым; Владимир  получил  все  волости
Всеволодовы. т. е. Переяславль, Смоленск, Ростовскую  область,  Новгород
также остался за сыном его Мстиславом;  Святославичи  -  Олег,  Давыд  и
Ярослав - Черниговскую волость: теперь остались изгои - Давыд Игоревич и
Ростиславичи; относительно их положено было держаться распоряжений вели-
кого князя Всеволода: за Давыдом оставить Владимир-Волынский, за Волода-
рем Ростиславичем - Перемышль, за  Васильком  -  Теребовль.  Уладившись,
князья целовали крест: "Если теперь кто-нибудь из нас поднимется на дру-
гого, говорили они, то мы все встанем на зачинщика и крест честной будет
на него же". Все повторяли: "Крест честной на него и вся Земля русская".
После этого князья поцеловались и разъехались по домам.
   Мы видели, что отсутствие отчинности,  непосредственной  наследствен-
ности волостей было главною причиною усобиц, возникших при первом  поко-
лении Ярославичей и продолжавшихся при втором: на Любецком съезде князья
отстранили эту главную причину, стараясь ввести каждого родича во владе-
ние теми волостями, которые при первом поколении принадлежали отцу  его.
И точно, борьба на востоке  с  Святославичами  за  волость  Черниговскую
прекратилась Любецким съездом; но не кончилась борьба на западе, на  Во-
лыни: там сидели вместе изгои - Ростиславичи и Давыд  Игоревич.  Младший
из Ростиславичей, Василько, князь теребовльский отличался  необыкновенно
предприимчивым духом; он уже был известен своими войнами с  Польшею,  на
опустошение которой водил половцев; теперь он затевал новые  походы:  на
его зов шли к нему толпы берендеев, печенегов, торков; он хотел  идти  с
ними на Польшу, завоевать ее и отмстить ей за Русскую землю,  за  походы
обоих Болеславов; потом хотел идти на болгар дунайских  и  заставить  их
переселиться на Русь; наконец, хотел идти на половцев, и либо найти себе
славу, либо голову свою сложить за Русскую землю. Понятно, что соседство
такого князя не могло нравиться Давыду, особенно если последний не  знал
настоящих намерений Василька, слышал только о его военных  приготовлени-
ях, слышал о приближении варварских полков и мог думать, что  воинствен-
ный Василько прежде всего устремит их  на  его  волости:  известна  была
вражда Ростиславичей к прежнему волынскому князю, Ярополку, известно бы-
ло подозрение, которое лежало на них в смерти последнего. Нашлись  люди,
которые возможность переменили в действительность;  странным  могло  ка-
заться, что двое доблестнейших князей, Мономах и Василько, не воспользу-
ются своею доблестию, своею славою для возвышения, усиления себя на счет
князей менее достойных, и вот трое мужей из дружины Давыдовой  -  Туряк,
Лазарь и Василь начали говорить своему князю, что Мономах  сговорился  с
Васильком на него и на Святополка, что Мономах хочет сесть  в  Киеве,  а
Василько - на Волыни. Давыд испугался: дело шло  о  потери  волости,  об
изгнании, которое он уже испытал; вероятность была в словах  мужей  его;
притом же мы не знаем, какие еще доказательства приводили они, не знаем,
в какой степени поведение Мономаха и Василька в самом Любече  могло  по-
дать повод к толкам: в то время, когда князья мирились и рядились,  дру-
жинники их наблюдали и толковали и, бог весть, до  чего  могли  дотолко-
ваться. Как бы то ни было, летописец и, как видно,  вообще  современники
складывали главную вину на мужей Давыдовых, а его обвиняли только за то,
что, поддавшись страху, поспешил поверить лживым словам. Он  приехал  из
Любеча в Киев вместе с Святополком и рассказал ему за верное, что слышал
от мужей своих: "Кто убил брата твоего Ярополка? - говорил он ему,  -  а
теперь мыслит и на тебя и на меня, сговорился с Владимиром, промышляй  о
своей голове!" Святополк смутился, не знал, верить или нет;  он  отвечал
Давыду: "Если правду говоришь, то бог тебе будет свидетель, если  же  из
зависти, то бог тебе судья". Потом жалость взяла Святополка по брате, да
и о себе стал думать: "Ну как это правда?" Давыд постарался уверить его,
что правда, и стали вместе думать о Васильке; тогда как Василько с  Вла-
димиром не имели ни о чем понятия. Давыд начал говорить Святополку: "Ес-
ли не схватим Василька, то ни тебе не княжить в Киеве, ни мне - во  Вла-
димире". Святополк согласился. В это время приехал Василько в Киев и по-
шел помолиться в Михайловский монастырь, где и поужинал, а вечером возв-
ратился в свой обоз. На другой день утром прислал  к  нему  Святополк  с
просьбою, чтоб не ходил от его именин; Василько велел отвечать,  что  не
может дожидаться, боится, не было бы рати дома, Давыд прислал к  нему  с
тем же приглашением: "Не ходи, не ослушайся старшего брата". Но Василько
и тут не согласился. Тогда Давыд сказал Святополку:  "Видишь,  не  хочет
тебя знать, находясь в твоей волости; что же будет, когда придет в  свою
землю? Увидишь, что займет города твои Туров, Пинск и другие, тогда  по-
мянешь меня; созови киевлян, схвати его и отдай мне".  Святополк  послу-
шался и послал сказать Васильку: "Если не хочешь остаться до именин,  то
зайди хотя нынче, повидаемся и посидим вместе с Давыдом". Василько  обе-
щался прийти, и уже сел на лошадь и поехал, как встретился ему  один  из
слуг его и сказал: "Не езди, князь: хотят тебя  схватить".  Василько  не
поверил, думал: "Как меня схватить? а крест-то мне целовали,  обещались,
что если кто на кого первый поднимется, то  все  будут  на  зачинщика  и
крест честной". Подумав таким образом, он перекрестился,  сказав:  "Воля
господня да будет!" и продолжал путь. С малою  дружиною  приехал  он  на
княжий двор; Святополк вышел к нему навстречу, ввел в избу:  пришел  Да-
выд, и сели. Святополк стал  опять  упрашивать  Василька:  "Останься  на
праздник". Василько отвечал: "Никак не могу, брат; я уже и обоз отправил
вперед". А Давыд во все время сидел, как немой.  Потом  Святополк  начал
упрашивать Василька хотя позавтракать у него; позавтракать Василько сог-
ласился, и Святополк вышел, сказавши: "Посидите вы  здесь,  а  я  пойду,
распоряжусь". Василько стал разговаривать с Давыдом, но у того  не  было
ни языка, ни ушей - так испугался! И, посидевши немного,  спросил  слуг:
"Где брат Святополк?" Ему отвечали: "Стоит в сенях". Тогда он сказал Ва-
сильку: "Я пойду за ним; а ты, брат, посиди". Но только что Давыд вышел,
как Василька заперли, заковали в двойные оковы и приставили сторожей  на
ночь. На другой день утром Святополк созвал бояр и киевлян  и  рассказал
им все, что слышал от Давыда, что вот Василько брата его убил, а  теперь
сговорился с Владимиром, хотят его убить, а города его побрать себе. Бо-
яре и простые люди отвечали: "Тебе, князь, надобно беречь  свою  голову:
если Давыд сказал правду, то Василька должно наказать;  если  же  сказал
неправду, то пусть отвечает перед богом". Узнали об этом игумены и нача-
ли просить Святополка за Василька; Святополк отвечал им: "Ведь  это  все
Давыд"; а Давыд, видя, что за Василька просят  и  Святополк  колеблется,
начал получать на ослепление. "Если ты этого не сделаешь, -  говорил  он
Святополку, - отпустишь его, то ни тебе не княжить, ни мне".  Святополк,
по свидетельству летописца, хотел отпустить Василька, но Давыд никак  не
хотел, потому что сильно опасался теребовльского князя.  Кончилось  тем,
однако, что Святополк выдал Давыду Василька. В ночь перевезли его из Ки-
ева в Белгород на телеге, в оковах, ссадили с телеги, ввели в  маленькую
избу и посадили; оглядевшись, Василько увидал, что  овчарь  Святополков,
родом торчин, именем Беренди, точит нож; князь догадался, что хотят  ос-
лепить его, и "возопил к богу с плачем великим и стоном".  И  вот  вошли
посланные от Святополка и Давыда - Сновид Изечевич,  конюх  Святополков,
да Димитрий, конюх Давыдов - и начали расстилать ковер,  потом  схватили
Василька и хотели повалить; но тот боролся с ними крепко, так что вдвоем
не могли с ним сладить, и позвали других, тем  удалось  повалить  его  и
связать. Тогда сняли доску с печи и положили ему на грудь, а  по  концам
ее сели Сновид и Димитрий, и все не могли удержаться, подошло двое  дру-
гих, взяли еще доску с печи и сели: кости затрещали  в  груди  Василька;
тогда подошел торчин с ножем, хотел ударить в глаз и не попал, перерезал
лицо; наконец, вырезал оба глаза один за другим, и Василько обеспамятел.
Его подняли вместе с ковром, положили на телегу, как мертвого, и повезли
во Владимир; переехавши Вздвиженский мост, Сновид с товарищами останови-
лись, сняли с Василька кровавую сорочку и отдали попадье вымыть, а  сами
сели обедать; попадья, вымывши сорочку, надела ее опять  на  Василька  и
стала плакаться над ним, как над мертвым. Василько  очнулся  и  спросил:
"Где я?" Попадья отвечала: "В городе Вздвиженске". Тогда он спросил воды
и, напившись, опамятовался совершенно; пощупал сорочку и сказал:  "Зачем
сняли ее с меня; пусть бы я в той кровавой сорочке смерть принял и  стал
перед богом". Между тем Сновид с товарищами пообедали и повезли Василька
скоро во Владимир, куда приехали на шестой день. Приехал с ними  туда  и
Давыд, как будто поймал какую-то добычу, по выражению летописца;  к  Ва-
сильку приставили стеречь 30 человек с двумя отроками княжескими.
   Мономах, узнав, что Василька схватили и ослепили, ужаснулся, заплакал
и сказал: "Такого зла никогда не бывало в Русской земле ни при дедах, ни
при отцах наших". И тотчас послал сказать Давыду и Олегу  Святославичам:
"Приходите к Городцу, исправим зло, какое  случилось  теперь  в  Русской
земле и в нашей братьи: бросили между нас нож; если это оставим так,  то
большее зло встанет, начнет убивать брат брата и погибнет Земля русская:
враги наши половцы придут и возьмут ее". Давыд и Олег также сильно огор-
чились, плакали и, собравши немедленно войско, пришли к Владимиру. Тогда
от всех троих послали они сказать Святополку: "Зачем это ты сделал такое
зло в Русской земле, бросил нож между нами? Зачем ослепил брата  своего?
Если бы он был в чем виноват, то ты обличил бы его перед нами и тогда по
вине наказал его; а теперь скажи, в чем он виноват, что ты ему это  сде-
лал?" Святополк отвечал: "Мне сказал Давыд Игоревич, что Василько  брата
моего убил, Ярополка, хотел и меня убить, волость мою занять, сговорился
с Владимиром, чтоб сесть Владимиру в Киеве, а Васильку - на Волыни;  мне
поневоле было свою голову беречь, да и не я ослепил его, а Давыд: он по-
вез его к себе, да и ослепил на дороге". Послы Мономаха и  Святославичей
возражали: "Нечего тебе оправдываться тем, что Давыд его ослепил:  не  в
Давыдове городе его взяли и ослепили, а в твоем", и, поговорив таким об-
разом, ушли. На другой день князья хотели уже переходить Днепр и идти на
Святополка, и тот уже думал бежать из Киева; но киевляне не пустили его,
а послали к Владимиру мачеху его, жену покойного великого князя Всеволо-
да, да митрополита Николая; те от имени граждан стали умолять князей  не
воевать с Святополком: "Если станете воевать  друг  с  другом,  говорили
они, то поганые обрадуются, возьмут Землю русскую, которую приобрели де-
ды и отцы ваши; они с великим трудом и храбростью  поборали  по  Русской
земле, да и другие земли приискивали, а вы хотите погубить и  свою  зем-
лю". Владимир расплакался и сказал: "В самом деле, отцы и деды наши соб-
люли Землю русскую, а мы хотим погубить ее",  и  склонился  на  просьбу.
Княгиня и митрополит возвратились назад и объявили в Киеве, что мир  бу-
дет и точно, князья начали пересылаться и удалились; Владимир и  Святос-
лавичи сказали Святополку: "Так как это все Давыд наделал, то ступай ты,
Святополк, на Давыда, либо схвати его, либо  выгони".  Святополк  взялся
исполнить их волю.
   Между тем Василька все держали под стражею во Владимире; там же нахо-
дился в это время и летописец, именем Василий, оставивший  нам  известия
об этих событиях. "В одну ночь, говорит он, прислал за мной князь Давыд;
я пришел и застал около него дружину; князь велел мне сесть и начал  го-
ворить: "Этой ночью промолвил Василько сторожам своим: "Слышу, что  идет
Владимир и Святополк на Давыда; если бы меня Давыд  послушал,  то  я  бы
послал боярина своего к Владимиру, и тот бы возвратился";  так  сходи-ка
ты, Василий, к тезке своему Васильку и скажи ему,  что  если  он  пошлет
своего мужа и Владимир воротится, то я дам ему город, какой ему люб: ли-
бо Всеволож, либо Шеполь, либо Перемышль". Я пошел к Васильку и  расска-
зал ему все речи Давыдовы; он отвечал мне: "Я этого не говорил, но наде-
юсь на бога, пошлю, чтоб не проливали ради меня крови; одно  мне  удиви-
тельно: дает мне свой город, а мой город - Теребовль, вот моя  волость".
Лотом сказал мне: "Иди к  Давыду  и  скажи  ему,  чтоб  прислал  ко  мне
Кульмея, я его хочу послать ко Владимиру". Но, как видно, Давыд побоялся
поручить переговоры человеку, которого выбрал Василько, и послал того же
Василия сказать ему, что Кульмея нет. В  это  свидание  Василько  выслал
слугу и начал говорить Василию: "Слышу, что Давыд хочет отдать меня  ля-
хам; видно, мало еще насытился моей крови, хочет больше,  потому  что  я
ляхам много зла наделал и хотел еще больше  наделать,  отомстить  им  за
Русскую землю; если он выдаст меня ляхам, то смерти не боюсь; но вот что
скажу тебе: вправду бог навел на меня эту беду за мое высокоумье: пришла
ко мне весть, что идут ко мне берендеи, печенеги и торки; вот я и  начал
думать: как придут они ко мне, то скажу братьям, Володарю и Давыду: дай-
те мне дружину свою младшую, а сами пейте и веселитесь;  думал  я  пойти
зимою на Польскую землю, а летом взять ее и отомстить за Русскую  землю;
потом хотел перенять болгар дунайских и посадить их у себя, а потом  хо-
тел проситься у Святополка и у Владимира на половцев и либо  славу  себе
найти, либо голову свою сложить за Русскую землю; а другого помышления в
сердце моем не было ни на Святополка, ни на Давыда; клянусь богом и  его
пришествием, что не мыслил зла братии ни в чем,  но  за  мое  высокоумье
низложил меня бог и смирил".
   Весною, перед Светлым днем, Давыд выступил в поход, чтобы  взять  Ва-
силькову волость; но у Бужска на границе был встречен Володарем,  братом
Васильковым; Давыд не посмел встать против него и заперся в Бужске;  Во-
лодарь осадил его здесь и послал сказать ему: "Зачем сделал зло и не ка-
ешься, опомнись, сколько зла ты наделал!" Давыд начал складывать вину на
Святополка: "Да разве я это сделал, разве в моем городе? Я и сам боялся,
чтоб и меня не схватили и не сделали со мною того же; я поневоле  должен
был пристать, потому что был в его руках". Володарь отвечал: "Про то ве-
дает бог, кто из вас виноват, а теперь отпусти мне брата, и я помирюсь с
тобою". Давыд обрадовался, выдал Василька Володарю, помирились и  разош-
лись. Но мир не был продолжителен: Давыд, по некоторым известиям(tm), не
хотел возвратить Ростиславичам городов, захваченных в их волости  тотчас
по ослеплении Василька, вследствие чего тою же весною они пришли на  Да-
выда к Всеволожу, а Давыд заперся во Владимире; Всеволож был взят копьем
(приступом) и зажжен, и когда жители побежали от огня, то Василько велел
их всех перебить; так он отомстил свою обиду на людях неповинных,  заме-
чает летописец. Потом Ростиславичи двинулись ко Владимиру, осадили здесь
Давыда и послали сказать гражданам: "Мы пришли не на город ваш и  не  на
вас, но на врагов своих - Туряка, Лазаря и Василя, которые наустили  Да-
выда: послушавшись их, он сделал такое зло: выдайте их, а если хотите за
них биться, то мы готовы". Граждане собрали вече и сказали Давыду:  "Вы-
дай этих людей, не бьемся за них, а за тебя станем биться;  если  же  не
хочешь, то отворим городские ворота, и тогда промышляй  о  себе".  Давыд
отвечал: "Нет их здесь" - он послал их в Луцк; владимирцы послали за ни-
ми туда; Туряк бежал в Киев, а Лазарь и Василь возвратились  в  Турийск.
Владимирцы, узнавши, что они в Турийске,  закричали  Давыду:  "Выдай  их
Ростиславичам, а не то сейчас же сдадимся". Давыд послал  за  Василем  и
Лазарем и выдал их; Ростиславичи заключили мир и на другое  утро  велели
повесить и расстрелять выданных, после чего отошли от города.  Летописец
замечает при этом: "Это уже во второй раз  отомстил  Василько,  чего  не
следовало делать: пусть бы бог был мстителем".
   Осенью 1097 года обещался Святополк братьям идти на Давыда и прогнать
его и только через год (1099) отправился в Брест на границу для  совеща-
ния с поляками: имеем право принять известие, что прежде он  боялся  на-
пасть на Давыда, и решился на это тогда только, когда увидал, что влади-
мирский князь побежден Ростиславичами; но и тут прежде  хотел  заключить
союз с поляками; заключил договор и с Ростиславичами,  поцеловал  к  ним
крест на мир и любовь. Давыд, узнав о прибытии Святополка в Брест,  отп-
равился и сам к польскому князяю Владиславу-Герману  за  помощью;  таким
образом поляки сделались посредниками в борьбе. Они обещались помогать и
Давыду, взявши с него за это обещание 50 гривен золота, причем Владислав
сказал ему: "Ступай с нами в Брест, зовет меня Святополк на сейм; там  и
помирим тебя с ним". Давыд послушался и пошел с ним; но союз с Святопол-
ком показался Владиславу выгоднее: киевский князь дал также ему  богатые
дары, договорился выдать  дочь  свою  за  его  сына;  поэтому  Владислав
объявил Давыду, что он никак не мог склонить Святополка к миру, и  сове-
товал ему идти в свою волость, обещаясь, впрочем, прислать к нему на по-
мощь войско, если он подвергнется нападению от двоюродных братьев. Давыд
сел во Владимире, а Святополк, уладившись с поляками,  пришел  сперва  в
Пинск, откуда послал собирать войска; потом в  Дорогобуж,  где  дождался
полков своих, с ними вместе двинулся на Давыда ко Владимиру и стоял  под
городом семь недель; Давыд все не сдавался, ожидая  помощи  от  поляков;
наконец, видя, что ждать нечего, стал проситься у Святополка,  чтоб  тот
выпустил его из города. Святополк согласился, и они поцеловали друг дру-
гу крест, после чего Давыд выехал в Червень, а Святополк въехал во  Вла-
димир. Из этого рассказа видно, что Давыд при договоре уступил  Владимир
Святополку, а сам удовольствовался Червенем. Выгнавши Давыда из Владими-
ра, Святополк начал думать на Володаря и на Василька; говорил: "Они  си-
дят в волости отца моего и брата", и пошел на них. Ход этой войны  очень
хорошо обнаруживает перед нами характер Святополка: сначала он долго бо-
ялся напасть на Давыда; пошел, когда тот потерпел неудачу в войне с Рос-
тиславичами, но прежде обезопасил себя со стороны поляков; доставши, на-
конец, Владимир, вспомнил, что все Волынское  княжество  принадлежало  к
Киевскому при отце его Изяславе и что после здесь сидел  брат  его  Яро-
полк, а на Любецком съезде положено всем владеть отчинами; и вот  Свято-
полк идет на Ростиславичей, забывши недавний договор с ними и клятву. Но
Ростиславичей трудно было вытеснить из их волости: они выступили  против
Святополка, взявши с собою крест, который он целовал к ним, и  встретили
его на границах своих владений, на Рожни поле; перед началом  битвы  Ва-
силько поднял крест и закричал Святополку: "Вот что ты  целовал;  сперва
ты отнял у меня глаза, а теперь хочешь взять и  душу;  так  пусть  будет
между нами этот крест", и после ходила молва, что  многие  благочестивые
люди видели, как над Васильком возвышался  крест.  Битва  была  сильная,
много пало с обеих сторон, и Святополк, увидавши, наконец, что брань лю-
та, побежал во Владимир; а Володарь и Василько, победивши,  остановились
и сказали: "Довольно с нас если стоим на своей меже", и не пошли дальше.
Святополк между тем прибежал во Владимир с двумя сыновьями -  Мстиславом
и Ярославом, с двумя племянниками, сыновьями  Ярополка,  и  Святославом,
или Святошею, сыном Давыда Святославича; он посадил  во  Владимире  сына
своего, Мстислава, другого сына, Ярослава, послал в Венгрию, уговаривать
короля идти на Ростиславичей, а сам  поехал  в  Киев.  Ярославу  удалось
склонить венгров к нападению на волость Володаря: король Коломан  пришел
с двумя епископами и стал около Перемышля по реке Вагру, а Володарь  за-
перся в городе. В это время возвратился Давыд из Польши, куда  бежал  из
Червена перед началом неприятельских действий Святополка с Ростиславича-
ми; как видно, он не нашел помощи в Польше;  общая  опасность  соединила
его теперь с Ростиславичами, и потому, оставивши жену свою  у  Володаря,
он отправился нанимать половцев; на дороге встретился с знаменитым ханом
их Боняком и вместе с ним пошел на венгров. В полночь, когда все  войско
спало, Боняк встал, отъехал от стана и начал выть по-волчьи, и вот  отк-
ликнулся ему один волк, за ним много других; Боняк приехал и сказал  Да-
выду: "Завтра будет нам победа над венграми". Утром на другой день Боняк
выстроил свое войско: у него было 300 человек, а у Давыда 100; он разде-
лил всех на три полка и пустил вперед Алтунопу на венгров с  отрядом  из
50 человек, Давыда поставил под стягом, а свой полк разделил на две  по-
ловины, по 50 человек в каждой. Венгры расположились заступами, или зас-
тавами, т. е. отрядами, стоявшими один за другим; отряд Алтунопы пригнал
к первому, заступу, пустил стрелы и побежал; венгры погнались за ним, и,
когда бежали мимо Боняка, тот ударил им в тыл; Алтунопа в это время так-
же вернулся; таким образом венгры очутились между двумя  неприятельскими
отрядами и не могли возвратиться к своим; Боняк сбил их в мяч точно так,
как сокол сбивает галок, по выражению летописца. Венгры побежали,  много
их потонуло в реках Вагре и Сане, потому что бежали горою подле  Сана  и
спихивали друг друга в реку; половцы гнались за ними и секли их два дня,
убили епископа и многих бояр. Ярослав, сын Святополка, убежал в  Польшу,
а Давыд, пользуясь победою, занял города: Сутейск, Червен,  пришел  вне-
запно на Владимир и занял посады; но Мстислав Святополчич заперся в кре-
пости с засадою, или заставою (гарнизоном), состоявшею из берестьян, пе-
нян, выгошевцев. Давыд осадил крепость и часто приступал к ней; однажды,
когда осажденные перестреливались с осаждающими  и  летели  стрелы,  как
дождь, князь Мстислав хотел также выстрелить, но  в  это  время  стрела,
пройдя в скважину стенного досчатого забрала, ударила ему под пазуху, от
чего он в ту же ночь умер. Три дня таили его смерть, в четвертый объяви-
ли на вече; народ сказал: "Вот князя убили;  если  теперь  сдадимся,  то
Святополк погубит всех нас", и послали сказать ему: "Сын твой убит, а мы
изнемогаем от голода; если не придешь, то народ хочет передаться".  Свя-
тополк послал к ним воеводу своего Путяту; когда тот пришел с войском  в
Луцк, где стоял Святоша Давыдович, то застал  у  него  посланцев  Давыда
Игоревича; Святоша поклялся последнему, что даст знать, когда пойдет  на
него Святополк; но теперь, испугавшись Путяты, схватил послов  Давыдовых
и сам пошел на него с киевским воеводою. В полдень пришли Святоша и  Пу-
тята ко Владимиру, напали на сонного Давыда, начали рубить его  дружину,
а владимирцы сделали вылазку из крепости с другой стороны; Давыд побежал
с племянником своим Мстиславом, а Святоша и Путята взяли город, посадили
в нем посадника Святополкова Василя и разошлись: Святоша - в Луцк, а Пу-
тята - в Киев. Между тем Давыд побежал к половцам, опять  встретился  на
дороге с Боняком и вместе с ним пришел осаждать Святошу в Луцке; Святоша
заключил с ними мир и ушел к отцу в Чернигов; а Давыд  взял  себе  Луцк,
откуда пошел ко Владимиру, выгнал из него Святополкова посадника  Василя
и сел опять на прежнем столе своем, отпустивши племянника  Мстислава  на
море перенимать купцов.
   Под 1100 годом сообщает летописец это известие об отправлении  Мстис-
лава на море и тотчас же говорит о новом съезде всех князей  в  Уветичах
или Витичеве; собрались Святополк, Владимир, Олег и Давыд  Святославичи;
пришел к ним и Давыд Игоревич и сказал: "Зачем меня призвали? Вот я! Ко-
му на меня жалоба?" Владимир отвечал ему: "Ты сам присылал к нам:  хочу,
говорил, братья, придти к вам и пожаловаться на свою  обиду;  теперь  ты
пришел и сидишь с братьею на одном ковре, что же не жалуешься?  На  кого
тебе из нас жалоба?" Давыд не отвечал на это ничего.  Тогда  все  братья
встали, сели на коней и разъехались; каждый стал особо с своею дружиною,
а Давыд сидел один: никто не допустил его к себе, особо  думали  о  нем.
Подумавши, послали к нему мужей своих: Святополк -  Путяту,  Владимир  -
Орогаста и Ратибора, Давыд и Олег - Торчина; посланцы сказали Давыду  от
имени всех князей: "Не хотим тебе дать стола владимирского,  потому  что
ты бросил нож между нами, чего прежде не бывало в Русской земле; мы тебя
не заключим, не сделаем тебе никакого другого зла, ступай садись в Бужс-
ке и в Остроге, Святополк дает тебе еще  Дубно  и  Чарторыйск,  Владимир
двести гривен, Давыд и Олег также двести гривен".  После  этого  решения
князья послали сказать Володарю Ростиславичу: "Возьми брата  своего  Ва-
силька к себе и пусть будет вам одна волость - Перемышль; если же не хо-
чешь, то отпусти Василька к нам, мы его будем кормить; а холопов наших и
смердов выдайте". Но Ростиславичи не послушались, и каждый из них остал-
ся при своем. Князья хотели было идти на них и  силою  принудить  согла-
ситься на общее решение; но Мономах отрекся идти с ними, не захотел  на-
рушить клятвы, данной прежде Ростиславичам на Любецком съезде.
   Здесь должно дополнить опущенную летописцем связь событий: мы видели,
что Давыд остался победителем над Святополком, удержал за  собою  Влади-
мир; Святополк, не имея возможности одолеть его, должен был обратиться к
остальным двоюродным братьям, поручившим ему наказать Давыда, который  с
своей стороны, вероятно, прежде при  неблагоприятных  для  себя  обстоя-
тельствах присылал также к ним с просьбою о защите от Святополка. В  Ви-
тичеве 10-го августа, как сказано в летописи, братья заключили мир между
собою, т. е., как видно, посредством мужей своих решили собраться всем в
том же месте, и действительно собрались 30-го  августа.  К  Давыду  было
послано приглашение явиться; он не смел ослушаться, потому  что  не  мог
надеяться восторжествовать над  соединенными  силами  всех  князей,  как
прежде восторжествовал над Святополком; притом же, по некоторым извести-
ям, князья посылали к нему с любовью, обещаясь утвердить за  ним  Влади-
мир; и точно, над ним произнесли мягкий приговор: схватить князя, добро-
вольно явившегося на братское совещание, было бы  вероломством,  которое
навсегда могло уничтожить возможность подобных  съездов;  отпустить  его
без волости значило продолжать войну: Давыд доказал, что он умел извора-
чиваться при самых трудных обстоятельствах, и  потому  решили  дать  ему
достаточную волость, наказавши только отнятием владимирского стола,  ко-
торый был отдан Святополку как отчина на  основании  любецкого  решения,
причем Святополк дал еще Давыду Дорогобуж, где тот и умер. Так кончилась
посредством двух княжеских съездов борьба, начавшаяся при первом  преем-
нике Ярослава и продолжавшаяся почти полвека;  изгои  и  потомки  изгоев
нигде не могли утвердиться на цельных отчинах; из них только  одни  Рос-
тиславичи успели укрепить за собою отдельную волость и впоследствии дать
ей важное историческое значение; но потомство Вячеслава Ярославича сошло
со сцены при первом поколении; потомство Игоря - при втором;  после  оно
является в виде князьков незначительных волостей без самостоятельной де-
ятельности; полноправными родичами явились только потомки  трех  старших
Ярославичей после тщетной попытки включить в число изгоев потомство вто-
рого из них Святослава; его дети после долгой борьбы получили  отцовское
значение, отцовскую волость. Не легко было усмотреть неравенство в расп-
ределении волостей между тремя линиями,  преимущество,  которое  получил
сын Всеволода и вследствие личных достоинств и вследствие  благоприятных
обстоятельств: Мономах держал в своей семье  Переяславскую,  Смоленскую,
Ростовскую и Новгородскую волости. Святополк только  после  Витичевского
съезда получил Владимир-Волынский;  но  Великий  Новгород,  который  был
всегда так тесно связан с Киевом,  Новгород  принадлежал  не  ему;  всех
меньше была волость Святославичей: они ничего не получили в  прибавок  к
первоначальной отцовской волости, притом же их было три брата, Святопол-
ку, как видно, очень не нравилось,  что  Новгород  не  находится  в  его
семье; но отнять его у Мономаха без вознаграждения было нельзя; вот  по-
чему он решился пожертвовать Волынью для приобретения Новгорода и угово-
рился с Мономахом, что сын  последнего,  Мстислав,  перейдет  во  Влади-
мир-Волынский, а на его месте, в Новгороде, сядет Ярослав, сын Святопол-
ков, княживший до сих пор во Владимире. Но тут новгородцы в  первый  раз
воспротивились воле князей: зависимость Новгорода от Киева была тем  не-
выгодна для жителей первого, что все перемены и  усобицы,  происходившие
на Руси, должны были отражаться и в их Стенах: мы видели,  что  изгнание
Изяслава из Киева необходимо повлекло перемену и в Новгороде: здесь  яв-
ляется князем сын Святослава Глеб, но последний в  свою  очередь  должен
был оставить Новгород вследствие вторичного торжества Изяслава,  который
послал туда сына своего Святополка. Святополк в конце княжения Всеволода
покинул Новгород для Турова, чтобы быть ближе к Киеву, и Всеволод послал
в Новгород внука своего Мстислава. Потом  Святополк  и  Мономах  выводят
Мстислава и посылают на его место Давыда Святославича; Давыд также оста-
вил Новгород, и на его место приехал туда опять Мстислав. Таким образом,
в продолжение 47 лет, от 1054 до 1101 г., в Новгороде шесть  раз  сменя-
лись князья: двое из них ушли сами, остальные выводились вследствие сме-
ны великих князей или ряду их с другими. Теперь,  в  1102  году,  князья
опять требуют у новгородцев, чтобы они отпустили от себя Мстислава  Вла-
димировича и приняли на его место сына  Святополкова;  новгородцы  реши-
тельно отказываются; при этом, вероятно, они знали, что, не исполняя во-
лю Святополкову, они тем самым исполняют волю  Мономахову,  в  противном
случае они не могли против воли последнего удержать у себя его сына,  не
могли поссориться с двумя сильнейшими князьями Руси и сидеть в это время
без князя. В Киеве, на княжом дворе в присутствии  Святополка  произошло
любопытное явление: Мстислав Владимирович пришел  туда  в  сопровождении
новгородских посланцев; посланцы Мономаха объявили Святополку: "Вот Вла-
димир прислал сына своего, а вот сидят новгородцы; пусть они возьмут сы-
на твоего и едут в Новгород, а Мстислав пусть идет во  Владимир".  Тогда
новгородцы сказали Святополку: "Мы, князь, присланы сюда, и вот что  нам
велено сказать: не хотим Святополка, ни сына его; если у твоего сына две
головы, то пошли его; этого (т. е. Мстислава) дал нам Всеволод,  мы  его
вскормили себе в князья, а ты ушел от нас". Святополк много спорил с ни-
ми; но они поставили на своем, взяли Мстислава и повели его назад в Нов-
город. Указание на распоряжение Всеволода, вероятно, имело тот  смысл  в
устах новгородцев, что сами князья на Любецком съезде  решили  сообразо-
ваться с последними распоряжениями его; слова, что  они  вскормили  себе
Мстислава, показывают желание иметь постоянного князя, у них  выросшего,
до чего именно не допускали их родовые счеты и усобицы князей;  наконец,
выражение: "А ты ушел от нас" - показывает неудовольствие новгородцев на
Святополка за предпочтение Турова их городу  и  указание,  что,  оставив
добровольно Новгород, он тем самым лишился на него всякого права.
   После Витичевского съезда прекратились старые усобицы вследствие  из-
гойства; но немедленно же начались новые, потому что и второе  поколение
Ярославичей имело уже своих изгоев: у Святополка был племянник  -  Ярос-
лав, сын брата его Ярополка. В 1101 году он затворился в Бресте от  дяди
Святополка - ясный знак, что дядя не хотел давать ему волостей, и  Ярос-
лав насильно хотел удержать за собою хотя Брест. Святополк пошел на  не-
го, заставил сдаться и в оковах привел в Киев. Митрополит и игумены умо-
лили Святополка оставить племянника ходить на  свободе,  взявши  с  него
клятву при гробе Бориса и Глеба, вероятно, в том, что он не будет больше
посягать на дядины волости и станет жить спокойно в Киеве. Но в  следую-
щем году Ярослав ушел от дяди; за  ним  погнался  двоюродный  брат  его,
Ярослав Святополчич, обманом схватил его также за Брестом,  на  польских
границах и в оковах привел к отцу; на этот раз Ярополковича уже  не  вы-
пускали на свободу, и он умер в заточении в том же году.
   Знаменитый чародей Всеслав полоцкий  на  старости  уже  не  беспокоил
Ярославичей и дал им возможность управиться со своими делами; он умер  в
1101 г. С его смертию кончилась  сила  Полоцкого  княжества:  между  сы-
новьями его (их было человек семь) тотчас же, как видно, начались несог-
ласия, в которые вмешались Ярославичи; так, в 1104 году встречаем извес-
тие, что Святополк посылал на Минск, на Глеба,  воеводу  своего  Путяту,
Владимир - сына своего Ярополка, а Олег сам ходил вместе с Давыдом Всес-
лавичем - знак, что поход был предпринят для выгоды последнего, которого
и прежде видим в связи с Ярославичами; поход, впрочем, кончился ничем.
   Таковы были междукняжеские отношения при первом старшем князе из вто-
рого поколения Ярославичей. Теперь взглянем на отношения внешние. Мы ви-
дели, как народ на Руси боялся княжеских усобиц более всего потому,  что
ими могут воспользоваться поганые, половцы; видели, что и для самих кня-
зей этот страх служил также главным побуждением к миру. Южная Русь,  как
европейская Украйна, должна была, подобно греческим припонтийским  коло-
ниям древности, стоять всегда настороже вооруженною. Мы видели, как нес-
частно в этом отношении началось княжение Святополка, который первый по-
дал пример брачных союзов с ханами половецкими. После убиения  Итларя  и
удачного похода русских князей в степи половцы в том же 1095 г.  явились
при реке Роси, границе собственной Руси с степью, и осадили Юрьев,  один
из городов, основанных здесь Ярославом Первым, и названный по его имени;
варвары целое лето стояли под городом и едва не взяли; Святополк  омирил
их, сказано в летописи, т. е. заплатил им за мир; несмотря  на  то,  они
все оставались в пределах Руси, не уходили за Рось в степи. Юрьевцы, ви-
дя это и наскучив жить в беспрестанном страхе, выбежали из своего города
и пришли в Киев, а половцы сожгли пустой Юрьев - явление  замечательное,
показывающее тогдашнее состояние Украйны, или Южной Руси. Святополк  ве-
лел строить новый город на Витичевском холму в 56 верстах от Киева,  при
Днепре, назвал его Святополчем и велел сесть  в  нем  юрьевцам  с  своим
епископом; нашлись и другие охотники селиться здесь из разных близких  к
степи мест, которых также гнал страх половецкий. В следующем, 1096 году,
пользуясь отсутствием Святополка и Мономаха, воевавших на севере, с Свя-
тославичами, половцы уже не ограничились опустошением пограничных город-
ков, но хан их Боняк, приобретший черную знаменитость в наших летописях,
явился под Киевом, опустошил окрестности, сжег княжеский загородный  дом
на Берестове; а на восточной стороне Днепра другой хан - Куря - пустошил
окрестности Переяславля. Успех Боняка и Кури прельстил и тестя Святопол-
кова, Тугоркана: он также пришел к Переяславлю и осадил его;  но  в  это
время князья уже возвратились из похода; они выступили против половцев к
Переяславлю и поразили их, причем Тугоркан с сыном  и  другими  князьями
был убит: Святополк велел поднять тело Тугорканово и  погребсти  в  селе
Берестове. Но, в то время как русские князья были  заняты  на  восточной
стороне Днепра, шелудивый хищник Боняк явился опять нечаянно перед  Кие-
вом; половцы едва не въехали в самый город, сожгли ближние деревни,  мо-
настыри, в том числе и монастырь  Печерский:  "Пришли,  говорит  летопи-
сец-очевидец, к нам в монастырь, а мы все спали по кельям после  заутре-
ни; вдруг подняли крик около монастыря и поставили два стяга перед воро-
тами; мы бросились бежать задом монастыря, другие взобрались на  полати;
а безбожные дети Измайловы высекли ворота и пошли по  кельям,  выламывая
двери, вынося из келий все, что ни попадалось; потом выжгли Богородичную
церковь, вошли в притвор у Федосиева гроба, взяли иконы;  зажгли  двери,
ругаясь богу и закону нашему". Тогда же зажгли двор красный, что  поста-
вил великий князь Всеволод на холму Выдубецком.
   После Витичевского съезда, покончившего усобицы, князья получили воз-
можность действовать наступательно против половцев: в 1101  году  Свято-
полк, Мономах и трое Святославичей собрались на реке Золотче, на  правом
берегу Днепра, чтоб идти на половцев; но те прислали послов ото всех ха-
нов своих ко всей братьи просить мира; русские князья сказали им:  "Если
хотите мира, то сойдемся у Сакова"; половцы явились в назначенное  место
и заключили мир, причем взяты были с обеих сторон заложники. Но,  заклю-
чивши мир, русские князья не переставали думать о  походе  на  варваров;
мысль о походе на поганых летописец называет обыкновенно мыслию  доброю,
внушением божиим. В 1103 году Владимир стал уговаривать Святополка  идти
весною на поганых; Святополк сказал об этом дружине,  дружина  отвечала:
"Не время теперь отнимать поселян от поля", после чего Святополк  послал
сказать Владимиру: "Надобно нам где-нибудь собраться и подумать с дружи-
ною"; согласились съехаться в Долобске (при озере того же  имени),  выше
Киева, на левой стороне Днепра; съехались и сели в одном шатре -  Свято-
полк с своею дружиною, а Владимир с своею; долго сидели молча,  наконец,
Владимир начал: "Брат! Ты старший, начни же говорить, как бы нам промыс-
лить о Русской земле?" Святополк отвечал: "Лучше ты, братец, говори пер-
вый!" Владимир сказал на это: "Как мне говорить?  Против  меня  будет  и
твоя и моя дружина, скажут: хочет погубить поселян и пашни; но дивлюсь я
одному, как вы поселян жалеете и лошадей их, а того  не  подумаете,  что
станет поселянин весною пахать на лошади, и приедет половчин, ударит его
самого стрелою, возьмет и лошадь, и жену, и детей, да и гумно зажжет; об
этом вы не подумаете!" Дружина отвечала: "В самом деле  так";  Святополк
прибавил: "Я готов", и встал, а Владимир  сказал  ему:  "Великое,  брат,
добро сделаешь ты Русской земле". Они послали также  и  к  Святославичам
звать их в поход: "Пойдем на половцев, либо живы  будем,  либо  мертвы";
Давыд послушался их, но Олег велел сказать,  что  нездоров.  Кроме  этих
старых князей, пошли еще  четверо  молодых:  Давыд  Всеславич  полоцкий,
Мстислав, племянник Давыда Игоревича волынского (изгой),  Вячеслав  Яро-
полчич, племянник Святополка (также изгой) и Ярополк  Владимирович,  сын
Мономаха, Князья пошли с пехотою и конницею: пешие  ехали  в  лодках  по
Днепру, конница шла берегом. Прошедши пороги, у Хортицкого острова пешие
высадились на берег, конные сели на лошадей и шли степью четыре дня. По-
ловцы, услыхав, что идет Русь, собрались во множестве и  начали  думать;
один из ханов, Урусоба, сказал: "Пошлем просить мира у Руси; они  станут
с нами биться крепко, потому что мы много зла наделали их Земле".  Моло-
дые отвечали ему: "Если ты боишься Руси, то мы не боимся; избивши  этих,
пойдем в их Землю, возьмем их города, и кто тогда защитит их от нас?"  А
русские князья и все ратники в это время молились  богу,  давали  обеты,
кто кутью поставить, кто милостыню раздать нищим, кто в  монастырь  пос-
лать нужное для братии. Половцы послали впереди в сторожах Алтунопу, ко-
торый славился у них мужеством; русские выслали  также  передовой  отряд
проведать неприятеля; он встретился с отрядом Алтунопы и истребил его до
одного человека; потом сошлись главные полки, и русские победили,  пере-
били 20 ханов, одного, Белдюза, взяли живьем  и  привели  к  Святополку;
Белдюз начал давать за себя окуп - золото и серебро, коней и скот;  Свя-
тополк послал его ко Владимиру, и тот спросил пленника: "Сколько раз  вы
клялись не воевать, и потом все воевали Русскую землю? Зачем  же  ты  не
учил сыновей своих и родичей соблюдать  клятву,  а  все  проливал  кровь
христианскую? Так будь же кровь твоя на голове  твоей",  и  велел  убить
его; Белдюза рассекли на части. Потом собрались все братья,  и  Владимир
сказал: "Сей день, его же сотвори господь, возрадуемся и возвеселимся  в
онь; господь избавил нас от врагов, покорил их нам, сокрушил главы змие-
вы и дал их брашно людям русским". Взяли тогда наши много  скота,  овец,
лошадей, верблюдов, вежи со всякою рухлядью и рабами, захватили  печене-
гов и торков, находившихся под властию половцев, и пришли в Русь с поло-
ном великим, славою и победою. Святополк думал, что  надолго  избавились
от половцев, и велел возобновить город Юрьев, сожженный ими перед тем.
   Но жив был страшный Боняк; через год он подал о себе весть, пришел  к
Зарубу, находившемуся на западной  стороне  Днепра,  против  трубежского
устья, победил торков и берендеев. В следующем 1106 году Святополк  дол-
жен был выслать троих воевод своих против половцев, опустошавших окрест-
ности Заречьска; воеводы отняли у них полон. В 1107 году Боняк  захватил
конские табуны у Переяславля; потом пришел со многими другими  ханами  и
стал около Лубен, на реке Суле. Святополк,  Владимир,  Олег  с  четырьмя
другими князьями ударили на них внезапно с криком;  половцы  испугались,
от страха не могли и стяга поставить и побежали: кто успел схватить  ло-
шадь - на лошади, а кто пешком; наши гнали их до  реки  Хороля  и  взяли
стан неприятельский; Святополк пришел в Печерский монастырь  к  заутрене
на Успеньев день и с радостию здоровался с братиею после победы. Несмот-
ря, однако, на эти успехи, Мономах и Святославичи - Олег и Давыд  в  том
же году имели съезд с двумя ханами и взяли у них дочерей замуж за  сыно-
вей своих. Поход троих князей - Святополка, Владимира и  Давыда  в  1110
году кончился ничем: они возвратились из города Воина по причине стужи и
конского падежа; но в  следующем  году,  думою  и  похотением  Мономаха,
князья вздумали навестить половцев на Дону, куда еще прежде, в 1109  го-
ду, Мономах посылал воеводу своего Дмитра Иворовича, который и  захватил
там половецкие вежи. Пошли Святополк, Владимир и Давыд с сыновьями, пош-
ли они во второе воскресенье Великого поста, в пятницу дошли До Сулы,  в
субботу были на Хороле, где бросили сани; в крестопоклонное  воскресенье
пошли от Хороля и достигли Псела; оттуда пошли и стали  на  реке  Голте,
где дождались остальных воинов и пошли к Ворскле; здесь в середу Целова-
ли крест со многими слезами и двинулись далее, перешли много  рек  и  во
вторник на шестой Неделе достигли Дона. Отсюда, надевши брони и  выстро-
ивши полки, пошли к половецкому городу Шаруканю, причем  Владимир  велел
священникам своим ехать перед полками и петь  молитвы;  жители  Шаруканя
вышли навстречу князьям, поднесли им рыбу и вино;  русские  переночевали
тут и на другой день, в среду, пошли к другому городу, Сугрову, и зажгли
его; в четверг пошли с Дона, а в пятницу, 24 марта,  собрались  половцы,
изрядили полки свои и двинулись против русских.  Князья  наши  возложили
всю надежду на бога, говорит летописец, и сказали друг другу:  "Помереть
нам здесь; станем крепко!" перецеловались и,  возведши  глаза  на  небо,
призывали бога вышнего. И бог помог русским князьям: после жестокой бит-
вы половцы были побеждены, и пало их много.
   Весело на другой день праздновали русские Лазарево воскресение и Бла-
говещение, а в воскресенье пошли дальше. В страстной понедельник  собра-
лось опять множество половцев, и обступили полки русские на реке  Сални-
це. Когда полки русские столкнулись с полками половецкими,  то  раздался
точно гром, брань была лютая, и много падало с обеих:  сторон;  наконец,
выступили Владимир и Давыд с своими полками; увидавши их, половцы броси-
лись бежать и падали пред полком Владимировым, невидимо поражаемые анге-
лом; многие люди видели, как головы их летели, ссекаемые  невидимою  ру-
кою. Святополк, Владимир и Давыд прославили бога, давшего им такую побе-
ду на поганых; русские взяли полона много - скота, лошадей, овец  и  ко-
лодников много побрали руками. Победители спрашивали пленных:  "Как  это
вас была такая сила, и вы не могли бороться с нами, а тотчас  побежали?"
Те отвечали: "Как нам с вамп биться? Другие  ездят  над  вами  в  бронях
светлых и страшных и помогают вам". Это ангелы, прибавляет летописец, от
бога посланные помогать христианам; ангел вложил в сердце Владимиру  Мо-
номаху возбудить братьев своих на иноплеменников. Так, с божиею помощию,
пришли русские князья домой, к своим людям со славою великою, и  разнес-
лась слава их по всем странам дальним, дошла до греков, венгров,  ляхов,
чехов, дошла даже до Рима.
   Мы привели известие летописца о донском походе князей на половцев  со
всеми подробностями, чтоб показать, какое великое значение имел этот по-
ход для современников. Времена Святослава Старого  вышли  из  памяти,  а
после никто из князей не ходил так далеко на восток, и на  кого  же?  На
тех страшных врагов, которые Киев и Переяславль не раз видели под своими
стенами, от которых бегали целые города; половцы побеждены не в волостях
русских, не на границах. но в глубине степей своих; отсюда понятно рели-
гиозное одушевление, с каким рассказано событие в летописи: только ангел
мог внушить Мономаху мысль о таком важном предприятии, ангел помог русс-
ким князьям победить многочисленные полчища врагов: слава похода разнес-
лась по дальним странам; понятно, как она разнеслась  на  Руси  и  какую
славу заслужил главный герой предприятия, тот князь, которому ангел вло-
жил мысль возбудить братьев к этому походу; Мономах явился под особенным
покровительством неба; пред его полком, сказано, падали половцы, невиди-
мо поражаемые ангелом. И надолго остался Мономах в памяти  народной  как
главный и единственный герой донского похода, долго  ходило  предание  о
том, как пил он Дон золотым шеломом, как загнал окаянных агарян  за  Же-
лезные ворота.
   Так славно воспользовались князья,  т.  е.  преимущественно  Мономах,
прекращением усобиц. Мы видели, что для Руси борьба с половцами и  отно-
шения княжеские составляли главный интерес; но из отдаленных  концов,  с
севера, запада и востока доходил слух о борьбе русских людей  с  другими
варварами, окружавшими их со всех  сторон.  Новгородцы  с  князем  своим
Мстиславом ходили на чудь, к западу от Чудского озера.  Полоцкие  и  во-
лынские князья боролись с ятвягами и латышами: иногда поражали их, иног-
да терпели поражение, наконец, на востоке младший  Святославич,  Ярослав
бился несчастно с мордвою; как видно, он княжил в Муроме.
   При Святополке начинается связь нашей истории с историею Венгрии.  Мы
видели, какое значение для западных славянских народов  имело  вторжение
венгров и утверждение их  в  Паннонии  на  развалинах  Моравского  госу-
дарства. Любопытно читать у императора Льва Мудрого описание, каким  об-
разом венгры вели войну, потому что здесь находим  мы  объяснение  наших
летописных известий о венграх, равно как и о половцах: "Венгры,  говорит
Лев, с младенчества привыкают к верховой езде и не любят ходить  пешком;
на плечах носят они длинные копья, в руках - луки,  и  очень  искусны  в
употреблении этого оружия. Привыкши стреляться с неприятелем, они не лю-
бят рукопашного боя; больше нравится им сражаться издали. В битве разде-
ляют они свое войско на малые отряды, которые становят в небольшом расс-
тоянии друг от друга". Мы видели, что именно так, заступами  расположили
они свое войско в битве с Давыдом Игоревичем  и  Боняком  половецким.  В
конце Х река прекращает эта кочевая орда свои опустошительные набеги  на
соседей и начинает привыкать  к  оседлости,  гражданственности,  которая
проникла к венграм вместе с христианством: в 994 году князь Гейза вместе
с сыном своим принял крещение; этот сын его, св. Стефан, хотел дать  но-
вой религии окончательное торжество, для чего повестил, чтоб всякий вен-
герец немедленно крестился; но следствием такого  приказа  было  сильное
восстание язычников, которое кончилось только после  поражения,  претер-
пенного ими в кровопролитной битве против войска княжеского.  По  смерти
бездетного Стефана, первого короля  Венгрии,  начинаются  усобицы  между
разными князьями из Арпадовой династии; этими усобицами пользуются импе-
раторы немецкие,  чтоб  сделать  венгерских  королей  своими  вассалами;
пользуются вельможи, чтоб усилить свою власть на счет королевской, нако-
нец, пользуется язычество, чтоб восстать еще несколько раз против  хрис-
тианства. Только в конце XI века, при королях Владиславе Святом и  Коло-
мане, Венгрия начинает отдыхать от внутренних смут и вместе  усиливаться
на счет соседей, вмешиваться в их дела; вот почему мы видели Коломана  в
союзе с Святополком, против Давыда и Ростиславичей. Союз Коломана с Свя-
тополком был даже скреплен браком одного из  королевичей  венгерских  на
Предславе, дочери князя киевского. Сам Коломан незадолго  перед  смертью
женился на дочери Мономаховой, Евфимии; но через  год  молодая  королева
была обвинена в неверности и отослана к отцу в Русь, где родила сына Бо-
риса, так долго беспокоившего Венгрию своими притязаниями. Коломан  умер
в начале 1114 года, оставив престол сыну своему, Стефану II.
   В начале 1113 года видели в Киеве солнечное затмение: небесное знаме-
ние предвещало смерть Святополкову, по словам летописца: князь  умер  16
апреля, недолго переживши Давыда Игоревича, умершего в мае 1112 года. По
Святополке плакали бояре и дружина его вся, говорит летописец, но о пла-
че народном не упоминает ни слова; княгиня его раздала  много  богатства
по монастырям, попам, нищим, так что все дивились: никогда не бывало та-
кой милостыни; Святополк был благочестив: когда шел  на  войну  или  ку-
да-нибудь, то заходил прежде в Печерский монастырь поклониться гробу св.
Феодосия и взять молитву у игумена; несмотря на то, летописец не  приба-
вил ни слова в похвалу его, хотя любил сказать что-нибудь доброе о  каж-
дом умершем князе. В житиях святых печерских находим дополнительные  из-
вестия. которые объясняют нам причину молчания летописца: однажды  вздо-
рожала соль в Киеве; иноки Печерского монастыря помогали народу в  такой
нужде; Святополк, узнав об этом, пограбил соль у монахов,  чтоб  продать
ее самому дорогою ценою; игумен Иоанн обличал ревностно его корыстолюбие
и жестокость: князь заточил обличителя, но по том возвратил из  опасения
вооружить против себя Мономаха Сын Святополка, Мстислав,  был  похож  на
отца: однажды разнеслась весть, что двое монахов нашли  клад  в  пещере;
Мсти слав мучил без пощады этих монахов, выпытывая у них. где клад. Этот
Мстислав был рожден от наложницы, которая, по некоторым известиям, имела
сильное влияние на бесхарактерного Святополка. При  нем,  говорит  автор
житий, много было насилия от князя людям; домы вельмож без вины  искоре-
нил, имение у многих отнял; великое было тогда нестроение и грабеж  без-
законный.
   Таково было княжение Святополка для киевлян. Легко понять, что  племя
Изяславово потеряло окончательно народную любовь на Руси; дети Святосла-
ва никогда не пользовались ею: мы видели, какую славу имел Олег Горисла-
вич в народе; в последнее время он не мог поправить ее,  не  участвуя  в
самых знаменитых походах других князей. Старший брат его, Давыд, был ли-
цо незначительное; если он сделал менее зла Русской земле, чем брат его,
то, как видно, потому, что был менее его деятелен; но если бы даже Давыд
и имел большое значение, то оно исчезало пред значением Мономаха,  кото-
рый во все княжение Святополка стоял на первом  плане;  от  него  одного
только народ привык ждать всякого добра; мы видели, что  в  летописи  он
является любимцем неба, действующим по его внушению, и главным зачинате-
лем добрых предприятий; он был старшим на деле; любопытно, что летописец
при исчислении князей постоянно дает ему второе место после  Святополка,
впереди Святославичей: могли ли они после того надеяться получить  стар-
шинство по смерти Святополковой? При тогдашних неопределенных  отношени-
ях, когда княжил целый род, странно было бы ожидать,  чтоб  Святополково
место занято было кем-нибудь другим, кроме Мономаха. Мы видели, как пос-
тупили новгородцы, когда князья хотели вывести из  города  любимого  ими
Мстислава; также поступают киевляне по смерти Святополка,  желая  видеть
его преемником Мономаха. Они собрали вече, решили, что быть князем  Вла-
димиру, и послали к нему объявить об этом: "Ступай, князь, на  стол  от-
цовский и дедовский", - говорили ему послы. Мономах, узнав о смерти Свя-
тополка, много плакал и не пошел в Киев: если по смерти Всеволода он  не
пошел туда, уважая старшинство Святополка, то ясно, что и теперь он пос-
тупал по тем же побуждениям, уважая старшинство Святославичей. Но у  ки-
евлян были свои расчеты: они разграбили двор Путяты тысяцкого за то, как
говорит одно известие, что Путята держал  сторону  Святославичей,  потом
разграбили дворы сотских и жидов; эти слова летописи подтверждают то из-
вестие, что Святополк из корыстолюбия дал большие льготы жидам, которыми
они пользовались в ущерб народу и тем возбудили против себя всеобщее не-
годование. После грабежа киевляне послали опять  к  Владимиру  с  такими
словами: "Приходи, князь, в Киев; если же не придешь, то знай, что много
зла сделается: ограбят уже не один Путятин двор или сотских и жидов,  но
пойдут на княгиню Святополкову, на  бояр,  на  монастыри,  и  тогда  ты,
князь, дашь богу ответ, если монастыри разграбят".  Владимир,  услыхавши
об этом, пошел в Киев; навстречу к нему вышел митрополит с епископами  и
со всеми киевлянами, принял его с честью великою, все люди были рады,  и
мятеж утих.
   Так после первого же старшего князя во втором поколении  нарушен  уже
был порядок первенства вследствие личных  достоинств  сына  Всеволодова;
племя Святославово потеряло старшинство, должно было ограничиться  одною
Черниговскою волостию, которая таким образом превращалась в отдельную от
остальных русских владений отчину, подобно Полоцкой отчине  Изяславичей.
На первый раз усобицы не было: Святославичам нельзя было спорить с Моно-
махом; но они затаили обиду свою только на время.
   В непосредственной связи с приведенными обстоятельствами избрания Мо-
номахова находится известие, что Владимир тотчас по вступлении на  стар-
ший стол собрал мужей своих, Олег Святославич прислал также своего мужа,
и порешили ограничить росты; очень вероятно, что жиды с позволения  Свя-
тополкова пользовались неумеренными ростами, за что и встал на  них  на-
род.
   Святославичи не предъявляли своих прав, с ними не было войны; несмот-
ря на то, и княжение Мономаха не обошлось без усобиц. Мы видели еще  при
Святополке поход князей на Глеба Всеславича минского;  этот  князь,  как
видно, наследовал дух отца своего и деда и вражду их с Ярославичами:  он
не побоялся подняться на сильного Мономаха, опустошил часть земли дрего-
вичей, принадлежавшую Киевскому княжеству, сжег Слуцк, и когда  Владимир
посылал к нему с требованием, чтоб унялся от насилий,  то  он  не  думал
раскаиваться и покоряться, но отвечал укоризнами. Тогда Владимир в  1116
году, надеясь на бога и на правду, по выражению летописца, пошел к Минс-
ку с сыновьями своими, Давыдом Святославичем и сыновьями Олеговыми.  Сын
Мономаха, Вячеслав, княживший в Смоленске, взял Оршу и  Копыс;  Давыд  с
другим сыном Мономаховым, Ярополком, княжившим в Переяславле, на отцовс-
ком месте, взяли Друцк приступом, а сам Владимир пошел к Минску и осадил
в нем Глеба. Мономах решился взять Минск, сколько бы ни стоять под  ним,
и для того велел у стана строить прочное жилье (избу); Глеб, увидав при-
готовление к долгой осаде, испугался и начал слать послов  с  просьбами:
Владимир, не желая, чтоб христианская кровь проливалась великим  постом,
дал ему мир; Глеб вышел из города с детьми и дружиною, поклонился Влади-
миру и обещался во всем его слушаться; тот, давши ему  наставление,  как
вперед вести себя, возвратил ему Минск и пошел назад в Киев; но сын  его
Ярополк переяславский не думал возвращать свой плен, жителей Друцка; тя-
готясь более других князей малонаселенностью своей степной волости,  так
часто опустошаемой половцами, он вывел их в  Переяславское  княжество  и
срубил для них там город Желни. Минский князь, как видно, недолго испол-
нял наказ Владимиров: в 1120 году у Глеба отняли Минск и самого  привели
в Киев, где он в том же году и умер.
   Другая усобица происходила на Волыни. Мы  видели,  что  Владимир  жил
дружно с Святополком; последний хотел еще более скрепить эту дружбу, ко-
торая могла быть очень выгодна для сына его Ярослава, и женил последнего
на внучке Мономаховой, дочери Мстислава  новгородского.  Но  самый  этот
брак, если не был единственною, то по крайней мере одною из главных при-
чин вражды между Ярославом и Мономахом. Под 1118 годом встречаем  извес-
тие, что Мономах ходил войною на Ярослава к Владимиру-Волынскому  вместе
с Давидом Святославичем, Володарем  и  Васильком  Ростиславичами.  После
двухмесячной осады Ярослав покорился, ударил челом перед дядею; тот  дал
ему наставление, велел приходить к себе по первому зову и пошел назад  с
миром в Киев. В некоторых списках летописи прибавлено, что причиною  по-
хода Мономахова на Ярослава было дурное  обращение  последнего  с  женою
своею, известие очень вероятное, если у Ярослава были наследственные  от
отца наклонности. Но есть еще другое известие,  также  очень  вероятное,
что Ярослав был подучаем поляками ко вражде с  Мономахом  и  особенно  с
Ростиславичами. Мы видели прежде вражду последних с поляками, которые не
могли простить Васильку  его  опустошительных  нападений  и  завоеваний;
Ярослав, подобно отцу, не мог забыть, что волость Ростнславичей  состав-
ляла некогда часть Волынской волости: интересы, следовательно, были оди-
накие и у польского и у волынского князя; но, кроме того,  их  соединяла
еще родственная связь. Мы видели, что еще на Брестском съезде между Вла-
диславом-Германом и Святополком было положено  заключить  брачный  союз:
дочь Святополкову Сбыславу выдали за сына Владиславова, Болеслава Криво-
устого; но брак был отложен по малолетству жениха и невесты. В 1102 году
умер Владислав-Герман, еще при жизни своей разделивши волости между дву-
мя сыновьями - законным Болеславом и незаконным Збигневом. Когда вельмо-
жи спрашивали у него, кому же из двоих сыновей он дает  старшинство,  то
Владислав отвечал: "Мое дело разделить волости,  потому  что  я  стар  и
слаб; но возвысить одного сына перед другим или дать им  правду  и  муд-
рость может только один бог. Мое желание - чтоб вы повиновались тому  из
них, который окажется справедливее другого и доблестнее при защите  род-
ной земли". Эти слова, приводимые  польским  летописцем,  очень  замеча-
тельны: они показывают всю неопределенность в понятиях  о  порядке  нас-
ледства, какая господствовала тогда в  славянских  государствах.  Лучшим
между братьями оказался Болеслав, который вовсе не был  похож  на  отца,
отличался мужеством, деятельностию. Болеслав  остался  верен  отцовскому
договору с Святополком,  женился  на  дочери  последнего  -  Сбыславе  и
вследствие этого родственного союза Ярослав волынский постоянно  помогал
Болеславу в усобице его с братом Збигневом; нет ничего странного, следо-
вательно, что князья польский и волынский  решились  действовать  вместе
против Ростиславичей. Но мог ли Мономах спокойно смотреть  на  это,  тем
более что он находился с Ростиславичами в родственной связи: сын его Ро-
ман был женат на дочери Володаря: ясно, что он должен был вступиться  за
последнего и за брата его; сначала, говорит то же известие,  он  посылал
уговаривать Ярослава, потом звал его на суд пред князей, наконец,  когда
Ярослав не послушался, пошел на него войною, исход которой  мы  изложили
по дошедшим до нас летописям. В них встречаем еще одно важное  известие,
что перед походом на Ярослава Мономах перезвал из Новгорода старшего сы-
на своего Мстислава и посадил его подле себя,  в  Белгороде:  это  могло
заставить Ярослава думать, что Мономах хочет по  смерти  своей  передать
старшинство сыну своему,  тогда  как  Мономах  мог  это  сделать  именно
вследствие неприязненного поведения  Ярослава.  Принужденная  покорность
последнего не была продолжительна: скоро он прогнал свою  жену,  за  что
Мономах выступил вторично против него; разумеется, Ярослав мог  решиться
на явный разрыв, только собравши значительные силы и в надежде на помощь
польскую и венгерскую, потому что и с королем венгерским он был также  в
родстве; но собственные бояре отступили от волынского князя, и  он  при-
нужден был бежать сперва в Венгрию, потом в Польшу. Мономах  посадил  во
Владимире сперва сына своего Романа, а потом, по смерти его, другого сы-
на - Андрея. Что эти события были в связи  с  польскою  войною,  доказа-
тельством служит поход нового владимирского князя Аидрея с  половцами  в
Польшу в 1120 году. В следующем году Ярослав с поляками подступил было к
Червеню; Мономах принял меры для  безопасности  пограничных  городов:  в
Червени сидел знаменитый муж Фома Ратиборович, который и заставил  Ярос-
лава возвратиться ни с чем. Для поляков, как видно, самым опасным врагом
был Володарь Ростиславич, который не только водил на Польшу половцев, но
был в союзе с другими опасными ее врагами, поморянами и  пруссаками.  Не
будучи в состоянии одолеть его силою, поляки решились схватить его  хит-
ростию. В то время при дворе Болеслава находился знаменитый  своими  по-
хождениями Петр Власт, родом, как говорят, из Дании. В  совете,  который
держал Болеслав по случаю вторжений Володаря, Власт объявил себя  против
открытой войны с этим князем, указывал на связь его с половцами, поморя-
нами, пруссаками, которые все в одно время могли напасть  на  Польшу,  и
советовал схватить Ростиславича хитростию, причем предложил свои услуги.
Болеслав принял предложение, и Власт отправился к Володарю в сопровожде-
нии  тридцати  человек,  выставил  себя  изгнанником,  заклятым   врагом
польского князя и успел приобресть полную доверенность Ростиславича. Од-
нажды оба они выехали на охоту; князь, погнавшись за зверем, удалился от
города, дружина его рассеялась по лесу, подле него остался только  Власт
с своими; они воспользовались благоприятною минутою, бросились на  Воло-
даря, схватили и умчали к польским границам. Болеслав достиг своей цели:
Васильке Ростиславич отдал всю свою и братнюю казну, чтоб освободить  из
плена Володаря;  но,  что  было  всего  важнее,  Ростиславичи  обязались
действовать заодно с поляками против всех врагов их: иначе мы  не  можем
объяснить присутствие обоих братьев в польском войске  во  время  похода
его на Русь в 1123 году. В этот год Ярослав пришел под Владимир с  венг-
рами, поляками, чехами, обоими Ростиславичами - Володарем  и  Васильком;
было у него множество войска, говорит летописец. Во Владимире сидел тог-
да сын Мономахов Андрей, сам Мономах собирал войска в Киевской  волости,
отправив наперед себя ко Владимиру старшего сына Мстислава  с  небольшим
отрядом; но и тот не успел придти, как осада была уже снята.  В  воскре-
сенье рано утром подъехал Ярослав сам-третей к городским стенам и  начал
кричать Андрею и гражданам: "Это мой город; если не отворитесь, не  вый-
дете с поклоном, то увидите: завтра приступлю к городу и возьму его". Но
в то время, когда он еще ездил под городом, из последнего вышли тихонько
два поляка, без сомнения, находившиеся в службе у Андрея, что тогда было
дело обыкновенное, и спрятались при дороге; когда Ярослав возвращался от
города мимо их, то они вдруг выскочили на дорогу и ударили  его  копьем;
чуть-чуть живого успели примчать его в стан, и в ночь  он  умер.  Король
венгерский Стефан II решился было продолжать осаду города, но вожди  от-
дельных отрядов его войска воспротивились этому, объявили, что не  хотят
без цели проливать кровь своих  воинов,  вследствие  чего  все  союзники
Ярославовы разошлись по домам, отправив послов ко Владимиру с просьбою о
мире и с дарами. Летописец распространяется об этом событии:  "Так  умер
Ярослав, - говорит он, - одинок при такой силе; погиб  за  великую  гор-
дость, потому что не имел надежды на бога, а надеялся на множество войс-
ка; смотри теперь, что взяла гордость? Разумейте, дружина и  братья,  по
ком бог: по гордом или по смиренном? Владимир, собирая войско  в  Киеве,
плакался пред богом о насильи и гордости Ярославовой; и была великая по-
мощь божия благоверному князю Владимиру за честное его житие и за смире-
ние; а тот молодой гордился против деда своего,  и  потом  опять  против
тестя своего Мстислава". Эти слова замечательны, во-первых, потому,  что
в них высказывается  современный  взгляд  на  междукняжеские  отношения:
Ярослав в глазах летописца виноват тем, что; будучи молод, гордился  пе-
ред дядею и тестем, - чисто родовые  отношения,  за  исключением  всяких
других. Во-вторых, очень замечательны слова  об  отношениях  Ярослава  к
Мстиславу: Ярослав выставляется молодым, пред Мстиславом, порицается  за
гордость пред ним: не заключают ли. эти  слова  намека  на  столкновение
прав тестя и зятя на старшинство? не заключалась  ли  гордость  Ярослава
преимущественно в том, что он, будучи молод и  зять  Мстиславу,  вздумал
выставлять права свои перед ним, как сын старшего из внуков Ярославовых?
Нам кажется это очень вероятным. Как бы то ни было, однако и самая стар-
шая линия в Ярославовом потомстве потеряла право на старшинство  смертию
Ярослава; если и последний, по мнению летописца, был молод пред Мстисла-
вом, то могли ли соперничать с ним младшие братья Ярославовы, Изяслав  и
Брячислав: оба они умерли в 1127 году; потомство Святополково  вместе  с
Волынью лишилось и Турова, который также отошел к  роду  Мономахову;  за
Святополковичами остался здесь, как увидим после, один  Клецк.  Наконец,
заметим, что Мономаху и племени его  везде  благоприятствовало  народное
расположение: Ярослав не мог противиться Мономаху  во  Владимире;  бояре
отступили от него, и когда он пришел с огромным войском под Владимир, то
граждане не думали отступать от сына Мономахова.
   Так кончились при Владимире междукняжеские отношения и соединенные  с
ними отношения польские. Касательно других  европейских  государств  при
Мономахе останавливакл нас летописные известия об отношениях  греческих.
Дочь Мономаха Мария была в замужестве за Леоном, сыном  императора  гре-
ческого Диогена; известны обычные в Византии перевороты, которые возвели
на престол дом Комненов в ущерб дома Диогенова. Леон, без  сомнения,  не
без совета и помощи тестя своего, русского князя, вздумал  в  1116  году
вооружиться на Алексея Комнена и добыть себе какую-нибудь область;  нес-
колько дунайских городов уже сдались ему; но  Алексей  подослал  к  нему
двух арабов, которые коварным образом умертвили его в Доростоле.  Влади-
мир хотел по крайней мере удержать для внука своего Василия приобретения
Леоновы и послал воеводу Ивана Войтишича, который посажал посадников  по
городам дунайским; но Доростол захвачен был уже греками: для его  взятия
ходил сын Мономаха Вячеслав с воеводою Фомою Ратиборовичем на Дунай.  но
принужден был возвратиться без  всякого  успеха.  По  другим  известиям,
русское войско имело успех во Фракии, опустошило ее, и  Алексей  Комнен,
чтобы избавиться от этой войны, прислал с мирными предложениями к  Моно-
маху Неофита, митрополита ефеского и других знатных людей, которые  под-
несли киевскому князю богатые дары - крест из животворящего древа, венец
царский, чашу сердоликовую, принадлежавшую императору  Августу,  золотые
цепи и проч., причем Неофит возложил этот венец на  Владимира  и  назвал
его царем. Мы видели, что царственное происхождение Мономаха  по  матери
давало ему большое значение, особенно в глазах духовенства; в памятниках
письменности XII века его называют царем, какую связь имело это название
с вышеприведенным известием - было ли его. причиною или следствием,  ре-
шить трудно; заметим одно, что известие это не заключает в  себе  ничего
невероятного; очень вероятно также, что  в  Киеве  воспользовались  этим
случаем, чтоб дать любимому князю и детям его еще более прав на то  зна-
чение, которое они приобрели в ущерб старшим линиям. Как бы то ни  было,
мы не видим после возобновления военных действий с греками  и  под  1122
годом встречаем известие о новом брачном союзе внучки Мономаховой, доче-
ри Мстислава, с одним из князей династии Комненов.
   Мы вправе ожидать, что половцам и другим степным ордам стало не  лег-
че, когда Мономах сел на старшем столе русском. Узнавши о смерти  Свято-
полка, половцы явились было на восточных границах; но Мономах, соединив-
шись с Олегом, сыновьями своими и племянниками, пошел на них и  принудил
к бегству. В 1116 году видим опять наступательное движение русских:  Мо-
номах послал сына своего Ярополка, а Давыд - сына  своего  Всеволода  на
Дон, и князья эти взяли у половцев три города. Ряд удачных походов русс-
ких князей, как видно, ослабил силы половцев и дал подчиненным торкам  и
печенегам надежду освободиться от их зависимости; они встали против  по-
ловцев и страшная резня происходила на берегах Дона: варвары секлись два
дня и две ночи, после чего торки и печенеги были побеждены, прибежали  в
Русь и были поселены на границах. Но движения в степях не  прекращались:
в следующем году пришли в Русь беловежцы, также жители донских  берегов;
так русские границы населялись варварскими народами разных названий, ко-
торые будут играть важную роль в нашем дальнейшем рассказе; но  сначала,
как видно, эти гости были очень беспокойны, не умели отвыкнуть от  своих
степных привычек и уживаться в ладу с оседлым народонаселением:  в  1120
году Мономах принужден был выгнать берендеев из Руси, а торки и печенеги
бежали сами. Ярополк после того ходил на половцев за Дон, но не нашел их
там: недаром предание говорит, что Мономах загнал их на  Кавказ.  Новго-
родцы и псковичи продолжали воевать с чудью на запад от Чудского  озера:
в 1116 году Мстислав взял город Оденпе, или  Медвежью  голову,  погостов
побрал бесчисленное множество и возвратился домой с большим полоном; сын
его Всеволод в 1122 году ходил на финское племя ямь и  победил  его;  но
дорога была трудна по дороговизне  хлеба.  На  северо-востоке  борьба  с
иноплеменниками шла также удачно: прежде мы встречали известия о пораже-
ниях, которые претерпевали муромские волости от болгар и мордвы, но  те-
перь под 1120 годом читаем, что сын Мономахов, Юрий, посаженный отцом  в
Ростовской области, ходил по Волге на болгар,  победил  их  полки,  взял
большой полон и пришел назад с честью и славою.
   Так во всех концах русских волостей  оправдались  надежды  народа  на
благословенное княжение Мономаха. После  двенадцатилетнего  правления  в
Киеве, в 125 году, умер Мономах, просветивший Русскую землю, как солнце,
по выражению летописца; слава его прошла по всем  странам,  особенно  же
был он страшен поганым; был он братолюбец и нищелюбец и добрый страдалец
(труженик) за Русскую землю. Духовенство плакало по нем как по святом  и
добром князе, потому что много почитал он  монашеский  и  священнический
чин, давал им все потребное, церкви строил и  украшал;  когда  входил  в
церковь и слышал пение, то не мог удержаться от слез,  потому-то  бог  и
исполнял все его прошения и жил он в благополучии; весь народ плакал  по
нем, как плачут дети по отце или по  матери.  Рассмотревши  деятельность
второго поколения Ярославичей, взглянем и  на  деятельность  дружинников
княжеских. Мы видели, что с приходом Святополка из Турова в Киев в  пос-
леднем городе явились две дружины: старая, бывшая при Изяславе и  Всево-
лоде, и новая, приведенная Святополком. Мы заметили, что летописец  явно
отдает предпочтение старой пред новою:  члены  первой  являются  у  него
людьми разумными, опытными, члены второй называются несмысленными. Любо-
пытно заметить также при этом, что члены старой дружины, люди  разумные,
держатся постоянно Мономаха и его думы. Из них на первом месте  у  лето-
писца является Ян Вышатич, которого деятельность видели  мы  при  первом
поколении; в последний раз является Ян под 1106 годом, когда он вместе с
братом своим Путятою и Иваном Захарьичем прогнал половцев и отнял у  них
полон. Вслед за этим встречаем известие о смерти  Яна,  старца  доброго,
жившего лет 90: "жил он по закону божию, - говорит летописец, - не  хуже
первых праведников, от него и я слышал много рассказов, которые и внес в
летопись". Трудно решить, разумел ли здесь летописец нашего Вышатича или
другого какого-нибудь Яна;  кажется  в  первом  случае  он  прибавил  бы
что-нибудь и о его гражданских подвигах. Гораздо  чаще  упоминается  имя
брата Янова, Путяты, который был тысяцким при Святополке в Киеве; вы ви-
дели, что при Всеволоде был киевским  тысяцким  Ян;  каким  образом  эта
должность перешла к младшему брату от старшего при жизни последнего,  мы
не знаем; любопытно одно, что это звание сохраняется в семье Вышаты, ты-
сяцкого Ярославова. Деятельность Путяты мы видели в войне  Святополка  с
Давыдом волынским, на Витичевском съезде, в походе на  половцев  в  1106
году; наконец, по смерти Святополка видим, что народ грабит  дом  Путяты
за приверженность его к Святославичам; можно думать, что не столько лич-
ная привязанность к  этому  роду  могла  руководить  поведением  Путяты,
сколько привязанность к обычному порядку старшинства, нарушение которого
неминуемо влекло за собою смуту и усобицы. Кроме братьев Вышатичей - Яна
и Путяты, из мужей Святополковых, бояр  киевских,  упоминаются:  Василь,
Славата, Иванко Захарьич, Козарин. После Всеволода муж его Ратибор,  ко-
торого мы видели посадником в Тмутаракани, не остался в Киеве, но  пере-
шел к Мономаху, у которого в Переяславле пользовался большим  значением,
что видно из рассказа об убийстве половецких ханов; потом мы  видим  его
на Витичевском съезде; наконец, когда Мономах занял старший стол,  Рати-
бор сделался тысяцким в Киеве, на место Путяты: в этом звании он  участ-
вует в перемене устава о ростах вместе с Прокопием, белогородским тысяц-
ким, Станиславом (Тукиевичем) переяславским, и еще двумя мужами -  Нажи-
ром и Мирославом; здесь в другой раз замечаем, что  перемена  в  земском
уставе делается в совете тысяцких разных городов, встречаем имена  двоих
сыновей Ратиборовых - Ольбега и Фомы; кроме них, еще имена двоих  воевод
Мономаховых - Дмитра Иворовича и Ивана Войтишича, первого  в  походе  на
половцев за Дон, второго на греков к Дунаю, наконец, Орогоста,  действо-
вавшего вместе с Ратцбором на Витичевском съезде. Из черниговских бояр у
Святославичей встречаем имена: Торчина при рассказе о Витичевском съезде
и Иванка Чудиновича, бывшего при перемене устава  о  ростах;  если  этот
Иванко сын Чудина, боярина Изяславова, то любопытно, что сын очутился  в
дружине Святославичей. Из волынских бояр встречаем имена Туряка,  Лазаря
и Василя, выставленных главными виновниками ослепления Василька. Что ка-
сается до происхождения членов княжеской дружины, то имена Торчина, боя-
рина Святославичей черниговских, и Козарина, боярина Святополкова,  ясно
на него указывают; имена прислуги княжеской - Торчина, овчаря  Святопол-
кова, Бяндука, отрока Мономахова, Кульмея, Улана и Колчка, отроков Давы-
да волынского, могут указывать также на варварское происхождение.

   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   СОБЫТИЯ ПРИ ПРАВНУКАХ ЯРОСЛАВА I, БОРЬБА ДЯДЕЙ С ПЛЕМЯННИКАМИ В РОДЕ
   МОНОМАХА И БОРЬБА СВЯТОСЛАВИЧЕЙ С МОНОМАХОВИЧАМИ ДО СМЕРТИ ЮРИЯ
   ВЛАДИМИРОВИЧА ДОЛГОРУКОГО (1125 - 1157)

   Сыновья Мономаха. - Мстислав, великий князь. - Усобица между  Святос-
лавичами черниговскими. - Княжество Муромское. - Присоединение Полоцка к
волостям Мономаховичей. - Война с половцами, чудью и  литвою.  -  Смерть
великого князя Мстислава Владимировича. - Брат  его  Ярополк  -  великим
князем. - Начало борьбы дядей с племянниками в  племени  Мономаховом.  -
Святославичи черниговские вмешиваются в эту борьбу. - События в Новгоро-
де Великом. - Смерть Ярополка Владимировича. - Всеволод Ольгович  черни-
говский изгоняет Вячеслава Владимировича из Киева и утверждается  здесь.
- Отношения между Мономаховичами; война с ними  Всеволода  Ольговича.  -
Отношения его к родным и двоюродным братьям. - Ростиславичи галицкие.  -
Война великого князя Всеволода с Владимирком Володаревичем  галицким.  -
Князья городенские, полоцкие, муромские. - События в Новгороде  Великом.
- Вмешательство русских князей в дела польские. - Морской разбой шведов.
- Борьба русских с финнами и половцами. - Предсмертные распоряжения  ве-
ликого князя Всеволода Ольговича. - Смерть его. - Изгнание из Киева Иго-
ря Ольговича. - Изяслав Мстиславич Мономашич княжит в Киеве. - Плен Иго-
ря Ольговича. - Раздор между Святославичами черниговскими. - Союз  Изяс-
лава Мстиславича с Давыдовичами черниговскими; союз Святослава Ольговича
с Юрием Владимировичем Мономашичем, князем ростовским,  против  Изяслава
Мстиславича. - Первое упоминовение о Москве. -  Отступление  Давыдовичей
черниговских от Изяслава Мстиславича. - Киевляне убивают Игоря  Ольгови-
ча. - Мир Изяслава Мстиславича с  Святославичами  черниговскими.  -  Сын
Юрия ростовского, Ростислав, переходит к Изяславу Мстиславичу. - Изяслав
в Новгороде Великом; поход его на волости дяди Юрия. - Изгнание  Ростис-
лава Юрьевича из Киева. - Движение отца его, Юрия, на юг. - Победа  Юрия
над племянником Изяславом и занятие  Киева.  -  За  Изяслава  вступаются
венгры и поляки; галицкий князь Владимирко за Юрия. - Подвиги сына Юрие-
ва, Андрея. - Он хлопочет о мире между отцом своим и Изяславом  Мстисла-
вичем. - Непродолжительность мира. - Изяслав изгоняет Юрия из Киева,  но
должен уступить старшинство другому дяде, Вячеславу. - Война Изяслава  с
Владимирком галицким. - Юрий изгоняет Вячеслава и Изяслава из  Киева.  -
Изяслав с венграми опять изгоняет Юрия из Киева  и  опять  отдает  стар-
шинство Вячеславу, под именем которого княжит  в  Киеве.  -  Продолжение
борьбы Изяслава с Юрием. - Битва на реке Руте и поражение Юрия,  который
принужден оставить юг. - Два других неудачных похода его на юг. -  Война
Изяслава Мстиславича в союзе с венгерским королем против Владимирка  га-
лицкого. - Клятвопреступление и смерть Владимирка. -  Война  Изяслава  с
сыном Владимирковым, Ярославом. - Смерть Изяслава, его характер.  -  Вя-
чеслав вызывает к себе в Киев брата Изяславова, Ростислава, из  Смоленс-
ка. - Смерть Вячеслава. - Ростислав уступает  Киев  Изяславу  Давыдовичу
черниговскому. - Юрий ростовский заставляет Давыдовича выехать из  Киева
и сам окончательно утверждается здесь. - Усобицы между Святославичами  в
Черниговской волости и Мономаховичами на Волыни. -  Союз  князей  против
Юрия. - Смерть его. - События полоцкие, муромские, рязанские, новгородс-
кие. - Борьба с половцами и финскими племенами. - Дружина.

   По смерти Мономаха на киевском столе сел старший  сын  его  Мстислав;
соперников ему быть не могло: Олег и Давыд Святославичи умерли  еще  при
жизни Мономаха; в Чернигове сидел младший брат их, Ярослав, но этот нез-
начительный князь не мог удержать старшинства и в собственном роде;  еще
менее мог спорить с Мстиславом Брячислав Святополкович, княживший  неиз-
вестно в каком городке в пинских волостях. Но и более сильные  соперники
не могли быть страшны Мстиславу при народном расположении к роду Монома-
хову, тем более что Мстислав походил во всем на знаменитого отца своего.
Недаром летописец, начиная рассказ о княжении  Мстислава,  говорит,  что
этот князь еще в молодости победил дядю своего Олега: таким  образом,  в
личных достоинствах Мономахова сына старались находить оправдание  тому,
что он отстранял старшее племя Святославово.
   Кроме Мстислава, после Мономаха оставалось еще четверо сыновей:  Яро-
полк, Вячеслав, Георгий, Андрей; Ярополк еще при отце получил стол пере-
яславский и остался на нем при брате; Ярополк был на своем месте, потому
что отличался храбростию, необходимою для переяславского князя,  обязан-
ного постоянно биться с степными варварами. Третий брат Вячеслава княжил
сперва в Смоленске, а потом переведен был в Туров; Георгий издавна  кня-
жил в Ростовской области; Андрей - во Владимире на Волыни.  В  Новгороде
сидел старший сын Мстислава - Всеволод; в Смоленске -  третий  сын  его,
Ростислав; где же был второй, Изяслав?  Должно  думать,  что  где-нибудь
подле Киева: он также отличался храбростию и потому нужен был  отцу  для
рати; скоро нашлась ему и волость и деятельность.
   В Чернигове произошло  важное  явление:  сын  Олега,  Всеволод  напал
врасплох на дядю своего Ярослава, согнал его с старшего  стола,  дружину
его перебил и разграбил. В самом занятии киевского стола Мстиславом мимо
Ярослава Святославича, который приходился ему дядею,  Всеволод  мог  уже
видеть пример и оправдание своего поступка: если Ярослав  потерял  стар-
шинство в целом роде, то мог ли он сохранять его в своей линии?  Как  бы
то ни было, Мстислав не хотел сначала  терпеть  такого  нарушения  стар-
шинства дядей, тем более что, как видно, он обязался клятвенным  догово-
ром поддерживать Ярослава в Чернигове. Вместе с братом Ярополком  Мстис-
лав собрал войско, чтобы идти на Всеволода, тот не мог один  противиться
Мономаховичам и послал за половцами, а дядю Ярослава отпустил из  неволи
в Муром. Половцы явились на зов Всеволода в числе 7000 и стали за  рекою
Вырем у Ратимировой дубравы: но послы их, от правленные к Всеволоду, бы-
ли перехвачены на реке Локне и приведены к Ярополку, потому что  послед-
ний успел за хватить все течение реки Сейма,  посадил  по  всем  городам
своих посадников, а в Курске - племянника Изяслава Мстиславича. Половцы,
не получая вести из Чернигова, испугались и побежали назад; это известие
очень замечательно: оно показывает, как варвары стали  робки  после  за-
донских походов Мономаха, сыновей и воевод его. После  бегства  половцев
Мстислав еще больше начал стеснять Всеволода: "Что взял?  -  говорил  он
ему, - навел половцев, что же, помогли они тебе?" Всеволод стал  упраши-
вать Мстислава, подучивал его бояр, подкупал их дарами, чтоб просили  за
него, и таким образом провел все лето. Зимою пришел Ярослав из Мурома  в
Киев и стал также кланяться Мстиславу и упрашивать: "Ты мне крест  цело-
вал, пойди на Всеволода"; а Всеволод, с своей стороны, еще больше  упра-
шивал. В это время в киевском Андреевском монастыре был  игумном  Григо-
рий, которого очень любил Владимир Мономах, да и Мстислав и  весь  народ
очень почитали его. Этот-то Григорий все не давал Мстиславу встать ратью
на Всеволода за Ярослава; он говорил: "Лучше тебе нарушить  клятву,  чем
пролить кровь христианскую". Мстислав не знал, что ему делать?  Митропо-
лита тогда не было в Киеве, так он созвал собор из священников и передал
дело на их решение; те отвечали: "На нас будет грех клятвопреступления".
Мстислав послушался их, не исполнил своего  обещания  Ярославу  и  после
раскаивался в том всю жизнь. На слова Григория и на приговор собора мож-
но смотреть, как на выражение общего народного мнения: граждане не  тер-
пели княжеских усобиц и вообще  войн,  не  приносивших  непосредственной
пользы, не имевших целью защиты края; но какая охота была киевлянам про-
ливать свою кровь за нелюбимого Святославича? Со стороны  же  Мстислава,
кроме решения духовенства, побуждением к миру со Всеволодом  могла  слу-
жить также и родственная связь с ним: за ним была дочь его. Как бы то ни
было, племянник удержал за собою старший стол вопреки  правам  дяди,  но
эта удача была, как увидим, первою и последнею в нашей древней  истории.
Для Мономаховичей событие это не осталось, впрочем, без материальной вы-
годы: они удержали Курск и все Посемье, и это приобретение было для  них
очень важно, потому что затрудняло сообщение Святославичей с  половцами.
Ярослав должен был идти назад в Муром и остаться там  навсегда;  потомки
его явились уже изгоями относительно племени Святославова, потеряли пра-
во на старшинство, должны были ограничиться  одною  Муромскою  волостию,
которая вследствие этого отделилась от Черниговской. Таким образом, и на
востоке от Днепра образовалась отдельная княжеская волость, подобная По-
лоцкой и Галицкой на западе.
   Покончивши с черниговскими, в том же 1127 году Мстислав послал войско
на князей полоцких: есть известие, что  они  не  переставали  опустошать
пограничные волости Мономаховичей. Мстислав послал войска четырьмя путя-
ми: братьев - Вячеслава из Турова, Андрея - из  Владимира;  сына  Давыда
Игоревича, Всеволодка, зятя Мономахова - из Городна и Вячеслава  Яросла-
вича - из Клецка; этим четверым князьям велел идти к Изяславлю; Всеволо-
ду Ольговичу черниговскому велел идти с братьями на Стрежев к  Борисову,
туда же послал известного воеводу своего Ивана Войтишича с торками; свой
полк отправил под начальством сына Изяслава к Лагожску а  другого  сына,
Ростислава, с смольнянами - на Друцк. В Полоцке сидел в  это  время  тот
самый Давыд Всеславич, которого прежде мы видели в союзе с  Ярославичами
против Глеба минского; за сыном его Брячиславом, княжившим, как видно, в
Изяславле, была дочь Мстислава киевского. Минск, по  всем  вероятностям,
отошел к Ярославичам еще при Мономахе, который отвел в неволю князя  его
Глеба; иначе Мстислав не направил бы войско свое мимо Минска  на  города
дальнейшие; быть может, Всеславичи не могли забыть потери Минска, и  это
было главным поводом к войне. Мстислав всем отправленным князьям  назна-
чил сроком один день, в который они должны  были  напасть  на  указанные
места. Но Изяслав Мстиславич опередил один всю братию  и  приблизился  к
Лагожску; зять его Брячислав, князь изяславский, вел в это время лагожс-
кую дружину на помощь отцу своему Давыду, но, узнав  на  середине  пути,
что Изяслав у города, так перепугался, что не знал, что делать, куда ид-
ти, и пошел прямо в руки к шурину, к которому привел и Лагожскую  дружи-
ну; лагожане, видя своих в руках у Изяслава, сдались ему;  пробыв  здесь
два дня, Изяслав отправился к дядьям своим Вячеславу и  Андрею,  которые
осаждали Изяславль. Жители этого города, видя, что князь их  и  лагожане
взяты Изяславом и не терпят никакой беды, объявили Вячеславу,  что  сда-
дутся, если он поклянется не давать их на щит (на разграбление)  воинам.
Вячеслав согласился, и вечером Врагислав, тысяцкий князя Андрея, и Иван-
ко, тысяцкий Вячеславов, послали в город  своих  отроков,  но  когда  на
рассвете остальные ратники узнали об этом, то бросились все  в  город  и
начали грабить: едва князья с своими дружинами успели уберечь имение до-
чери великого князя Мстислава, жены  Брячиславовой,  и  то  должны  были
биться с своими. Между тем с другой стороны шел к  Полоцку  старший  сын
Мстислава, Всеволод, князь новгородский; тогда полочане выгнали от  себя
Давыда с сыновьями, взяли брата его Рогволода и послали просить Мстисла-
ва, чтоб он утвердил его у них князем; Мстислав согласился. Недаром, од-
нако, современники не умели объяснить себе этой наследственной и  непри-
миримой вражды полоцких князей к потомству Ярослава и прибегали к помощи
предания о Рогволоде и Рогнеде: как при Мономахе, так и теперь при  сыне
его дело могло кончиться только изгнанием Изяславичей из волостей их. Во
время половецкого нашествия в 1129 году Мстислав, собирая князей, послал
звать и полоцких на помощь против варваров; Рогволода, приятного Яросла-
вичам, как видно, не было  уже  в  это  время  в  живых,  и  старшинство
по-прежнему держал Давыд, который с братьями и племянниками дал дерзкий,
насмешливый ответ на зов Мстислава. Половецкая война  помешала  великому
князю немедленно наказать Всеславича; но когда половцы были прогнаны, то
он вспомнил обиду и послал за кривскими князьями, как продолжали еще на-
зывать полоцких владельцев; Давыда, Ростислава и Святослава  Всеславичей
вместе с племянниками их Рогволодовичами посадили в три лодки и заточили
в Царьград: без всякого сомнения, полочане выдали князей своих, не желая
подвергать страны своей опустошениям. По городам полоцким, говорил лето-
писец, Мстислав посажал своих посадников, но после мы видим там сына его
Изяслава, переведенного из Курска.
   Из внешних событий по-прежнему записана в летописи борьба с половцами
и другими соседними варварами. Половцы обрадовались смерти Мономаховой и
немедленно явились в пределах Переяславского княжества. Мы  видели,  что
русские князья во время счастливых походов своих в степи взяли у  полов-
цев часть подвластных им торков и печенегов;  видели,  что  эти  варвары
после сами убежали от половцев в русские пределы и были поселены  здесь.
Разумеется, половцам хотелось возвратить их назад, и вот летописец гово-
рит, что они именно являлись для того, чтобы перехватить русских торков.
Но в Переяславле сидел Ярополк, достойный  по  храбрости  сын  Мономаха,
привыкший под отцовским стягом громить варваров в степях их:  узнавши  о
нападении и намерении половцев, Ярополк велел вогнать торков и  все  ос-
тальное народонаселение в города; половцы приехали, но ничего  не  могли
сделать и, узнав, что Ярополк в Переяславле, пошли воевать Посулье (мес-
та по реке Суле). Ярополк, благоверного князя корень и  благоверная  от-
расль, по выражению летописца, не дожидаясь помощи от братьев, с  одними
переяславцами пошел вслед за половцами, настиг их на правом берегу  реки
Удая, призвал имя божие и отца своего, ударил на поганых и одержал побе-
ду: помог ему бог и молитвы отца его, продолжает летописец. После  этого
нападения половцев мы встретили известие об них при описании  черниговс-
ких и потом полоцких происшествий. Мстислав не забыл той борьбы, которую
вел он, сидя на столе новгородском, именно борьбы с чудью, и в 1130 году
послал на нее сыновей своих - Всеволода, Изяслава и Ростислава;  летопи-
сец говорит подробно, в чем состоял поход: самих врагов перебили, хоромы
пожгли, жен и детей привели домой. Но не так был счастлив чудский  поход
одного Всеволода новгородского в следующем году: сотворилась пакость ве-
ликая, говорит летописец, перебили много  добрых  мужей  новгородских  в
Клину: Клин - это русский перевод эстонского слова Waija, или Wagja, как
называлась часть нынешнего Дерптского уезда в XIII веке. Что половцы бы-
ли для Юго-Восточной Руси, то литва была для  Западной,  преимущественно
для княжества Полоцкого. Присоединивши к волостям своего рода и это кня-
жество, Мстислав должен был вступить в борьбу с его врагами; вот  почему
в последний год его княжения летописец  упоминает  о  походе  на  Литву:
Мстислав ходил с сыновьями своими, с Ольговичами и зятем Всеволодом  го-
роденским. Поход был удачен; Литву ожгли по обыкновению, но на  возврат-
ном пути киевские полки пошли отдельно  от  княжеской  дружины;  литовцы
настигли их и побили много народу.
   В 1132 году умер Мстислав; его княжение, бывшее совершенным  подобием
отцовского, утвердило в народе веру в  достоинство  племени  Мономахова.
Этот Мстислав Великий, говорит летописец, наследовал  пот  отца  своего,
Владимира Мономаха Великого. Владимир сам собою постоял на Дону и  много
пота утер за землю Русскую, а Мстислав мужей своих послал, загнал полов-
цев за Дон, за Волгу и за Яик; и так избавил бог Русскую землю от  пога-
ных. Здесь также видим выражение главного современного интереса - борьбы
с степными варварами. Народ мог надеяться, что долго будет спокоен от их
нашествий, потому что Мстиславу наследовал по всем правам брат его  Яро-
полк, благоверная отрасль, который был известен своею храбростию, своими
счастливыми походами в степи. У Ярополка  не  было  соперников:  он  был
единственный князь, который мог сесть на старший стол по отчине и  деди-
не; он крепко сидел в Киеве и потому еще, что люди киевские  послали  за
ним. Но их надежды на Ярополка не сбылись:  спокойствие  Руси  кончилось
смертию Мстислава; с начала княжения Ярополкова начались усобицы, усоби-
цы в самой семье знаменитого князя братолюбца; Святославичи воспользова-
лись ими, и киевляне должны были терпеть на своем столе князя  недоброго
племени. Усобица, начавшаяся по смерти Мстислава Великого, носит  харак-
тер, отличный от прежних усобиц. Прежние усобицы проистекали главным об-
разом от изгойства, оттого, что осиротелые при жизни дедов  или  старших
дядей князья исключались не только из старшинства, не только не получали
отцовских волостей, но даже часто и никаких. Этим исключением  из  стар-
шинства лучше всяких поэтических преданий объясняется непримиримая враж-
да полоцких Изяславичей к потомкам Ярослава, объясняются  движения  Рос-
тислава Владимировича, судьба и поведение сыновей его: борьбы с  изгоями
на востоке и на западе, с Вячеславичем, Игоревичами, Святославичами  на-
полняют время княжения Изяславова, Всеволодова,  Святополкова.  Все  эти
борьбы благодаря последним распоряжениям князей-родичей на съездах прек-
ратились; но теперь начинается новая борьба, борьба племянников, сыновей
от старшего брата с младшими дядьми. Мы видели первый пример этой борьбы
в Чернигове, где сын Олегов, Всеволод, согнал  дядю  своего  Ярослава  с
старшего стола. Мстислав допустил такое нарушение права дядей, хотя рас-
каивался в этом во всю жизнь; по смерти его одно опасение подобного  яв-
ления произвело сильную усобицу в собственном племени его.
   Мстислав оставил княжение брату своему Ярополку,  говорит  летописец,
ему же передал и детей своих с богом на руки: Ярополк был бездетен и тем
удобнее мог заботиться о порученных ему сыновьях старшего брата,  Мстис-
лав при жизни своей уговорился с братом, чтоб тот немедленно по принятии
старшего стола перевел на свое место в Переяславль старшего  племянника,
Всеволода Мстиславича из Новгорода; старшие Мономаховичи, как  видно  из
слов летописца, выставляли основанием такого распоряжения волю отца сво-
его, а об этой воле заключали они из того, что Мономах  дал  им  Переяс-
лавль обоим вместе; но при тогдашних понятиях это еще не  значило,  чтоб
они имели право оставить этот город в  наследство  сыновьям  своим  мимо
других братьев. Переяславль был стольным городом Всеволода и Мономаха  и
по выделении Чернигова в особую, непременную волость Святославичей  счи-
тался старшим столом после Киева для Мономахова племени: с переяславско-
го стола Мономах, Мстислав и Ярополк перешли на киевский. Точно ли хоте-
ли старшие Мономаховичи переводом Всеволода в Переяславль дать ему преи-
мущество перед дядьми, возможность наследовать Ярополку в Киеве, для че-
го, кроме занятия старшего переяславского стола, нужно было познакомить,
сблизить его с южным народонаселением, которого голос был так важен, ре-
шителен в то время, - на это историк не имеет  права  отвечать  утверди-
тельно. Как бы то ни было, младшие Мономаховичи по крайней мере видели в
переводе племянника на переяславский стол шаг  к  старшинству  мимо  их,
особенно когда перед глазами был пример Ярослава Святославича черниговс-
кого, согнанного с старшего стола  племянником  при  видимом  потворстве
старших Мономаховичей - Мстислава и Ярополка. Вступились в дело  младшие
Мономаховичи, Юрий ростовский и Андрей волынский, потому что старший  по
Ярополке брат их, Вячеслав туровский, был неспособен действовать впереди
других по бесхарактерности и недалекости умственной. По словам  летопис-
ца, Юрий и Андрей прямо сказали: "Брат Ярополк  хочет  по  смерти  своей
дать Киев Всеволоду, племяннику своему", и спешили предупредить  послед-
него; утром въехал Всеволод в Переяславль и до обеда еще был выгнан  дя-
дею Юрием, который, однако, сидел в Переяславле не  более  восьми  дней,
потому что Ярополк, помня клятвенный уговор свой с покойным братом,  вы-
вел Юрия из Переяславля и посадил здесь другого  Мстиславича,  Изяслава,
княжившего в Полоцке, давши ему клятву поддержать его  на  новом  столе,
вероятно, Всеволод уже не хотел в другой раз менять  верную  волость  на
неверную. В Полоцке вместо Изяслава остался третий Мстиславич  -  Свято-
полк; но полочане, не любившие, подобно новгородцам, когда князь покидал
их волость для другой, сказали: "А! Изяслав бросает нас!" - выгнали бра-
та его Святополка и взяли себе одного из прежних своих князей,  Василька
Святославича, внука Всеславова, неизвестно каким образом оставшегося  на
Руси или возвратившегося из заточения. Тогда Ярополк, видя, что Полоцкое
княжество, оставленное храбрым Изяславом, умевшим везде  приобресть  на-
родную любовь, отходит от Мономахова рода, уладился с братьями:  перевел
Изяслава неволею опять в Минск, единственную волость, оставшуюся у Моно-
маховичей от Полоцкого княжества; потом, чтоб утешить  его,  придал  ему
еще Туров и Пинск, дал ему много даров богатых; а  Вячеслава  из  Турова
перевел в Переяславль.
   Таким образом, младшие Мономаховичи были  удовлетворены:  Переяславль
перешел по порядку к самому старшему брату по  Ярополке,  законному  его
преемнику и в Киеве. Но спокойствие в семье Мономаха и на Руси было ско-
ро нарушено Вячеславом: нашел ли он или, лучше сказать, бояре его  Пере-
яславскую волость невыгодною для себя, стало ли страшно  ему  сидеть  на
Украйне, подле торков и половцев, - только он покинул новую волость;  на
первый раз, однако, дошедши до Днепра возвратился назад; говорят,  будто
Ярополк послал сказать ему: "Что ты все скитаешься, не посидишь на одном
месте, точно половчин?" Но Вячеслав не послушался старшего брата: бросил
Переяславль в другой раз, пошел в Туров, выгнал отсюда Изяслава и сел на
его место. Тогда Ярополк должен был решиться на новый ряд: он  склонился
на просьбу Юрия ростовского и дал ему Переяславль, с тем, однако,  чтобы
тот уступил ему свою прежнюю волость; Юрий согласился уступить  Ростовс-
кую область, но не всю; вероятно, он оставлял себе на всякий случай убе-
жище на севере; вероятно также, что Ярополк  для  того  брал  Ростовскую
землю у Юрия, чтоб отдать ее Изяславу. Этою сделкою он мог надеяться ус-
покоить братьев, поместя их всех около себя на Руси и отдав  племянникам
как младшим отдаленную северную область. Но он уже не был более в состо-
янии исполнить свое намерение: вражда между дядьми и племянниками разго-
релась; Изяслав, дважды изгнанный, решился не дожидаться  более  никаких
новых сделок между дядьми, а отдать дело, по тогдашним понятиям, на  суд
божий, т. е. покончить его оружием. Он ушел в Новгород к брату Всеволоду
и уговорил его идти с новгородцами на область Юрия. Тогда-то Святослави-
чи увидели, что пришла их пора: они заключили союз с недовольными Мстис-
лавичами (сами предложили им его или приняли от них предложение - из до-
шедших до нас летописей неизвестно), послали за половцами и начали  воо-
ружаться против Мономаховичей: "Вы первые начали нас  губить",  говорили
они им. Тогда народ увидал,  что  прошло  счастливое  время  Мономаха  и
Мстислава; встала опять усобица; черниговские по отцовскому обычаю  при-
вели половцев на Русскую землю, и, что всего хуже, с ними пришли сыновья
Мстислава Великого - Изяслав с братом Святополком. Ярополк с братьями  -
Юрием и Андреем выступил против Всеволода Ольговича, переправился  через
Днепр, взял села около Чернигова. Всеволод не вышел против  них  биться,
потому что половцы еще не пришли к нему; Ярополк, постояв несколько дней
у Чернигова, возвратился в Киев и распустил войско, не уладившись с Все-
володом; вероятно, он думал, что довольно напугать его. Но вышло  иначе:
когда ко Всеволоду пришли с юга половцы, а с севера Мстиславичи,  то  он
вошел с ними в Переяславскую волость, начал воевать села и города,  бить
людей, дошел до Киева, зажег Городец. Половцы опустошили все на  восточ-
ном берегу Днепра, перебив и перехватав народ, который не  мог  перевез-
тись на другой, киевский берег, потому что Днепр  покрыт  был  пловучими
льдами; взяли и скота бесчисленное множество; Ярополку по причине тех же
льдов нельзя было перевезтись на ту сторону и прогнать их. Три дня стоял
Всеволод за Городцом в бору, потом пошел в Чернигов, откуда начал  пере-
сылаться с Мономаховичами, и заключил мир; гораздо  вероятнее,  впрочем,
то известие, по которому заключено было только перемирие до общего съез-
да, потому что немедленно за этим летописец начинает говорить о требова-
ниях Ольговичей, чтоб Ярополк возвратил им то, что их  отец  держал  при
его отце: "Что наш отец держал при вашем отце, того и мы хотим; если  же
не дадите, то не жалейте после; если что случится, вы  будете  виноваты,
на вас будет кровь". Без сомнения, Ольговичи  просили  города  Курска  и
всего Посемья, взятых у них Мономаховичами тотчас после изгнания Яросла-
ва Всеволодом. В ответ на это требование Ярополк собрал войско киевское,
а Юрий - переяславское, и 50 дней стояли у Киева;  потом  помирились  со
Всеволодом и отдали Переяславль младшему брату своему Андрею  Владимиро-
вичу, а прежнюю его волость, Владимир-Волынский, -  племяннику  Изяславу
Мстиславичу. По всему видно,  впрочем,  что  это  распоряжение  было  не
следствием, но причиною мира с Ольговичами: дядья, чтоб отвлечь  племян-
ников от Святославичей, отнять у последних предлог к войне  и  правду  в
глазах народа, удовлетворили Изяслава, отдавши ему Волынь; Юрий ростовс-
кий, видя, вероятно, как спорны русские столы и  как  незавидна  Переяс-
лавская волость, беспрестанно подвергавшаяся нападениям Ольговичей и по-
ловцев, не хотел более менять на нее своей северной, верной волости; за-
нятие же Переяславля младшим братом не могло быть для него  опасно:  ни-
когда младший брат не восставал против прав старшего, тогда как был при-
мер, что племянник от старшего  брата  восставал  против  младшего  дяди
(1134 год).
   Что Ольговичи принуждены были  мириться  поневоле,  будучи  оставлены
Мстиславичами, доказательством служит их нападение на Переяславскую  об-
ласть в следующем, 1135 году. Всеволод со всею братьею пришел к  Переяс-
лавлю, стоял под городом три дня, бился у ворот; но, узнавши,  что  Яро-
полк идет на помощь к брату, отступил к верховью реки Супоя и  там  дож-
дался киевского князя. Мы заметили уже, что Ярополк был в отца  отвагою:
завидя врага, не мог удержаться и ждать, пока подойдут другие  полки  на
помощь, но бросался на него с одною своею дружиною; мы видели, что такая
удаль сошла для него благополучно, принесла даже большую славу в битве с
половцами при начале Мстиславова княжения. Точно так же вздумал он  пос-
тупить и теперь: не дождавшись киевских полков, с одною своею дружиною и
с братьею, даже не выстроившись хорошенько, ударил на Ольговичей, думая:
"Где им устоять против нашей силы!" Сначала бились крепко с  обеих  сто-
рон, но скоро побежали Всеволодовы половцы, и лучшая дружина Мономахови-
чей с тысяцким киевским погналась за ними, оставя князей своих биться  с
Ольговичами на месте. После злой сечи Мономаховичи должны были  уступить
черниговским поле битвы, и когда тысяцкий с боярами, поразивши половцев,
приехали назад, то уже не застали князей своих и попались в руки победи-
телям Ольговичам, обманутые Ярополковым стягом, который держали  послед-
ние. Кроме лучших мужей своих, взятых в плен, Ярополк  потерял  в  числе
убитых племянника Василька Леоновича, греческого царевича, внука Монома-
хова по дочери. Возвратясь за Днепр, киевский князь начал набирать новое
войско, а Всеволод перешел Десну и стал против Вышгорода; но,  постоявши
7 дней у Днепра, не решился переправиться, пошел в Чернигов, откуда стал
пересылаться с киевским князем о мире, без всякого, однако, успеха.  Это
было в конце лета; зимою Ольговичи с половцами перешли  Днепр  и  начали
опустошать всю Киевскую область, доходили до  самого  Киева,  стрелялись
через Лыбедь; из городов, впрочем, удалось им взять только два, да и  те
пустые: мы видели уже обычай украинских жителей покидать свои города при
нашествии неприятелей, Ярополк, по словам  летописца,  собрал  множество
войска изо всех земель, но не вышел против врагов, не начал  кровопроли-
тия; он побоялся суда божия, смирился пред Ольговичами, хулу и укор при-
нял на себя от братьи своей и от всех, исполняя заповедь:  любите  враги
ваша; он заключил с Ольговичами мир, отдал им то, чего  прежде  просили,
т. е. отчину их, города по Сейму. Трудно решить, что собственно застави-
ло Ярополка склониться на уступку: был ли он из числа тех людей, на  ко-
торых неудача после продолжительных успехов сильно действует, или в  са-
мом деле духовенство и  преимущественно  митрополит  Михаил  постарались
прекратить войну, столь гибельную для края, и Ярополк действительно зас-
лужил похвалы летописца за христианский подвиг смирения для блага  наро-
да, быть может, то и другое вместе; не забудем также, что успех битвы не
мог быть верен: мы знаем, что Всеволод Ольгович вовсе не отличался  без-
расчетною отвагою, уступал, когда видел  превосходство  сил  на  стороне
противника, и если теперь не уступил, то это значило, что силы  Ярополка
вовсе не были так велики, как выставляет их летописец, по  крайней  мере
сравнительно с силами Ольговичей (1135 г.).
   Мир не мог быть продолжителен: главная причина  вражды  Ольговичей  к
Мономаховичам - исключение из старшинства - существовала во всей силе  и
при этом еще Черниговские испытали возможность успешной войны с  Монома-
ховичами, особенно при разделении последних. Изгнание брата Всеволодова,
Святослава, из Новгорода было поводом к новой войне в 1138 году.  Ольго-
вичи опять призвали половцев и начали воевать Переяславскую  волость  по
реке Суле; Андрей Владимирович не мог им сопротивляться и, не видя помо-
щи от братьев, хотел уже бежать из Переяславля. Но Ольговичи, узнав, что
Андрею нет помощи от братьев, успокоили его льстивыми словами, по  выра-
жению летописца: из этого известия имеем право заключить, что  Ольговичи
хотели поссорить Андрея с братьями и привлечь на свою сторону, показывая
ему, как мало заботятся об  нем  братья.  Весть  о  задержке  Святослава
Ольговича в Смоленске, на дороге его из  Новгорода,  еще  более  усилила
войну; брат его Всеволод призвал множество половцев, взял Прилук и соби-
рался уже старым путем к Киеву, как узнал об огромных приготовлениях Мо-
номаховичей и поспешил отступить в свою волость,  к  Чернигову.  Ярополк
созвал братьев и племянников, собрал, кроме киевлян и переяславцев, так-
же рать из верхних земель, суздальцев, ростовцев,  полочан  и  смольнян;
Ростиславичи галицкие и король венгерский прислали ему также помощь, на-
конец, присоединились к нему многочисленные толпы пограничных  варваров,
берендеев; с такими силами Ярополк уже не стал  дожидаться  Ольговича  в
Киевской волости, но отправился к нему в Черниговскую; Всеволод испугал-
ся и хотел было уже бежать к половцам, как  черниговцы  остановили  его:
"Ты хочешь бежать к половцам, говорили они, а волость свою погубить,  но
к чему же ты тогда после воротишься? Лучше отложи свое высокоумье и про-
си мира; мы знаем Ярополково милосердие: он не  радуется  кровопролитию,
бога ради он помирится, он соблюдает Русскую землю". Всеволод послушался
и стал просить мира у Ярополка;  тот,  по  выражению  летописца,  будучи
добр, милостив нравом, богобоязлив, подобно отцу своему,  поразмыслил  о
всем хорошенько и не захотел кровопролития, а заключил мир  у  Моравока,
на правом берегу Десны. Потом заключен был новый  договор  между  ним  и
Ольговичами, неизвестно на каких условиях (1136 - 1139).
   Так кончились усобицы на юге при старшинстве Ярополковом; но эти усо-
бицы сильно отозвались также на севере, в Новгороде Великом. Мы  видели,
как при Святополке новгородцы настояли на том, чтобы князем у них  оста-
вался выросший в Новгороде Мстислав Владимирович. Однако они недолго жи-
ли с этим любимым князем: Мономах в 1116 году вызвал его на юг, и в Нов-
городе остался сын его Всеволод. Молодость князя и смерть двух  посадни-
ков, случившаяся почти в один год, как видно, подали повод к смятениям в
городе: некоторые бояре и сотский Ставр ограбили каких-то двух  граждан;
неизвестно, впрочем, какого рода был этот грабеж, потому что иногда гра-
беж происходил вследствие судного приговора, и потому трудно решить, ви-
новны ли были Ставр и бояре в насилии или только в несправедливости. Как
бы то ни было, Мономах и Мстислав вызвали всех бояр новгородских в Киев:
товарищи Ставра были заточены, другие отпущены назад в  Новгород,  после
того как дали клятву, вероятно, в том, что вперед не будет подобных про-
исшествий. Кем был избран в то время посадник Константин Моисеевич,  не-
известно: вероятно, киевским князем, если обратим  внимание  на  обстоя-
тельства. На следующий год он умер, и на его место пришел посадничать из
Киева Борис, разумеется, присланный Мономахом. По  смерти  последнего  в
Киеве посадили сына его Мстислава, а в Новгороде - внука Всеволода;  от-
носительно обоих в летописи употребляется одинаковое выражение: посадиша
в смысле: граждане хотели, просили, призвали. Новгородцы посадили у себя
Всеволода вторично, потому что  по  вступлении  своем  на  старший  стол
Мстислав мог перевести его куда-нибудь поближе к себе в Русь по  примеру
отцовскому; как видно, в это время новгородцы взяли со Всеволода  клятву
не разлучаться с ними. На следующий год Всеволод ходил к отцу в Киев, но
пришел опять в Новгород на стол; в тот же год дали посадничество  Мирос-
лаву Гюрятиничу, причем летописец не упоминает о смерти прежнего  посад-
ника Бориса; к  кому  относится  выражение:  въдаша  посадничество  -  к
князьям ли Мстиславу и Всеволоду или к гражданам, решить  трудно.  Через
год, не упоминая о смерти Мирослава, летопись говорит о  назначении  ему
преемника Давыда Дмитриевича, шурина великого  князя  Мстислава  и  сына
прежде бывшего посадника. Этот посадник умер в том же 1128  году,  и  на
его место в 1129 г. пришел из Киева Даниил; но в 1130 г. опять  летопись
упоминает о назначении нового посадника Петрилы с выражением даша и в то
же время говорит о походе Всеволода на чудь, и о поездке его  в  Киев  к
отцу; имела ли связь смена посадника с этими событиями,  решить  трудно.
Так было при старшинстве Мстислава. Тотчас по смерти его начались смуты.
Всеволод, несмотря на клятву не разлучаться с новгородцами,  прельстился
столом переяславским и уехал в Русь, не оставивши, как  видно,  князя  в
Новгороде. Мы уже видели раз, как новгородцы обижались, когда князья ме-
няли их город на другой; кроме того, что перемена князя нарушала наряд в
городе, новгородцев должно было оскорблять и то, что князь, отдавая пре-
имущество какому-нибудь Турову или Переяславлю, тем самым унижал  значе-
ние стола Рюрикова, ибо и между самими князьями, как увидим, не исчезала
память, что Новгород был старейшим столом в Русской земле. Легко  понять
теперь, что когда Всеволод, прогнанный Юрием из Переяславля, явился  на-
зад в Новгород, то нашел здесь сильное волнение - встань великую  в  лю-
дях, по выражению летописца; пришли псковичи и ладожане  в  Новгород,  и
Всеволод должен был выехать из него; потом, однако, граждане скоро  оду-
мались и возвратили его назад. Можно, впрочем, с вероятностию  полагать,
что Всеволод был принят не так уже, как прежде, что здесь положено нача-
ло условиям или рядам новгородцев с князьями; вероятно,  также  с  этого
времени и посадник переменяет свой характер чиновника княжеского на  ха-
рактер чиновника народного, от веча избираемого, хотя и не  без  участия
князя; в это время по крайней мере избрали посадников для  пригородов  -
Мирослава для Пскова и Рагуила для Ладоги; это известие может навести на
мысль, что псковичи и ладожане затем и приходили в Новгород, чтоб требо-
вать назначения себе новых посадников. Есть также прямое известие, что с
этих пор Всеволод не имел надлежащего значения в Новгороде, не мог  зас-
тавить его жителей выслать в Киев обычную печерскую дань, за которою ве-
ликой князь Ярополк должен был послать другого племянника Изяслава: пос-
леднему удалось взять дань.
   Между тем дела на юге запутывались все более и  более.  В  1134  году
явился в Новгород Изяслав Мстиславич, с тем чтобы  уговаривать  брата  и
граждан идти войною на дядю Юрия, добыть для Мстиславичей хотя  Ростовс-
кую волость, если им нет части в Русской земле. Начали толковать о  суз-
дальской войне новгородцы и убили мужей своих, свергнули их с моста, го-
ворит летописец. Из этих слов видно, что после  предложения,  сделанного
Всеволодом о суздальском походе, вече было самое бурное: одни хотели за-
щищать Мстиславичей, достать им волость, другие нет; большинство  оказа-
лось на стороне первых, положено идти в поход, а несогласное меньшинство
отведало Волхова. Мстиславичи с посадником Петрилою отправились на  вой-
ну, но едва достигли они до реки Дуны, как  несогласия  городского  веча
повторились в полках: противники похода против дядей в пользу  племянни-
ков, против сына Мономахова в пользу внуков его опять подняли голос и на
этот раз пересилили, заставили князя возвратиться и тут же, отняв посад-
ничество у Петрила, как видно, желавшего войны, отдали его Ивану  Павло-
вичу. Так посадники уже начали сменяться  вследствие  перевеса  той  или
другой враждебной стороны; видно также, что к противникам войны  принад-
лежали люди, вообще не расположенные ко Всеволоду, не  хотевшие  принять
его по возвращении из Переяславля. Но в Новгороде  ждало  их  поражение:
здесь противники их опять пересилили, и опять Всеволод  со  всею  Новго-
родскою областью пошел на Ростовскую землю в жестокие морозы  и  мятели,
несмотря на увещания митрополита Михаила, который пришел тогда в  Новго-
род: "Не ходите, грозил им митрополит, меня бог  послушает";  новгородцы
задержали его и отправились: на Ждановой горе встретились они с ростовс-
кими полками и потерпели поражение, потеряли храброго  посадника  своего
Ивана, также Петрилу Николаича, быть может, его предшественника, и много
других добрых мужей, а суздальцев пало больше,  прибавляет  новгородский
летописец; но ростовский говорит, что его земляки победили  новгородцев,
побили их множество и возвратились с победою великою. Новгородцы,  возв-
ратись домой, выпустили митрополита и выбрали посадником старого  Мирос-
лова Гюрятинича.
   Испытав вредные для себя следствия  княжеских  усобиц,  новгородцы  в
1135 году отправили посадника своего Мирослава в Русь мирить Мономахови-
чей с Ольговичами; но он  возвратился,  не  сделав  ничего,  потому  что
сильно взмялась вся Земля русская, по выражению летописца. Князья не по-
мирились при посредничестве новгородцев, но каждый стал переманивать  их
на свою сторону, давать им, следовательно, право выбора.  Новгородцы  не
замедлят воспользоваться этим правом, но кого же выберут они?  Кому  бог
поможет, на чьей стороне останется победа? Бог помог Ольговичам при  Су-
пое, и противники  Мономаховича  Всеволода  воспользовались  этим,  чтоб
восстать против него. В 1136 году новгородцы призвали псковичей и  ладо-
жан и стали думать, как бы выгнать князя  своего  Всеволода;  подумавши,
посадили его в епископском дворе с женою,  детьми  и  тещею,  приставили
сторожей стеречь его день и ночь с оружием, по 30 человек на день, и  не
выпускали до тех пор, пока приехал новый князь,  Святослав  Ольгович  из
Чернигова. Вины Всеволода так означены в летописи: 1) не блюдет смердов;
2) зачем хотел сесть в Переяславле? 3) в битве при Ждановой горе  прежде
всех побежал из полку; 4) вмешивает Новгород  в  усобицы:  сперва  велел
приступить к Ольговичам, а теперь  велит  отступить.  Но  изгнание  сына
Мстиславова и принятие Ольговича не могли пройти спокойно  в  Новгороде,
потому что оставалась сильная сторона, приверженная к Мстиславичам: Нов-
город разодрался, как разодралась Русская земля, по выражению летописца.
В год прибытия Святослава Ольговича (1136) уже встречаем известие о сму-
те: какого-то Юрия Жирославича, вероятно, приверженца Всеволодова, сбро-
сили с моста. Но у Мстиславича оставалось много других приверженцев; они
решились умертвить Святослава, стреляли в него,  но  без  успеха.  Тогда
несколько добрых мужей и в том числе посадник Константин  (избранный  на
место Мирослава Гюрятинича, умершего в 1135 году) побежали ко  Всеволоду
в Вышгород, где приютил его дядя Ярополк; вместо Константина избрали по-
садником Якуна Мирославича, вероятно, сына прежнего посадника  Мирослава
Гюрятинича. Новгородские беглецы сказали Всеволоду,  что  у  него  много
приятелей в Новгороде и Пскове, которые ждут только его появления: "Сту-
пай, князь, хотят тебя опять". Всеволод отправился с братом  Святополком
и точно был принят в Пскове; когда он ехал мимо  Полоцка,  то  Василько,
тамошний князь, сам вышел к нему навстречу и проводил с честию, ради за-
поведи божией забыв все зло, которое  сделал  отец  Всеволодов  Мстислав
всему роду их; Всеволод был в его руках  теперь,  но  он  и  не  подумал
мстить ему за отцовское зло; оба целовали друг другу крест  не  поминать
прошлого. Когда в Новгороде узнали, что Всеволод во Пскове, хочет  сесть
и у них, то встал сильный мятеж; большинство  не  захотело  Мстиславича,
приятели его принуждены были бежать к нему во Псков; большинство разгра-
било их домы, стали искать между оставшимися боярами, нет ли между  ними
приятелей Всеволодовых, с заподозренных взяли полторы  тысячи  гривен  и
дали эти деньги купцам на сборы к войне; между виноватыми  пострадали  и
невинные. Можно заметить, что  к  стороне  Всеволодовой  преимущественно
принадлежали бояре, между которыми искали и находили его приятелей; а  к
противникам его преимущественно принадлежали  простые  люди,  что  видно
также из главного обвинения: не блюдет смердов. Святослав Ольгович  соб-
рал всю землю Новгородскую, призвал на помощь брата Глеба с жителями го-
рода Курска и с половцами и пошел  выгонять  Всеволода  изо  Пскова,  но
псковичи с первого раза уже показали стойкость, какою отличались  после,
тем более что выгодно было для них получить особого князя и освободиться
таким образом от влияния старшого города; они не покорились новгородцам,
не выгнали от себя Всеволода, но приняли меры предосторожности на случай
нападения, сделали повсюду засеки. Святослав и новгородцы  увидали,  что
война будет трудная, успех неверный, и потому возвратились с дороги, го-
воря: "Не хотим проливать крови братьев своих;  пусть  бог  все  управит
своим промыслом". Всеволод умер в том же 1137 году;  псковичи  взяли  на
его место брата  его  Святополка,  а  между  тем  новгородцы  испытывали
большие неприятности: Мономаховичи и союзники их сердились на них за то,
что они держали у себя Ольговича, и потому прекратили с  ними  торговлю;
не было мира ни с Суздалем, ни с Смоленском, ни с Киевом, ни с Полоцком;
от прекращения подвозов сделалась дороговизна в съестных припасах. Но  и
здесь враждебное разделение, происшедшее в княжеском роде, помогло  Нов-
городу выйти из затруднительного положения. Мы видели, что причиною тор-
жества Ольговичей было разделение в  самой  семье  Мономаха,  раздвоение
между старшими племянниками и младшими дядьми; пользуясь этим раздвоени-
ем, Ольговичи будут иметь случай давать силу  своим  утраченным  правам,
получать старшинство и Киев. Это тройное разделение  потомства  Ярослава
очень важно относительно новгородской истории: с одной  стороны,  частая
смена великих князей из трех враждебных  линий  заставляла  новгородцев,
признававших зависимость свою всегда от старшего  Ярославича,  сообразо-
ваться с этою сменою и также  переменять  своих  князей,  что  усиливало
внутренние волнения, производимые приверженцами изгоняемых князей и вра-
гами их; с Другой стороны, давала Новгороду возможность выбора  из  трех
линий, что необходимо усиливало произвол веча и вместе с тем увеличивало
его значение, его требования, давало новгородцам  вид  народа  вольного.
Так Новгород, сообразуясь с переменою, последовавшею  на  юге  в  пользу
Ольговичей, сменяет Мономаховича; будучи приведен этою сменою в  затруд-
нительное положение, он находит средство выйти из него без вреда себе  и
унижения: он может примириться с Мономаховичами, не имея нужды принимать
опять Мстиславича; он может отдаться в покровительство Юрия ростовского,
взять себе в князья его сына; Юрий защитит его от Ольговичей,  как  бли-
жайший сосед, и примирит с Мономаховичами, избавив от  унижения  принять
Святополка, т.  е.  признать  торжество  псковичей;  наконец,  призвание
Юрьевича примиряло в Новгороде все стороны; для приверженцев племени Мо-
номахова он был внук его, для врагов Всеволода он не  был  Мстиславичем;
расчет был верен, и Ростислав Юрьевич призван на  стол  новгородский,  а
Святославу Ольговичу указан путь из Новгорода.
   Усобицы заняли все внимание князей в княжение Ярополково, и  не  было
походов на врагов внешних: половцы опомнились от ударов,  нанесенных  им
при Мономахе и Мстиславе, и опять получили возможность пустошить Русскую
землю; в 1138 году они опустошили Курскую волость; союзные отряды их яв-
лялись даже в области Новгородской. Чудь также воспользовалась  смутами,
возникшими в Новгороде, и не только перестала платить дань, но,  собрав-
шись, овладела Юрьевым и перебила тамошних жителей. В 1133 году Всеволод
по вторичном утверждении в Новгороде предпринимал поход на чудь и  отнял
у ней опять Юрьев.
   В 1139 году умер Ярополк. В летописи замечаем сильную привязанность к
этому князю, который напоминал  народу  отца  своего  мужеством,  славою
удачных походов на половцев и, как видно, нравственными  качествами.  Мы
видели, что излишняя отвага, самонадеянность были гибельны при Супое для
Ярополка и всего его племени; мы видели также, что несчастный уговор его
с старшим братом был причиною усобиц, раздиравших Русскую землю  во  все
время его старшинства; но прежде, нежели станем обвинять Ярополка в  не-
достатке уменья или твердости, вспомним о неопределенности родовых отно-
шений, о слабой подчиненности младших  членов  рода  старшему,  особенно
когда старший был не отец и даже не дядя, но брат, и  то  не  самый  уже
старший; младшие братья и племянники считали себя в полном праве  воору-
женною рукою противиться распоряжениям старшего, если им  казалось,  что
эти распоряжения клонятся к их невыгоде; мы видели всю затруднительность
положения Ярополкова: что ему было делать с странным Вячеславом, который
двигался из одной волости в другую, и стал, по летописи, главным  винов-
ником усобицы? В народе видели это несчастное положение великого  князя,
его благонамеренность и потому не утратили прежней любви  к  благоверной
отрасли знаменитого Мономаха.
   По смерти Ярополка преемником его на старшем столе был по всем правам
брат его Вячеслав, который вступил в Киев беспрепятственно. Но как скоро
Всеволод Ольгович узнал о смерти Ярополка и что в Киеве на его месте си-
дит Вячеслав, то немедленно собрал небольшую дружину и с братьями,  род-
ным Святославом и двоюродным Владимиром Давидовичем, явился на  западной
стороне Днепра и занял Вышгород; отсюда, выстроив полки, пошел к  Киеву,
стал в Копыреве конце и начал зажигать дворы в этой части  города,  пос-
лавши сказать Вячеславу: "Иди добром из Киева". Вячеслав отправил к нему
митрополита с таким ответом: "Я, брат, пришел сюда на место братьев сво-
их, Мстислава и Ярополка, по завещанию наших отцов; если  же  ты,  брат,
захотел этого стола, оставя свою отчину, то, пожалуй, я буду меньше  те-
бя, пойду в прежнюю свою волость, а Киев тебе", и Всеволод вошел в  Киев
с честию и славою великою, говорит летописец. Таким  образом  Ольговичу,
мимо старого, отцовского обычая, удалось овладеть старшим столом.  Какие
же были причины такого странного  явления?  Каким  образом  Мономаховичи
позволили Святославову внуку занять Киев не по отчине? В это время племя
Мономахово было в самом затруднительном положении, именно было без  гла-
вы, и вражда шла между его членами. Старшим в этом племени оставался Вя-
чеслав; но мы видели его характер, делавший его неспособным блюсти выго-
ды рода, поддерживать в нем единство, наряд. Деятельнее,  способнее  его
был следующий брат, Юрий ростовский, но, как младший, он не мог действо-
вать от своего имени, мимо Вячеслава; притом его мало знали  на  юге,  а
это было очень важно относительно народонаселения;  да  и  когда  узнали
его, то нашли, что он мало похож на отца своего и двух старших  братьев.
Добрым князем слыл последний Мономахович - Андрей, но, как  самый  млад-
ший, он также не мог действовать в челе племени. Князь, который по своим
личным доблестям один мог быть представителем Мономахова племени для на-
рода, - это был Изяслав Мстиславич владимиро-волынский,  теперь  старший
сын старшего из Мономаховичей: необыкновенно храбрый, щедрый к  дружине,
приветливый к народу, Изяслав был образцом князя, по тогдашним понятиям,
напоминал народу своего знаменитого деда  и  был  потому  в  его  глазах
единственною отраслию доброго племени. Но мы  видели,  как  Изяслав  был
поставлен во враждебные отношения к старшим членам рода, к дядьям своим,
от которых не мог ждать ничего хорошего ни для себя, ни для детей своих.
Находясь, с одной стороны, во вражде с родными дядьми, с другой -  Изяс-
лав был в близком свойстве со Всеволодом Ольговичем, который  был  женат
на старшей его сестре, и, по тогдашним понятиям, как старший зять,  зас-
тупал место старшего брата и отца. Всеволод  видел,  что  только  вражда
между членами Мономахова племени могла доставить ему старшинство, и  по-
тому спешил привлечь на свою сторону самого доблестного из них,  Изясла-
ва, что ему было легко сделать по близкому свойству и по прежним связям:
он мог хвалиться пред Изяславом, что только благодаря ему тот мог  поми-
риться с дядьми и получить от них хорошую волость. По некоторым извести-
ям, Всеволод послал сказать Изяславу: "После отца твоего Киев  принадле-
жит тебе (это мог сказать Всеволод, выгнавший дядю); но  дядья  твои  не
дадут тебе в нем сесть; сам знаешь, что и прежде вас отовсюду  выгоняли,
и если б не я, то никакой волости вам бы не досталось, поэтому теперь  я
хочу Киев взять, а вас буду держать как родных братьев и не  только  те-
перь дам вам хорошие волости, но по смерти моей Киев отдам тебе;  только
вы не соединяйтесь с дядьми своими на меня". Изяслав согласился,  и  ут-
вердили договор крестным целованием. Этим только известием можно  объяс-
нить равнодушие киевлян при занятии Ольговичем их города, тогда как  они
могли с успехом сопротивляться его малой дружине. Без сомнения, Всеволод
явился к Киеву с такими ничтожными силами, зная,  что  сопротивления  не
будет. Но, уладивши дело относительно шурьев своих, Мстиславичей, Всево-
лод должен был улаживаться с собственным племенем, родными и двоюродными
братьями - Ольговичами и Давыдовичами. Чтоб иметь себе и в тех и в  дру-
гих помощь при овладении Киевом, Всеволод, по известиям летописи, родно-
му Игорю и двоюродному Владимиру обещал после себя Чернигов, но, севши в
Киеве, отдал Чернигов Владимиру Давыдовичу и  таким  образом  перессорил
родных братьев с двоюродными. Но по другим, очень  вероятным  известиям,
он обещал, что как скоро овладеет Киевом, то выгонит Мономаховичей из их
волостей, которые отдаст родным братьям, а двоюродные останутся в Черни-
гове; боясь же теперь действовать против Мономаховичей, чтоб  не  заста-
вить их соединиться против себя, он  не  мог  сдержать  обещания  родным
братьям и рад был, перессорив их с двоюродными, иначе трудно себе предс-
тавить, чтобы он мог с успехом обмануть братьев, обещая всем одно  и  то
же.
   Несмотря, однако, на все хитрости Всеволода и на  то,  что  он  хотел
сначала щадить Мономаховичей, только разъединяя их, последние не  хотели
спокойно уступать ему старшинства. Первый, как следовало ожидать,  начал
Юрий: он приехал в Смоленск к племяннику Ростиславу Мстиславичу, который
был всегда почтителен к дядьям и потому мог быть посредником между  ними
и братьями своими. Из летописи можно заключить, что переговоры между Мо-
номаховичами сначала шли успешно, потому что когда Всеволод стал  делать
им мирные предложения, а Изяслава Мстиславича звал к себе в Киев на лич-
ное свидание, то Мономаховичи не захотели вступать с ним ни в какие сог-
лашения, продолжали пересылаться между  собою,  сбираясь  идти  на  него
ратью. Тогда Всеволод решился предупредить их, напасть на каждого пооди-
ночке, отнять волости и раздать их братьям по уговору;  он  надеялся  на
свою силу, говорит летописец, сам хотел всю землю держать. Пославши дво-
юродного брата своего, Изяслава Давыдовича, и  галицких  князей,  внуков
Ростиславовых, с половцами на Изяслава волынского и дядю  его  Вячеслава
туровского, Всеволод сам с родным братом Святославом пошел к Переяславлю
на Андрея. Он хотел посадить здесь Святослава и, ставши на Днепре,  пос-
лал сказать Андрею: "Ступай в Курск". Согласиться Андрею на это требова-
ние, взять незначительную, отдаленную Черниговскую волость и  отдать  во
враждебное племя Переяславль, стол дедовский  и  отцовский,  значило  не
только унизить себя, но и нанести бесчестье целому племени, целой  линии
Мономаховой, ОТняв у нее то значение, те преимущества и волости, которые
были утверждены за нею Владимиром и двумя старшими его сыновьями; Ольго-
вичи были исключены из старшинства, должны были ограничиться одними чер-
ниговскими волостями, вследствие чего все остальные русские волости ста-
ли исключительно отчиною Мономаховичей, а теперь Ольговичи насилием, ми-
мо отцовского обычая, хотят отнять у них полученные от  отца  волости  и
дать вместо их свои черниговские, худшие! Вспомним, как после члены  ро-
дов боялись занять какое-нибудь место, которого не занимали их  старшие,
чтоб не нанести порухи роду, и для нас не удивителен будет ответ Андрея;
подумавши с дружиною, он велел сказать Всеволоду: "Лучше мне  умереть  с
дружиною на своей отчине и дедине, чем взять курское княжение; отец  мой
сидел не в Курске, а в Переяславле, и я хочу на  своей  отчине  умереть;
если же тебе, брат, еще мало волостей, мало всей Русской земли, а хочешь
взять и эту волость, то убей меня и возьми ее, а живой не пойду из своей
волости. Это не в диковину будет нашему роду; так и прежде бывало: разве
Святополк не убил Бориса и Глеба за волость? Но сам долго  ли  пожил?  И
здесь жизни лишился, да и там вечно мучится". Всеволод не  пошел  сам  к
Переяславлю, но послал туда брата Святослава, который встретился на  до-
роге с дружиною Андреевою и был разбит: победители гнались  за  ними  до
места Корани, далее Андрей не велел преследовать. На другой день  Всево-
лод помирился с переяславским князем - на каких условиях неизвестно: ве-
роятно, Андрей обещался отстать от союза с своими, признать  старшинство
Всеволода, а тот - оставить его  в  Переяславле.  Андрей  уже  поцеловал
крест, но Всеволод еще не успел, как в ночь загорелся Переяславль.  Все-
волод не воспользовался этим несчастием и послал на другой день  сказать
Андрею: "Видишь, я еще креста не целовал, так, если б хотел сделать тебе
зло, мог бы; бог мне давал вас в руки, сами зажгли свой город;  что  мне
было годно, то б я и мог сделать; а теперь ты целовал  крест;  исполнишь
свою клятву - хорошо, не исполнишь - бог тебе будет судья".  Помирившись
с Андреем, Всеволод пошел назад в Киев.
   Между тем война шла на западе: сначала войско, посланное против Изяс-
лава ко Владимиру, дошедши до реки Горыни, испугалось чего-то и  возвра-
тилось назад; потом галицкие князья призвали к себе Изяслава Мстиславича
для переговоров, но не могли уладиться:  быть  может,  они  хотели  вос-
пользоваться затруднительным положением волынского князя  и  распростра-
нить свою волость на его счет. Поляки, помогая Всеволоду, повоевали  Во-
лынь; Изяслав Давыдович - Туровскую волость; но дело этим и кончилось: и
дядя и племянник остались на своих столах. С  севера,  однако,  не  было
сделано никаких движений в их пользу, ни из Суздаля,  ни  из  Смоленска;
Юрий, будучи в последнем городе, послал к новгородцам звать их на Всево-
лода; но те не послушались, и сын его Ростислав прибежал из Новгорода  к
отцу в Смоленск; тогда Юрий, рассердившись,  возвратился  назад  в  Суз-
дальскую область и оттуда захватил у новгородцев Торжок - вот единствен-
ная причина, которую находим в летописи  для  объяснения  недеятельности
Юрия; Ростислав один не отважился идти на помощь к своим, которые, буду-
чи предоставлены собственным силам, принуждены были отправить послов  ко
Всеволоду с мирными предложениями; Всеволод сперва было не хотел  заклю-
чать мира на предложенных ими  условиях,  но  потом  рассудил,  что  ему
нельзя быть без Мономаховичей, согласился на их условия и целовал крест.
Какие были эти условия, летописец не говорит; как  видно,  договорились,
чтобы каждому из Мономаховичей остаться при своих волостях. Почему  Все-
волод думал, что ему нельзя обойтись без Мономаховичей,  довольно  ясно:
при черниговской, галицкой и польской помощи ему не удалось силою лишить
волости ни одного из них; несмотря на то что южные были оставлены север-
ными, действовали порознь, только оборонительно,  народное  расположение
было на их стороне.
   Мономаховичи были разъединены враждою,  чем  единственно  и  держался
Всеволод в Киеве; но зато и между Ольговичами была постоянная размолвка.
Святослав Ольгович, призванный в другой раз в  Новгород,  опять  не  мог
ужиться с его жителями и бежал оттуда в Стародуб; Всеволод вызвал его  к
себе в Киев, но братья не уладились о волостях; Святослав пошел в Курск,
которым владел вместе с Новгородом-Северским; чем владел Игорь  -  неиз-
вестно; потом скоро Всеволод дал Святославу  Белгород.  Игорь  продолжал
враждовать с Давыдовичем за Чернигов, ходил на него войною, но  заключил
мир. Смерть Андрея Владимировича переяславского, случившаяся в 1142  г.,
подала повод к новым перемещениям и смутам: Всеволоду, как видно, нелов-
ко было сидеть в Киеве, окруженном со всех сторон волостями  Мономахови-
чей, и потому он послал сказать Вячеславу туровскому: "Ты сидишь  в  Ки-
евской волости, а она мне следует: ступай в Переяславль,  отчину  свою".
Вячеслав не имел никакого предлога не идти в Переяславль и  пошел;  а  в
Typoвe посадил Всеволод сына своего Святослава. Это распоряжение  должно
было озлобить Ольговичей, тяжко стало у них на сердце,  говорит  летопи-
сец: волости дает сыну, а братьев ничем не наделил. Тогда Всеволод  поз-
вал к себе рядиться всех братьев, родных и двоюродных; они пришли и ста-
ли за Днепром: Святослав Ольгович, Владимир и  Изяслав  Давыдовичи  -  в
Ольжичах, а Игорь - у Городца; прямо в Киев, следовательно, не  поехали,
вели переговоры через Днепр; Святослав поехал к Игорю  и  спросил:  "Что
тебе дает брат старший?" Игорь отвечал: "Дает нам  по  городу:  Брест  и
Дрогичин, Чарторыйск и Клецк, а отчины своей, земли вятичей,  не  дает".
Тогда Святослав поцеловал крест с Игорем, а на другой  день  целовали  и
Давыдовичи на том, чтобы стоять всему  племени  заодно  против  неправды
старшего брата; сказали при этом: "Кто из нас  отступится  от  крестного
целования, тому крест отомстит".  Когда  после  этого  Всеволод  прислал
звать их на обед, то они не поехали и велели сказать ему: "Ты  сидишь  в
Киеве; а мы просим у тебя Черниговской и Новгородской (Северской) волос-
ти, Киевской не хотим". Всеволод никак не  хотел  уступить  им  вятичей,
верно, приберегал их на всякий случай своим детям, а все давал им те че-
тыре города, о которых было прежде сказано. Братья велели сказать ему на
это: "Ты нам брат старший, но если не дашь, так мы сами  будем  искать",
и, рассорившись со Всеволодом, поехали ратью к Переяславлю на Вячеслава:
верно, надеялись так же легко выгнать его из этого города, как  брат  их
Всеволод выгнал его из Киева; но обманулись в надежде, встретили отпор у
города, а между тем Всеволод послал на помощь Вячеславу  воеводу  Лазаря
Саковского с печенегами и киевлянами; с другой стороны, Изяслав Мстисла-
вич, услыхав, что черниговские пришли на его дядю, поспешил  отправиться
с полком своим к Переяславлю и разбил их: четверо князей не могли  усто-
ять против одного и побежали в свои города; а между тем явился Ростислав
с смоленским полком и повоевал Черниговскую волость по реке Соже;  тогда
Изяслав, услыша, что брат его выгнал Черниговских, бросился  на  волость
их от Переяславля, повоевал села по Десне и около Чернигова и возвратил-
ся домой с честью великою. Игорь с братьями хотел отомстить за это: пое-
хали в другой раз к Переяславлю, стали у города, бились три дня и опять,
ничего не сделавши, возвратились домой. Тогда Всеволод вызвал из  монас-
тыря брата своего двоюродного, Святошу (Святослава - Николая Давыдовича,
постригшегося в 1106 году),  и  послал  к  братьям,  велев  сказать  им:
"Братья мои! Возьмите у меня с любовию, что вам даю, - Городец, Рогачев,
Брест, Дрогичин, Клецк, не воюйте больше с Мстиславичами". На этот  раз,
потерявши смелость от неудач под Переяславлем, они исполнили волю  стар-
шего брата, и когда он позвал их к себе в Киев, то все явились  на  зов.
Но Всеволоду,  который  сохранил  свое  приобретение  только  вследствие
разъединения, вражды между остальными князьями, не нравился  союз  между
братьями; чтоб рассорить их, он сказал Давыдовичам: "Отступите  от  моих
братьев, я вас наделю"; те прельстились обещанием, нарушили клятву и пе-
решли от Игоря и Святослава на сторону Всеволода.  Всеволод  обрадовался
их разлучению и так распорядился волостями: Давыдовичам дал Брест,  Дро-
гичин, Вщиж и Ормину, а родным братьям дал: Игорю - Городец Остерский  и
Рогачев, а Святославу - Клецк и Чарторыйск. Ольговичи помирились понево-
ле на двух городах и подняли снова жалобы, когда Вячеслав по согласию  с
Всеволодом поменялся с племянником своим Изяславом:  отдал  ему  Переяс-
лавль, а сам взял опять прежнюю свою волость Туров, откуда Всеволод  вы-
вел своего сына во Владимир; понятно, что Вячеславу не нравилось в Пере-
яславле, где его уже не раз осаждали  Черниговские,  тогда  как  храбрый
Изяслав мог отбиться от какого угодно врага. Не понравилось это  переме-
щение Ольговичам; стали роптать на старшего брата, что поблажает  шурьям
своим Мстиславичам: "Это наши враги, говорили они,  а  он  осажался  ими
около, нам на безголовье и безместье, да и себе". Они наскучивали Всево-
лоду просьбами своими идти на Мстиславичей; но тот не слушался: это  все
показывает, что прежде точно Всеволод обещал братьям поместить их в  во-
лостях Мономаховских; но теперь Ольговичи должны были видеть, что испол-
нение этого обещания вовсе не легко, и настаивание на это может  показы-
вать только их нерасчетливость, хотя очень понятны их  раздражительность
и досада на старшего брата. Изяслава  Мстиславича,  однако,  как  видно,
беспокоила вражда Ольговичей; из поведения Всеволода с братьями он очень
ясно видел, что это за человек, можно ли  на  него  в  чем-нибудь  поло-
житься. Мог ясно видеть, что Всеволод только по нужде терпит Мономахови-
чей в хороших волостях, и потому решился  попытаться,  нельзя  ли  поми-
риться с дядею Юрием. Он сам отправился к нему в Суздаль, но не мог ула-
диться, и поехал из Суздаля сперва к брату Ростиславу в Смоленск, а  по-
том к брату Святополку в Новгород, где и зимовал.
   Таковы были отношения между двумя  главными  линиями  Ярославова  по-
томства, при старшинстве внука Святославова; обратимся теперь к  другим.
Здесь первое место занимают Ростиславичи, которые  начали  тогда  носить
название князей галицких. Известные нам Ростиславичи -  Володарь  и  Ва-
силько умерли оба в 1124 году; после Володаря осталось два сына  -  Рос-
тислав и Владимир, известный больше под уменьшительным именем  Владимир-
ка; после Василька - Григорий и Иван. Из князей этих самым замечательным
явился второй Володаревич, Владимирко: несмотря на то, что отовсюду  был
окружен сильными врагами, Владимирко умел не только удержаться  в  своей
волости, но и успел оставить ее своему сыну  могущественным  княжеством,
которого союз или вражда получили большую важность для народов соседних.
Будучи слабым между многими сильными, Владимирко не разбирал средств для
достижения цели: большею  частию  действовал  ловкостию,  хитростию,  не
смотрел на клятвы. Призвав на помощь венгров, он встал на старшего брата
своего Ростислава в 1127 году; но Ростиславу помогли  двоюродные  братья
Васильковичи и великий князь киевский - Мстислав Владимирович. С Ростис-
лавом ему не удалось сладить; но когда умер  Ростислав,  равно  как  оба
двоюродные братья Васильковичи, то Владимирко взял себе  обе  волости  -
Перемышльскую и Теребовльскую - и не поделился с племянником своим  Ива-
ном Ростиславичем, княжившим в Звенигороде. Усобицы, возникшие  на  Руси
по смерти Мстислава Великого, давали Владимиру полную  свободу  действо-
вать. Мы видели, что в войне Всеволода Ольговича с Мономаховичами,  Вла-
димирко с одним из двоюродных братьев своих, Иваном Васильковичем, помо-
гал Всеволоду; но отношения переменились, когда на столе волынском вмес-
то Изяслава Мстиславича сел сын Всеволодов - Святослав;  князь  с  таким
характером и стремлениями, как Владимирко, не мог быть хорошим  соседом;
Святослав и отец его также не были уступчивы, и потому неудивительно чи-
тать в летописи под 1144 годом, что Всеволод рассорился с Владимирком за
сына, начали искать друг на друге вины,  и  Владимирко  отослал  в  Киев
крестную грамоту. Всеволод пошел на него с обоими  родными  братьями,  с
двоюродным Владимиром Давыдовичем, Мономаховичем - Вячеславом туровским,
двумя Мстиславичами - Изяславом и Ростиславом, с сыном Святославом, дву-
мя сыновьями Всеволода городенского, с Владиславом польским князем;  ну-
дили многоглаголивого Владимирка неволею приехать  ко  Всеволоду  покло-
ниться; но тот не хотел и слышать об этом и  привел  к  себе  на  помощь
венгров. Всеволод пошел к Теребовлю; Владимирко вышел к нему  навстречу,
но биться не могли, потому что между ними была река Сереть, и оба  пошли
по берегам реки к Звенигороду. Всеволод, к  которому  пришел  двоюродный
брат. Изяслав Давыдович, с половцами, стал об одну сторон Звенигорода, а
Владимирко - по другую; мелкая река разделяла оба войска. Тогда Всеволод
велел чинить гати; войска его перешли реку и зашли в тыл Владимирку, от-
резав его от Перемышля и Галича. Видя это, галичане  встосковались:  "Мы
здесь стоим, говорили они, а там жен наших возьмут". Тогда ловкий Влади-
мирко нашелся, с какой стороны начать дело: он послал сказать брату Все-
володову Игорю: "Если помиришь меня с братом, по его смерти помогу  тебе
сесть в Киеве". Игорь прельстился обещанием и начал  хлопотать  о  мире,
приступая к брату то с мольбою, то с сердцем: "Не хочешь ты  мне  добра,
зачем ты мне назначил Киев после себя, когда не  даешь  друга  сыскать?"
Всеволод послушался его и заключил мир. Владимирко выехал к нему из ста-
на, поклонился и дал за труд 1400 гривен серебра: прежде он много  гово-
рил, а после много заплатил, прибавляет летописец. Всеволод,  поцеловав-
шись с Владимирком, сказал ему: "Се цел еси, к тому не согрешай", и  от-
дал ему назад два города, Ушицу и Микулик, захваченные Изяславом Давыдо-
вичем. Серебра себе Всеволод не взял один всего,  но  разделил  со  всею
братьею. Неудача Владимирка ободрила внутренних врагов его, приверженцев
племянника Ивана Ростиславича. Когда зимою Владимирко отправился на охо-
ту, то жители Галича послали в Звенигород за Иваном и ввели его к себе в
город. Владимирко, услыхав об этом, пришел с дружиною к Галичу, бился  с
осажденными три недели и все не мог взять города, как однажды ночью Иван
вздумал сделать вылазку, но зашел слишком далеко от города и был отрезан
от него полками  Владимирковыми;  потеряв  много  дружины,  он  пробился
сквозь вражье войско и бросился к Дунаю, а оттуда степью в Киев к Всево-
лоду; Владимирко вошел в Галич, многих людей перебил,  и  иных  показнил
казнью злою, по выражению летописца. Быть может,  покровительство,  ока-
занное Всеволодом Ростиславичу, послужило поводом к  новой  войне  между
киевским и галицким князьями: в 1146 год Владимирко взял Прилук - погра-
ничный киевский город Всеволод опять собрал братьев и шурьев, соединился
с новгородцами, которые прислали отряд войска под воеводою Неревином,  с
поляками и дикими половцами и осадил Звенигород со множеством войска; на
первый день осады пожжен был острог, на другой звенигородцы собрали вече
и решили сдаться; но не хотел сдаваться воевода, Владимирков боярин Иван
Халдеевич: чтоб настращать граждан, он схватил у них три человека,  убил
их и, рассекши каждого пополам, выбросил вон из города. Он достиг  своей
цели: звенигородцы испугались и с тех пор начали биться без лести.  Видя
это, Всеволод решился взять город приступом; на третий день  все  войско
двинулось на город; бились с зари до позднего  вечера,  зажгли  город  в
трех местах; но граждане утушили пожар.  Всеволод  принужден  был  снять
осаду и возвратился в Киев, как видно, впрочем, продолжению войны  много
помешала болезнь его.
   Относительно других княжеских линий встречаем известие о смерти  Все-
волода Давыдовича городенского в 1141 году; после него осталось двое сы-
новей: Борис и Глеб, да две дочери, из которых одну великий князь Всево-
лод отдал за двоюродного брата своего Владимира Давыдовича, а  другую  -
за Юрия Ярославича. Здесь в первый раз упоминается этот Юрий, сын  Ярос-
лава Святополчича, следовательно, представитель Изяславовой  линии;  где
он княжил, неизвестно. Полоцкие князья воспользовались смутами, ослабив-
шими племя Мономахово, и возвратились из изгнания в свою волость. Мы ви-
дели, что при Ярополке княжил в Полоцке Василько Святославич; о  возвра-
щении двоих других князей полоцких из изгнания летописец  упоминает  под
1139 годом. Ярославичи обеих линий -  Мономаховичи  и  Ольговичи  теперь
вместо вражды входили в родственные союзы с полоцкими: так, Всеволод же-
нил сына своего Святослава на дочери Василька; а Изяслав Мстиславич  от-
дал дочь свою за Рогволода Борисовича. В линии Ярослава Сзятославича му-
ромского умер сын его Святослав в 1144 году; его место заступил брат его
Ростислав, пославши сына своего Глеба княжить в Рязань.
   Что касается до Новгорода, то легко предвидеть, что при усобицах меж-
ду Мономаховичами и Ольговичами в нем не могло быть спокойно. По  изгна-
нии Вячеслава Всеволодом из Киева при  торжестве  Ольговичей  новгородцы
опять стали между двух огней, опять вовлекались  в  междоусобие;  должны
были поднять оружие против великого князя киевского, от которого обязаны
были зависеть. Мы видели, что Юрий ростовский, собравшись на  Всеволода,
потребовал войска у новгородцев; граждане отказались поднять руки на ве-
ликого князя, как прежде отказались идти против Юрия; отказ на  требова-
ние отца послужил знаком к отъезду сына:  Ростислав  уехал  в  Смоленск,
Новгород остался без князя; а между тем рассерженный Юрий взял Торжок. В
такой крайности новгородцы обратились к Всеволоду, должны  были  принять
снова Святослава Ольговича, прежде изгнанного, т. е. поднять опять у се-
бя все потухшие было вражды. Новгородцы принуждены были дать клятву Свя-
тославу; в чем она состояла, неизвестно; но еще до приезда Святослава  в
Новгород летописец упоминает о мятеже, произведенном, без сомнения. вра-
гами Святослава, приверженцами Мономаховича. Свято слав не  забыл  также
врагов своих, бывших причиною его изгнания, вследствие  чего  новгородцы
начали вставать на него на вечах за его злобу, по  выражению  летописца.
Святославу самому скоро наскучило такое  положение;  он  послал  сказать
Всеволоду: "Тяжко мне, брат, с этими людьми, не могу с ними  жить;  кого
хочешь, того и пошли сюда". Всеволод решился отправить сына своего  Свя-
тослава и послал сказать об этом новгородцам известного  уже  нам  Ивана
Войтишича; но, вероятно, для того, чтоб ослабить сторону Мономаховскую и
приготовить сыну спокойное княжение, велел Войтишичу выпросить у  новго-
родцев лучших мужей и прислать их в Киев, что и было исполнено: так, за-
точен был в Киев Константин Микулинич, который был посадником прежде при
Святославе и потом бежал к Всеволоду Мстиславичу; вслед за  Константином
отосланы были в оковах в Киев еще шестеро граждан. Но эти меры, как вид-
но, только усилили волнения. На вечах начали бить Святославовых  прияте-
лей за его насилия; кум его, тысяцкий, дал  ему  знать,  что  собираются
схватить и его; тогда Святослав тихонько ночью убежал из Новгорода вмес-
те с посадником Якуном; но Якуна схватили, привели в Новгород  вместе  с
братом Прокопием. чуть не убили до смерти, раздели донага и  сбросили  с
моста. Ему посчастливилось, однако, прибресть к берегу; тогда уже больше
его не стали бить, но взяли с него 1000 гривен, да с брата его сто  гри-
вен и заточили обоих в Чудь, приковавши руки к шее; но после перевел  их
к себе Юрий ростовский и держал в милости. Между тем епископ  новгородс-
кий: другими послами приехал в Киев и сказал Всеволоду:  "Дай  нам  сына
твоего, а Святослава, брата твоего, не  хотим".  Всеволод  согласился  и
отправил к ним сына Святослава; но когда молодой князь был уже на дороге
в Чернигов, новгородцы переменили мнение и объявили Всеволоду: "Не хотим
ни сына твоего, ни брата и никого из вашего племени, хотим племени  Вла-
димирова; дай нам шурина твоего Мстиславича" Всеволод, услыхав это  тре-
бование, воротил епископа с послами, и задержал их у себя. Не желая  пе-
редать Новгорода Владимирову племени, Всеволод  призвал  к  себе  шурьев
своих - Святополка и Владимира, дал им Брест и сказал: "О  Новгороде  не
хлопочите, пусть их сидят одни, пусть берут себе князя, какого хотят". 9
месяцев сидели новгородцы без князя, чего они не могли терпеть, по выра-
жению лето писца; притом же сделалась дороговизна, хлеб не шел им  ниот-
куда. При таких обстоятельствах, естественно, упали сторона, так  сильно
действовавшая против Святослава, и восторжествовала  сторона  противная;
но эта сторона переменила теперь направление: мы видели, что  Юрий  рос-
товский принял к себе Якуна и держал его в милости; в Суздаль же  бежали
и другие приятели Святослава и Якуна - Судила,  Нежата,  Страшко;  ясно,
что Юрий милостивым приемом привлек их всех  на  свою  сторону;  теперь,
когда сторона их усилилась и они были призваны в Новгород, а Судила  был
избран даже посадником, то легко понять, что  они  стали  действовать  в
пользу своего благодетеля Юрия, тем более что теперь не оставалось  дру-
гого средства, как обратиться к последнему, и вот новгородцы послали  за
Юрием; тот сам к ним не поехал, а отправил сына своего Ростислава. Тогда
Всеволод увидал, что ошибся в своем расчете, сильно рассердился на Юрия,
захватил его город, Городец на Остре, и другие, захватил коней,  рогатый
скот, овец, всякое добро. какое только было у Юрия на юге; а  между  тем
Изяслав Мстиславич послал сказать сестре своей, жене Всеволодовой: "Вып-
роси у зятя Новгород Великий брату своему Святополку". Она стала просить
мужа, и тот, наконец, согласился; разумеется, не одна просьба жены  зас-
тавила его согласиться на это: ему выгоднее было видеть в Новгороде  шу-
рина своего Мстиславича, чем сына Юрьева; притом изгнание  последнего  в
пользу первого усиливало еще больше вражду между Юрием  и  племянниками,
что было очень выгодно для Всеволода. Когда в Новгороде узнали,  что  из
Киева идет к ним Святополк Мстиславич с епископом и лучшими людьми,  за-
держанными прежде Всеволодом, то сторона Мстиславичей  поднялась  опять,
тем более, что теперь надобно было выбрать из двух одно:  удержать  сына
Юриева и войти во вражду с великим князем и  Мстиславичами  или  принять
Святополка и враждовать с одним Юрием. Решились на последнее:  Святополк
был принят, Ростислав отправлен к отцу, и Новгород успокоился.
   Таковы были  внутренние  отношения  во  время  старшинства  Всеволода
Ольговича; обратимся теперь ко внешним. Мы оставили Польшу под правлени-
ем Болеслава III Кривоустого; княжение  Болеслава  было  одно  из  самых
блистательных в польской истории по удачным войнам его с поморянами, че-
хами, немцами. Мы видели также постоянную борьбу его с братом Збигневом,
против которого он пользовался русскою помощию. Очень важно было для Ру-
си, что деятельность такого энергического князя отвлекалась  преимущест-
венно на запад, сдерживалась домашнею борьбою с братом и что современни-
ками его на Руси были Мономах и сын его  Мстислав,  которые  могли  дать
всегда сильный отпор Польше в случае вражды с ее князем;  так  кончилось
ничем вмешательство Болеслава в дела волынские, когда он принял  сторону
Изяславовой линии, ему родственной. По смерти Мстислава Великого,  когда
начались смуты на Руси, герой польский уже устарел, да и постоянно  отв-
лекался западными отношениями; а по смерти Болеслава усобицы  между  сы-
новьями его не только помешали им воспользоваться русскими усобицами, но
даже заставили их дать место вмешательству русских князей в  свои  дела.
Болеслав умер в 1139 году, оставив пятерых сыновей, между которыми нача-
лись те же самые родовые отношения, какие мы видели  до  сих  пор  между
князьями русскими и чешскими. Старший из Болеславичей сидел  на  главном
столе в Кракове; меньшие братья имели свои волости и находились к  стар-
шему только в родовых отношениях.  Легко  понять,  какое  следствие  для
Польши должны были иметь подобные отношения между князьями, когда значе-
ние вельмож успело уже так усилиться. Владислав II, старший между Болес-
лавичами, был сам человек кроткий и миролюбивый; но не такова была  жена
его, Агнесса, дочь Леопольда, герцога австрийского.  Немецкой  принцессе
казались дикими родовые отношения между князьями, ее гордость  оскорбля-
лась тем, что муж ее считался только старшим между братьями; она называ-
ла его полукнязем и полумужчиною за то, что он терпел подле себя столько
равноправных князей. Владислав поддался увещаниям и насмешкам  жены:  он
начал требовать дани с волостей, принадлежавших братьям, забирать города
последних и обнаруживал намерение совершенно изгнать их  из  Польши.  Но
вельможи и прелаты встали за младших братьев, и Владислав принужден  был
бежать в Германию; старшинство принял второй после него  брат,  Болеслав
IV, Кудрявый. В этих усобицах принимал  участие  Всеволод  Ольгович,  по
родству с Владиславом, за старшим сыном которого, Болеславом, была  дочь
его Звенислава, или Велеслава. В 1142 году Всеволод посылал сына  своего
Святослава, двоюродного брата Изяслава Давыдовича и Владимирка галицкого
на помощь Владиславу против меньших братьев;  русские  полки  не  спасли
Владислава от изгнания; наш  летописец  сам  признается,  что  они  удо-
вольствовались только опустошением страны, побравши в плен  больше  мир-
ных, чем ратных людей. В походе на Владимирка  Владислав  был  в  войске
Всеволодовом; в 1145 году на зов Владислава, не перестававшего хлопотать
о возвращении стола то на Руси, то у немцев, отправился на  меньших  Бо-
леславичей Игорь Ольгович с братьями: в средине земли Польской,  говорит
летописец, встретились они с Болеславом Кудрявым и братом его Мечиславом
(Межко); польские князья не захотели биться, приехали к Игорю с поклоном
и помирились на том, что уступили старшему брату Владиславу четыре горо-
да во владение, а Игорю с братьями дали город Визну, после чего  русские
князья возвратились домой и привели с собою большой полон; тем и  кончи-
лись польские отношения. Шведскому князю, который в 1142 году приходил в
60 шнеках на заграничных купцов, шедших в трех лодьях, не удалось  овла-
деть последними; купцы отбились от шведов, убивши у них полтораста чело-
век. С финскими племенами продолжалась борьба по-прежнему: в  1142  году
приходила емь из Финляндии и воевала область Новгородскую; но ни  одного
человека из них не возвратилось домой: ладожане истребили у них 400  че-
ловек; в следующем году упоминается о походе корелы на емь. О половецких
нашествиях не встречаем известий в летописях: под 1139 годом читаем, что
приходила вся Половецкая земля, все князья половецкие на  мир;  ходил  к
ним Всеволод из Киева и Андрей из Переяславля к Малотину  и  помирились;
разумеется, мир этот можно было только купить у варваров.  После  видим,
что половцы участвуют в походе Всеволода на Галич.
   Мы видели, что еще во время галицкого похода Игорь Ольгович  упоминал
об обещании брата Всеволода оставить ему после себя Киев; в 1145  Всево-
лод в присутствии братьев своих, родных, двоюродных, и  шурина  Изяслава
Мстиславича прямо объявил об этом распоряжении своем: "Владимир Мономах,
говорил он, посадил после себя на старшем столе сына своего Мстислава, а
Мстислав - брата своего Ярополка: так и я, если бог меня возьмет,  отдаю
Киев по себе брату своему Игорю". Преемство Мстислава после  Мономаха  и
преемство Ярополка после Мстислава нарушило в  глазах  Ольговича  старый
порядок, по которому старшинство и Киев принадлежали всегда самому стар-
шему в роде; так как Мономаховичи первые нарушили этот обычай  в  пользу
своего племени, то теперь он, Всеволод, считает  себя  вправе  поступить
точно так же, отдать Киев после себя брату, хотя Игорь и  не  был  после
него самым старшим в целом роде Ярославовом. Изяслав  Мстиславич  сильно
вооружился против этого распоряжения, но делать было  нечего,  по  нужде
целовал он крест, что признает старшинство Игоря. Когда все братья, про-
должает летописец, сели у Всеволода на  сенях,  то  он  начал  говорить:
"Игорь! Целуй крест, что будешь любить братьев; а вы, Владимир,  Святос-
лав и Изяслав, целуйте крест Игорю и будьте довольны тем, что  вам  даст
по своей воле, а не по нужде". И все братья целовали крест. Когда в 1146
году Всеволод больной возвратился из галицкого  похода,  то  остановился
под Вышгородом на острове, велел позвать к себе лучших киевлян и  сказал
им: "Я очень болен; вот вам брат мой Игорь, возьмите его себе в князья";
те отвечали: "Возьмем с радостию". Игорь отправился с ними в Киев,  соз-
вал всех граждан, и все целовали ему крест, говоря: "Ты нам  князь";  но
они обманывали его, прибавляет летописец. На другой день поехал Игорь  в
Вышгород, и вышгородцы также целовали ему крест. Всеволод  был  еще  все
жив: он послал зятя своего Болеслава польского к Изяславу Мстиславичу, а
боярина Мирослава Андреевича к Давыдовичам  спросить,  стоят  ли  они  в
крестном целовании Игорю, и те отвечали, что стоят. 1 августа умер  Все-
волод, князь умный, деятельный, где дело  шло  об  его  личных  выгодах,
умевший пользоваться обстоятельствами, но  не  разбиравший  средств  при
достижении цели.
   После братних похорон Игорь поехал в Киев, опять со звал всех киевлян
на гору, на двор Ярославов, и опять все присягнули ему. Но  потом  вдруг
собрались все у Typовой божницы и послали сказать Игорю: "Князь!  приез-
жай к нам". Игорь вместе с братом Святославом поехал, остановился с дру-
жиною, а брата Святослава послал на вече. Киевляне стали  жаловаться  на
тиуна Всеволодова, Ратшу, и на другого тиуна вышгородского, Тудора,  го-
ворили: "Ратша погубил у нас Киев, а Тудор - Вышгород; так теперь, князь
Святослав, целуй крест нам и с братом своим, что если кого из  нас  оби-
дят, то ты разбирай дело". Святослав отвечал: "Я целую крест  за  брата,
что не будет вам никакого насилия, будет вам и тиун по вашей воле". Ска-
завши это, он сошел с лошади и целовал крест на вече; киевляне также все
сошли с лошадей и целовали крест, говоря: "Брат твой князь и ты  клялись
и с детьми не мыслить зла ни против Игоря, ни против Святослава".  После
этого Святослав, взявши лучших мужей, поехал с ними  к  Игорю  и  сказал
ему: "Брат! Я поклялся им, что ты будешь судить  их  справедливо  и  лю-
бить". Игорь сошел с лошади и целовал крест на всей их воле и  на  брат-
ней, после чего князья поехали обедать. Но киевляне бросились с веча  на
Ратшин двор грабить и на мечников; Игорь выслал к ним брата Святослава с
дружиною, и тот едва утишил их. В то же самое время Игорь послал сказать
Изяславу Мстиславичу: "Брата нашего бог взял; стоишь ли в крестном цело-
вании?" Изяслав не дал ответа и даже не отпустил посла назад, потому что
Игорь не сдержал обещания, данного киевлянам, и те послали сказать Изяс-
лаву в Переяславль: "Поди, князь, к нам:  хотим  тебя".  Изяслав  принял
приглашение, собрал своих ратных людей и пошел из Переяславля; когда  он
перешел Днепр у Заруба, то прислало к нему  все  пограничное  варварское
народонаселение, черные клобуки и все жители пограничных городов на реке
Роси (все Поросье); посланные говорили: "Ты наш князь, Ольговичей не хо-
тим; ступай скорее, а мы с тобою". Изяслав пошел к Дерновому, и тут сое-
динились с ним все черные клобуки и поршане (жители  городов  по  Роси);
туда же прислали к нему белгородцы и василевцы с теми же  речами:  "Сту-
пай, ты наш князь, Ольговичей не хотим"; скоро явились  новые  послы  из
Киева и сказали: "Ты наш князь, ступай, не хотим переходить к Ольговичам
точно по наследству; где увидим твой стяг, тут и мы будем готовы  с  то-
бою". Эти слова очень важны: они показывают, что  современники  не  были
знакомы с понятиями о наследственности в одной линии. Изяслав собрал все
свое войско в степи, христиан и поганых, и сказал им: "Братья! Всеволода
я считал по правде братом старшим, потому что старший брат  и  зять  мне
как отец; а с этими как меня бог управит и сила  крестная:  либо  голову
свою положу перед вами, либо достану стол дедовский и  отцовский".  Ска-
завши это, он двинулся к Киеву, а Между тем Игорь  послал  к  двоюродным
братьям своим, Давыдовичам, спросить у них, стоят ли они в крестном  це-
ловании. Те хотели дорого продать свою верность клятве и запросили у не-
го волостей много; Игорь в крайности дал им все, лишь бы  только  шли  к
нему на помощь; и они отправились. Но еще важнее  было  для  Игоря  ула-
диться с дружиною, привязать ее к себе; он призвал к себе главных бояр -
Улеба, Ивана Войтишича, Лазаря Саковского и сказал им: "Как были у брата
моего, так будете и у меня"; а Улебу сказал: "Держи  ты  тысячу  (т.  е.
будь тысяцким), как у брата моего держал". Из этого видно, что при  каж-
дой перемене князя бояре боялись лишиться прежнего  значения,  и  теперь
Игорь спешит уверить их, что они ничего не потеряют при нем. Но Ольгович
опоздал: эти бояре уже передались Изяславу; они  могли  видеть  всеобщее
нерасположение к Игорю, видеть, что вся Русь становится под стяг Монома-
хова внука, и спешили отстать от проигранного дела. Они послали  сказать
Изяславу: "Ступай, князь, скорее: идут Давыдовичи Игорю на помощь". Кро-
ме означенных бояр в Святославовом полку передались на сторону  Мстисла-
вича Василь Полочанин и Мирослав (Андреевич), внук Хилич;  они  впятером
собирали киевлян и советовались, как бы обмануть  Игоря;  а  к  Изяславу
послали сказать: "Ступай, князь, мы  уговорились  с  киевлянами;  бросим
стяг Ольговича и побежим с полком своим в Киев". Изяслав подошел к Киеву
и стал с сыном своим Мстиславом у вала, подле Надова озера,  а  киевляне
стояли особо, у Ольговой могилы, огромною  толпою.  Скоро  Игорь  и  все
войско его увидали, что киевляне послали к Изяславу и взяли у  него  ты-
сяцкого со стягом; а вслед за тем берендеи переехали чрез Лыбедь и  зах-
ватили Игорев обоз перед Золотыми воротами и под  огородами.  Видя  это,
Игорь сказал брату Святославу  и  племяннику  Святославу  Всеволодовичу:
"Ступайте в свои полки, и как нас с ними бог рассудит";  велел  ехать  в
свои полки также и Улебу тысяцкому с Иваном  Войтишичем.  Но  как  скоро
приехали они в свои полки, то бросили стяги и поскакали к Жидовским  во-
ротам. Ольгович с племянником не смутились от этого и пошли против Изяс-
лава; но им нельзя было проехать к нему Надовым озером; они пошли верхом
и попали в самое невыгодное место между двумя канавами из озера и из су-
хой Лыбеди. Берендеи заехали им взад и начали сечь их саблями, а Изяслав
с сыном Мстиславом и дружиною заехали сбоку; Ольговичи  побежали,  Игорь
заехал в болото, конь под ним увяз, а идти он не мог, потому что был бо-
лен ногами; брат его Святослав бежал на устье Десны, за Днепр, а племян-
ник Святослав Всеволодич прибежал в Киев и спрятался в Ирининском монас-
тыре, где его и взяли; дружину Ольговича  гнали  до  самого  Днепра,  до
устья Десны и до киевского перевоза.
   Изяслав с великою славою и честью въехал  в  Киев;  множество  народа
вышло к нему навстречу; игумены с монахами и священниками со всего Киева
в ризах; он приехал к св. Софии, поклонился богородице и  сел  на  столе
отцовском и дедовском. Когда привели к нему Святослава Всеволодовича, то
он сказал ему: "Ты мне родной племянник", и начал водить его подле себя;
бояр, верных Ольговичам, перехватали много - Данила Великого, Юрья  Про-
копьича, Ивора Юрьевича, внука Мирославова и других и пустили их, взявши
окуп. Через четыре дня схватили в болоте Игоря и привели к Изяславу, ко-
торый сначала послал его в Выдубицкий монастырь, а потом, сковавши,  ве-
лел посадить в переяславский Ивановский; тогда же киевляне  с  Изяславом
разграбили домы дружины Игоревой и Всеволодовой, села, скот, взяли много
именья в домах и монастырях. Таким образом старший стол перешел опять  в
род Мономаха, но перешел к племяннику мимо двух дядей; причины этого яв-
ления мы уже видели прежде: племянник Изяслав личною доблестию превосхо-
дил дядей, был представителем Мономахова племени в  глазах  народа.  Сам
Изяслав сначала не хотел нарушать право дяди Вячеслава;  отправившись  в
поход против Игоря Ольговича, он объявил, что  идет  возвратить  старший
стол Вячеславу. Но дела переменились, когда он действительно овладел Ки-
евом; если жители этого города заставили Мономаха  нарушить  старшинство
Святославичей, то нет сомнения, что они же заставили и внука его Изясла-
ва нарушить старшинство дяди Вячеслава: желая избавиться от  Ольговичей,
они прямо послали к Изяславу, ему говорили: "Ты наш князь!"  После  уви-
дим, что, призывая его вторично к себе, они прямо скажут ему, что не хо-
тят Вячеслава; когда Юрий хотел было также уступить Киев  Вячеславу,  то
бояре сказали, что он напрасно это делает, ибо Вячеславу  все  равно  не
удержать же Киева - таково было общее мнение о старшем из Мономаховичей;
Юрий подчинился этому общему мнению, должен был подчиниться ему  и  пле-
мянник его Изяслав. Но если Русь не хотела Вячеслава, признавая его нес-
пособным, то не так смотрели на дело собственные бояре Вячеславовы,  ко-
торые управляли слабым князем и хотели управлять Киевом  при  его  стар-
шинстве. Послушавши бояр, Вячеслав стал распоряжаться как старший:  зах-
ватил города, которые отняты были у него Всеволодом; захватил  и  Влади-
мир-Волынский и посадил в нем племянника, Владимира Андреевича, сына по-
койного переяславского князя. Но Изяслав поспешил уверить его, что не он
старший; он послал на дядю брата Ростислава и племянника Святослава Все-
володовича; те взяли у Вячеслава Туров, схватили в нем епископа  Иоакима
и посадника Жирослава. В Турове посадил Изяслав  сына  своего  Ярослава,
старший сын его Мстислав сел в Переяславле. Такое распоряжение могло ос-
корбить братьев Изяславовых, особенно старшего  Ростислава  смоленского,
но, вероятно, этот князь не хотел менять верное на неверное и сам  отка-
зался от Переяславля: здесь он беспрестанно  должен  был  отбиваться  от
Черниговских и от половцев; притом украинское  Переяславское  княжество,
вероятно, было беднее смоленского; наконец, в предшествовавшие смуты Пе-
реяславль много потерял из прежнего своего значеиия: мы видели, что Юрий
ростовский отказался от него в пользу младшего брата Андрея; дядя Вячес-
лав - в пользу племянника Изяслава. У племянника от  сестры,  Святослава
Всеволодовича, Изяслав взял Владимир-Волынский и  вместо  того  дал  ему
пять городов на Волыни. Города в земле южных дреговичей, которые  Всево-
лод Ольгович роздал по братьям своим, остались за Давыдовичами.
   Так устроились дела в собственной Руси; между тем Святослав  Ольгович
с малою дружиною прибежал в Чернигов  и  послал  спросить  у  двоюродных
братьев, Давыдовичей, хотят ли они сдержать клятву,  которую  дали  пять
дней тому назад. Давыдовичи отвечали, что хотят. Тогда Святослав, оставя
у них мужа своего Коснятка, поехал в свои волости уставливать людей,  то
есть взять с них присягу в верности, сперва в Курск, а  потом  в  Новго-
род-Северский. Но как скоро Святослав уехал,  Давыдовичи  начали  думать
втайне от его боярина. Коснятко, узнав, что они замышляют схватить  Свя-
тослава, послал сказать ему: "Князь! думают о тебе, хотят схватить; ког-
да они за тобой пришлют, то не езди к ним". Давыдовичи боялись, что  те-
перь Ольговичи, лишенные надежды получить волости  на  западной  стороне
Днепра, будут добиваться волостей черниговских, и положили соединиться с
Мстиславичем против двоюродных братьев; они  послали  сказать  Изяславу:
"Игорь как до тебя был зол, так и до нас: держи его крепко", а к Святос-
лаву послали сказать: "Ступай прочь из Новгорода-Северского в Путивль, а
от брата Игоря отступись". Святослав отвечал: "Не хочу ни волости, ниче-
го другого, только отпустите мне брата"; но Давыдовичи  все  настаивали:
"Целуй крест, что не будешь ни просить, ни искать брата, а волость  дер-
жи", Святослав заплакал и послал к Юрию в Суздаль: "Брата моего Всеволо-
да бог взял, а Игоря Изяслав взял; пойди в Русскую землю в Киев, помило-
сердуй, сыщи мне брата; а я здесь, с помощию  божиею.  буду  тебе  помо-
гать". В самом деле Святослав действовал: по слал  к  половецким  ханам,
дядьям жены своей, за помощью, и те прислали ему немедленно 300 человек.
В то же время прибежал к нему от дяди из  Мурома  Владимир  Святославич,
внук Ярославов; мы видели, что по смерти Святослава Ярославича в  Муроме
сел брат его Ростислав, а в Рязань послал сына своего Глеба; это уже са-
мое распоряжение обижало сына Святославова Владимира, который, не  полу-
чив, быть может, и вовсе волостей, прибежал теперь к Святославу Ольгови-
чу; вслед за ним прибыл в Новгород-Северский и другой изгнанник  -  Иван
Ростиславич галицкий, который носит название Берладника: молдавский  го-
род Берлад был, подобно Тмутаракани, притоном всех  беглецов,  князей  и
простых людей; Иван также находил в нем убежище и дружину. Между тем Да-
выдовичи спешили кончить дело с опасным Ольговичем; по словам летописца,
они говорили: "Мы начали злое дело, так уже окончим братоубийство;  пой-
дем, искореним Святослава и переймем волость его"; они видели, что  Свя-
тослав употребит все средства для освобождения брата; помнили, что и при
жизни Всеволода Игорь с братом не давали им покоя,  требуя  Чернигова  и
волостей его, и сдерживались только обещанием Киева и  волостей  заднеп-
ровских; а теперь что будет  их  сдерживать?  Отсюда  понятна  раздражи-
тельность Давыдовичей. Они стали проситься у Изяслава идти на Святослава
к Новгороду-Северскому. Изяслав ходил к ним на съезд, где порешили - Да-
выдовичам вместе с сыном Изяславовым Мстиславом, переяславцами и  берен-
деями идти к Новгороду-Северскому. Изяслав сказал  им:  "Ступайте!  если
Святослав не выбежит перед вами из города, то осадите его там; когда  вы
устанете, то я с свежими силами приду к вам и стану продолжать осаду,  а
вы пойдете домой". Давыдовичи отправились к Новгороду, стали  у  вала  и
два раза приступали к двум воротам; бились у них сильно, как вдруг полу-
чили весть от Мстислава Изяславича, чтоб не приступали без него к  горо-
ду, потому что так отец его  велел.  Давыдовичи  послушались,  дождались
Мстислава, и все вместе пустили стрельцов своих к городу, христиан и бе-
рендеев, и сами стали полками и  начали  биться;  граждане  были  сильно
стеснены: их втиснули в острожные ворота, причем они много потеряли уби-
тыми и ранеными. Бой продолжался до самого вечера, но город не был взят;
осаждающие отступили, стали в селе Мелтекове и, пославши отсюда,  загра-
били стада Игоревы и Святославовы в лесу по реке Рахне, кобыл  3000,  да
коней 1000; послали и по окрестным селам жечь хлеб и дворы.
   В это время пришла весть, что Юрий ростовский заключил союз с Святос-
лавом и идет к нему на помощь. Услыхав, что дядя поднялся на него, Изяс-
лав Мстиславич отправил степью гонца в Рязань к Ростиславу Ярославичу  с
просьбою, чтоб напал на Ростовскую область и  таким  образом  отвлек  бы
Юрия; Ростислав согласился; мы видели, что враждебный ему племянник  на-
ходился у Святослава Ольговича, союзника Юриева и ему следовало вступить
в союз с врагами последнего; да и без того Ярославичи муромские едва  ли
могли быть в дружелюбных отношениях к Ольговичам, изгнавшим отца  их  из
Чернигова. Юрий был уже в Козельске, когда узнал, что Ростислав  рязанс-
кий воюет его волость; это известие заставило его возвратиться и  отпус-
тить к Святославу только сына Ивана; когда тот пришел в Новгород к  Свя-
тославу, то последний дал ему Курск с волостями по реке Сейму: как  вид-
но, Ольгович решился не  щадить  ничего,  отдавать  последнее,  лишь  бы
только удержать в союзе Юрия и с его помощию достигнуть своей цели,  ос-
вободить брата. Отдавши половину волости Юрьевичу, Святослав по думе бо-
яр своих попробовал еще раз разжалобить Давыдовичей и послал  священника
своего сказать им: "Братья! Землю мою вы повоевали, стада мои и  братние
взяли, хлеб пожгли и всю жизнь мою (все имение,  все  животы)  погубили:
теперь вам остается убить меня". Давыдовычи отвечали  по-прежнему.  чтоб
оставил брата; Святослав на это отвечал также  по-прежнему:  "Лучше  мне
помереть, чем оставить брата; буду искать его, пока душа в теле".  Давы-
довичи продолжали пустошить волости Ольговичей;  взяли  сельцо  Игорево,
где он устроил себе двор добрый; было тут в погребах  наготовлено  много
вина и меду, и всякого тяжелого товару, железа и меди,  так  что  нельзя
было всего и вывезти; Давыдовичи вeлели все это покласть на возы и потом
велели зажечь двор и церковь св. Георгия, и гумно, где было 900  стогов.
Потом, услыхав, что Изяслав Мстиславич идет к ним на  помощь  из  Киева,
они пошли к Путивлю и приступили к городу, пославши сказать жителям: "Не
бейтесь; клянемся св. богородицею, что не дадим вас  в  полон".  Но  пу-
тивльцы не послушались и крепко бились до тех пор, пока  пришел  Изяслав
Мстиславич с силою киевскою; тогда путивльцы послали к  нему  сказать  с
поклоном: "Мы тебя только дожидались, князь, целуй нам  крест".  Изяслав
поцеловал крест и только вывел от них прежнего посадника и посадил свое-
го; этот поступок путивльцев очень замечателен: он  показывает  доверен-
ность ко внуку Мономахову и недоверие ко внукам  Святославовым  у  самих
жителей черниговских волостей; неудивительно, что на той стороне  Днепра
так не любили Святославичей. В Путявле Изяслав и Давыдовичи  взяли  двор
Святославов и все добро, какое нашли там,  разделили  на  четыре  части,
взяли 500 берковцев меду, 80 корчаг вина; взяли  всю  утварь  из  церкви
Вознесения и 700 человек рабов. Узнавши, что Путивль  взят,  именье  его
пограблено и что Изяслав идет на него, хочет осадить в  Новгороде,  Свя-
тослав позвал на совет князей Ивана Юрьича, Ивана Ростиславича Берладни-
ка, дружину, половцев диких, дядей своих и спрашивал, что делать. Те от-
вечали ему: "Князь! Ступай отсюда, не мешкая; здесь тебе не при чем  ос-
таваться: нет ни хлеба, ничего; ступай в лесную землю; там  тебе  близко
будет пересылаться с. отцом своим Юрием". Святослав послушался и побежал
из Новгорода в Корачев с женою и детьми и с женою брата своего Игоря; из
дружины одни пошли за ним, другие оставили его.
   Новгородцы-северские дали знать Изяславу и его союзникам, что Святос-
лав убежал от них; это известие сильно  раздосадовало  Давыдовичей:  они
знали, что пока Святослав будет на свободе, до  тех  пор  не  перестанет
отыскивать свободы брату; в сердцах Изяслав  Давидович  сказал  братьям:
"Пустите меня за ним; если ему самому удастся уйти от меня,  тo  жену  и
детей у него отниму, имение его возьму!" - и, взявши с собою три  тысячи
конной дружины, без возов, налегке отправился в  погоню  за  Ольговичем,
которому не оставалось более ничего делать, как или семью и дружину свою
отдать в плен, или голову свою сложить. Подумав с союзными князьями, по-
ловцами и дружиною, он вышел навстречу к Давыдовичу и разбил его.  Изяс-
лав Мстиславич и Владимир Давыдович шли с полками вслед за Изяславом Да-
выдовичем и, остановившись в лесу, сели было обедать, как вдруг  пригнал
к ним один муж с вестию, что Изяслав разбит Ольговичем. Эта весть сильно
раздосадовала Изяслава Мстиславича, который, по выражению летописца, был
храбр и крепок на рать; он выстроил свое войско и пошел на Святослава  к
Корачеву; на дороге встречали его беглецы из дружины Изяслава Давыдовича
и присоединялись к войску; самого Давыдовича долго не было,  наконец,  и
он явился в полдень; князья шли весь этот день до  ночи  и  остановились
ночевать недалеко от Корачева, а Святослав, узнав о их приходе, ушел  за
лес в землю вятичей. Тогда Изяслав Мстиславич сказал Давыдовичам: "Каких
хотели вы волостей, те я вам добыл: вот  вам  Новгород-Северский  и  все
Святославовы волости; что же будет в этих волостях Игорево  -  рабы  или
товар какой, то мое; а что будет Святославовых рабов и товара, то разде-
лим на части". Урядившись таким образом, Изяслав возвратился в  Киев,  а
между тем Игорь Ольгович сильно разболелся в тюрьме  и  прислал  сказать
ему: "Брат! Я очень болен и прошу у тебя  пострижения;  хотел  я  этого,
когда еще был князем; а теперь в нужде я сильно разболелся и  не  думаю,
что останусь в живых". Изяслав сжалился и послал сказать ему: "Если была
у тебя мысль о пострижении, то ты волен; а я тебя и  без  того  выпускаю
для твоей болезни". Над Игорем розняли верх тюрьмы и вынесли больного  в
келью; восемь дней он не пил, не ел, но потом ему полегчало, и он  пост-
ригся в киевском Федоровском монастыре в схиме.
   Между тем в 3eмлe Северской и у вятичей по-прежнему шла  война  между
Давыдовичами и Ольговичами. Изяслав Мстислааич, уходя в Киев, имел неос-
торожность оставить с  Давидовичами  Святослава  Всеволодовича,  родного
племянника Святославова, которого выгоды были тесно связаны  с  выгодами
дяди, с выгодами племени Ольговичей: окончательное поражение  дяди  Свя-
тослава, окончательное торжество Давыдовичей отнимало  у  него  навсегда
надежду княжить в Чернигове, на что он имел со  временем  полное  право,
как сын старшего из Ольговичей. Вот почему он  должен  был  поддерживать
дядю и, точно, вместо преследования уведомлял его  о  движениях  неприя-
тельских. Несмотря на отступление Ивана Берладника,  который,  взявши  у
Святослава 200 гривен серебра и 12 золота, перешел к Ростиславу Мстисла-
вячу смоленскому, дела Ольговича поправились, потому что Юрий ростовский
прислал ему на помощь белозерскую дружину. Святослав уже  хотел  идти  с
нею на Давыдовичей, как вдруг опасно занемог сын Юрьев,  Иван;  Ольгович
не поехал от больного и дружины не отпустил. Давыдовичи, с своей  сторо-
ны, услыхав, что Святослав получил помощь от Юрия, не  посмели  идти  на
него, но, созвавши лучших вятичей, сказали им: "Святослав такой же  враг
и вам, как нам: старайтесь убить его как-нибудь обманом  и  дружину  его
перебить, а именье его вам", - после чего сами пошли назад. Двое сыновей
Юрьевых - Ростислав и Андрей действовали успешно с другой стороны:  зас-
тавили рязанского князя Ростислава бежать к половцам;  но  в  это  время
умер брат их Иван у Святослава, который после того перешел на устье реки
Протвы. Сюда прислал утешать его Юрий: "Не тужя о моем  сыне,  велел  он
сказать ему; если этого бог взял, то другого к тебе пришлют";  тогда  же
прислал он и богатые дары Святославу - ткани и меха, дарил и жену его, и
дружину (1146 г.).
   Весною Юрий с союзником своим начал наступательное движение: сам  во-
шел в область Новгородскую, взял Торжок и землю по Мсте; а Святослав по-
шел на Смоленскую волость, взял Голядей, на верховьях Протвы, и обогатил
дружину свою полоном, после чего получил зов от Юрия приехать к  нему  в
Москву, имя которой здесь впервые упомянуто. Святослав поехал к  нему  с
сыном Олегом, князем Владимиром рязанским и с небольшою  дружиною;  Олег
поехал наперед и подарил Юрию барса (вероятно, кожу этого  зверя).  Дру-
жески поздоровались Юрий с Ольговичем и начали пировать; на другой  день
Юрий сделал большой обед для гостей, богато одарил Святослава, сына его,
Владимира рязанского и всю дружину. Но одними дарами дело  не  ограничи-
лось: Юрий обещал Святославу прислать сына на помощь,  и  обещание  было
исполнено. Получивши также наемное войско от половцев, Святослав начал с
успехом наступательные движения: послал половцев воевать Смоленскую  во-
лость, и они опустошили земли у верховьев Угры; тогда посадники  Давыдо-
вичей бросились бежать из городов вятичских, и Святослав  занял  послед-
ние; а между тем из степей пришли к нему новые толпы половцев, да с  се-
вера Глеб, сын Юрия ростовского. Изяслав Давыдович не смел  долее  оста-
ваться в Новгороде-Северском, ушел к брату Владимиру в Чернигов, и Давы-
довичи вместе с Святославом Всеволодовичем отправили к Ольговичу послов,
которые должны были сказать ему: "Не жалуйся на нас, будем все за  одно,
позабудь нашу злобу; целуй к нам крест и возьми свою отчину,  а  что  мы
взяли твоего, то все отдадим назад". Из этого видно, что Святослав  Все-
володович уже успел снестись с Давыдовичами; без сомнения, он был  здесь
главным действователем, тем более, что прежнее усердие его к дяде Ольго-
вичу давало ему возможность быть посредником. Как видно, уже тогда между
Давыдовичами и Всеволодовичем положено было заманить Изяслава Мстислави-
ча на восточный берег Днепра, потому что, прося мира и союза у  Ольгови-
ча, Давыдовичи в то же время послали сказать Изяславу: "Брат!  Святослав
Ольгович занял нашу волость Вятичи; пойдем на него; когда его  прогоним,
то пойдем на Юрия в Суздаль и либо  помиримся  там  с  ним,  либо  будем
биться". Изяслав согласился; но Всеволодовичу  нужно  было  прежде  него
быть на восточном берегу Днепра, чтоб окончательно  устроить  все  дело;
для этого он приехал к Изяславу и стал проситься у него в Чернигов: "Ба-
тюшка, говорил он, отпусти меня в Чернигов, там у меня вся  жизнь;  хочу
просить волости у братьев, у Изяслава и Владимира". "И прекрасно ты  это
придумал, отвечал ему Изяслав, ступай скорее".  Всеволодович  поехал,  и
дело было окончательно улажено: уговорились перезвать Изяслава киевского
на ту сторону Днепра и схватить его обманом, после  чего,  видя  медлен-
ность киевского князя, Давыдовичи послали торопить его: "Земля наша  по-
гибает, а ты нейдешь", велели они сказать ему. Изяслав созвал бояр  сво-
их, всю дружину и киевлян, и сказал им: "Я уговорился с братьями  своими
Давыдовичами и Святославом Всеволодовичем: хотим пойти на дядю Юрия и на
Святослава Ольговича к Суздалю за то, что дядя принял врага  моего  Свя-
тослава. Брат Ростислав придет также к нам с смолнянами и новгородцами".
Киевляне отвечали на это: "Князь! не ходи с Ростиславом на дядю  своего,
лучше уладься с ним; Ольговичам не верь и в путь с ними вместе не ходи".
Изяслав отвечал: "Нельзя; они мне крест целовали, я с ними  вместе  думу
думал, не могу никак отложить похода; собирайтесь". Тогда киевляне  ска-
зали: "Ну, князь, ты на нас не сердись, а мы  не  можем  на  Владимирово
племя рук поднять; вот если б на Ольговичей, то пошли бы  и  с  детьми".
Изяслав отвечал на это: "Тот будет добрый человек, кто за мною  пойдет";
набралось много таких добрых людей, и он выступил с ними в поход,  оста-
вив в Киеве брата Владимирка, Переправившись за  Днепр  и  ставши  между
Черниговскою и Переяславскою волостию, Изяслав послал в Чернигов боярина
своего Улеба разузнать, что там делается. Улеб скоро возвратился с  вес-
тию, что Давыдовичи и Всеволодовичи отступили от него  и  соединились  с
Ольговичем; тогда же черниговские  приятели  Изяслава  прислали  сказать
ему: "Князь! Не двигайся никуда  с  места:  ведут  тебя  обманом,  хотят
убить, либо схватить вместо Игоря; целовали крест Ольговичу, послали и к
Юрию с крестом: задумали и с ним на тебя".
   Изяслав возвратился и отправил послов в Чернигов сказать Давыдовичам:
"Мы замыслили путь великий и утвердились крестным целованием  по  обычаю
дедов и отцов наших; утвердимся еще, чтобы в походе после не было  ника-
кой ссоры, никакого препятствия. Те отвечали: "Что это нам без нужды еще
крест целовать? Ведь мы уже поклялись Изяславу; в чем  же  провинились?"
Посол сказал на это: "Какой же тут грех еще крест поцеловать  по  любви?
То нам на спасение". Но Давыдовичи никак не соглашались; Изяслав, отпус-
кая посла, наказал ему, что если черниговские не  станут  в  другой  раз
крест целовать, то скажи им все, что мы слышали; и вот посол объявил Да-
выдовичам от имени своего князя: "Дошел до меня слух,  что  ведете  меня
обманом: поклялись Святославу Ольговичу схватить меня  на  дороге,  либо
убить меня за Игоря; так, братья, было дело, или не так?" Давыдовичи  не
могли ничего отвечать на это; только молча переглядывались друг  с  дру-
гом; наконец, Владимир сказал послу: "Выйди вон, посиди; мы  тебя  опять
позовем". Долго они думали вместе, потом позвали посла и велели ему  пе-
редать Изяславу: "Брат! Точно мы целовали  крест  Святославу  Ольговичу;
жаль нам стало брата нашего Игоря; он уже чернец и схимник, выпусти его,
тогда будем подле тебя ездить; разве тебе было бы любо, если б мы  брата
твоего держали?" В ответ на это Изяслав  послал  бросить  им  договорные
грамоты, причем велел сказать: "Вы клялись быть со мною до самой смерти,
и я отдал вам волости обоих Ольговичей; прогнал с вами  Святослава,  во-
лость его вам добыл, дал вам Новгород и Путивль, именье его мы  взяли  и
разделили на части, Игорево я взял себе; а  теперь,  братья,  вы  клятву
свою нарушили, привели меня сюда обманом, хотели убить; да будет со мною
бог и сила животворящего креста, стану управляться как  мне  бог  даст".
Тогда же Изяслав послал сказать  брату  своему  Ростиславу  в  Смоленск;
"Брат! Давыдовичи крест нам целовали и думу думали идти вместе  на  дядю
нашего; но все обманывали,  хотели  убить  меня;  бог  и  сила  крестная
объявили их умысел; а теперь уже, брат, где было мы думали идти на дядю,
то уже не ходи, ступай сюда ко мне; а там наряди новгородцев и смольнян,
пусть сдерживают Юрия, и к присяжникам своим пошли, в Рязань  и  всюду".
Распорядившись насчет брата Ростислава, Изяслав послал в Киев к  другому
брату, Владимиру, к митрополиту Климу и к  Лазарю  тысяцкому,  чтоб  они
созвали киевлян на двор к св. Софии, и пусть там посол его скажет народу
княжеское слово и объявит обман Черниговских. Киевляне  сошлись  все  от
мала до велика, и когда стали на вече, то посол Изяславов начал говорить
им: "Князь ваш вам кланяется и велел вам сказать: я вам прежде объявлял,
что задумал с братом Ростиславом и Давыдовичами идти  на  дядю  Юрия,  и
звал вас с собою в поход; но вы мне тогда сказали, что не можете на Вла-
димирово племя рук поднять, на Юрия, а на Ольговичей одних пошли бы и  с
детьми; так теперь вам объявляю: Давыдовичи и Всеволодич Святослав,  ко-
торому я много добра сделал, целовали тай ком от меня  крест  Святославу
Ольговичу, послали к Юрию, а меня хотели или схватить, или убить за Иго-
ря; но бог меня заступил и крест честной, что ко мне целовали.  Так  те-
перь. братья киевляне, чего сами хотели, что мне обещали, то и сделайте:
ступайте ко мне к Чернигову на Ольговичей, сбирайтесь все от мала до ве-
лика: у кого есть конь, - тот на коне, у кого нет, - тот в  лодье.  Ведь
они не меня одного хотели убить, но и вас всех искоренить". Киевляне от-
вечали на это: "Ради, что бог сохранил тебя нам от  большей  беды  (tm),
идем за тобою и с детьми". Но в это самое время кто-то из толпы  сказал:
"По князе-то мы своем пойдем с радостию; но прежде  надобно  вот  о  чем
промыслить: как прежде при Изяславс Ярославиче злые  люди  выпустили  из
заточения Всеслава и поставили князем себе, и за то много зла было наше-
му городу; а теперь Игорь, враг нашего князя и наш, не в заточении, а  в
Федоровском монастыре; убьем его и пойдем к Чернигову за  своим  князем;
покончим с ними". Народ, услыхавши это, бросился к Федоровскому монасты-
рю. Напрасно говорил им князь Владимир: "Брат мой не велел вам этого де-
лать, Игоря стерегут крепко; пойдем лучше к брату, как  он  нам  велел".
Киевляне отвечали ему: "Мы знаем, что добром не кончить с этим  племенем
ни вам, ни нам". Митрополит также их удерживал, и Лазарь тысяцкий, и Ра-
гуйло. Владимиров тысяцкий; но они никого не послушали и с воплем  кину-
лись на убийство. Тогда князь Владимир сел на коня и погнал к  Федоровс-
кому монастырю; на мосту не мог он проехать за толпами народа и  поворо-
тил направо мимо Глебов двора; но этот крюк заставил его потерять время;
киевляне пришли прежде него в монастырь, бросились в церковь, где  Игорь
стоял у обедни, и потащили его с криками: "Побейте! побейте!"  В  монас-
тырских воротах встретился им Владимир; Игорь, увидав его, спросил: "Ох,
брат! Куда это меня ведут?" Владимир бросился с лошади и одел Игоря сво-
им корзном, уговаривая киевлян: "Братья мои! не делайте  этого  зла,  не
убивайте Игоря!" Но толпа не слушала, и начали бить Ольговича; несколько
ударов пришлось и на долю Владимира который держался близко  последнего,
защищая его. Владимиру, однако, с помощью боярина Михаила удалось ввести
Игоря в двор своей матери и затворить за собою ворота. Но толпа, избивши
Михаила, оторвавши на нем крест с цепями, выломала  ворота  и,  увидавши
Игоря на сенях, разбила сени, стащила с них Игоря  и  повергла  его  без
чувств на землю; потом привязали ему веревку к ногам и потащили с Мстис-
лавова двора, через Бабин торжок на княж двор и там его прикончили;  от-
сюда, положивши на дровни, повезли на Подол и бросили на  торгу.  Влади-
мир, услыхав, что тело Игоря лежит на торгу, послал туда двоих тысяцких,
Лазаря и Рагуйла; те приехали и сказали киевлянам: "Вы уже убили  Игоря,
так похороним тело его". Киевляне отвечали: "Не мы его убили; убили  его
Давыдовичи и Всеволодич, которые замыслили зло на нашего  князя,  хотели
убить его обманом; но бог за нашего князя и св. София". Тогда Лазарь ве-
лел взять Игоря и положить в Михайловской церкви, в Новгородской  божни-
це; а на другой день похоронили его в Семеновском монастыре.
   Изяслав стоял на верховьях Супоя, на границах Черниговского  княжест-
ва, когда пришла к нему весть об убийстве Игоря, он  заплакал  и  сказал
дружине: "Если бы я знал, что это случится, то отослал бы его подальше и
сберег бы его; теперь мне не уйти от людских речей, -  станут  говорить,
что я велел убить его; но бог свидетель, что я не приказывал и  не  нау-
чал; бог рассудит дело". Дружина отвечала:  "Нечего  тебе  заботиться  о
людских речах; бог знает, да и все люди знают, что не  ты  его  убил,  а
братья его; крест к тебе целовали и потом нарушили клятву, хотели  убить
тебя". Изяслав сказал на это: "Если уже так случилось, то делать нечего,
- всем нам там быть и судиться пред богом"; но  все  не  перестал  жало-
ваться на киевлян. Между тем война  продолжалась.  Изяслав,  как  видно,
прежде всего поспешил овладеть Курском и городами по Сейму,  чтоб  прер-
вать связь Черниговских с половцами: в Курске уже сидел сын  его  Мстис-
лав, когда к этому городу пришел Святослав Ольгович  с  Глебом  Юрьичем.
Мстислав объявил жителям Курска, что неприятель близко; те отвечали точ-
но так же, как прежде киевляне отвечали  отцу  его:  "Ради  биться  и  с
детьми за тебя против Ольговичей; но на племя Владимирово, на  Юрьевича,
не можем поднять рук".
   Услыхав такой ответ, Мстислав уехал к отцу, а жители Курска послали к
Глебу Юрьевичу я взяли у него себе посадника; как видно, Ольгович  усту-
пил и Глебу ту самую волость, т. е. Курск с Посемьем, которую прежде от-
дал брату его Ивану; вот почему Глеб посадил своих посадников  также  по
рекам Сейму и Вырю, где заключил союз  со  многими  половецкими  ордами.
Впрочем, некоторые города по Вырю остались верны Изяславу,  несмотря  на
угрозы Черниговских, что они отдадут их в плен половцам;  один  из  этих
городов, Вьяхань, с успехом выдержал осаду; другой -  Попашь  был  взят.
Услыхав о движении Черниговских и Юрьевича, Изяслав собрал большое войс-
ко, полки дяди Вячеслава и волынские, и пошел к Переяславлю, где  пришла
к нему весть от брата Ростислава, что тот уже на походе: "Подожди  меня,
велел сказать ему Ростислав: я Любеч пожег, много воевал и зла  Ольгови-
чам много наделал; сойдемся вместе и посмотрим, что нам дальше  делать".
Получив эту весть, Изяслав пошел потихоньку, поджидая брата, и  стал  на
урочище Черная Могила, куда пришел к нему Ростислав с полками смоленски-
ми. Оба брата стали думать с дружиною и черными клобуками,  куда  бы  им
пойти теперь. Ростислав говорил: "Теперь бог нас соединил в одном месте,
а тебя избавил от великой беды: так медлить нам нечего, пойдем  прямо  к
ним, где будет ближе, и как нас с ними бог рассудит". Мнение было приня-
то, и князья пошли на Сулу. Когда в стане  черниговских  князей  узнали,
что Изяслав идет на них, то большая часть половцев покинула ночью стан и
ушла в степь; оставленные союзниками Давыдовичи и Ольговичи пошли к Чер-
нигову; Изяслав хотел пересечь им дорогу у города Всеволожа, но  уже  не
застал здесь Черниговских: они прошли Всеволож. Мстиславичи не пошли  за
ними дальше, но взяли на щит (разграбили) Всеволож, в котором находились
тогда жители из двух других городов, как видно,  менее  укрепленных:  мы
уже видели этот обычай на Украйне, по которому вдруг города пустели  при
вести о приближении неприятеля. Когда в других городах узнали, что  Все-
волож взят, то и они вдруг опустели: жители их бросились бежать к Черни-
гову; Мстиславичи послали за ними в погоню и  некоторых  перехватили,  а
другие ушли; пустые города Изяслав велел зажечь.  Только  жители  города
Глебля не успели убежать и счастливо отбились от  Мстиславичей,  которые
пошли оттуда в Киев, сказавши дружине своей -  киевлянам  и  смольнянам:
"Собирайтесь все; когда реки установятся, тогда пойдем  к  Чернигову,  и
как нас с ними бог управит". Поживши весело  некоторое  время  в  Киеве,
Мстиславичи решили разлучиться; Изяслав говорил Ростиславу: "Брат!  Тебе
бог дал верхнюю землю: ты там и ступай против Юрия; там у тебя  смольня-
не, новгородцы и другие присяжники, удерживай с ними дядю; а я здесь ос-
танусь и буду управляться с Ольговичами и Давыдовичами". Ростислав  отп-
равился в Смоленск.
   Когда реки стали, то Черниговские начали наступательное движение: они
послали дружину свою с половцами и  повоевали  места  на  правом  берегу
Днепра; а союзник их Глеб Юрьевич занял Городец-Остерский,  принадлежав-
ший прежде отцу его. Изяслав послал звать его к себе в Киев, и Глеб сна-
чала было обещался приехать, но потом раздумал, потому что вошел в  сно-
шения с переяславцами, часть которых была почему-то недовольна Изяславом
или сыном его Мстиславом, княжившим у них, и звала Глеба, обещаясь  пре-
дать ему город. Глеб немедленно пошел на  их  зов;  на  рассвете,  когда
Мстислав с дружиною еще спал,  пригнали  к  нему  сторожа  и  закричали:
"Вставай, князь! Глеб пришел на тебя!" Мстислав вскочил, собрал  дружину
и выступил из города против Юрьича; оба, увидав друг друга, не  решились
вступить в битву; Глеб стоял до утра другого дня и возвратился; Мстислав
же, соединясь с остальною дружиною и  переяславцами,  погнался  за  ним,
настиг, захватил часть его войска; но самому Глебу удалось уйти в  Горо-
дец. Изяслав. услыхав об этих попытках против Переяславля, собрал дружи-
ну, берендеев и пошел к Городцу; Юрьич послал объявить об этом в  Черни-
гов: "Идет на меня Изяслав, помогите мне!" - велел он  сказать  тамошним
князьям; а между тем Изяслав пришел и осадил Городец; не  видя  ниоткуда
помощи, Юрьич чрез три дня поклонился Изяславу и помирился  с  ним,  как
видно, тот оставил за ним отцовский город. Но Глеб не  был  за  это  ему
благодарен: как скоро Изяслав возвратился в Киев, он опять  послал  ска-
зать Черниговским. "Я поневоле целовал крест Изяславу: он обступил  меня
в городе, а от вас не было помощи; но теперь опять хочу  быть  вместе  с
вами". В 1148 году Изяслав, наконец, собрал всю свою силу, взял  полк  у
дяди Вячеслава и полк владимирский, призвал отряд венгров на помощь, со-
единился с берендеями, перешел Днепр и стал в осьми верстах от  Черниго-
ва. Три дня стоял он под городом, дожидаясь, не выйдут  ли  Ольговичи  и
Давыдовичи на битву, но никто не выходил; а он между тем  пожег  все  их
села. Наскучив дожидаться, Изяслав стал говорить дружине: "Вот  мы  села
их пожгли все, именье взяли, а они к нам не выходят; пойдем лучше к  Лю-
бечу, где у них вся жизнь". Когда Изяслав подошел к Любечу, то Давыдови-
чи и Ольговичи с рязанскими князьями и половцами явились также  сюда,  и
оба войска стали друг против друга по  берегам  реки;  Изяслав  выстроил
войско и пошел  было  против  Черниговских,  но  река  помешала;  только
стрельцам с обеих сторон можно было стреляться через  нее.  Ночью  пошел
сильный дождь, и Днепр начал вздуваться. Тогда  Изяслав  начал  говорить
дружине и венграм: "Здесь эта река мешает биться, а там Днепр разливают-
ся: пойдем лучше за Днепр". Только что успели перейти Днепр, как на дру-
гой день лед тронулся; Изяслав дошел благополучно до  Киева,  но  венгры
обломились на озере и несколько их потонуло.
   Несмотря, однако, на то, что поход Изяслава,  предпринятый  с  такими
большими сборами, кончился, по-видимому, ничем,  Черниговские  не  могли
долго вести борьбы: опустошая села их, Изяслав действительно  отнимал  у
них всю жизнь, по тогдашнему выражению: нечем  было  содержать  дружины,
нечем было платить половцам; жители городов неохотно помогали князьям  в
их усобицах; Юрий ограничился только присылкою сына, сам не  думал  идти
на юг, а без него силы Черниговских вовсе не были  в  уровень  с  силами
Мстиславичей. В таких обстоятельствах  они  послали  сказать  Юрию:  "Ты
крест целовал, что пойдешь с нами на Изяслава, и  не  пошел;  а  Изяслав
пришел, за Десною города наши пожег и землю повоевал; потом в другой раз
пришел к Чернигову и села наши пожег до самого Любеча и всю  жизнь  нашу
повоевал; а ты ни к нам не пошел, ни на Ростислава не  наступил;  теперь
если хочешь идти на Изяслава, так ступай, и мы с тобою; если же не  пой-
дешь, то мы будем правы в крестном целовании: нельзя нам  одним  гибнуть
от рати". Не получив от Юрия благоприятного  ответа,  они  обратились  к
Изяславу Мстиславичу с мирными предложениями, послали сказать  ему:  "То
бывало и прежде при дедах и при отцах наших: мир стоит до рати,  а  рать
до мира; не жалуйся на нас, что мы первые встали на рать: жаль было  нам
брата нашего Игоря; мы того только и хотели, чтоб ты выпустил его; а так
как теперь он убит, пошел к богу, где и всем нам быть, то бог всех нас и
рассудит, а здесь нам до каких пор губить Русскую землю? Чтоб  нам  ула-
диться?" Изяслав отвечал им: "Братья! Доброе дело христиан блюсти; но вы
все вместе советовались, так и я пошлю к брату  Ростиславу,  подумаем  и
тогда пришлем ответ". Немедленно отправил Изяслав послов к брату с таки-
ми словами: "Присылали ко мне братья - Давыдовичи, Святослав Ольгович  и
Святослав Всеволодович: мира просят; а я с  тобою  хочу  посоветоваться,
как нам обоим будет годно; хочешь мира? Хотя они и зло нам  сделали,  но
теперь мира просят у нас; но если хочешь войны, - скажи, как  хочешь,  я
на тебя во всем полагаюсь". Уже из этих слов Ростислав мог  понять,  что
сам старший брат хочет мира, и потому велел отвечать ему: "Брат!  Кланя-
юсь тебе; ты меня старше, ты, как хочешь, так и делай, а я всюду готов с
тобою; но если ты уже мне делаешь такую честь, спрашиваешь моего совета,
то я бы так думал: ради русских земель и ради христиан - мир лучше;  они
встали на рать, но что взяли? А теперь, брат, ради христиан и всей Русс-
кой земли помирись, если только обещают, что за Игоря всякую вражду  от-
ложат и вперед не задумают сделать с тобою того, что хотели прежде  сде-
лать; если же не перестанут злобиться за Игоря, то лучше с ними воевать,
как бог управит". Получив этот  ответ,  Изяслав  послал  к  Черниговским
епископа белгородского Феодора и печерского игумена Феодосия  с  боярами
сказать им: "Вы мне крест целовали, что вам брата Игоря  не  искать,  но
клятву свою нарушили и много наделали мне досад; но теперь я вое это за-
бываю для Русской земли и христиан; если вы сами ко мне прислали просить
мира и раскаиваетесь в том, что хотели сделать, то  целуйте  крест,  что
отложите всякую вражду за Игоря и не задумаете вперед того,  что  прежде
хотели сделать со мною". Черниговские поклялись отложить вражду за  Иго-
ря, блюсти Русскую землю, быть всем за один брат; Курск с Посемьем оста-
лись за Владимиром Давыдовичем.
   В это время явился к Изяславу старший из сыновей Юрия, Ростислав, ко-
торого мы видели в Новгороде; Ростислав объявил, что он рассорился с от-
цом, который не хотел дать ему волости в Суздальской земле, и потому  он
пришел к Изяславу с поклоном: "Отец меня обидел, - говорил  Юрьевич  ки-
евскому князю, - волости мне не дал: и вот я пришел сюда, поручивши себя
богу да тебе, потому что ты старше всех нас между внуками Владимира; хо-
чу трудиться за Русскую землю и подле тебя ездить". Изяслав отвечал ему:
"Всех нас старше отец твой, но он не умеет с нами жить; а  мне  дай  бог
вас, братью свою всю и весь род свой иметь в правду, как душу свою; если
отец тебе волости не дал, так я тебе даю". И дал ему  те  пять  городов,
которые прежде держал Святослав Всеволодич; кроме того, Ростислав  полу-
чил Городец-Остерский, где Изяслав не хотел видеть брата его Глеба,  ко-
торому послал сказать: "Ступай к Ольговичам; ты к ним пришел, так  пусть
тебе и дадут волость". У этого Городца Остерского съехался осенью  Изяс-
лав Мстиславич с Давыдовичами; Ростислав Юрьевич приехал вместе с киевс-
ким князем; Ольговичи - ни дядя, ни племянник  -  не  приехали.  Изяслав
сказал Давыдовичам: "Вот брат Святослав и племянник мой не  приехали,  а
вы все клялись мне, что, кто будет до меня зол, на того вам быть  вместе
со мною; дядя мой Юрий из Ростова обижает мой Новгород, дани у новгород-
цев поотнимал, по дорогам проезду им нет; хочу пойти и управиться с  ним
либо миром, либо ратью; а вы крест целовали, что будете вместе со мною".
Владимир Давыдович отвечал: "Это ничего, что брат Святослав и  племянник
твой не приехали, все равно мы здесь; а мы все клялись,  что,  где  твои
будут обиды, там нам быть с тобою". Князья уладились, что, как скоро лед
станет на реках, идти на Юрия к Ростову: Изяслав пойдет из Смоленска,  а
Давыдовичи и Ольгович - из земли вятичей, и всем сойтись на Волге. После
ряду князья весело пообедали вместе и разъехались,  Возвратясь  в  Киев,
Изяслав сказал Ростиславу Юрьичу: "Ступай в Бужск и побудь там, постере-
ги Русскую землю, пока я схожу на отца  твоего  и  помирюсь  с  ним  или
как-нибудь иначе с ним управлюсь".
   В Киеве оставил Изяслав брата Владимира, в Переяславле - сына  Мстис-
лава и пошел в Смоленск к брату Ростиславу, куда велел  полкам  идти  за
собою. В Смоленске Мстиславичи провели вместе время весело, пируя с дру-
жиною и смольнянами, дарили друг друга богатыми  дарами:  Изяслав  дарил
Ростислава товарами, которые идут из Русской земли  и  из  всех  царских
(греческих) земель, а Ростислав Изяслава  -  товарами,  которые  шли  из
верхних (северных) земель и от варягов. Готовясь к войне,  братья  пыта-
лись, однако, кончить дело мирными переговорами и отправили посла к дяде
Юрию; но тот вместо ответа задержал посла. Тогда, приказавши брату  Рос-
тиславу идти с полками по Волге и дожидаться при устье Медведицы,  Изяс-
лав пошел с небольшою дружиною  в  Новгород.  Новгородцы,  услыхав,  что
Изяслав идет к ним, сильно обрадовались и вышли к нему навстречу, одни -
за день, другие - за три дня пути от города. В это время княжил в Новго-
роде уже не брат Изяславов Святополк, но сын Ярослав; Изяслав  велел  им
поменяться волостями, вывел Святополка во Владимир-Волынский из Новгоро-
да "злобы его ради", как говорит новгородский летописец.  В  воскресенье
въехал Изяслав в Новгород с великою честию; встречен был сыном Ярославом
и боярами и поехал с ними к св. Софии к обедне; после обедни князья пос-
лали подвойских и биричей кликать клич по улицам, звать к князю на  обед
всех от мала до велика; обедали весело, и с честью разошлись  по  домам.
На другой день, в понедельник, послал Изяслав на Ярославов  двор,  велел
звонить к вечу, и когда сошлись новгородцы и псковичи  на  вече,  то  он
сказал им: "Братья! Сын мой и вы присылали ко мне жаловаться,  что  дядя
мой Юрий обижает вас; и вот я, оставя Русскую землю, пришел сюда на  не-
го, для вас, ради ваших обид; думайте, гадайте, братья, как на него пой-
ти и как - мириться ли с ним, или ратью покончить дело?" Народ  отвечал:
"Ты наш князь, ты наш Владимир, ты наш Мстислав: рады с тобою идти всюду
мстить за свои обиды; пойдем все; только одни  духовные  останутся  бога
молить". И в самом деле, новгородцы собрали в поход  всю  свою  волость,
пошли псковичи и корела. Пришедши на устье Медведицы, Изяслав ждал брата
Ростислава четыре дни; потом, когда Ростислав пришел с полками  русскими
и смоленскими, то все вместе пошли вниз по Волге, пришли к городу  Конс-
тантинову на устье большой Нерли и, не получая  вестей  от  Юрия,  стали
жечь его города и села и воевать по обеим сторонам Волги; оттуда пошли к
Угличу и потом на устье Мологи. Здесь получили они весть,  что  Владимир
Давыдович и Святослав Ольгович стоят в земле вятичей, ожидая, что  будет
между Юрием и Изяславом, и не идут к устью Медведицы, как обещали; Изяс-
лав сказал при этом брату: "Пусть их к нам нейдут; был бы с нами бог", и
отпустил новгородцев и русь воевать к Ярославлю; когда те возвратились с
большою добычею, то уже стало тепло, была Вербная неделя, вода на  Волге
и Мологе поднялась по брюхо лошади;  оставаться  долее  было  нельзя,  и
Мстиславичи пошли назад: Ростислав - в Смоленск, а Изяслав - в  Новгород
и оттуда в Киев; из дружины русской одни пошли с Ростиславом, а другие -
куда кому угодно: этот поход стоил Ростовской земле 7000  жителей,  уве-
денных в плен войсками Мстиславичей (1149 г.).
   В Киеве ждали Изяслава неприятные вести: бояре донесли ему на Ростис-
лава Юрьича, будто тот много зла замыслил, подговорил против него берен-
деев и киевлян; если бы бог помог его отцу, то он  приехал  бы  в  Киев,
взял Изяславов дом и семью: "Отпусти его к отцу, говорили  бояре  князю,
это твой враг, держишь его на свою голову". Изяслав немедленно послал за
Юрьевичем, и когда тот приехал, то пришли к нему Изяславовы бояре и ска-
зали от имени своего князя: "Брат! Ты пришел ко мне от отца, потому  что
отец тебя обидел, волости тебе не дал; я тебя принял как брата и волость
тебе дал, чего и родной отец тебe не дал, да  еще  велел  Русскую  землю
стеречь; а ты, брат, за это  хотел,  если  бы  отцу  твоему  бог  помог,
въехать в Киев, взять мой дом и семью!" Ростислав  велел  отвечать  ему:
"Брат и отец! Ни на уме, ни на сердце у меня того не было; если  же  кто
донес на меня тебе, князь ли который, то я готов с ним переведаться; муж
ли который из христиан или поганых, то ты старше меня, ты меня с  ним  и
суди". Изяслав велел сказать ему на это: "Суда у меня  ты  не  проси;  я
знаю, ты хочешь меня поссорить с христианами или с погаными; ступай-ка к
отцу своему". Ростислава посадили в барку только с четырьмя  отроками  и
отправили вверх по Днепру; дружину его взяли, а именье  отняли.  Ростис-
лав, пришедши к отцу в Суздаль, ударил перед ним челом и сказал "Я  слы-
шал, что хочет тебя вся Русская земля и черные  клобуки;  жалуются,  что
Изяслав и их обесчестил, ступай на него". Эти  слова  могут  показывать,
что донос на Ростислава был основателен, что Ростислав сносился с  недо-
вольными или, по крайней мере, они сносились с ним. Юрия сильно  огорчил
позор сыновний; он сказал: "Так ни мне, ни детям моим нет части в  Русс-
кой земле!" Собрал силу свою, нанял половцев и выступил в поход на  пле-
мянника. Это решение можно объяснить и не одним гневом на позорное  изг-
нание сына: мы видели, как медленно, нерешительно действовал до сих  пор
Юрий, несмотря на то что мог надеяться на успех, будучи в союзе с Черни-
говскими; теперь же мог он спешить на юг в полной уверенности, что  най-
дет там более сильных союзников, после того как  Ростислав  обстоятельно
уведомил его о неудовольствии граждан и варварского пограничного народо-
населения на Изяслава, если даже предположим, что сам Ростислав и не был
главным виновником этого неудовольствия.
   Как бы то ни было, Юрий был уже в земле вятичей, когда Владимир Давы-
дович черниговский прислал сказать Изяславу: "Дядя идет на тебя,  приго-
товляйся к войне". Изяслав стал собирать войско и вместе с  Давыдовичами
отправил послов в Новгород-Северский к  Святославу  Ольговичу  напомнить
ему о договоре. Святослав не дал послам сначала никакого ответа и задер-
жал на целую неделю, приставив сторожей к их шатрам, чтобы никто не при-
ходил к ним; а сам между тем послал спросить Юрия: "Вправду ли ты идешь?
Скажи наверное, чтоб мне не погубить понапрасну своей волости". Юрий ве-
лел отвечать ему: "Как мне не идти вправду? Племянник приходил на  меня,
волость мою повоевал и пожег, да еще сына моего выгнал из Русской земли,
волости ему не дал, осрамил меня; либо стыд этот с себя сложу, за  землю
свою отомщу и честь свою добуду, либо голову сложу". Получив от Юрия та-
кой ответ, Святослав не хотел прямо нарушить клятвы, данной прежде Изяс-
лаву, и, чтобы найти предлог, велел сказать  ему  чрез  его  же  послов:
"возврати мне братнино имение, тогда буду с тобою".  Изяслав  немедленно
отвечал ему: "Брат! Крест честный ты целовал ко мне, что  вражду  всякую
за Игоря и именье его отложишь; а теперь, брат,  ты  опять  вспомнил  об
этом, когда дядя идет на меня? Либо соблюди клятву вполне, будь со мною,
а не хочешь, так ты уже нарушил крестное целование. Я без тебя и на Вол-
гу ходил, да разве мне худо было? Так и теперь - был бы со мною бог,  да
крестная сила". Святослав соединился с Юрием; они послали и к  Давыдови-
чам звать их на Изяслава; но те отвечали Юрию: "Ты клялся быть с нами, а
между тем Изяслав пришел, землю нашу повоевал и города наши  пожег;  те-
перь мы целовали крест к Изяславу: не можем душою играть".
   Юрий, видя, что Давыдовичи не хотят быть с ним, пошел на старую Белу-
вежу и стоял там месяц, дожидаясь половцев и покорения от Изяслава;  но,
не получив от последнего никакой вести, пошел к реке Супою, Сюда приехал
к нему Святослав Всеволодич, поневоле, как говорит летописец,  не  желая
отступить от родного дяди, Святослава Ольговича; сюда же пришло к Юрию и
множество половцев диких. Тогда Изяслав послал в Смоленск сказать  брату
Ростиславу: "Мы с тобой уговорились, что когда Юрий минует Чернигов,  то
тебе идти ко мне; теперь Юрий Чернигов уже миновал:  приходи,  посмотрим
оба вместе, что нам бог даст". Ростислав двинулся с полками к  брату;  а
Юрий подступил к Переяславлю, все дожидаясь, что  тут  по  крайней  мере
Изяслав пришлет к нему с поклоном. Но тот не хотел кланяться дяде: "Если
б он пришел только с детьми, - говорил он, - то взял бы  любую  волость;
но когда привел на меня половцев и врагов моих Ольговичей, то хочу с ним
биться". Из этих слов ясно видно, что Изяслав придумывал только  предло-
ги; предлоги были нужны, потому что киевляне не хотели сражаться с сыном
Мономаховым и теперь, как прежде: если б даже и не было на юге того неу-
довольствия на Изяслава, о котором объявлял отцу Ростислав Юрьевич, то и
тогда трудно было киевлянам поднять руки на Юрия, во-первых, как на сына
Мономахова, во-вторых, как на дядю, старшего, который по  общему  совре-
менному сознанию имел более права, чем Изяслав; притом  же  киевляне  до
сих пор не имели сильных причин враждовать против Юрия и потому говорили
Изяславу: "Мирись, князь, мы нейдем". Изяслав все уговаривал  их:  "Пой-
демте со мною; ну хорошо ли мне с ним мириться,  когда  я  не  побежден,
когда у меня есть сила?" Киевляне пошли, наконец, но,  разумеется,  нео-
хотно, что не могло предвещать добра Изяславу, хотя силы его и были зна-
чительны: к нему пришел Изяслав Давыдович на помощь, пришел и брат  Рос-
тислав с большим войском. Изяслав решился перейти Днепр и приблизиться к
Переяславлю, под которым и встретился с дядиными полками; передовые  от-
ряды - черные клобуки и молодая дружина Изяславова - имели дело с полов-
цами Юрия и отогнали их от города; когда же сошлись  главные  полки,  то
целый день стояли друг против друга; только стрельцы с обеих сторон  би-
лись между ними; а в ночь Юрий прислал сказать племяннику: "Брат! ты  на
меня приходил, землю мою повоевал и старшинство снял с меня;  а  теперь,
брат и сын, ради Русской земли и христиан не станем проливать христианс-
кой крови, но дай мне посадить в Переяславле сына своего, а ты сиди  се-
бе, царствуя в Киеве; если же не хочешь так сделать, то бог  нас  рассу-
дит". Изяславу не понравилось это предложение, он задержал посла и вывел
все войско свое из города в поле.
   На другой день, когда он отслушал обедню в Михайловской церкви и  уже
хотел выйти из нее, епископ Евфимий  со  слезами  стал  упрашивать  его:
"Князь! помирись с дядею: много спасения примешь от бога  и  землю  свою
избавишь от великой беды". Но Изяслав не послушался; он надеялся на мно-
жество войска и отвечал епископу: "Своею головою добыл я и Киев и  Пере-
яславль", и выехал из города. Опять до самых  вечерен  стояли  противные
полки друг против друга, разделенные рекою Трубежом; Изяслав с братьями,
Ростиславом и Владимиром, и с сыновьями, Мстиславом и Ярополком,  созвал
бояр и всю дружину и начали думать, переправиться ли первым за Трубеж  и
ударить на Юрия. Мнения разделились: одни говорили Изяславу: "Князь!  не
переправляйся за реку; Юрий пришел отнимать твои земли,  трудился,  тру-
дился и до сих пор ни в чем не успел и теперь уже  оборотился  назад,  в
ночь непременно уйдет; а ты, князь, не езди  за  ним".  Другие  говорили
противное: "Ступай, князь! Бог тебе отдает врага в руки, нельзя же упус-
кать его". К несчастию, Изяслав прельстился последним мнением,  выстроил
войско и перешел реку. В полдень на другой день переметчик  поскакал  из
войска Юрьева, оттуда погнались за ними; сторожа Изяславовы  переполоши-
лись, закричали: "Рать!", и Мстиславичи повели полки свои вперед; Юрий с
Ольговичами, увидав это движение, также пошли к ним навстречу и,  пройдя
вал, остановились; остановились и Мстиславичи, и  опять  дело  кончилось
одною перестрелкою, потому что когда наступил вечер,  то  Юрий  оборотил
полки и пошел назад в свой стан. Изяслав опять начал думать с братьями и
дружиною, и опять мнения разделились: одни говорили:  "Не  ходи,  князь!
пусти их в стан; теперь верно, что битвы не будет"; но другие  говорили:
"Уже они бегут перед тобою; ступай скорее за ними!" И на этот раз  Изяс-
лав принял последнее мнение и двинулся вперед; тогда Юрий с  Ольговичами
возвратились и устроили войска: сыновей своих Юрий поставил  по  правую,
Ольговичей - по левую сторону. На рассвете 23-го августа полки  сошлись,
и началась злая сеча: первые побежали поршане (жители городов поросских,
к которым должно относить и черных клобуков), за ними Изяслав Давыдович,
а за Давыдовичем и киевляне; переяславцы изменили: мы видели, что они  и
прежде сносились с сыном Юрьевым, теперь снеслись с  отцом  и  во  время
битвы не вступили в дело, крича: "Юрий нам князь свой, его было нам  ис-
кать издалека". Видя измену и бегство, дружины Мстиславичей смеялись:  в
начале дела Изяслав с дружиною схватился с Святославом  Ольговичем  и  с
половиною полка Юриева, проехал сквозь них и, будучи уже за  ними,  уви-
дал, что собственные полки его бегут; тут он  побежал  и  сам,  переехал
Днепр у Канева и сам-третей явился в Киев. Измена переяславцев и бегство
поршан всего лучше показывают справедливость известия, принесенного отцу
Ростиславом Юрьичем; да и, кроме того. несчастный исход битвы для  Изяс-
лава можно было предвидеть: этот князь вступил в борьбу за  свои  личные
права против всеобщего нравственного убеждения; киевляне,  уступая  этим
личным правам, пошли за сыном Мстиславовым против Юрия, но пошли неохот-
но, с видимым колебанием, с видимою внутреннею борьбою, а такое располо-
жение не могло дать твердости и победы. На другое утро Юрий вошел в  Пе-
реяславль и, пробыв здесь три дня, отправился к Киеву и стал против  Ми-
хайловского монастыря, по лугу. Мстиславичи  объявили  киевлянам:  "Дядя
пришел; можете ли за нас биться?" Те отвечали: "Господа наши князья!  Не
погубите нас до конца: отцы наши, и братья и сыновья одни взяты в  плен,
другие избиты и оружие с них снято, возьмут и  нас  в  полон;  поезжайте
лучше в свою волость; вы знаете, что нам с Юрием не ужиться;  где  потом
увидим ваши стяги, будем готовы с вами". Услыхав такой ответ, Мстислави-
чи разъехались: Изяслав - во Владимир, Ростислав - в Смоленск; а дядя их
Юрий въехал в Киев; множество народа вышло к нему навстречу  с  радостью
великою, и сел он на столе отца своего, хваля и славя бога, как  говорит
летописец. Прежде всего  Юрий  наградил  своего  союзника  -  Святослава
Ольговича: он послал в Чернигов за Владимиром Давыдовичем  и  велел  ему
отдать Святославу Курск с Посемьем, а  у  Изяслава  Давыдовича  Ольгович
взял землю южных дреговичей. Потом Юрий нача раздавать волости  сыновьям
своим: старшего сына Ростислава посадил в Переяславле, Андрея - в Вышго-
роде, Бориса - в Белгороде, Глеба - в Каневе, Василька - в Суздале.
   Между тем Изяслав Мстиславич, приехав во Владимир, послал за  помощью
к родне своей - королю венгерскому, князьям польским  и  чешским,  прося
их, чтоб сели на коней сами и пошли к Киеву, а  если  самим  нельзя,  то
чтоб отпустили полки свои с меньшею братиею или с воеводами. Король вен-
герский Гейза II сначала отказался, велел сказать  Изяславу:  "Теперь  у
меня рать с императором греческим, когда буду свободен, то сам  пойду  к
тебе на помощь или полки свои отпущу". Польские князья велели  отвечать:
"Мы недалеко от тебя; одного брата оставим стеречь свою землю, а  вдвоем
к тебе поедем"; чешский князь также отвечал, что сотов сам идти с полка-
ми. Но Изяславу было мало одних обещаний; он  опять  отправил  послов  в
Венгрию, Польшу и Богемию с большими дарами; послы должны были  говорить
князьям: "Помоги вам бог за то,  что  взялись  мне  помогать;  садитесь,
братья, на коней с рождества Христова". Те обещались, и король  венгерс-
кий послал десятитысячный вспомогательный отряд, велев сказать Изяславу:
"Отпускаю к тебе полки свои, а сам хочу идти на галицкого князя, чтоб не
дать ему на тебя двинуться; ты между тем управляйся  с  теми,  кто  тебя
обидел; когда у тебя войско истомится, то я пришлю  новое,  еще  больше,
или и сам сяду на коня"; Болеслав польский сам поехал с братом Генрихом,
а Мечислава оставил стеречь землю от пруссов. Между тем Изяслав,  приго-
товляясь к войне и зная теперь, как трудно идти против общего  убеждения
в правах дядей пред племянниками, обратился к старику Вячеславу, который
сидел тогда в Пересопнице, и послал сказать ему: "Будь мне вместо  отца,
ступай, садись в Киеве, а с Юрием не могу жить; если же не  хочешь  при-
нять меня в любовь и не пойдешь в Киев на стол,  то  я  пожгу  твою  во-
лость". Вячеслав испугался угроз и послал сказать  брату  Юрию:  "Венгры
уже идут; польские князья сели на коней; сам  Изяслав  готов  выступить:
либо мирись с ним, дай ему, чего он хочет, либо приходи ко мне с  полка-
ми, защити мою волость; приезжай, брат, посмотрим на месте, что нам  бог
даст - добро или зло; а если, брат, не поедешь, то на меня не  жалуйся".
Юрий собрал свое войско и выступил из Киева с дикими половцами; а  Изяс-
лав с своими союзниками двинулся из Владимира. В Пересопницу к Вячеславу
собрались сперва племянники его - Ростислав и Андрей Юрьичи, потом  при-
шел сам Юрий, Владимирко галицкий прислал свои полки, сам  также  подви-
нулся к границе и тем напугал поляков и венгров; страх  польских  князей
еще увеличился, когда они получили весть от брата, что пруссы идут на их
землю. Изяславу эта весть была очень не по сердцу, потому что поляки  не
могли теперь оставаться долее; положено было  от  имени  союзных  князей
послать к Вячеславу и Юрию с такими словами: "Вы нам всем вместо  отцов;
теперь вы заратились с своим братом и сыном Изяславом, а мы по боге  все
христиане, братья между собою, и нам всем надобно  быть  вместе  заодно;
так мы хотим, чтоб вы уладились с своим братом и сыном Изяславом, вы  бы
сидели в Киеве - сами знаете, кому из вас приходится там сидеть, а Изяс-
лаву пусть останется Владимир да Луцк, и что еще  там  его  городов,  да
пусть Юрий возвратит новгородцам все их дани". Вячеслав  и  Юрий  велели
отвечать им: "Бог помоги нашему зятю королю. и нашему брату Болеславу, и
нашему сыну Генриху за то, что между нами добра хотите; но если вы вели-
те нам мириться, то не стойте на нашей земле, животов наших и сел не гу-
бите; но пусть Изяслав идет в свой Владимир, и вы все ступайте  также  в
свои земли; тогда мы будем ведаться с своим братом и  сыном  Изяславом",
Союзники поспешили исполнить это требование, разъехались в свои земли, а
Мономаховичи начали улаживаться с племянником; дело остановилось за тем,
что Изяслав непременно хотел возвращения всех даней новгородцам, на  что
Юрий никак не соглашался: особенно уговаривал его не мириться Юрий Ярос-
лавич, правнук Изяслава I, которого имя мы уже раз прежде встретили: не-
известно, был ли этот Юрий обижен как-нибудь Изяславом или просто  думал
найти свою выгоду в изгнании Мстислави чей из Волыни. Как бы то ни было,
дядя Юрий слушался его советов, тем более что теперь союзники Изяславовы
ушли, и ему казалось, что нетрудно будет управиться с племянником: "Про-
гоню Изяслава, возьму всю его волость", говорил он и двинулся  с  братом
Вячеславом и со всеми своими детьми к Луцку. Двое старших  сыновей  его,
Ростислав и Андрей, шли вперед с половцами и остановились ночевать у Му-
равицы; вдруг ночью половцы от чего-то переполошились и побежали  назад;
но Андрей Юрьич, который находился напереди, не испугался  и  устоял  на
своем месте, не послушался дружины, которая говорила ему:  "Что  это  ты
делаешь, князь! Поезжай прочь, осрамимся мы". Дождавшись рассвета и  ви-
дя, что все половцы разбежались, Андрей отступил к Дубну к братьям и по-
ловцам, ожидавшим подмоги от Юрия; потом, услыхав, что Юрий идет,  подс-
тупили все к Луцку, где затворился брат Изяславов, Владимир.  Когда  они
приближались к городу, то из ворот его вышел отряд пехоты и начал с ними
П1ер1естреливаться; остальные Юрьичи никак не думали, что Андрей захочет
ударить на эту пехоту, потому что и стяг его не был поднят:  не  величав
был Андрей на ратный чин, говорит летописец, искал он похвалы от  одного
бога; и вот вдруг он въехал прежде всех в неприятельскую толпу,  дружина
его за ним, и началась жаркая схватка. Андрей  переломил  копье  свое  и
подвергся величайшей опасности; неприятельские ратники окружили  его  со
всех сторон; лошадь под ним была ранена двумя копьями, третье  попало  в
седло, а со стен городских сыпались на него камни, как дождь;  уже  один
немец хотел просунуть его рогатиною, но бог спас его. Сам  Андрей  видел
беду и думал: "Будет мне такая же смерть,  как  Ярославу  Святополчичу";
помолился богу, призвал на помощь св. Феодора, которого память  праздно-
валась в тот день, вынул меч и отбился. Отец, дядя и все братья  обрадо-
вались, увидя его в живых, а бояре отцовские осыпали его похвалами,  по-
тому что он дрался храбрее всех в том бою.  Конь  его,  сильно  раненый,
только успел вынести своего господина и пал; Андрей велел погребсти  его
над рекою Стырем. Шесть недель потом стоял Юрий у Луцка; осажденные  из-
немогли от недостатка воды; Изяслав хотел идти к ним на помощь из Влади-
мира, но галицкий князь загородил ему  дорогу.  Однако  последнему,  как
видно, хотелось продолжения борьбы между Мономаховичами,  а  не  оконча-
тельного торжества одного соперника над другим; ему выгоднее было,  чтоб
соседняя Владимирская волость принадлежала  особому  князю;  вот  почему
когда Изяслав прислал сказать ему: "Помири меня с дядею Юрием, я во всем
виноват перед богом и перед ним", то Владимирко  стал  просить  Юрия  за
Изяслава. Юрий Ярославич и старший сын Юрия Долгорукого, Ростислав,  пи-
тавший ненависть к Изяславу за изгнание из Руси, не давали мириться;  но
второй Юрьич, Андрей, взял сторону мира и начал говорить отцу: "Не  слу-
шай Юрия Ярославича, помирись с племянником, не губи отчины своей".  Вя-
чеслав также хлопотал о мире; у этого были свои причины: "Брат, -  гово-
рил он Юрию, - мирись; ты, не помирившись, прочь пойдешь, а Изяслав  мою
волость пожжет!" Юрий, наконец, согласился на мир: племянник уступил ему
Киев, а он возвратил ему все дани новгородские. Изяслав приехал к дядьям
в Пересопницу, и здесь уговорились возвратить друг другу все захваченное
после переяславской битвы как у князей, так и у  бояр  их.  После  этого
Юрий
   Вячеславу, но бояре отсоветовали ему: "Брату твоему не удержать  Кие-
ва, - говорили они, - не достанется он ни тебе, ни ему". Тогда Юрий  вы-
вел из Вышгорода сына своего Андрея и посадил там Вячеслава.
   Между тем (1150 г.) Изяслав отправил бояр своих и тиунов искать в Ки-
еве у Юрия именья и стад, пограбленных на  войне;  бояре  также  поехали
отыскивать свое: одни - сами, другие послали тиунов своих; но когда пос-
ланные опознали свое и начали требовать его назад, то Юрий не  отдал,  и
возвратились они ни с чем к Изяславу. Тот послал  к  дядьям  с  жалобою:
"Исполните крестное целование, а не хотите, так я не могу  оставаться  в
обиде". Дядья не отвечали, и Мстиславич снова  вооружился,  призываемый,
как говорят, киевлянами. В Пересопнице сидел в это время вместо Вячесла-
ва сын Юрия Глеб, который стоял тогда выше города на реке Стубле в  шат-
рах; Изяслав неожиданно пришел на него;  взял  стан,  дружину,  лошадей;
Глеб едва успел убежать в город и послал с поклоном к Изяславу: "Как мне
Юрий отец, так мне и ты отец, и я тебе кланяюсь; ты с моим отцом сам ве-
даешься, а меня пусти к отцу и клянись богородицей, что не схватишь  ме-
ня, а отпустишь к отцу, - так я к тебе сам приеду и поклонюсь".  Изяслав
поклялся и велел сказать ему: "Вы мне свои братья, об вас  и  речи  нет;
обижает меня отец твой и с нами не умеет жить".  Угостив  Глеба  обедом,
Изяслав отправил его с сыном своим Мстиславом, который, проводив его  за
Корческ, сказал ему: "Ступай, брат, к отцу; а эта волость отца  моего  и
моя, по Горынь". Глеб поехал к отцу, а Изяслав вслед за ним отправился к
черным клобукам, которые съехались к нему все с большою  радостию.  Юрий
до сих пор ничего не знал о движениях Изяслава и, услыхав, что он уже  у
черных клобуков, побежал из Киева, переправился за Днепр и сел  в  своем
Городке-Остерском; только что успел Юрий выехать из Киева,  как  на  его
место явился старый Вячеслав и расположился на дворе Ярославовом. Но ки-
евляне, услыхав, что Изяслав идет к ним, вышли к нему навстречу  большою
толпою и сказали: "Юрий вышел из Киева, а Вячеслав сел на его место;  но
мы его не хотим, ты наш князь, поезжай к св. Софии, сядь  на  столе  от-
цовском и дедовском". Изяслав, слыша это, послал сказать  Вячеславу:  "Я
тебя звал на киевский стол, но ты тогда не захотел; а теперь, когда брат
твой выехал, так ты садишься? Ступай теперь в свой  Вышгород".  Вячеслав
отвечал: "Хоть убей меня на этом месте, не съеду". Изяслав выехал в  Ки-
ев, поклонился св. Софии, оттуда поехал на двор Ярославов со всеми свои-
ми полками и со множеством киевлян; Вячеслав в это время сидел на сенях,
и многие начали говорить Изяславу: "Князь! возьми его и с  дружиною";  а
другие уже начали кричать: "Подожем под ним сени"; но Изяслав  остановил
их: "Сохрани меня бог, - говорил он, - я не убийца  своей  братьи;  дядя
мне вместо отца, я сам пойду к нему", и, взявши с собою немного дружины,
пошел на сени к Вячеславу и поклонился ему. Вячеслав встал,  поцеловался
с племянником, и когда оба селя, то  Изяслав  стал  говорить:  "Батюшка!
Кланяюсь тебе, нельзя мне с тобою рядиться, видишь, какая сила стоит на-
роду, много лиха против тебя замышляют; поезжай в свой Вышгород,  оттуда
и будем рядиться". Вячеслав отвечал: "Ты меня сам, сын, звал в Киев, а я
целовал крест брату Юрию; теперь уже если так случилось, то Киев тебе, а
я поеду в свой Вышгород", и, сошедши с сеней, уехал из Киева, а  Изяслав
сел здесь и послал сына Мстислава в Канев, велел ему оттуда добыть Пере-
яславля. Мстислав послал на ту сторону Днепра к дружине и к  варварскому
пограничному народонаселению, которое называлось турпеями, перезывая  их
к себе. В Переяславле сидел в это время Ростислав Юрьич; он послал к от-
цу в Городок за помощью, и когда тот прислал к нему  брата  Андрея,  то,
оставив последнего в Переяславле, погнался  за  турпеями,  настиг  их  у
Днепра, перехватил и привел назад в Переяславль. Между тем  Юрий  соеди-
нился с Давыдовичами и Ольговичами; а с запада явился к нему  на  помощь
сват его Владимирко галицкий. Услыхав о приближении Владимирка,  Изяслав
послал сказать сыну, чтоб ехал к нему скорее с берендеями, а сам с  боя-
рами поехал в Вышгород к Вячеславу и сказал ему: "Ты мне отец; вот  тебе
Киев и, какую еще хочешь, волость возьми, а остальное мне дай". Вячеслав
сначала отвечал на это с сердцем: "А зачем ты мне не  дал  Киева  тогда,
заставил меня со стыдом из него выехать; теперь, когда одно войско  идет
из Галича и другое - из Чернигова, так ты мне Киев даешь". Изяслав гово-
рил на это: "Я к тебе посылал и Киев отдавал тебе, объявлял, что с тобою
могу быть, только с братом твоим Юрием мне нельзя  управиться;  но  тебя
люблю, как отца, и теперь тебе говорю: ты мне отец, и Киев твой, поезжай
туда". Размягчили старика эти слова, любо  ему  стало,  и  он  поцеловал
крест на гробе Бориса и Глеба, что будет иметь Изяслава сыном, а Изяслав
поклялся иметь его отцом; целовали крест и бояре их,  что  будут  хотеть
добра между обоими князьями, честь их беречь и не  ссорить  их.  Изяслав
поклонился св. мученикам Борису и Глебу, потом отцу своему  Вячеславу  и
сказал ему: "Я еду к Звенигороду против Владимирка; а ты,  батюшка,  сам
не трудись, отпусти только со мною дружину свою, сам же поезжай в  Киев,
коли тебе угодно". Вячеслав отвечал: "Всю дружину свою  отпускаю  с  то-
бою".
   Уладивши дело с дядею, Изяслав поехал опять в Киев, ударил  в  трубы,
созвал киевлян и пошел против Владимирка: "Кто ко мне ближе, на  того  и
пойду прежде", - говорил он. Сначала Изяслав стал у Звенигорода;  потом,
слыша о приближении галичан, перешел к Тумащу, куда пришли к нему черные
клобуки, затворивши жен и детей своих в городах на  Поросьи.  На  другой
день на рассвете Изяслав выстроил войско и повел его против  Владимирка,
который стоял у верховьев реки Ольшаницы; стрельцы начали уже  перестре-
ливаться через реку, как вдруг черные клобуки, увидав, что галичан очень
много, испугались и стали говорить Изяславу: "Князь! Сила  у  Владимирка
велика, а у тебя дружины мало; как вздумает он перейти  через  реку,  то
нам плохо придется; не погуби нас, да и сам не погибни;  ты  наш  князь,
когда силен будешь, и мы тогда с тобою, а теперь не твое время,  поезжай
прочь". Изяслав отвечал им: "Лучше нам, братья, помереть здесь, чем  та-
кой стыд взять на себя"; но киевляне начали то же говорить  и  побежали;
черные клобуки бросились за ними к своим вежам; оставшись с одною дружи-
ною, Изяслав также пошел назад в Киев. К счастию его,  Владимирко  никак
не мог подумать, что противное войско побежало без битвы, счел это  хит-
ростию и не велел своим гнаться за Изяславом, который  поэтому  благопо-
лучно доехал до Киева; пострадал только задний отряд дружины, часть  ко-
торого была захвачена, а другая перебита галичанами,  Изяслав  застал  в
Киеве дядю Вячеслава; потолковавши друг с другом, они сели  вместе  обе-
дать, как вдруг пришла весть, что Юрий со всеми Черниговскими - у Киева,
и уже множество киевлян поехали в лодках к Юрию, а другие стали  перево-
зить его дружину на эту сторону. Видя это, Вячеслав и  Изяслав  сказали:
"Теперь не наше время", и поехали из Киева: Вячеслав  -  в  Вышгород,  а
Изяслав - во Владимир, занявши места по реке  Горыне  и  посадивши  сына
Мстислава в Дорогобуже.
   На другой день Владимирко галицкий подошел к Киеву и стал у  Ольговой
могилы; сюда приехал к нему Юрий со всеми Черниговскими  и  здоровались,
не сходя с коней. Введя Юрия в Киев, Владимирко объехал все святыни  ки-
евские, был и в Вышгороде у Бориса и Глеба и  потом,  расставшись  прия-
тельски с Юрием в Печерском монастыре, отправился назад в Галич. Услыхав
об его приближении, Мстислав Изяславич бросился бежать из  Дорогобужа  в
Луцк к дяде Святополку; Владимирко, побравши города по Горыне и  отдавши
их Мстиславу Юрьичу, которого взял с собою из Киева, подошел было к Луц-
ку, но не мог взять его и ушел в Галич, а Мстислав Юрьич оотался в Пере-
сопнице; но скоро потом Юрий отдал этот город вместе с Туровом и Пинском
сыну Андрею, который и сел в Пересопнице; цель этого перемещения и пред-
почтения Пересопницы Турову ясна: Андрей, самый  храбрый  из  Юрьевичей,
должен был оберегать границу со стороны Волыни, откуда Юрий ждал нападе-
ния от племянника. Зимою Изяслав прислал в Пересопницу  просить  Андрея:
"Брат! Помири меня с отцом: мне отчины нет ни в Венгрии, ни в Польше,  а
только в Русской земле; выпроси мне у отца волость по Горынь". Он послал
в Пересопницу как будто за этим, а между тем наказал  послу  рассмотреть
хорошенько весь наряд Андреев и как город стоит: ему уже удалось раз на-
пасть здесь врасплох на брата Андреева Глеба, то же хотелось теперь сде-
лать и с Андреем; но у этого было все крепко и дружина большая.  Не  по-
дозревая хитрости, Андрей стал опять просить отца за Изяслава,  но  Юрий
не хотел ничего дать племяннику; тогда Изяслав стал  думать:  "Дядя  мне
волости не дает, не хочет меня в Русской земле, а Владимир  галицкий  по
его приказу волость мою взял, да еще сбирается придти на меня к Владими-
ру", и, подумав таким образом, послал брата Владимира сказать зятю свое-
му, королю венгерскому: "Ты мне сам говорил, что Владимирке не смеет го-
ловы высунуть; но я выгнал Юрия из Киева, Юрий  передо  мною  бегает,  а
Владимирко, согласившись с Ольговичами, пришел, да погнал меня из Киева;
теперь, брат, исполни свое обещание, сядь на  коня".  Король  немедленно
собрал всю свою силу и сел на коня, пославши сказать  Изяславу:  "Я  уже
выступил с братом твоим Владимиром, выступай и  ты;  узнает  Владимирко,
кого затронул".
   Но у Владимирка были приятели в Венгрии; они дали ему знать, что  ко-
роль идет на него, и галицкий князь, бросив обоз свой у Бельза, где сто-
ял тогда, поскакал с дружиною к Перемышлю, где уже король начал воевать.
Владимирко видел, что ему нельзя бороться с венграми, и начал посылать к
архиепископу да еще к двум епископам венгерским и к боярам  с  просьбою,
чтоб уговорили короля возвратиться, не жалел золота и достиг своей цели.
Король послушался подкупленных епископов и бояр и стал говорить: "Теперь
уже не время воевать, реки замерзают; вот, когда реки установятся, тогда
пойдем опять". Отпуская Владимира Мстиславича  в  Киев,  король  наказал
ему: "Отцу моему и своему брату Изяславу поклонись и скажи ему: царь  на
меня греческий встает ратью, и потому этою зимою  и  весною  нельзя  мне
сесть на коня для тебя; но твой щит и мой не будут розно; если мне само-
му нельзя, то помощь пошлю, 10000, больше ли, сколько хочешь,  а  летом,
бог даст, в твоей воле буду, отомстим за свои обиды". Изяслав,  выслушав
эти речи от Владимира, отправил его назад в Венгрию. "Брат! - говорил он
ему, - бог тебе помоги, что потрудился для моей и своей чести; ты был  в
Венгрии у зятя своего короля, ведаешь там всю мысль их и думу; так  пот-
рудиться бы тебе, брат, и теперь, поехать туда опять для  моей  чести  и
своей". Владимир отвечал: "Я, брат, этим не тягочусь; для твоей чести  и
для чести брата Ростислава с радостию поеду".  Владимиру  было  наказано
говорить королю: "Если царь встал ратью и тебе самому нельзя приехать ко
мне, то отпусти помощь, как обещался, а мне  бог  поможет  на  Юрия,  на
Ольговичей и на галицкого князя; твоя обида - моя, а моя - твоя". Король
отпустил с Владимиром десятитысячный отряд, с которым Изяслав  и  отпра-
вился опять к Киеву, потому что звали его бояре Вячеславовы, берендеи  и
киевляне. На дороге у Пересопницы получив весть, что Владимирко галицкий
идет за ним с войском, Изяслав собрал на совет дружину. "Князь! -  гово-
рили бояре, - сам видишь, что нам пришлось плохо: ты идешь  на  Юрия,  а
сзади за тобою идет Владимир; очень трудно будет нам справиться!"  Изяс-
лав отвечал им: "Вы за мною из Русской земли вышли, сел своих и  животов
лишились, да и я своей дедины и отчины не  могу  покинуть:  либо  голову
свою сложу, либо отчину свою добуду и ваши все животы; если нагонит меня
Владимир, то, значит, бог дает мне с ним суд; встретит ли меня Юрий, и с
тем суд божий вижу; как бог рассудит, так и будет".
   Отпустив брата Святополка оберегать Владимир, Изяслав пошел вперед  к
Дорогобужу с братом Владимиром, сыном Мстиславом, с князем Борисом горо-
денским, внуком известного Давыда Игоревича, и с  венграми.  Дорогобужцы
вышли к нему навстречу с крестами и поклонились; Изяслав сказал им:  "Вы
люди деда моего и отца, бог вам помощь". Дорогобужцы сказали на это:  "С
тобою, князь, чужеземцы, венгры; как бы они не наделали зла нашему горо-
ду?" Изяслав отвечал: "Я вожу венгров и всяких других чужеземцев  не  на
своих людей, а на врагов; не бойтесь ничего". Миновав Дорогобуж, Изяслав
перешел Горынь, жители Корсуни вышли к нему также с радостию и с  покло-
ном; Изяслав миновал и их город, не желая,  как  видно,  пугать  жителей
приводом иноземной рати и подавать  повод  к  враждебным  столкновениям.
Между тем Владимирко галицкий соединился  с  Андреем  Юрьичем,  которого
вызвал из Пересопницы, и скоро к Изяславу пришла весть, что князь галиц-
кий, Андрей Юрьич и Владимир Андреевич (изгой, сын младшего из Мономахо-
вичей) переправляются с большими силами через Горынь; когда  Мстиславичи
переправились через реки Случь и Ушу, то на противоположном берегу  пос-
ледней уже показались неприятельские стрельцы и стали биться об реку,  а
иные поудалее перебирались даже с одного берега на другой: один  из  га-
лицких стрелков был схвачен, приведен к Изяславу и на спрос:  "Где  твой
князь?", отвечал: "Вот за городом Ушеском первый лес, тут он  остановил-
ся; узнав, что ты близко, не посмел пойти через лес, говорит: как пойдем
сквозь лес, то нападут на нас, а сила наша далеко  назади,  подождем  ее
здесь". Услыхав это, Изяслав сказал своим: "пойдем на  него  назад".  Но
дружина отвечала: "Князь! Нельзя тебе на него идти, перед тобою река, да
еще злая, как же ты хочешь на него ехать? Он же стоит лесом заложившись!
Это уж оставь теперь, а поезжай к своим в Киев; где нас Владимирко наго-
нят, там и будем биться, сам же ты так прежде говорил, что если  и  Юрий
встретится, то и с ним будем биться. А теперь, князь, не мешкай, ступай;
когда будешь на Тетереве, то вся тамошняя дружина к тебе приедет; а если
бог даст, дойдешь до Белгорода, то еще больше дружины  к  тебе  приедет,
больше будет у тебя силы".
   Изяслав послушался, пошел вперед, Владимирко за  ним;  когда  Изяслав
стал у Святославовой криницы, то его сторожа видели галицкие огни; Изяс-
лав велел раскласть большой огонь, чтоб обмануть  неприятеля,  а  сам  в
ночь двинулся к городу Мичьску, где встретило его множество народа с бе-
регов Тетерева с криками: "Ты наш князь!" Перешед  за  Тетерев,  Изяслав
дал себе и коням отдых и потом пошел ко Вздвиженску, где держал совет  с
дружиною: "Владимирко едет за нами, - говорил он, - так  скажите,  здесь
ли нам остановиться и ждать его или уже не жалеть сил, выступить в  ночь
дальше? Если здесь остановимся и будем дожидаться Владимира, то не  дож-
даться бы нам с другой стороны Юрия: тогда будет нам трудно; лучше  уже,
по-моему, не давать себе отдыха, ехать; как будем в Белгороде,  то  Юрий
непременно побежит; тогда мы поедем в свой Киев, а как в сильный  киевс-
кий полк въедем, то уже я знаю, будут за меня биться; если же нельзя бу-
дет ехать на Белгород, то поедем к черным клобукам, а как приедем к чер-
ным клобукам и с ними соединимся, то уже нечего  нам  будет  бояться  ни
Юрия, ни Владимирка". Венгры отвечали ему на это: "Мы у тебя гости; если
надеешься на киевлян, то тебе лучше знать своих людей; лошади под  нами:
доброе дело, когда друг прибудет и новая сила,  поедем  в  ночь".  Тогда
Изяслав сказал брату Владимиру: "Ступай ты наперед к Белгороду;  мы  все
отпустим с тобою свою младшую дружину и пойдем за вами вслед; если  при-
дешь к Белгороду и станут с тобою биться, то ты дай  нам  знать,  а  сам
бейся с утра до обеда; я же между тем либо перееду на Абрамов мост, либо
въеду к черным клобукам и, соединясь с ними, пойду на Юрия  к  Киеву;  а
если ты займешь Белгород, то дай нам также знать, и мы к  тебе  поедем".
Владимир приехал к Белгороду, а тамошний князь Борис Юрьич спокойно  пи-
ровал на сеннице с дружиною да с попами белгородскими:  если  бы  мытник
(сборщик податей) не устерег и не развел моста, то князя  захватили  бы.
Владимирова дружина, подъехав к мосту, затрубила в трубы; Борис  вскочил
в испуге и ускакал с дружиною из города, а горожане  побежали  к  мосту,
кланяясь Владимиру и крича: "Ступай, князь, Борис бежал",  и  тотчас  же
опять навели мост. Въехав в Белгород, Владимир послал, как было улажено,
гонца к брату: "Я в Белгород въехал, а Борис выбежал; он ничего не  знал
о моем приходе, и Юрий ничего не знает: ступай скорее".  Изяслав  тотчас
же поехал к нему, до света переправил полки через мост и, оставив в Бел-
городе Владимира на случай приезда галицкого князя, сам с венграми  отп-
равился к Киеву. Между тем Борис прибежал к  отцу  с  вестью,  что  рать
идет; Юрий был в это время на Красном дворе, в испуге не нашелся за  что
приняться, сел в лодку, переплыл на другой берег и спрятался в  Городке,
а киевляне вышли с радостию навстречу к Изяславу. Есть  очень  вероятное
известие, что Юрий поведением своим возбудил у них сильное  негодование,
рассердил и черных клобуков, которые вместе с киевлянами и стали звать к
себе Мстиславича. Перехвативши дружину Юрьеву, Изяслав поехал к св.  Со-
фии, а оттуда - на Ярославов двор, куда позвал на обед венгров  и  киев-
лян; было тут большое веселье: после  обеда  венгры,  славные  всадники,
удивляли киевский народ своим искусством в ристании!
   Между тем Владимирко  и  Андрей  Юрьич,  ничего  не  зная,  стояли  у
Мичьска, как вдруг пришла им весть, что Юрий в Городке, а Изяслав в Кие-
ве; сильно раздосадовало это Владимирка, он сказал князьям Андрею и Вла-
димиру Андреевичу: "Не понимаю, как это княжит сват мой:  рать  идет  на
него с Волыни, как об этом не узнать? И вы, сыновья его, сидели  один  в
Пересопнице, а другой в Белгороде, - как же это вы  не  устерегли?  Если
так княжите с отцом своим, то управляйтесь сами, как хотите, а я не могу
один идти на Изяслава; он хотел вчера со мною биться,  идучи  на  вашего
отца, а на меня оборачиваясь; теперь же у него вся Русская земля,  я  не
могу один на него ехать!" Причина  изумительного  в  самом  деле  успеха
Изяславова заключалась не столько  в  оплошности  Юрия  и  сыновей  его,
сколько во всеобщем нерасположении к ним народа и в старании многих  лю-
дей вводить их в эту оплошность.
   Владимирко выполнил свою угрозу, оставил дело Юрия и  пошел  назад  в
Галич; он хотел, однако, чем-нибудь вознаградить себя за поход и  потому
объявил жителям города Мичьска: "Дайте мне серебра, сколько хочу,  а  не
то возьму вас на щит"; у них не было столько серебра, сколько он  запра-
шивал, и потому они принуждены были вынимать серьги из ушей жен и  доче-
рей своих, снимать ожерелья с шеи, слили все это  и  отдали  Владимирку,
который пошел от них дальше и по всем городам на дороге брал  также  се-
ребро до самой своей границы; а сын Юрьев Андрей  и  племянник  Владимир
Андреевич поехали на устье Припяти и оттуда к отцу в  Городец-Остерский.
Между тем Изяслав на другой же день, как въехал в Киев,  послал  сказать
дяде Вячеславу: "Батюшка! Кланяюсь тебе; если бог отца  моего  Мстислава
взял, то ты у меня отец, кланяюсь тебе; согрешил я  пред  тобою  сначала
тогда, а теперь каюсь; и снова, когда мне бог дал победить Игоря у  Кие-
ва, то я на тебе чести не положил же, и потом опять у Тумаща; но теперь,
батюшка, во всем том каюсь перед богом и перед тобою: если ты меня,  ба-
тюшка, простишь, то и бог простит; отдаю тебе, батюшка,  Киев,  поезжай,
сядь на столе деда и отца своего!" Этими словами Изяслав признал  полное
господство права по родовому старшинству,  право  дядей  пред  сыновьями
старшею брата, право, против которого ничего не могли сделать ни  личные
достоинства, ни уважение и любовь народа. Вячеслав велел  отвечать  пле-
мяннику; "Сын! Бог тебе помоги, что на меня честь положил, давно бы тебе
так сделать; если ты мне честь воздал, то и богу честь воздал; ты  гово-
ришь, что я твой отец, а я тебе скажу, что ты мой сын; у тебя отца  нет,
а у меня сына нет; ты мой сын, ты мой и брат". Здесь  старый  дядя  ясно
также выразил господствующее представление, что сыновья от старшего бра-
та считаются братьями дядьям своим, хотя и младшими.  Дядя  и  племянник
целовали крест - не разлучаться ни в добре, ни в зле (1150 г.).
   После ряду с племянником Вячеслав въехал в Киев (1151 г.)  и,  покло-
нившись св. Софии, позвал к себе на обед сына своего Изяслава, всех  ки-
евлян и венгров: и дядя и племянник оказали большую честь последним, бо-
гато одарили их сосудами, платьем, лошадьми, паволоками и всякими  дара-
ми. На другой день после пира Вячеслав послал  сказать  Изяславу:  "Сын!
Бог тебе помоги, что воздал мне честь, как отцу; а я вот что тебе скажу:
я уже стар и всех рядов не могу рядить; останемся оба в Киеве;  а  какой
нам придется ряд рядить, между христианами или погаными, то  пойдем  оба
по месту; дружина и полки будут у нас общие, ты ими ряди; где нам  можно
будет обоим ехать, оба поедем, а где нельзя, там ты один поедешь с  моим
полком и с своим". Изяслав с великою радостию и с великою честию  покло-
нился отцу своему и сказал: "Батюшка, кланяюсь тебе; как мы уговорились,
так нам дай бог и быть до конца жизни". На третий день оба князя  отпус-
тили венгров домой и вслед за ними отправили сына Изяславова  Мстислава,
который должен был сказать королю: "Ты нам то сделал, что может  сделать
только брат родному брату или сын отцу; дай нам бог быть с тобою  нераз-
лучно во всем; где будет твоя обида, там дай нам бог быть самим и мстить
за твою обиду, или, если не самим, так братьям нашим и сыновьям,  а  нам
тебе нечем больше заплатить за твое добро, как только своею головою; те-
перь же докончи доброе дело: самого тебя не зовем,  потому  что  у  тебя
война с греками; но отпусти к нам войско на помощь, или такое же,  какое
теперь было, а хорошо, если и побольше, потому что Юрий силен: Давыдови-
чи и Ольговичи с ним, и половцы дикие, которых приманивают золотом;  те-
перь, брат, этою весною помоги нам; если этою же весною мы  управимся  с
своим делом, то пойдем с войском к тебе на помощь, а если ты  управишься
с греческим царем, то будь нам помощник; остальное  все  расскажут  тебе
твои мужи и брат твой Мстислав, как нам бог помог, как встала за нас вся
Русская земля и черные клобуки". Отрядив Мстислава в  Венгрию,  Вячеслав
послал в то же время бояр своих в Смоленск сказать Ростиславу Мстислави-
чу: "Брат! Бог соединил нас с твоим братом, а с  моим  сыном  Изяславом;
добыв Русскую землю, он на мне честь положил, посадил меня в Киеве; а я,
сын, тебе скажу: как мне сын брат твой Изяслав, так и ты; потрудись при-
ехать сюда к нам, чтоб всем вместе подумать о том, что  вперед  делать".
Изяслав с своей стороны послал сказать Ростиславу: "Ты меня, брат, много
понуждал положить честь на дяде и на отце; и вот когда бог  привел  меня
опять в Русскую землю, то я посадил дядю нашего в Киеве для тебя  и  для
всей Русской земли; а теперь я скажу тебе: там у тебя  в  Новгороде  сын
мой и твой сын же крестный Ярослав, там же у тебя и Смоленск; так,  уря-
дивши все в верхних землях у себя, приезжай к нам сюда, посмотрим  вмес-
те, что нам бог даст".
   Изяслав с дядею не ошибались, призывая  к  себе  отовсюду  союзников:
Юрий не думал оставлять их в покое и послал сказать Давыдовичам и Ольго-
вичам: "Изяслав уже в Киеве,  ступайте  ко  мне  на  помощь".  Святослав
Ольгович выступил немедленно, соединился в Чернигове с Владимиром  Давы-
довичем и на лодках приплыли вместе в Городок к Юрию. Но другой  Давыдо-
вич, Изяслав, перешел на сторону Вячеслава и Изяслава: как  видно,  этот
Давыдович поневоле был до сих пор с Юрием, на которого сердился за отня-
тие дреговичских земель в пользу Святослава Ольговича. Скоро  приехал  в
Киев и Ростислав Мстиславич с полками смоленскими; а между тем Юрий выс-
тупил с союзниками из Городка и стал у Днепра, при устье  речки  Радуни,
куда пришло к нему на помощь много диких половцев. На этот  раз  Изяслав
был осторожен, не дал неприятельскому войску переправиться чрез Днепр, и
потому с обеих сторон начали биться в лодках, от Киева до устья Десны. В
этой речной битве Юрий не мог получить успеха, потому  что  Изяслав,  по
выражению летописца, дивно исхитрил свои лодки: гребцов на них  не  было
видно, видны были только одни весла, потому что лодки были покрыты  дос-
ками, и на этой крышке стояли ратники в бронях и стреляли, а кормчих бы-
ло по двое на каждой лодке - один на носу, а другой на корме, - куда хо-
тят, туда и пойдут, не оборачивая лодок. Видя, что нельзя  переправиться
через Днепр против Киева, Юрий с союзниками решили идти вниз к Витичевс-
кому броду; но, не смея пустить лодок мимо Киева, пустили их в Долобское
озеро, оттуда волокли берегом в реку Золотчу и по Золотче  уже  впустили
их в Днепр, а половцы шли по лугу. Но Мотиславичи с дядею Вячеславом,  с
Изяславом Давыдовичем, с городенским князем Борисом, киевлянами и черны-
ми клобуками шли рядом с ними по западной стороне Днепра,  по  нагорному
берегу, а лодки плыли по реке, так что когда войско Юрия достигло  Вити-
чевского брода, то уже там стояла киевская рать, и опять началась речная
битва за переправу. Тогда Юрий позвал к себе союзников и сказал:  "Стоим
мы здесь, и чего достоимся? Лучше постараемся перехватить у них  Зарубс-
кий брод и перейти на ту сторону". Все согласились и отпустили  к  броду
сыновей Юрьевых с половцами, да Святослава Всеволодовича; а сами,  выст-
роивши полки, пошли подле лодок берегом. Между тем  передовой  отряд  их
приехал к Зарубскому броду, который стерег боярин Изяславов Шварн с  не-
большою дружиною: половцы, видя, что сторожей мало, бросились на лошадях
и в полном вооружении в реку, под их прикрытием переехали  и  русские  в
лодьях; а Шварн испугался и побежал к своему князю; по  замечанию  лето-
писца, вся беда произошла оттого, что при броде был не князь, а  боярин,
тогда как боярина не все слушались. Переправившись чрез Днепр,  Юрьевичи
послали сказать отцу: "Ступай скорее, мы уже перешли Днепр; чтоб не уда-
рил на нас одних Изяслав!" Юрий пошел немедленно к Зарубу и также переп-
равился. Получив весть об этой переправе, Мстиславичи возвратились в Ки-
ев и начали думать, что  теперь  делать?  Оба  Мстиславича  хотели  идти
навстречу к дяде и биться, но дружина всех князей не  соглашалась,  осо-
бенно отговаривали от  этого  черные  клобуки,  они  говорили  Изяславу:
"Князь! Нельзя нам ехать к ним, потому что наши ратники не все на конях;
ты к ним поедешь, а они перед тобою поедут к Роси;  тогда  тебе  надобно
будет оставить свою пехоту и ехать за ними с одною конницею.  По-нашему,
надобно вот что сделать: ступайте вы все в Киев, а к нам приставьте бра-
та своего Владимира; мы поедем с ним к своим вежам, заберем их жен,  де-
тей, стада и пойдем тогда к Киеву; побудьте там только до вечера,  мы  к
вам придем непременно, хотим за отца вашего Вячеслава, за тебя, за брата
твоего Ростислава и за всю вашу братью головы свои сложить;  либо  честь
вашу отыщем, либо изомрем с вами, а Юрия не хотим". Мстиславичи с  дядею
послушались дружины, киевлян и черных клобуков, отрядили брата Владимира
за вежами с торками, коуями, берендеями и печенегами  (имена  варварских
народцев, слывших под общим именем черных клобуков), а сами пошли к Тре-
полю и, переночевавши здесь, на солнечном восходе отправились к Киеву; в
город не вошли, а стали около него: Изяслав Мстиславич - перед  Золотыми
воротами, Изяслав Давыдович - между Золотыми и Жидовскими воротами; Рос-
тислав с сыном Романом - перед Жидовскими воротами, Борис городенский  -
у Лядских ворот; киевляне, конные и пешие, стали между  князьями.  Скоро
пришел и Владимир с черными клобуками, с вежами и стадами их; эти  союз-
ники наделали вреда не меньше врагов, вламывались в монастыри, жгли  се-
ла, огороды все посекли; Мстиславичи велели Владимиру пойти с  берендея-
ми, вежами и стадами их к Ольговой могиле и стать от нее до  Ивановского
огорода и потом до Щековицы; а коуи, торки и печенеги стали  от  Золотых
ворот до Лядских и потом до Клова, Берестова, Угорских ворот  и  Днепра,
Таким образом, князья, дружина, киевляне и черные клобуки решили не  хо-
дить к неприятелю навстречу, но подпустить его к себе и биться под  Кие-
вом; Изяслав говорил: "Если бог нам поможет, отобьем их, то ведь они  не
птицы: перелетевши Днепр, должны сесть где-нибудь; а когда поворотят  от
нас, тогда уже как бог нас с ними управит".
   Но старик Вячеслав прежде битвы хотел попытаться кончить дело  миром;
он сказал племянникам: "Теперь, братья, мы готовы биться; но  ведь  Юрий
мне брат, хотя и младший; хотелось бы мне послать к нему  и  свое  стар-
шинство оправить; когда нам будет с ним божий  суд,  то  бог  на  правду
призрит". Племянники согласились, и Вячеслав, подозвавши к  себе  своего
боярина, сказал ему: "Ступай к брату Юрию, кланяйся ему от меня;  а  вы,
братья и сыновья, Изяслав и Ростислав. слушайте, перед вами отряжаю; так
ты вот что скажи от меня Юрию: я вам обоим, Изяславу и тебе,  много  раз
говорил: не проливайте крови христианской, не губите Русской земли;  вас
удерживал от войны, о себе не заботился, что меня оба вы обидели,  и  не
один раз; а ведь у меня полки есть и сила есть, бог мне дал;  но  я  для
Русской земли и для христиан не поминал того, как Изяслав, едучи  биться
с Игорем, говорил: я Киева не себе ищу,  но  отцу  моему  Вячеславу,  он
старший брат; а как бог ему помог, то он Киев себе, да еще Туров и Пинск
у меня отнял, - это меня Изяслав обидел; а ты, брат, едучи к Переяславлю
биться с племянником, тоже говорил: я Киева не себе  ищу,  есть  у  меня
старший брат Вячеслав, все равно мне, что и отец, ему ищу Киева;  а  как
бог тебе помог, то и ты Киев себе, да еще Пересопницу и Дорогобуж у меня
отнял, обидел меня, один Вышгород мне дал; а я во всем том не искал  уп-
равы для Русской земли и для христиан, не передо мною в  вас  правды  не
было, а перед богом; я еще и вас удерживал от войны, но вы меня не  слу-
шали; ты мне тогда говорил: младшему не могу поклониться; но  вот  Изяс-
лав, хотя два раза слова своего не сдерживал, зато теперь, добывши Киев,
поклонился мне, честь мне воздал, в Киеве меня  посадил,  и  отцом  себе
назвал, а я его сыном; ты говорил: младшему не поклонюсь; а я тебя стар-
ше не мало, а много; я уже был бородат, когда ты родился; если же хочешь
на мое старшинство поехать, то как нас бог рассудит".  Юрий  отвечал  на
это: "Я тебе, брат, кланяюсь, речи твои правые: ты мне вместо  отца;  но
если хочешь со мною рядиться, то пусть Изяслав  поедет  во  Владимир,  а
Ростислав - в Смоленск, тогда мы  с  тобою  урядимся".  Вячеслав  послал
опять сказать ему: "У тебя семеро сыновей, и я их от тебя не отгоняю,  а
у меня только два - Изяслав и Ростислав, да еще другие младшие; я, брат,
тебе вот что скажу: для Русской земли и для христиан ступай в свой Пере-
яславль и в Курск с сыновьями, а там у тебя еще Ростов Великий, Ольгови-
чей отпусти домой, тогда и станем рядиться, а крови христианской не  бу-
дем проливать; если же хочешь пойти по своему замыслу, то этой пречистой
госпоже с сыном своим и богом нашим судить нас в этот век и в  будущий".
Говоря эти слова, Вячеслав показывал на образ  богородицы,  висевший  на
Золотых воротах. Юрий, не давши на это никакого ответа, на  другой  день
явился с войском у Киева и стал по ту сторону Лыбеди. Начали перестрели-
ваться об реку и перестреливались  до  вечера,  а  некоторые  из  войска
Юрьева переехали Лыбедь; Андрей Юрьевич и здесь, как прежде у Луцка, за-
несся вперед и проскакал почти до самых неприятельских полков; один  по-
ловец схватил под ним коня и воротил назад, браня своих, зачем все  отс-
тали от князя, Изяслав, видя, что неприятельские отряды  переезжают  Лы-
бедь, велел ударить на них выборной из всех полков  дружине,  которая  и
вмяла неприятеля в реку, где он потерял много убитыми и взятыми в  плен;
между прочими убили и  Савенча  Боняковича,  дикого  половчина,  который
хвастался: "Хочу ударить мечом в Золотые ворота, как отец мой в них уда-
рил"; после этого ни один человек уже не переезжал больше чрез Лыбедь, и
Юрий, оборотя полки, пошел прочь: дали ему весть, что сват его Владимир-
ко идет к нему на помощь из Галича; так он и  пошел  к  нему  навстречу.
Мстиславичи подъехали к дяде Вячеславу и сказали:  "Они  прочь  поехали,
пойдем за ними"; но Вячеслав удержал их: "Это уже начало нам божией  по-
мощи, - говорил он - они сюда  приехали  и  ничего  не  успели  сделать,
только стыда добыли; а вам нечего спешить; бог даст - выступим  вечером,
а пожалуй, даже и завтра, подумавши". Тогда Изяслав обратился  к  Борису
городенскому и сказал ему: "Они верно  пойдут  к  Белгороду,  ступай-ка,
брат, туда же бором"; и Борис отправился. Юрий в самом  деле  подошел  к
Белгороду и послал сказать гражданам: "Вы мои люди: отворите мне город".
Белгородцы отвечали: "А Киев тебе разве отворил ворота? Наши князья  Вя-
чеслав, Изяслав и Ростислав". Услыхав такой ответ, Юрий пошел дальше;  а
между тем Мстиславичи с дядею Вячеславом выступили за ним из Киева, чтоб
предупредить соединение его с Владимирком; равнодушие киевлян или  неже-
лание их поднимать руки на Мономаховичей прошли; они сказали  Мстислави-
чам: "Пусть идут все, кто может хоть что-нибудь взять в руки; а  кто  не
пойдет, выдай нам того, мы его сами побьем",  -  такая  ревность  служит
знаком сильного нерасположения к Юрию. Все пошли  с  радостию  по  своим
князьям, говорит летописец, на конях и пеши, многое множество. На дороге
Изяслав получил весть от сына Мстислава, который  прислал  сказать  ему:
"Король, твой зять, отпустил к тебе помощь, какой прежде не бывало, мно-
гое множество; я уже с ними прошел горы; если мы будем тебе скоро надоб-
ны, то дай знать, мы скорее пойдем". Изяслав велел отвечать ему: "Мы уже
идем на суд божий, а вы нам всегда нужны; ступайте как можно скорее".  У
реки Рута настигли Мстиславича Юрия;  мирные  переговоры,  начатые  было
снова, остались тщетными, потому что Ольговичи и  половцы  не  дали  ми-
риться: понятно, что те и другие много теряли с примирением всех Монома-
ховичей. Юрию не хотелось вступить в битву до прихода  Владимиркова;  та
же самая причина заставляла Изяслава как можно скорее  начать  сражение.
Когда все уже были готовы, вдруг мгла покрыла все поле,  так  что  можно
было видеть только до конца копья, потом пошел  дождь,  к  полдню  туман
рассеялся, и враги увидали, что озеро разделяет их; Юрий отступил, пере-
шел речку Малый Рутец и остановился на ночь; Мстиславичи с дядею не отс-
тавали от него и остановились ночевать  на  перелет  стрелы  от  неприя-
тельских шатров. На другой день на заре в стане у Юрия ударили в  бубны,
затрубили в трубы, полки стали готовиться к бою; скоро те же звуки  раз-
дались и в стане Мстиславичей. Выстроивши полки, Юрий с сыновьями и  со-
юзниками пошел на верх Рутца, Мстиславичи также двинулись  против  него;
но Юрий, дошедши до верховьев Рутца, поворотил полки и пошел к  Большому
Руту: он не хотел биться, но хотел зайти за Рут и там дожидаться  Влади-
мирка.  Мстиславичи,  увидав  его  отступление,  послали  вслед  за  ним
стрельцов своих, черных клобуков и русь, которые начали наезжать на зад-
ние отряды, стреляться с ними и отнимать возы.  Тогда  Юрий,  видя,  что
неприятель не дает ему перейти за  Рут,  принужден  был  остановиться  и
вступить в битву. Сын его Андрей, как старший между братьями  (Ростислав
умер в 1150 году в Переяславле), начал рядить отцовские полки; на другой
стороне Мстиславичи подъехали к дяде Вячеславу и сказали ему: "Ты  много
хотел добра, но брат твой не согласился; теперь, батюшка,  хотим  головы
сложить за тебя или честь твою найти". Вячеслав отвечал  им:  "Братья  и
сыновья! От роду не охотник был я до кровопролития; брат  мой  довел  до
того, что вот стоим на этом месте, бог нас рассудят". Племянники  покло-
нились ему и поехали в свои полки; Изяслав разослал  повестить  по  всем
войскам: "Смотрите на мой полк! Как он пойдет, так и вы  вое  ступайте",
Лишь только с обеих сторон начали сходиться на  битву,  Андрей  Юрьевич,
схватив копье, поехал напереди и прежде всех столкнулся с  неприятелями;
копье его было изломано, щит оторван, шлем спал с головы, конь, раненный
в ноздри, начал соваться под ним в разные стороны; с  противной  стороны
то же самое сделал Изяслав Мстиславич и подвергся той же  опасности:  он
въехал прежде всех в неприятельские полки, изломал копье, получил рану в
руку и в стегно и слетел с павшего коня. После общей схватки и злой сечи
войска Мстиславичей победили; степные союзники Юрьевы,  половцы,  любили
пускать тучи стрел издали и мало приносили пользы в схватках; не вынувши
ни одной стрелы из колчанов, они пустились  бежать  первые,  за  ними  -
Ольговичи, а за Ольговичами побежал и Юрий с детьми;  много  дружины  их
было побито, взято в плен, потонуло в топком Руте; в  числе  убитых  был
Владимир Давыдович, князь Черниговский, в числе пленных много князей по-
ловецких. Когда победители возвратились с погони на поле  битвы,  то  из
кучи раненых один начал привставать; толпа пеших киевлян подбежала к не-
му и хотела убить, как вдруг он сказал: "Я князь!" "Ну так тебя-то нам и
надобно", - отвечал один из киевлян, думая, что это Юрьевич  или  Ольго-
вич, и начал сечь его мечом по шлему; тогда раненый сказал: "Я  Изяслав,
князь ваш", и снял шлем; киевляне узнали его, схватили с радостию на ру-
ки, как царя и князя своего, по выражению летописца, и воскликнули: "Ки-
риеелейсон!" И во всех полках была большая радость, когда при победе уз-
нали еще, что и князь жив. Мстиславич был очень слаб, изошел кровию; но,
услыша, что Изяслав Давыдович плачется над братом своим Владимиром, соб-
рал силы, сел на коня и поехал туда поплакать вместе; долго плакавши, он
сказал Давыдовичу: "Уже нам его не воскресить; так, взявши  тело,  поез-
жай-ка лучше в Чернигов, я тебе помощь дам". Мстиславичи отпустили с ним
Романа, сына Ростиславова, с дружиною; до вечера Давыдович с Романом бы-
ли уже в Вышгороде, в ночь перевезлись чрез Днепр,  а  утром  на  другой
день приехали в Чернигов, где Изяслав, похоронивши брата, сел на  столе.
Между тем Юрий с сыновьями переехал Днепр у Треполя и остановился в  Пе-
реяславле; половцы ушли в степи, а Ольговичи переправились за Днепр выше
Заруба и бежали в Городец. Святослав Ольгович был  очень  толст,  сильно
устал; потому, приехавши в Городец, не мог уже ехать дальше и отправил к
Чернигову одного племянника, Святослава Всеволодича;  тот,  приехавши  к
перевозу на Десну, узнал, что Изяслав Давыдович уже в Чернигове, и  пос-
какал тотчас же назад, послав сказать дяде, чтоб ехал в Новгород-Северс-
кий, а Чернигов уже занят. С другой стороны Владимирко  галицкий  шел  к
свату своему Юрию на помощь, но, узнавши на  дороге,  что  Юрий  разбит,
поспешно пошел назад. Так, Мстиславичам нечего было бояться с запада,  и
они с торжеством вступили с дядею в Киев, где начали жить очень весело и
очень дружно.
   Но дядя Юрий все сидел в Переяславле; Изяславу нельзя было  позволить
ему оставаться в таком близком соседстве, и он с дядею  Вячеславом  стал
сбираться на него, а брата Ростислава отпустил в Смоленск. В  это  время
пришла к нему неприятная новость с запада: Владимирко галицкий,  возвра-
щаясь домой, узнал, что Мстислав Изяславич ведет отряд венгров на помощь
отцу своему, и решился напасть на него. Мстислав, ничего не зная, стал у
Сапогиня, близ Дорогобужа, откуда Владимир Андреевич (посаженный  здесь,
как видно, Владимирком) прислал к нему много вина и велел  сказать,  что
Владимирко идет на него, Мстислав стал пить с венграми и во  время  пира
объявил им о приближении галицкого князя; пьяные венгры отвечали: "Пусть
его приходит! Мы с ним побьемся". В полночь, когда все улеглось в стане,
сторожа прибежали к Мстиславу с вестию, что идет Владимирко. Мстислав  с
дружиною сели на коней и начали будить венгров, но те после попойки  ле-
жали, как мертвые, нельзя было никак их добудиться; на  рассвете  Влади-
мирко напал на стан и перебил почти всех венгров, немного только взял  в
плен, а Мстислав с дружиною убежал в Луцк. Когда Изяслав в Киеве получил
весть, что сын его побежден и венгры перебиты, то сказал поговорку,  ко-
торую летописец и прежде слыхал от него: "Не идет место к голове, а  го-
лова к месту; но дал бы только бог здоровье мне и королю;  а  Владимирку
будет месть". Но прежде надобно было разделаться с Юрием, и  Вячеслав  с
племянниками - Изяславом и Святополком - и с берендеями пошли к  Переяс-
лавлю, бились здесь два дня, на третий пехота ворвалась в город и зажгла
предместья. Тогда Вячеслав с Изяславом послали сказать Юрию:  "Кланяемся
тебе; иди в Суздаль, а сына посади здесь в Переяславле; с тобою не можем
быть здесь, приведешь на нас опять половцев". Юрий в это  время  не  мог
ждать скоро ниоткуда помощи, хотя пересылался и с Владимирком и с полов-
цами: из дружины его одни были убиты, другие взяты в плен, и  потому  он
послал сказать брату и племяннику: "Пойду в Городок и, побыв там,  пойду
в Суздаль"; те велели отвечать ему, что может оставаться в  Городке  ме-
сяц, а потом чтоб шел в Суздаль; если же не пойдет, то они осадят его  в
Городке точно так же. как теперь в Переяславле. Юрию было нечего делать,
неволею целовал крест с сыновьями, что пойдет через месяц в Суздаль и не
будет искать Киева под Вячеславом и Изяславом; должен  был  также  отка-
заться от союза с Святославом Ольговичем и не мог включить его  в  дого-
вор. Оставив в Переяславле сына Глеба, он пошел в Городок, а старший сын
его Андрей отпросился идти наперед в Суздаль: "Нам здесь, батюшка, - го-
ворил он, - нечего больше делать, уйдем  затепло".  Святослав  Ольгович,
слыша, что Юрий уладился с братом и племянником,  послал  в  Чернигов  к
Изяславу Давыдовичу сказать ему от своего имени и  от  имени  племянника
Святослава Всеволодовича: "Брат! Мир стоит до рати, и рать до мира; ведь
мы тебе братья, прими нас к себе; отчины у нас две  -  одна  моего  отца
Олега, а другая твоего отца Давыда, ты - Давыдович, а я - Ольгович;  так
ты, брат, возьми отцовское давыдовское, а что ольгово, то отдай нам,  мы
тем и поделимся". Изяслав поступил  по-христиански,  говорил  летописец,
принял братьев и отчину им отдал, но, как видно, с условием  отстать  от
Юрия и быть вместе с Мстиславичами. Юрий не  мог  расстаться  с  Русской
землею, нарушил клятву, пробыл в Городке более месяца; но Изяслав  хотел
сдержать свое слово и явился осаждать его в Городке с берендеями,  Изяс-
лавом Давыдовичем черниговским, Святославом Всеволодовичем  и  вспомога-
тельным отрядом Святослава Ольговича; последний не  пошел,  однако,  сам
против своего старого союзника. Юрий затворился в Городке и долго  отби-
вался; наконец, стало ему тяжко, помощи не было ниоткуда; он должен  был
целовать крест, что пойдет в Суздаль и на этот раз действительно  пошел,
оставив в Городке сына Глеба: Переяславль, как видно, был у  него  отнят
за прежнее нарушение клятвы; Изяслав посадил в  нем  после  сына  своего
Мстислава. Юрий пошел в Суздаль на Новгород-Северский, заехал к  старому
приятелю Святославу Ольговичу, принят был от него с честию и получил все
нужное для дороги.
   Быть может, это приятельское свидание Юрия с Ольговичем было одною из
причин, заставивших Изяслава Мстиславича съехаться в 1152 году с Изясла-
вом Давыдовичем черниговским и Святославом Всеволодовичем. На этом съез-
де решено было избавиться от опасного притона, который был у Юрия на Ру-
си между Черниговскою и Переяславскою волостию, вследствие  чего  князья
разрушили Городок и сожгли его вместе с Михайловскою  церковию.  Услыхав
об этом, Юрий вздохнул от сердца, по выражению летописца, и начал  соби-
рать войско;  пришел  к  нему  рязанский  князь  Ростислав  Ярославич  с
братьею, с полками рязанскими и муромскими; соединился с ним и Святослав
Ольгович северский; наконец, пришло множество половцев,  все  орды,  что
между Волгою и Доном; Юрий сказал: "Они мой Городец  пожгли  и  церковь,
так я им отожгу за это", и пошел прямо к Чернигову. Между тем, услыхав о
дядином походе, Изяслав Мстиславич послал  сказать  брату  Ростиславу  в
Смоленск: "Там у тебя Новгород сильный и Смоленск; собравшись, постереги
свою землю; если Юрий пойдет на тебя, то я к тебе пойду, а  если  минует
твою волость, то приходи ты сюда, ко мне". Когда  Ростислав  узнал,  что
дядя миновал Смоленскую область и пошел прямо на Чернигов, то отправился
немедленно и сам туда же, опередил Юрия и вместе с Святославом  Всеволо-
дичем затворился в Чернигове, к которому скоро явились Юрьевы половцы  и
стали жечь окрестности. Осажденные князья, видя множество половцев,  ве-
лели жителям всем перебраться в ночь из острога в кремль (детинец); а на
другое утро подошли к городу Юрий и Святослав Ольгович со  всеми  своими
полками; половцы бросились к городу, разломали острог, зажгли все  пред-
местия и начали биться с черниговцами, которые  держались  крепко.  Видя
это, осаждающие князья стали думать: "Не крепко станут биться дружины  и
половцы, если не поедем с ними сами"; Андрей Юрьич,  по  обычаю  своему,
вызвался первый идти вперед: "Я начну день свой", сказал он, взял дружи-
ну, поехал под город, ударил на осажденных, которые вздумали сделать вы-
лазку, и втоптал их в город; другие князья, ободренные примером  Андрея,
также стали ездить подле города, и напуганные черниговцы  уже  не  смели
более делать вылазок. Уже 12 дней стоял Юрий под Черниговом, как  пришла
к нему весть о приближении Изяслава Мстиславича с дядею Вячеславом;  по-
ловцы, храбрые, когда надобно было жечь черниговские предместия и  стре-
ляться издали с осажденными, теперь первые струсили и  начали  отъезжать
прочь. Юрий и Ольгович, видя бегство  половцев,  принуждены  были  также
отступить от Чернигова; Юрий пошел на  Новгород-Северский,  оттуда  -  к
Рыльску, из Рыльска хотел идти уже в Суздаль, как был остановлен Святос-
лавом Ольговичем: "Ты хочешь идти прочь, - говорил ему  Святослав,  -  а
меня оставить, погубивши мою волость, потравивши  половцами  весь  хлеб;
половцы теперь ушли, а за ними вслед явится Изяслав и погубит  остальную
мою волость за союз с тобою". Юрий обещался оставить ему помощь и  оста-
вил сына Василька с 50 человек дружины! Ольгович не  обманулся  в  своих
опасениях: Изяслав Мстиславич стоял уже на реке Альте  со  всеми  своими
силами; отпустивши старика Вячеслава в Киев, а сына Мстислава с  черными
клобуками на половцев, вероятно, для того, чтоб отвлечь  их  от  подания
помощи северскому князю, Изяслав сам отправился к  Новгороду-Северскому,
где соединились с ним Изяслав Давыдович, Святослав Всеволодович и Роман,
сын Ростислава смоленского. Когда острог был взят и осажденные  вбиты  в
крепость, то на третий день после осады  Святослав  Ольгович  прислал  к
Изяславу с поклоном и с просьбою о мире; Изяслав сначала не  хотел  слу-
шать его просьбы, но потом, раздумав, что время уже  подходит  к  весне,
помирился и пошел назад к Чернигову, где получил весть от сына  Мстисла-
ва, что тот разбил половцев на реках Угле и Самаре, самих прогнал,  вежи
их, лошадей, скот побрал и множество душ христианских избавил из  неволи
и отпустил по домам. После этого, в 1154 году, Юрий еще раз собрался  на
Русскую землю и опять неудачно: на дороге открылся в его войске  сильный
конский падеж; пришедши в землю вятичей, он остановился, не  доходя  Ко-
зельска; здесь пришли к нему половцы; он подумал и, отпустив сына  Глеба
к половцам в степь, сам возвратился в Суздаль. По  некоторым  известиям,
Юрий принужден был  к  возвращению  тем,  что  половцев  пришло  гораздо
меньше, чем сколько он ожидал, и вот он отправил сына Глеба в степи  для
найма еще других варваров.
   Так кончилась борьба Юрия с Изяславом. Мы видели, что в  этой  борьбе
главным союзником ростовского князя на востоке был  Святослав  Ольгович,
который теперь должен был принять мир на всей воле Изяславовой;  но  еще
более деятельного союзника имел Юрий на западе в свате своем, князе  га-
лицком Владимирке: на этого Изяслав должен был еще более сердиться,  чем
на Ольговича; мы видели, как он  обещался  отомстить  ему  за  поражение
венгров. Еще в 1151 году, сбираясь выгнать Юрия из Городка, Изяслав пос-
лал сказать королю венгерскому: "Владимир галицкий дружину  мою  и  твою
избил; так теперь, брат, тебе надобно подумать об этом; не дай  бог  нам
этого так оставить, дай бог нам отомстить за дружину; собирайся, брат, у
себя, а я здесь, и как нам с ним бог даст". Король отвечал, что  он  уже
собирается; но Изяслав боялся, чтоб сборы не были долги, и  послал  сына
Мстислава в Венгрию торопить зятя; Гейза назначил срок, когда сбираться,
и послал сказать Изяславу: "Я уже сажусь на коня и сына твоего Мстислава
беру с собою; садись и ты на коня". Изяслав тотчас собрал дружину,  взял
с собою весь полк Вячеславов, всех черных клобуков, лучших киевлян,  всю
русскую дружину и пошел на Галич; на дороге у  Дорогобужа  соединился  с
ним родной брат Владимир, у Пересопницы - двоюродный Владимир  Андреевич
и другой родной - Святополк из Владимира; Изяслав велел Святополку оста-
ваться в своем городе и, взяв его полк, пошел далее. Перешедши реку Сан,
он встретил королевского посла, который приехал с сотнею ратных и сказал
Изяславу: "Зять твой король тебе кланяется и велел сказать, что  он  уже
пятый день дожидается тебя, ступай  скорее".  Изяслав  пошел  немедленно
вперед и на другой день после обеда подошел к венгерскому стану,  распо-
ложенному за Ярославлем.
   Король с дружиною выехал к нему навстречу; они обнялись, говорит  ле-
тописец, с великою любовию и с великою честию и  вошедши  в  королевский
шатер, стали думать, как бы на другой день рано ехать биться к реке  Са-
ну. На рассвете король ударил в бубны, выстроил полки и  послал  сказать
Изяславу: "Ступай с своими полками подле моего полку; где я стану, там и
ты становись, чтоб нам вместе можно  было  обо  всем  думать".  Союзники
пришли к Сану ниже Перемышля; на противоположном берегу уже стоял Влади-
мирко, но скоро должен был отодвинуться дальше от натиска венгров; перед
началом битвы Изяслав сказал своей дружине: "Братья и дружина!  Бог  ни-
когда Русской земли и русских сынов в беcчестье не оставлял;  везде  они
честь свою брали; теперь, братья, поревнуем тому: дай  нам  бог  в  этих
землях и перед чужими народами честь свою взять". Сказавши это,  Изяслав
бросился со всеми своими полками вброд; венгры, видя,  что  русские  уже
переправляются, бросились также вброд, с разных сторон въехали  в  полки
галицкие и обратили их в бегство; сам Владимирко, убегая от венгров, по-
пался было к черным клобукам и едва сам-друг успел скрыться в Перемышле;
этот город был бы тогда непременно взят, потому что некому было  отстаи-
вать его, но, к счастью для Владимирка, за  городом  на  лугу  находился
княжий двор, где было много всякого добра: туда ринулось все войско, а о
городе позабыли. Владимирко между тем, видя беду, стал посылать к королю
просить мира; ночью послал, по старому обычаю, к архиепископу и к воево-
дам королевским, притворился, что жестоко ранен, лежит при смерти, и по-
тому велел сказать им: "Просите за меня короля; я жестоко  ранен,  каюсь
пред ним, что тогда огорчил его, перебивши венгров, и что  теперь  опять
стал против него; бог грехи отпускает, пусть и король простит меня и  не
выдает Изяславу, потому что я очень болен; если меня бог возьмет, то от-
даю королю сына моего на руки; я  отцу  королеву  много  послужил  своим
копьем и своими полками, за его обиду и с  ляхами  бился;  пусть  король
припомнит это и простит меня". Много даров, золота, серебра, сосудов зо-
лотых и серебряных, платья выслал Владимирко архиепископам  и  вельможам
венгерским, чтоб просили короля не губить его, не исполнять желание  ко-
ролевы, сестры Изяславовой. На другой день Гейза съехался с Изяславом  и
сказал ему: "Батюшка! Кланяюсь тебе; Владимирко присылал ко мне, молится
и кланяется, говорит, что сильно ранен и не останется жив; что  ты  ска-
жешь на это?" Изяслав отвечал: "Если Владимирко умрет, то это  бог  убил
его за клятвопреступление нам обоим; исполнил ли он тебе хотя что-нибудь
из того, что обещал? Мало того, опозорил нас обоих; так как  ему  теперь
верить? Два раза он нарушал клятву; а теперь сам бог отдал нам его в ру-
ки, так возьмем его вместе с волостью". Особенно говорил  против  Влади-
мирка и выставлял все вины его Мстислав Изяславич, который был сердит на
галицкого князя за дорогобужское дело. Но король не слушался их,  потому
что был уже уговорен архиепископом и вельможами, подкупленными Владимир-
ком; он отвечал Изяславу: "Не могу его убить: он молится и кланяется,  и
в вине своей прощенья просит; но если теперь, поцеловав  крест,  нарушит
еще раз клятву, тогда уже либо я буду в венгерской земле, либо он в  га-
лицкой". Владимирко прислал и к Изяславу с просьбою: "Брат! Кланяюсь те-
бе и во всем каюсь, во всем я виноват; а теперь, брат, прими меня к себе
и прости, да и короля понудь, чтоб меня принял; а мне дай  бог  с  тобою
быть". Изяслав сам по себе не хотел и слышать  о  мире;  но  одному  ему
нельзя было противиться королю и его Вельможам; поневоле должен был  на-
чать переговоры: король требовал от Владимирка  клятвы  в  том,  что  он
возвратит все захваченные им русские города Изяславу и  будет  всегда  в
союзе с последним, при всяких обстоятельствах, счастливых  или  несчаст-
ных; когда король хотел послать бояр своих к Владимирку с крестом, кото-
рый тот должен был поцеловать, то Изяслав говорил, что не для чего  зас-
тавлять целовать крест человека, который играет клятвами; на это  король
отвечал: "Это самый тот крест, на котором был распят  Христос  бог  наш;
богу угодно было, чтоб он достался предку моему св. Стефану; если Влади-
мирко поцелует этот крест, нарушит клятву и останется жив,  то  я  тебе,
батюшка, говорю, что либо голову свою сложу, либо добуду Галицкую землю;
а теперь не могу его убить". Изяслав согласился,  но  сын  его  Мстислав
сказал: "Вы поступаете, как должно по-христиански, честному кресту вери-
те и с Владимирком миритесь; но я вам перед этим честным крестом  скажу,
что он непременно нарушит свою клятву; тогда ты, король, своего слова не
забудь и приходи опять с полками к Галичу"; король отвечал: "Ну право же
тебе говорю, что если Владимирко нарушит клятву, то как до сих пор  отец
твой Изяслав звал меня на помощь, так тогда уже я позову его к  себе  на
помощь". Владимирко целовал крест, что исполнит королевские  требования;
целовал он крест лежа, показывая вид, что изнемог от ран, тогда как  ран
на нем никаких не было.
   Простившись с королем, Изяслав пошел назад в Русскую землю,  и  когда
был во Владимире, то послал посадников своих в города, которые Владимир-
ко обещал ему возвратить; но посадники пришли назад: Владимирко не  пус-
тил их ни в один город. Изяслав продолжал путь  в  Киев,  только  послал
сказать королю: "Ни тебе, ни мне  теперь  уже  не  ворочаться  назад,  я
только объявляю тебе, что Владимирко нарушил клятву; так не забудь свое-
го слова". Владимирко спешил нарушить и другое условие мира: узнав,  что
сват его Юрий идет на племянника, он также выступил против Изяслава,  но
возвратился, когда дали ему весть, что тот идет к нему навстречу.  Упра-
вившись с дядею, Изяслав послал в Галич боярина своего Петра  Борислави-
ча, который был свидетелем клятвы Владимирковой пред крестом св.  Стефа-
на. Петр должен был сказать галицкому князю от имени Изяслава: "Ты нам с
королем крест целовал, что возвратишь русские города,  и  не  возвратил;
теперь я всего того не поминаю; но если хочешь исполнить  свое  крестное
целование и быть с нами в мире, то отдай мне города мои; а не хочешь от-
дать, то клятву свою ты нарушил, и мы с королем будем  переведываться  с
тобою, как нам бог даст", Владимирко отвечал на это послу: "Скажи от ме-
ня Изяславу, вот что: ты нечаянно напал на меня сам и короля навел;  так
если буду жив, то либо голову свою сложу, либо  отомщу  тебе  за  себя".
Петр сказал ему на это: "Князь! ведь ты крест целовал Изяславу и королю,
что все исправишь и будешь с ними в союзе; так ты нарушил крестное цело-
вание". Владимирко отвечал: "Вот еще: что мне этот  маленький  крестик!"
"Князь! - возразил ему киевский боярин, - хотя крестик и  мал,  да  сила
его велика на небеси и на земле; ведь тебе король объявлял, что это  са-
мый тот крест, на котором Христос был распят; да и то было тебе  говоре-
но, что если, поцеловав тот крест, ты слова своего не сдержишь,  то  жив
не останешься; слышал ли ты обо всем этом от королевского посла?" Влади-
мирко отвечал: "Да, помню, досыта вы тогда наговорились; а теперь ступай
вон, поезжай назад к своему князю". Петр, положив пред ним крестные гра-
моты, пошел вон, и когда собрался ехать, то не дали ему ни  повозки,  ни
корма, так что он принужден был отправиться на своих лошадях. Петр съез-
жал с княжьего двора, а Владимирко шел в то время в церковь к вечерне и,
видя, что Петр уезжает, стал смеяться над ним: "Смотрите-ка,  русский-то
боярин поехал, побравши все волости!" Когда вечерня отошла и Владимирко,
возвращаясь из церкви, дошел до того самого места, где смеялся над  Пет-
ром, то вдруг сказал: "Что это, как будто кто меня ударил по  плечу!"  и
не мог двинуть больше ногами: если б не подхватили его,  то  упал  бы  с
лестницы; понесли его в горенку, положили в укроп; к  вечеру  стало  ему
хуже, а к ночи умер. Между тем Петр Бориславич, выехавши из Галича,  ос-
тановился ночевать в селе Большове; вдруг на рассвете скачет к нему  го-
нец из Галича: "Князь не велел тебе ехать дальше, дожидайся пока пришлет
за тобою". Петр, ничего не зная о Владимирковой смерти, стал тужить, что
ему надобно ехать назад в город и, верно, придется вытерпеть там  разные
притеснения; и точно, еще до обеда прискакал к нему новый гонец с прика-
зом от князя ехать в город; Петр отправился, и когда  въехал  на  княжий
двор, то к нему навстречу вышли из сеней слуги княжие все в  черном;  он
удивился - чтобы это такое значило? Вошел на сени, смотрит -  на  княжом
месте сидит сын Владимирков Ярослав в черном платье и  в  черной  шапке,
также и все бояре в черном. Петру поставили стул, и  когда  он  сел,  то
Ярослав, взглянувши на него, залился слезами. Петр сидел  в  недоумении,
смотря на все стороны; наконец, спросил: да что же это такое значит? Тут
ему объявили, что ночью князь умер. "Как умер? возразил  Петр:  когда  я
поехал, он был совсем здоров!" Ему отвечали, что был  здоров,  да  вдруг
схватился за плечо, начал с того изнемогать и умер. "Воля божия, -  ска-
зал на это Петр, - нам всем там быть". Тогда Ярослав начал говорить Пет-
ру: "Мы позвали тебя для того, что вот бог сотворил волю  свою;  поезжай
ты теперь к отцу моему Изяславу, поклонись ему от  меня  и  скажи:  "Бог
взял моего отца, так ты будь мне вместо него; ты с покойником сам ведал-
ся, что там между вас было, уже бог рассудил вас; бог отца моего к  себе
взял, а меня оставил на его место, полк и дружина его у меня, только од-
но копье поставлено у его гроба, да и то в моих руках;  теперь  кланяюсь
тебе, батюшка! Прими меня, как сына своего Мстислава: пусть Мстислав ез-
дит подле твоего стремени с одной стороны, а я  буду  ездить  по  другой
стороне со всеми своими полками". Петр с этим и отправился.
   Ярослав или, по некоторым известиям бояре его только манили Изяслава,
чтоб выиграть время, а в самом деле и не думали возвращать ему  городов,
захваченных Владимирком. Это заставило киевского князя  пойти  в  другой
раз на Галич (1153 г.); с ним пошли сын его  Мстислав  с  переяславцами,
полк Изяслава Давыдовича черниговского и все черные клобуки; а на дороге
присоединились к нему братья, - Владимир  из  Дорогобужа,  Святополк  из
Владимира, Владимир Андреич из Бреста. У Теребовля встретился Изяслав  с
полками Ярославовыми, и перед битвою галицкие бояре сказали своему  кня-
зю: "Ты, князь, молод, отъезжай прочь и смотри на  нас;  отец  твой  нас
кормил и любил, так мы хотим за честь твоего отца и за твою сложить свои
головы; ты у нас один; если с тобой что случится, то что нам  тогда  де-
лать? Так ступай-ка, князь, к городу, а мы станем биться с Изяславом,  и
кто из нас останется жив, тот прибежит к тебе и затворится с тобою в го-
роде". Злая сеча продолжалась уже от полудня до вечера, когда  сделалось
в обеих ратях смятение: не видно было, которые  победили.  Изяслав  гнал
галичан, а братья бежали от них: Изяслав побрал в плен галицких бояр,  а
галичане Изяславовых. Время шло уже к ночи, когда киевский князь остано-
вился с небольшою дружиною на месте боя и поднял галицкие стяги; галича-
не побежали к ним, думая, что тут свои, и были перехватаны;  но  в  ночь
Изяславу стало страшно: дружины у него  осталось  мало,  пленников  было
больше, чем дружины, а между тем из Теребовля Ярослав мог напасть на не-
го; подумавши, Изяслав велел перебить пленников,  оставя  только  лучших
мужей, и выступил назад к Киеву, потому что братья и дружина его  разбе-
жались, не с кем было продолжать поход. Был после этого плач великий  по
всей земле Галицкой, говорит летописец.
   Этим печальным походом заключилась деятельность Изяслава. В 1154  го-
ду, женившись во второй раз на царевне грузинской, Изяслав схоронил бра-
та Святополка, а потом скоро сам занемог и умер. Летописец называет  его
честным, благородным, христолюбивым, славным; говорит,  что  плакала  по
нем вся Русская земля и все черные клобуки, как по царе и господине сво-
ем, а больше, как по отце; причина такой любви народной ясна:  при  нео-
быкновенной храбрости (в которой равнялся с ним, быть может,  из  князей
один Андрей Юрьевич), не уступая никому первого места в битве, гоня вра-
гов и в то время, когда полки его бывали разбиты, Изяслав отличался так-
же искусством, был хитер на воинские выдумки; но, будучи похож на знаме-
нитого деда своего храбростию, отвагою, он напоминал его также ласковос-
тию к народу; мы видели, как он обращался с ним в  Киеве,  в  Новгороде;
неприятное правление дяди Юрия только оттенило добрые качества Изяслава,
заставило смолкнуть всякое нерасположение, какое у кого было к  нему,  и
мы видели, как ревностно бились за него и  граждане  и  черные  клобуки,
прежде равнодушные. Поговорка его: "Не идет место к голове, а  голова  к
месту", показывает его стремление, его положение и, по  всем  вероятнос-
тям, служила для него оправданием этих стремлений и происшедшей  от  них
новизны положения его; поговорка эта оправдывает стремление дать  личным
достоинствам силу пред  правом  старшинства.  Действительно,  Изяслав  в
сравнении с своими старшими, дядьями, был в роде Мономаховом  единствен-
ною головою, которая шла к месту. Но мы видели, что Изяслав  должен  был
уступить; ему не удалось дать преимущества личным достоинствам  своим  и
даже другому праву  своему,  праву  завоевателя,  первого  приобретателя
старшей волости; несмотря на то, что он головою добыл Киев, он принужден
был, наконец, признать старшинство и права дяди Вячеслава, которого  го-
лова уже никак не шла к месту; а преждевременная смерть Изяслава нанесла
окончательный удар притязаниям  племянников  и  Мстиславовой  линии:  из
братьев Изяславовых ни один не был способен  заменить  его;  деятельнее,
предприимчивее дядей был сын его Мстислав, но он не мог действовать один
мимо родных дядей и против них; его положение было одинаково с положени-
ем отца, только гораздо затруднительнее; заметим еще, что  преждевремен-
ная смерть отца Изяслава, отказавшегося от старшинства в пользу дяди,  в
глазах многих должна была отнимать у молодого Мстислава право  считаться
отчичем на столе киевском.
   Старый дядя Вячеслав плакал больше всех по племяннике, за щитом кото-
рого он только что успокоился: "Сын! - причитал старик над его гробом, -
это было мое место; но, видно, перед богом ничего не сделаешь!" В  Киеве
все плакали, а на той стороне Днепра сильно радовались смерти  Изяславо-
вой и не тратили времени. Изяелав Давыдович черниговский немедленно пое-
хал в Киев; но на перевозе у Днепра встретил его посол от старика Вячес-
лава с вопросом: "Зачем приехал, и кто тебя звал? Ступай  назад  в  свой
Чернигов". Изяслав отвечал: "Я приехал плакаться над братом  покойником,
я не был при его смерти, так позволь теперь хотя  на  гробе  его  попла-
кать". Но Вячеслав, по совету с Мстиславом Изяславичем и боярами своими,
не пустил его в Киев. Трудно решить, насколько было справедливо подозре-
ние Мстислава и киевских бояр; для оправдания их мы  должны  припомнить,
что в 1153 году Изяелав Давыдович имел съезд с  Святославом  Ольговичем,
где двоюродные братья обещали друг другу стоять заодно. В Киеве с нетер-
пением дожидались приезда Ростислава Мстиславича из  Смоленска  и  между
тем решились разъединить Черниговских, привлекши на свою сторону Святос-
лава Всеволодича, которому легче всего было стать на стороне  Мстислави-
чей и по родству, да и потому, что из всех Черниговских он один был  от-
чич относительно старшинства и Киева. К нему-то старик  Вячеслав  послал
сказать: "Ты Ростиславу сын любимый, также и мне; приезжай сюда,  побудь
в Киеве, пока приедет Ростислав, а тогда все вместе  урядимся  о  волос-
тях". Всеволодич, не сказавшись дядьям своим, поехал в Киев  и  дождался
там Ростислава, которому все очень обрадовались, по словам летописца:  и
старик Вячеслав, и вся Русская земля, и все  черные  клобуки.  Вячеслав,
увидав племянника, сказал ему: "Сын! Я уже стар, всех рядов не могу  ря-
дить; даю их тебе, как брат твой держал и рядил; а ты почитай меня,  как
отца, и уважай, обходись, как брат твой со мною обходился; вот мой  полк
и дружина моя, ты их ряди". Ростислав поклонился и сказал:  "Очень  рад,
господин батюшка, почитаю тебя, как отца господина, и буду уважать тебя,
как брат мой Изяслав уважал тебя и в твоей воле был". Киевляне, посадив-
ши у себя Ростислава, также сказали ему: "Как брат твой Изяслав обходил-
ся с Вячеславом, так и ты обходись, а до твоей смерти Киев твой".
   Первым делом Ростислава было урядиться с сестричичем своим (племянни-
ком от сестры), Святославом Всеволодичем; он сказал ему: "Даю тебе Туров
и Пинск за то, что ты приехал к отцу моему Вячеславу и волости мне  сбе-
рег, за то и наделяю тебя волостию"; Святослав принял  это  наделение  с
радостию. Нужно было богатою волостию привязать к себе сына Воеволодова,
потому что на той стороне Днепра дядья его уже действовали заодно с Юри-
ем суздальским; еще до приезда Ростислава в Киев они стали  пересылаться
с Юрием, следствием чего было движение сына Юрьева Глеба  со  множеством
половцев на Переяславль: мы видели, что этот князь был  послан  отцом  в
кочевья привесть как можно более варваров. Переяславля  взять  Глебу  не
удалось, но он взял Пирятин на реке Удае. Ростислав и Святослав Всеволо-
дич выступили к Днепру и стали собирать дружину, как пригнал к ним посол
от Мстислава Изяславича переяславского с вестию, что половцы уже у горо-
да и стреляются с жителями; тогда Ростислав немедленно отрядил сына сво-
его Святослава в Переяславль, куда тот и  успел  пробраться.  На  другой
день половцы начали крепче приступать к городу; но когда узнали,  что  к
Мстиславу пришла подмога, то испугались и ушли за Сулу. Узнав о  бегстве
половцев, Ростислав, по совету с братьею, решился, не заходя в Киев, ид-
ти прямо на Изяслава Давыдовича черниговского:  "Нужно  нам,  -  говорил
Ростислав, - предупредить Юрия, либо прогнать его, либо мир  заключить".
Киевские полки и торки под начальством трех князей - Ростислава, Святос-
лава Всеволодича и Мстислава Изяславича перешли уже Днепр у Вышгорода  и
хотели идти к Чернигову, как вдруг прискакал к Ростиславу гонец из Киева
и объявил: "Отец твой Вячеслав умер". "Как умер? - сказал  Ростислав,  -
когда мы поехали, он был здоров?" Гонец отвечал: "В эту ночь пировал  он
с дружиною и пошел спать здоров; но как лег,  так  больше  не  вставал".
Ростислав тотчас же поскакал в Киев, похоронил дядю, роздал  все  имение
его духовенству и нищим и, поручив остальные дела все матери своей, вдо-
ве Мстиславовой, отправился опять на  ту  сторону  Днепра.  Приехавши  к
войску, он начал думать с племянниками и дружиною - идти или нет на Чер-
нигов? бояре советовали не ходить: "Дядя твой Вячеслав умер, -  говорили
они, - а ты еще с людьми киевскими не утвердился; лучше поезжай в  Киев,
утвердись там с людьми и тогда, если дядя Юрий придет на тебя, то  захо-
чешь помириться с ним, помиришься, а не захочешь, будешь воевать". Любо-
пытно, что киевские бояре хотят, чтоб Ростислав ехал в Киев и урядился с
его жителями, тогда как последние уже прежде объявили ему, что Киев при-
надлежит ему до самой смерти; притом Ростислав только что приехал из Ки-
ева; если бы граждане хотели объявить ему что-нибудь новое, то  объявили
бы после похорон Вячеславовых. Должно думать, что боярам самим  хотелось
возвратиться в Киев и урядить там свои дела  по  смерти  старого  князя;
быть может, им хотелось заставить киевлян утвердиться с Ростиславом нас-
чет новой дружины. его смоленской. Как бы то ни было, Ростислав не  пос-
лушался бояр и пошел к Чернигову, пославши наперед сказать Изяславу  Да-
выдовичу: "Целуй крест, что будешь сидеть в своей отчине, в Чернигове, а
мы будем в Киеве". Изяслав отвечал: "Я и теперь"вам ничего не сделал; не
знаю, зачем вы на меня пришли; а пришли, так уже как нам бог  даст".  Но
ведь он подвел Глеба Юрьевича с половцами и был с ним вместе  у  Переяс-
лавля, замечает летописец. На другой день Давыдович соединился с  Глебом
и половцами и вышел против  Мстиславичей;  Ростислав,  увидав  множество
врагов, а у себя небольшую дружину,  испугался  и  стал  пересылаться  с
Изяславом насчет мира, отдавал ему под собою  Киев,  а  под  племянником
Мстиславом - Переяславль. Такое недостойное  поведение,  трусость,  неу-
менье блюсти выгоды племени сильно раздосадовали  Мстислава  Изяславича:
"Так не будут же ни мне Переяславля, ни тебе Киева", - сказал он дяде  и
поворотил коня в Переяславль; Ростислав,  оставленный  племянником,  был
обойден половцами и после двухдневной битвы обратился в бегство; пресле-
дуемый врагами, он потерял коня, сын Святослав отдал ему своего,  а  сам
стал отбиваться от половцев и таким образом дал отцу время уйти.
   Ростислав переправился за Днепр ниже  Любеча  и  поехал  в  Смоленск;
Мстислав Изяславич с двоюродным братом Святославом Ростиславичем ускакал
в Переяславль, здесь взял жену и уехал в Луцк;  а  Святослав  Всеволодич
был захвачен половцами; Изяслав Давыдович с женою выручили его из  плена
и других русских много выручили, много добра сделали, говорит летописец:
если кто из пленников убегал в город, тех не выдавали назад. Быть может,
Давыдович с намерением поступал так, желая приобресть расположение жите-
лей Русской земли, которых нелюбовь ко всему его племени он  должен  был
знать хорошо. Он послал сказать киевлянам: "Хочу к вам поехать". Киевля-
не были в самом затруднительном положении:  покинутые  Ростиславом,  они
видели приближение половцев, от которых могло спасти их только немедлен-
ное принятие Давыдовича, и они послали сказать ему: "Ступай в Киев, чтоб
нас не взяли половцы, ты наш князь, приезжай". Изяслав приехал в Киев  и
сел на столе, а Глеба Юрьевича послал княжить в Переяславль, окрестности
которого были сильно опустошены союзниками их - половцами. Но Юрия  рос-
товского нельзя было удовлетворить одним Переяславлем: только что  услы-
хал он о смерти Изяславовой и о приезде другого Мстиславича в Киев,  как
уже выступил в поход и приблизился к Смоленску, имея теперь дело преиму-
щественно с тамошним князем; тут пришла к нему весть, что Вячеслав умер,
Ростислав побежден, Давыдович сидит в Киеве, а  Глеб  -  в  Переяславле.
Ростислав между тем, прибежавши в Смоленск, успел собрать войско и вышел
против дяди; но мы видели, что Ростислав не был похож на брата  отвагою,
видели также, что он не был охотником и до споров  с  дядьми,  и  потому
послал к Юрию просить мира: "Батюшка! - велел он сказать ему, - кланяюсь
тебе: ты и прежде до меня был добр и я до тебя; и теперь кланяюсь  тебе,
дядя мне вместо отца". Юрий отвечал: "Правду говоришь, сын; с  Изяславом
я не мог быть; но ты мне свой брат и сын". После этой пересылки  дядя  с
племянником поцеловали крест на всей любви, по  выражению  летописца,  и
Юрий отправился к Киеву, а Ростислав - в Смоленск; вероятно, что необхо-
димость спешить в Киев и большое войско Ростислава также  имели  влияние
на миролюбие дяди. Недалеко от Стародуба встретил Юрия сват его и старый
союзник Святослав Ольгович, приехал к нему и Святослав Всеволодич с  по-
винною. "Совсем обезумел я, - говорил он Юрию, - прости". По просьбе дя-
ди Ольговича Юрий помирился с Всеволодичем, заставив его  поклясться  не
отступать от себя и от дяди, после чего все трое пошли к  Чернигову.  Не
доходя еще до города, Святослав Ольгович послал в Киев сказать Давыдови-
чу: "Ступай, брат, из Киева, идет на тебя Юрий; ведь мы оба с тобою поз-
вали его". Но Давыдович не слушался; тогда Святослав в другой раз послал
к нему из Чернигова: "Ступай из Киева, идет туда Юрий; а я тебе Чернигов
уступаю ради христианских душ". Изяслав все не хотел выйти из Киева, по-
тому что этот город сильно понравился ему, говорит  летописец.  Наконец,
сам Юрий послал сказать ему: "Мне отчина Киев, а не тебе". Без  права  и
без особенного народного расположения Давыдович не мог более  оставаться
в Киеве и потому послал сказать Юрию: "Разве я сам поехал в Киев?  Поса-
дили меня киевляне; Киев твой, только не делай мне зла".
   Юрий помирился с ним (1156 г.) и вошел в Киев с четырьмя старшими сы-
новьями, которых посажал около себя: Андрея - в Вышгороде,  Бориса  -  в
Турове, Глеба - в Переяславле, Василька - на Поросье. На  Волыни  сидели
Мстиславичи: Владимир с племянниками - Мстиславом и  Ярославом;  первый,
как видно, успел помириться с Юрием, обещаясь действовать заодно  с  ним
против племянников, на которых Юрий послал  старого  союзника  своего  и
врага Мстиславичей - Юрия Ярославича с внуками брата его Вячеслава;  они
прогнали Мстислава из Пересопницы в Луцк; но и здесь он не мог долго ос-
таваться спокойным; Юрий велел идти на Луцк зятю своему Ярославу  галиц-
кому; тогда Мстислав, оставив брата Ярослава в Луцке, сам ушел в  Польшу
за помощью; галицкий князь вместе с Владимиром  Мстиславичем  подошел  к
Луцку, но, постоявши несколько времени под городом, ушел, ничего не сде-
лав ему. Юрий не мог продолжать войны с Изяславичами, потому что  черни-
говский Давыдович в надежде на вражду Юрия с остальными Мономаховичами и
на нерасположение к нему народа в Руси, не  оставлял  своих  притязаний:
немедленно по приезде в Чернигов он  уже  начал  уговаривать  Святослава
Ольговича к войне с Юрием; но тот удовольствовался тем,  что  отобрал  у
племянника Святослава Всеволодовича три города (Сновск,  Корачев,  Воро-
тынск), давши ему взамен какие-то три похуже, и не  захотел  вооружиться
против старого союзника; Юрий, вероятно, знал о замыслах  Давыдовича;  с
другой стороны, беспокоили его половцы; и потому он  послал  в  Смоленск
сказать Ростиславу Мстиславичу: "Сын! Приезжай сюда, а то мне не  с  кем
удержать Русской земли". Ростислав приехал к нему и  устроил  мир  между
дядею и племянниками своими, причем Владимир Мстиславич и Ярослав  Изяс-
лавич имели личное свидание с Юрием; но Мстислав Изяславич не поехал  из
страха, что киевский князь схватит его. Уладившись теперь с своими, Юрий
послал сказать Давыдовичу решительно: "Приходи к нам на мир, а  не  при-
дешь, так мы к тебе придем". Давыдович, видя, что все Мономаховичи в со-
единении, испугался и приехал вместе с Святославом Ольговичем на  съезд,
где уладились: Юрий дал им по городу на западной стороне Днепра: Давыдо-
вичу - Корецк на Волыни, Ольговичу - Мозырь в Туровской  область;  кроме
того, Юрий женил сына своего Глеба на дочери Изяслава черниговского.
   Казалось, что после этого мир должен был водвориться во всех волостях
русских; но вышло иначе: в разных концах обнаружилась борьба  с  тем  же
характером, с каким велась она незадолго  прежде,  обнаружились  усобицы
между племянниками и дядьми: так, в Черниговской волости племянник Изяс-
лавов Святослав, сын старшего брата его Владимира, вероятно, будучи  не-
доволен волостию, полученною от дяди, выбежал из Березого (в  окрестнос-
тях Чернигова) во Вщиж, захватил все города по Десне и, отступив от род-
ного дяди, отдался в покровительство Ростислава Мстиславича смоленского;
Святослав Всеволодич также встал против дядей; последние пошли было про-
тив племянников, но заключили с ними мир, неизвестно на каких  условиях.
В то же время подобное явление обнаружилось на Волыни;  мы  видели,  что
здесь сидел Владимир Мстиславич с  двумя  племянниками  -  Мстиславом  и
Ярославом Изяславичами; Мстислав по примеру отца думал, что голова  Вла-
димира нейдет к старшему месту, ибо Владимир хотя был ему  и  дядя,  но,
вероятно, даже моложе его летами и притом был сыном мачехи  Изяславовой,
второй жены Мстислава Великого, почему и называется в  летописи  относи-
тельно Изяславичей не дядею (стрыем), но мачешичем. Как бы то  ни  было,
впрочем, Мстислав напал нечаянно на дядю во Владимире, захватил его  же-
ну, мать, все имение, а самого прогнал в Венгрию. Юрий, сам будучи млад-
шим дядею, должен был вступиться за Владимира и действительно  пошел  на
Мстислава (1157 г.) с зятем своим Ярославом галицким, сыновьями, племян-
ником Владимиром Андреевичем, княжившим, как мы видели, в  Бресте,  и  с
берендеями; черниговские также хотели с ним идти, но по совету  Ярослава
галицкого Юрий не взял их с, собою. Скоро оказалось, что Юрий начал  эту
войну не за Владимира Мстиславича, но за другого племянника своего, Вла-
димира Андреевича, потому что дал клятву покойному брату своему Андрею и
потом сыну его - добыть для последнего Владимир-Волынский. Взять нечаян-
но этот город Юрию не удалось; он начал осаду, во время которой Владимир
Андреевич отпросился у Юрия воевать другие города, и  когда  подъехал  к
Червеню, то начал говорить жителям: "Я пришел к вам не ратью, потому что
вы были люди, милые отцу моему, и я вам свой княжич, отворитесь". В  от-
вет один из жителей пустил стрелу и угодил в горло Владимиру; рана была,
впрочем, не опасна, и Владимир успел отомстить червенцам страшным  опус-
тошением их волости. Десять дней стоял Юрий у Владимира, не видя ни  ма-
лейшего успеха; есть даже известие, что Мстислав сделал вылазку и  нанес
сильное поражение галицким полкам; тогда  Юрий,  посоветовавшись  с  сы-
новьями и дружиною, пошел назад в Киев, а Ярослав -  в  Галич;  Мстислав
шел вслед за Юрием до самого Дорогобужа, пожигая села, и много зла наде-
лал, говорит летописец. Пришедши в Дорогобуж,  Юрий  сказал  в  утешение
Владимиру Андреевичу: "Сын! Мы целовали крест с твоим отцом, что, кто из
нас останется жив, тот будет отцом для детей умершего и волости  за  ним
удержит, а потом я и тебе поклялся иметь тебя сыном и  Владимира  искать
тебе; теперь, если Владимира не добыл, то вот тебе волость -  Дорогобуж,
Пересопница и все погоринские города".
   Нападение Юрия на племянников и не в пользу брата, отнятие у них  во-
лости в пользу Владимира Андреевича должно  было  рассердить  Ростислава
смоленского, обязанного заботиться о выгодах  племени  Мстиславова.  Это
помогло Изяславу Давыдовичу черниговскому  уговорить  его  начать  войну
против Юрия; разумеется, что Мстислава волынского не нужно было уговари-
вать к союзу против деда. Давыдович попытался было уговорить к тому же и
Святослава Ольговича, но понапрасну, тот отвечал: "Я крест целовал Юрию,
не могу без причины встать на него". Отказ Ольговича не помешал, однако,
союзникам порешить походом против Юрия: Изяслав должен был  выступить  с
полками черниговскими и смоленскими, которыми начальствовал  Роман,  сын
Ростиславов; в то же время Мстислав Изяславич должен был ударить на Юрия
с запада; но в тот самый день, когда Давыдович хотел двинуться к  Киеву,
оттуда прискакал к нему гонец с вестию: "Ступай,  князь,  в  Киев,  Юрий
умер". Это посольство от киевлян служит доказательством, что они знали о
намерении союзников и были готовы к принятию Давидовича, иначе не посла-
ли бы прямо к нему с вестию о смерти Юрия и с приглашением приехать кня-
жить у них. Изяслав, получив эту весть, заплакал и сказал:  "Благословен
еси, господи, что рассудил меня с ним  смертию,  а  не  кровопролитием".
10-го мая (1157 г.) Юрий пировал у осменика Петрилы, в  ночь  занемог  и
через пять дней умер. В день похорон (16-го мая) наделалось  много  зла,
говорит летописец: разграбили двор Юрьев Красный и другой  двор  его  за
Днепром, который он сам звал раем, также двор Василька - сына  его  -  в
городе; перебили суздальцев по городам и селам,  имение  их  разграбили:
эти действия киевлян служат ясным знаком нерасположения их к Юрию и  его
суздальской дружине, которую он привел с севера.
   Смертию Юрия кончилось третье поколение Ярославичей. Главным характе-
ром княжеских отношений в их время была, как мы видели,  борьба  младших
дядей с племянниками от старшего брата, кончившаяся торжеством дядей, т.
е. торжеством права всех родичей на старшинство; в это же  время  успели
восстановить свое право на старшинство обе линии Святославичей -  Ольго-
вичи и Давыдовичи. Из событий в отдельных княжествах мы упоминали о дея-
тельности Владимирка галицкого и сына его Ярослава; видели  деятельность
потомков Изяслава Ярославича - Юрия Ярославича и внуков Вячеслава  Ярос-
лавича, причем, однако, ничего не знаем о их волостях; из потомков Давы-
да Игоревича встречали известия о внуке его Борисе Всеволодовиче,  князе
городенском. Мы видели, что  Изяславичи  полоцкие  по  смерти  Мстислава
возвратились из изгнания в свою волость, успели овладеть и Минском; пос-
ле Василька Святославича княжил в Полоцке Рогволод Борисович, женатый на
дочери Изяслава Мстиславича; во все продолжение борьбы в Днепровской об-
ласти не слышно о полоцких князьях, хотя по родственному союзу  Рогволод
и мог бы помогать Изяславу Мстиславичу, - знак, что он не  имел  к  тому
или средств, или времени. В 1151 году полочане  не  без  участия  князей
схватили Рогволода, отослали в Минск, держали его здесь в большой нужде,
а к себе приняли, вероятно, из Минска, Ростислава, сына  известного  нам
Глеба Всеславича; но, как видно, полочане боялись,  чтобы  торжествующий
тогда Изяслав Мстиславич не вступился за зятя своего Рогволода, и потому
отдались в покровительство Изяславова врага,  Святослава  Ольговича  се-
верского; Глебович поклялся Святославу почитать его отцом и ходить в его
послушаньи. Быть может, этот союз Ольговича с  полоцким  князем,  врагом
зятя Изяславова Рогволода, был не без  влияния  на  враждебные  действия
Изяслава против Юрия, приятеля Святолавова: мы видели, что тотчас  после
этого союза Изяслав разоряет Городец Юрия. В областях  муромских  и  ря-
занских мы видели борьбу между дядею Ростиславом Ярославичем и племянни-
ком Владимиром Святославичем: племянник действовал заодно с Ольговичем и
Юрием, дядя - с Мстиславичами против Юрия, за что и был изгнан в степи к
половцам сыновьями последнего; когда он  возвратился,  не  знаем;  знаем
только то, что в 1147 году князья рязанские являются ротниками Ростисла-
ва Мстиславича смоленского, т. е. признают его за отца  и  ходят  в  его
послушаньи; но в 1152 году тот же самый Ростислав Ярославич муромский  с
братьею шел вместе с Юрием на его племянников; в 1154 году  видим  опять
вражду Юрия с Ростиславом: возвратись из-под Козельска, Юрий выпнал Рос-
тислава из его волости и отдал ее сыну своему Андрею; но Ростислав скоро
явился опять с половцами, напал на Андрея ночью,  перебил  его  дружину;
сам Андрей об одном сапоге бежал из Рязани в Муром, а оттуда  -  в  Суз-
даль; наконец, в 1155  году  опять  встречаем  известие,  что  Ростислав
Мстиславич смоленский целовал крест с рязанскими князьями на всей любви:
они все смотрели на Ростислава, имели его себе отцом. В Новгороде мы ос-
тавили князем Святополка Мстиславича; посадником, как  видно,  оставался
по-прежнему Судила: Святополк, принявши Новгород из рук Всеволода Ольго-
вича, не мог свергнуть старого приятеля Ольговичей; только через год или
больше, в 1144 году, читаем известие, что посадничество было дано Нежате
Твердятичу, также товарищу Судилину. Смерть Всеволода  Ольговича  и  ут-
верждение в Киеве Изяслава Мстиславича не могло переменить  хода  дел  в
Новгороде: Святополк оставался по-прежнему там князем; только отняли по-
садничество у Нежаты, старого приятеля Ольговичей, и дали его Константи-
ну Микулиничу, старому приверженцу Мстиславичей, за что он и  страдал  в
заточении у Ольговича в Киеве. В 1147 году, по смерти  Константина,  по-
садником избран опять Судила Иванович, как видно,  успевший  примириться
со стороною Мономаховичей. Между тем шла война  у  Новгорода  с  соседом
Юрием ростовским: в 1147 году Святополк со  всею  областию  Новгородскою
выступил против дяди, но возвратился от Торжка за распутьем. В следующем
году архиепископ Нифонт отправился в Суздаль к Юрию за миром; Юрий  при-
нял его с любовию, освободил по его просьбе всех новоторжцев и гостей  и
отпустил их с честию в Новгород, но мира не дал. В том же году,  как  мы
видели, Изяслав вывел из Новгорода брата Святополка, злобы его  ради,  и
прислал на его место сына Ярослава. По некоторым, очень  вероятным,  из-
вестиям, Изяслав вывел Святополка за то, что  тот  позволил  новгородцам
без его ведома сноситься с Юрием о мире; быть может, это желание  новго-
родцев помириться с Юрием было в связи с избранием Судилы, приятеля рос-
товского князя. Мы видели подробности приезда Изяславова  в  Новгород  и
похода его с новгородцами на Ростовскую землю. Должно  быть,  пребывание
ласкового Мстиславича надолго оставило в Новгороде приятную память,  по-
тому что во время борьбы его с дядею Юрием на юге, несмотря на  неоднок-
ратное торжество  последнего,  новгородцы  продолжали  держать  Ярослава
Изяславича и враждовать в ущерб себе с ростовским князем:  так,  в  1149
году небольшой отряд новгородцев пошел  за  данью  в  Двинскую  область;
Юрий, узнавши, что новгородцев немного, послал перехватить их известного
Ивана Берладника, находившегося тогда, как видно, в его службе, но Ивану
не удалось перехватать новгородцев: они отбились, причем много лежало  с
обеих сторон, впрочем, суздальцев гораздо больше,  по  замечанию  новго-
родского летописца. Но, держа Изяславича во время неудач отца его,  нов-
городцы вдруг выгнали его в 1154 году; о причинах летописец молчит; вид-
но только одно, что Ярослав нарушил наряд, т.  е.  был  причиною  борьбы
сторон, для примирения которых новгородцы призывают из Смоленска Ростис-
лава Мстиславича - знак, что они не хотели разрывать с  Мстиславичами  и
киевским князем: не мог Ростислав без  согласия  старшего  брата  занять
Новгород. Но и Ростислав не установил наряда; позванный в Киев по смерти
Изяславовой, он оставил в Новгороде сына Давыда при самых  неблагоприят-
ных обстоятельствах, при сильном неудовольствии на последние его  распо-
ряжения; новгородцы, говорит летописец, рассердились  на  Ростислава  за
то, что он не установил у них порядка, но еще больше  наделал  смуты,  и
показали по нем путь сыну его, взявши к себе в  князья  Мстислава,  сына
Юриева; утверждение самого Юрия на столе киевском утвердило и  сына  его
на столе новгородском. Но мы видели, что Юрий недолго был спокоен в Кие-
ве, недолго спокойствие могло  сохраняться  и  в  Новгороде:  союз  всех
Мстиславичей и Давыдовича против Юрия,  как  видно,  послужил  знаком  к
восстанию стороны Мстиславичей и в Новгороде; еще в 1156 году отнято бы-
ло посадничество у Судилы и отдано старому Якуну Мирославичу; в 1157 го-
ду встала злая распря между жителями Новгорода: вооружились против князя
Мстислава Юрьевича и начали выгонять его, но Юрьевич успел уже приобрес-
ти приверженцев: торговая сторона вооружилась за него, и  едва  дело  не
дошло до кровопролития. Приезд двоих Ростиславичей, Святослава и Давыда,
и бегство Юрьевича дало торжество стороне Мстиславичей.  Через  три  дня
приехал в Новгород сам Ростислав из Смоленска и на этот раз успел прими-
рить стороны: зла не было никакого, говорит летописец; уезжая из  Новго-
рода, Ростислав оставил здесь сына Святослава, а Давыда посадил в  Торж-
ке, как видно, для оберегания границы со стороны суздальской. Касательно
внешних отношений по-прежнему продолжалась борьба с пограничными  варва-
рами, на юге - с половцами, на севере - с  финскими  племенами.  Усобица
Юрия с племянником Изяславом давала половцам средства жить на счет Руси.
Мы видели, что по утверждении Юрия в Киеве, в 1155 году, Поросье получи-
ло особого князя, сына его, Василька;  половцы  не  замедлили  навестить
последнего в новой волости; но Василько с берендеями разбил их и приехал
к отцу со славою и честью, по выражению  летописца.  Скоро  после  этого
Юрий отправился к Каневу на съезд с ханами половецкими; они начали  про-
сить освобождения пленников своих, взятых берендеями в последней  битве,
но берендеи не отдали и сказали Юрию: "Мы умираем  за  Русскую  землю  с
твоим сыном и головы свои складываем за твою честь". Юрий не захотел на-
сильно взять у них пленников, потому что опасно было раздражить эту пог-
раничную стражу; он обдарил половцев и отпустил их; это  любопытное  из-
вестие показывает нам отношения пограничных варваров к князьям, за честь
которых они складывали свои головы. В том же году половцы  опять  пришли
на границу за миром; Юрий пошел толковать с ними о мире так, как обыкно-
венно ходили на добрую войну, взял с собою обоих Мстиславичей -  Ростис-
лава и Владимира, Ярослава Изяславича, отряд галицкого войска  и  послал
сказать половцам: "Ступайте ко мне на мир". Половцы приехали  сначала  в
небольшом числе поглядеть только, много ли у русских войска,  и  сказали
Юрию: "Завтра придем к тебе все"; но в ночь все  убежали.  На  севере  в
1149 году финны (ямь) пришли ратью на Новгородскую волость,  на  Водскую
пятину; новгородцы с водью вышли к ним навстречу в числе 500  человек  и
не упустили ни одного человека из неприятелей: всех перебили или побрали
в плен.
   Что касается бояр, действовавших в рассмотренный период  времени,  то
из тех, которых мы видели у Мономаха, Иван Войтишич продолжал служить  и
сыну Мономахову Мстиславу, ходил с торками на полоцких князей, оставался
в Киеве и при Всеволоде Ольговиче, который посылал его устанавливать на-
ряд в Новгороде, но вместе с другими главными боярами действовал  против
брата его Игоря в пользу внука Мономахова. Мы видели при Мономахе  пере-
яславским тысяцким Станислава; в рассказе о супойской битве при Ярополке
летописец говорит, что в числе убитых бояр  находился  Станислав  Добрый
Тукиевич: имеем право принять этого Станислава за прежнего переяславско-
го тысяцкого и считать его сыном Тукия, Чудинова брата,  известного  нам
прежде. Вместе с Станиславом в супойской битве пал и  тысяцкий  киевский
Ярополков - Давыд Ярунович; по его смерти неизвестно, кто был  тысяцким;
при Всеволоде Ольговиче эту должность исправлял Улеб, действовавший про-
тив Игоря Ольговича в пользу Изяслава Мстиславяча и потом ездивший  пос-
лом от Изяслава Мстиславича к Давыдовичам в 1147 году; вместе  с  Улебом
действовали заодно и Лазарь Саковский, бывший тысяцким после Улеба,  Ва-
силий Полочанин и Мирослав (Андреевич) Хилич внук; мы встречали имя  Ва-
силя при Святополке, известное время Василь был посадником  этого  князя
во Владимире-Волынском; если это тот самый, то ему могло быть в 1146 го-
ду лет 75 - 80; имя Мирослава видели мы в числе  бояр,  участвовавших  в
составлении устава Мономахова. После  торжества  Изяславова  над  Игорем
взяты были бояре, преданные Ольговичам; нет права  утверждать,  что  эти
бояре были именно бояре черниговские, бояре Ольговичей, они могли быть и
старинные киевские, но преданные Ольговичам; их имена:  Данило  Великий,
Юрий Прокопьич, Ивор Юрьевич, внук Мирославов. Что касается до  отчества
второго из них - Юрия Прокопьича, то мы видели  Прокопия,  белгородского
тысяцкого, участником при составлении Мономахова устава о ростах. В 1146
году при осаде Новгорода-Северского Давыдовичами и Мстиславом  Изяслави-
чем упоминаются в числе убитых Димитрий Жирославич и  Андрей  Лазаревич;
если последний был с Мстиславом, то мог быть сыном Лазаря Саковского.  В
1147 году по случаю убиения Игоря Ольговяча упоминаются в Киеве  извест-
ный уже Лазарь Саковский, имевший теперь должность тысяцкого, и  Рагуйло
Добрынич (быть может, сын Добрыни, или Добрынка, боярина в дружине Изяс-
лава Мстиславича), тысяцкий Владимира Мстиславича и другой  боярин  его,
Михаил, помогавший своему князю защищать  Игоря  от  убийц;  послами  от
Изяслава в Киеве с вестию об измене черниговских князей были -  Добрынко
и Радил. Любопытно, что Лазарь был тысяцким еще при жизни  прежнего  ты-
сяцкого Улеба, который находился в это время в войске  вместе  с  князем
Изяславом; быть может, отказ киевлян идти с Изяславом  против  Юрия  был
причиною отречения Улебова от должности тысяцкого. Под 1151 годом упоми-
нается воевода Изяслава Мстиславича - Шварно, который  не  умел  уберечь
Зарубского брода; под следующим годом видим Изяславова боярина Петра Бо-
рисовича, который ездил послом к Владимирку галицкому. Наконец, по  слу-
чаю смерти Юрия Долгорукого летопись упоминает о каком-то Петриле  Осме-
нике, у которого Юрий пировал перед кончиною. Из бояр Вячеслава Владими-
ровича туровского упоминается под 1127 годом тысяцкий его Иванко, ходив-
ший вместе с своим князем на Полоцкую волость при великом князе Мстисла-
ве. Быть может, это лицо тождественно с известным нам прежде Иванком За-
харьичем, потом не раз упоминается имя сына этого Иванка, Жирослава Ива-
новича: в 1146 году Вячеслав по наученью бояр своих начал  распоряжаться
как старший, не обращая внимания на племянника Изяслава; последний отнял
у него за это Туров, где вместе с епископом Иоакимом захвачен был посад-
ник Жирослав; по связи рассказа можно заключать, что этот  Жирослав  был
одним из главных советников Вячеслава; после, неизвестно каким  образом,
Жирослав освободился из плена, и мы видим уже его в  дружине  Юрия  рос-
товского; он пришел вместе с сыном последнего Глебом на юг и получал его
захватить Переяславль, представлял, что переяславцы  охотно  передадутся
ему; быть может, он же был воеводою половецкого отряда в  войне  Юрия  с
Изяславом в 1149 году; наконец, в 1155 году Юрий посылал Жирослава  выг-
нать Мстислава Изяславича из Пересопницы. Из волынских бояр Андрея  Вла-
димировича упоминается тысяцкий его Вратислав. Из галицких бояр упомина-
ются Иван Халдеевич так деятельно  защищавший  Звенигород  от  Всеволода
Ольговича в 1146 году, потом Избыгнев Ивачевич, с которым сам-друг бежал
Владимирко с поля битвы в Перемышль в 1152 году; наконец,  Кснятин,  или
Константин Серославич, под 1157 годом в посольстве от  Ярослава  к  Юрию
Долгорукому. Из бояр Святослава Ольговича северского упомянут  Коснятко,
хлопотавший по делам своего князя у Давыдовичей в Чернигове в 1146 году;
потом Петр Ильич, бывший боярином еще у Олега Святославича;  он  умер  в
1147 году 90 лет, не будучи в состоянии уже от старости садиться на  ко-
ня; летописец называет его добрым старцем; тиунами  Всеволода  Ольговича
были в Киеве Ратша, а в Вышгороде Тудор, которые  так  раздражили  народ
своими грабительствами. Из ростовских бояр  упоминается  под  ИЗО  годом
ростовский тысяцкий Юрий. В битве Глеба Юрьевича с Мстиславом  Изяслави-
чем у Переяславля в 1118 году последний взял в плен какого-то  Станисла-
вича, который был казнен казнью злою, вероятно, за крамолу с  переяслав-
цами; быть может, это был сын переяславского тысяцкого Станислава Тукие-
вича, о котором мы говорили выше; Станиславич в это время  передался  на
сторону Юрия, за что и был казнен казнью злою.

   ГЛАВА ПЯТАЯ
   СОБЫТИЯ ОТ СМЕРТИ ЮРИЯ ВЛАДИМИРОВИЧА ДО ВЗЯТИЯ КИЕВА ВОЙСКАМИ АНДРЕЯ
   БОГОЛЮБСКОГО (1157 - 1169)

   Изяслав Давыдович вторично княжит в Киеве; причины этого  явления.  -
Перемещения в Черниговской волости. - Неудачный поход князей на Туров. -
Изяслав Давыдович заступается за галицкого изгнанника Ивана  Берладника.
Это вооружает против него многих князей. - Неудачный поход  Изяслава  на
князей Ярослава галицкого и Мстислава Изяславича волынского. -  Он  при-
нужден оставить Киев, куда Мстислав Изяславич волынский перезывает  дядю
своего Ростислава Мстиславича из Смоленска. - Уговор дяди  и  племянника
насчет двоих митрополитов-соперников. - Война с Изяславом Давыдовичем. -
Смерть последнего. - Ссора  великого  князя  Ростислава  с  племянником,
Мстиславом волынским. - Смерть Святослава Ольговича черниговского и сму-
та по этому случаю на восточной стороне Днепра. - Смерть великого  князя
Ростислава; характер его. - Мстислав Изяславич княжит в Киеве. -  Неудо-
вольствие князей на него. - Войско Андрея Боголюбского изгоняет Мстисла-
ва из Киева и опустошает этот город. - Смерть Ивана Берладника. -  Смуты
полоцкие. - События в Новгороде Великом. - Борьба новгородцев со  шведа-
ми. - Война Андрея Боголюбского с камскими болгарами. - Борьба с  полов-
цами. - Дружина.

   В другой раз Святославич, теперь племени  Давыдова,  получил  родовое
старшинство и Киев; успехом своим Изяслав Давыдович был  обязан  тем  же
самым обстоятельствам, какие дали возможность получить Киев и двоюродно-
му брату его Всеволоду Ольговичу; старшим в племени Мономаховом был Рос-
тислав Мстиславич, нисколько не похожий  на  доблестного  брата  своего,
могший с успехом действовать только при последнем и  резко  обнаруживший
свою незначительность, когда пришлось действовать одному в челе родичей;
бегство его пред полками Изяслава Давыдовича по смерти Вячеславовой мог-
ло ли ручаться за успех вторичной его борьбы с тем же князем? Нет сомне-
ния, что, заключая союз против Юрия с черниговским князем, Ростислав от-
казался от старшинства в пользу последнего, который по  родовым  счетам,
точно, приходился ему дядею; Мстислав Изяславич, самый даровитый и  дея-
тельный князь в племени Мстиславичей,  не  мог  действовать  один  ни  в
пользу дяди против воли последнего,  тем  менее  -  в  свою  собственную
пользу: пример отца показывал ему, что нельзя затрагивать господствующих
понятий о правах дядей, особенно старших, И вот вследствие этих-то  при-
чин Изяслав Давыдович в другой раз въехал в Киев, теперь уже по согласию
всех Мономаховичей: о сыне Юрия, Андрее Боголюбском, не было, по крайней
мере, ничего слышно. Но перемещение Давыдовича на стол киевский не могло
не повлечь за собою перемещений в Черниговской волости: по родовым  сче-
там Чернигов должен был перейти к Святославу Ольговичу, не только  стар-
шему по Изяславе в племени Святославовом, но и в целом роде Ярославичей,
и вот Ольгович с племянником своим Святославом Всеволодовичем явился пе-
ред Черниговом, но не был впущен туда родным племянником Изяслава,  Свя-
тославом Владимировичем, которого дядя, отъезжая в Киев,  оставил  здесь
со всем полком своим; летописец говорит оставил, а не  посадил  -  знак,
что Изяслав не передал ему Чернигова во владение, но  не  хотел  только,
как видно, впускать туда Ольговича, с которым был не в ладах, потому что
последний не согласился идти с ним вместе на Юрия. Ольговичи, не впущен-
ные в Чернигов, отступили от города и стали за Свиною рекою, на противо-
положном берегу которой скоро показались полки Изяслава Давыдовича, при-
шедшего вместе с Мстиславом Изяславичем. Дело не дошло, однако, до  бит-
вы; Давыдовичу трудно было удержат. Чернигов за  собою,  странно  отдать
племяннику вместо дяди: оба действия одинаково сильно противоречили сов-
ременным понятиям; вот почему Давыдович стал пересылаться с Ольговичем и
положили на том, что Чернигов достанется последнему, а Северская область
- Святославу Всеволодовичу; но Святославу  Ольговичу  досталась  не  вся
Черниговская волость: большую часть ее удержал Изяслав  за  собою  и  за
родным племянником Святославом Владимировичем; Мозырь, уступленный преж-
де Юрием Святославу, также отошел к Киевской волости.
   На западе, в области Туровской, произошло также  любопытное  явление:
мы видели, что Юрий, утвердившись в Киеве, отдал Туров сыну своему Бори-
су; по смерти отца, при всеобщем нерасположении к нему на юге, Борис  не
мог удержаться в Турове и был сменен здесь известным Юрием  Ярославичем,
представителем Изяславовой линии; очень вероятно даже, что  Юрий  выгнал
Бориса. Но ни Давыдович, ни Мстиславичи не хотели позволить этому  изгою
владеть такою важною волостию, тем более что, как видно, они прежде уго-
ворились отдать ее младшему Мстиславичу - Владимиру, не имевшему  стола.
Вследствие этого Изяслав отправился на Ярославича к Турову; с ним  пошел
Владимир Мстиславич, Ярослав Изяславич - из Луцка, Ярополк  Андреевич  -
от брата из Дорогобужа, Рюрик Ростиславич - от отца из Смоленска,  пошли
полоцкий и галицкий отряды; не пошел Мстислав Изяславич волынский:  вер-
но, не хотел он добывать сильной волости  враждебному  дяде,  который  в
случае удачи похода должен был сделаться опасным ему соседом.  Туровская
и Пинская волость были опустошены; но Юрий бился крепко на  вылазках  из
Турова. Несмотря на то он видел, что ему одному не устоять против  союз-
ников и посылал с просьбою к Изяславу: "Брат! Прими меня к  себе  в  лю-
бовь!" Изяслав не соглашался, хотел непременно взять Туров и Пинск,  но,
простоявши 10 недель понапрасну, принужден был отступить, потому  что  в
войске открылся конский падеж; изгой Ярославич остался спокойно  княжить
в Турове, а Владимир Мстиславич - по-прежнему без волости.
   В следующем 1158 году встала смута в Галиче, подавшая повод к  изгна-
нию Изяслава Давыдовича из Киева и переходу последнего опять в род Моно-
махов. Не раз упоминали мы об изгнанном галицком князе Иване Ростислави-
че Берладнике, который принужден был служить разным князьям  русским;  в
последний раз мы видели его на севере, в службе Юрия Долгорукого,  кото-
рый посылал его перехватывать новгородцев. Когда Юрий  окончательно  ут-
вердился в Киеве, то, нуждаясь в помощи зятя своего, Ярослава галицкого,
согласился выдать ему несчастного Берладника, которого уже и  привели  в
оковах из Суздаля в Киев, где дожидались его послы от Ярослава с большею
дружиною. Но духовенство вооружилось против  такого  гнусного  поступка;
митрополит и все игумены сказали Юрию: "Грешно  тебе,  целовавши  крест,
держать Ивана в  такой  нужде,  да  еще  теперь  хочешь  выдать  его  на
убийство". Юрий послушался, не выдал Берладника галичанам, только отпра-
вил его назад в Суздаль в оковах. Но Изяслав Давыдович черниговский, уз-
нав, что Берладника ведут опять в Суздаль, послал перехватить его на до-
роге и привести к себе. По смерти Юрия, когда Изяслав занял его место  в
Киеве, Берладник оставался здесь на  свободе,  имел  полную  возможность
сноситься с недовольными галичанами. Легко понять, что  Ярослав  не  мог
оставаться при этом покойным: он начал искать двоюродного  брата  своего
Ивана, говорит летописец, и подмолвил всех князей русских,  короля  вен-
герского, польских князей, чтоб были ему помощниками  на  Ивана;  трудно
теперь объяснить, что заставило всех этих князей и короля согласиться на
просьбу Ярослава? Что возбуждало их ненависть против несчастного Берлад-
ника? Разве то, что, взявши деньги у одного князя, он переходил к друго-
му, потом к третьему; быть может, также Ярослав подобно отцу  действовал
хитро, каждому князю умел обещать что-нибудь выгодное. Как бы то ни  бы-
ло, один Изяслав Давыдович продолжал защищать Берладника, и  когда  яви-
лись к нему послы от всех почти князей русских (Ярослава галицкого, Свя-
тослава Ольговича, Ростислава Мстиславича, Мстислава Изяславича, Яросла-
ва Изяславича, Владимира Андреевича, Святослава Всеволодовича), от  вен-
герского короля и князей польских с требованием  выдачи  Берладника,  то
Изяслав переспорил их всех и отпустил с решительным отказом.  Берладник,
однако, испугался почти всеобщего союза князей  против  себя,  убежал  в
степь к половцам, занял с ними подунайские города, перехватил два  судна
галицкие, взял много товару и  начал  преследовать  галицких  рыболовов.
Собравши много половцев, присоединивши к ним еще 6000 берладников, таких
же изгнанников, Козаков, как он сам, Иван вошел с ними  с  Галицкую  об-
ласть, захватил город Кучельмину и осадил Ушицу: засада (гарнизон) Ярос-
лава крепко билась из города, но смерды начали перескакивать через стену
к Ивану, и перескочило их 300 человек; половцы хотели  взять  город,  но
Иван не позволил, за что варвары озлобились на него и ушли, а между  тем
Изяслав прислал звать его с остальным войском в Киев, готовясь к  войне.
Мономаховичам южным, главным из которых на деле был  Мстислав  Изяславич
волынский, открылся теперь удобный случай изгнать Давыдовича из Киева  и
опять перевести этот город в свое племя:  все  князья  были  сердиты  на
Изяслава за отказ выдать Берладника, и вот Мстислав и Владимир Андреевич
согласились с Ярославом галицким идти на киевского князя. Изяслав,  видя
беду, спешил по крайней мере примириться с собственным племенем и послал
сказать Святославу Ольговичу, что уступает ему два города - Мозырь и Чи-
черск, в Киевской волости. Святослав велел отвечать  ему:  "Правду  ска-
зать, брат, я сердился на тебя за то, что не отдаешь мне всей Черниговс-
кой волости, но лиха тебе не хотел; а если теперь хотят на тебя идти, то
избави меня бог волоститься (помогать тебе из волости): ты мне брат, дай
мне бог с тобою пожить в добре". В Лутаве (4 версты от Остра)  съехались
все Святославичи - Ольгович с сыновьями и родным племянником  Всеволодо-
вичем, Давыдович с своим племянником Владимировичем, была любовь великая
между ними три дня и дары большие, по выражению летописца: они немедлен-
но отправили послов в Галич и на Волынь объявить тамошним князьям о сво-
ем тесном союзе, и это объявление достигло цели: Ярослав и Мстислав  от-
ложили поход. Но Изяслав видел, что он может быть покоен только  на  ко-
роткое время; вести приходили к нему из Владимира, что Ярослав  галицкий
и Мстислав волынский все думают идти к Киеву, и потому он  решился  пре-
дупредить их; обстоятельства были благоприятны, потому что Берладник по-
лучил приглашение от галичан: "Только покажутся твои знамена, то мы тот-
час же отступим от Ярослава", - приказывали  они  говорить  ему.  Только
свергнувши Ярослава и посадивши на его место Берладника,  Давыдович  мог
спокойно сидеть в Киеве и потому послал сказать Ольговичам, чтоб  шли  к
нему с войском на помощь. Но черниговский князь не умел или не хотел по-
нять необходимости войны для Изяслава и посылал не раз говорить  послед-
нему: "Брат! Кому ищешь волости - брату или сыну? Лучше б тебе не  начи-
нать первому; а если пойдут на тебя с похвальбою, то и бог будет  с  то-
бою, и я, и племянники мои". Мало того, когда Изяслав,  не  послушавшись
этих увещаний, выступил в поход, то в Василев явился  к  нему  посол  от
Святослава с такими словами: "Брат не велит тебе  начинать  рати,  велит
тебе возвратиться". Справедливо раздосадованный Изяслав не удержался и с
сердцем отвечал послу: "Скажи брату, что не возвращусь, когда уже пошел,
да прибавь еще: если ты сам нейдешь со мной и  сына  не  отпускаешь,  то
смотри: когда, бог даст, успею в Галиче, то уже не жалуйся тогда на  ме-
ня, как начнешь ползти из Чернигова к  Новгороду-Северскому".  Святослав
сильно разобиделся этими словами: "Господи! - говорил он,  -  ты  видишь
мое смирение: я на свои выгоды не смотрел,  хотел  только  одного,  чтоб
кровь христианская не лилась и отчина моя  не  гибла,  взял  Чернигов  с
семью городами пустыми, в которых сидят только псари да половцы,  а  всю
волость Черниговскую он за собою держит, да за своим племянником; и того
ему мало: велит мне из Чернигова выйти; ну, брат,  бог  рассудит  нас  и
крест честный, который ты целовал, что не искать подо мною Чернигова ни-
каким образом; а я тебе не лиха хотел, когда запрещал идти на войну, хо-
тел я добра и тишины Русской земле".
   Между тем Изяслав, отойдя немного от Киева,  остановился,  чтоб  дож-
даться племянника, которого послал за половцами, и когда тот пришел,  то
двинулся к Белгороду, уже занятому союзными князьями, волынским и галиц-
ким. Изяслав осадил их в городе и не сомневался в успехе, имея 20000 по-
ловцев, как измена берендеев переменила все дело; или надеясь выиграть с
переменою, или действительно доброхотствуя сыну  любимого  князя  своего
Изяслава, они вошли в сношения с осажденными, послали сказать Мстиславу:
"От нас теперь зависит, князь, и добро твое и зло; если хочешь  нас  лю-
бить, как любил нас отец твой, и дашь нам по городу лучшему, то мы  отс-
тупим от Изяслава". Мстислав обрадовался такому предложению и  в  ту  же
ночь поцеловал крест, что исполнит все их желания, после  чего  берендеи
не стали медлить и в полночь поскакали с криком к Белгороду. Изяслав по-
нял, что варвары затеяли недоброе, сел на коня и поскакал  к  их  стану;
но, увидав, что стан горит, возвратился назад, взял племянника Святосла-
ва Владимировича с безземельным  Владимиром  Мстиславичем  и  побежал  к
Днепру на Вышгород; в Гомеле дождался жены и бросился в  землю  вятичей,
которую занял за то, что Святослав Всеволодович ни сам не пришел к  нему
на помощь, ни сына не отпустил; Святослав отомстил дяде на  боярах  его,
велел побрать всюду их имение, жен и взял на них окуп.
   Освобожденный берендеями от осады, Мстислав с двумя союзниками  вошел
в Киев, захватил имение дружины Изяславовой, отправил его к себе во Вла-
димир-Волынский и послал в Смоленск звать  дядю  Ростислава  на  старший
стол. потому что прежде похода еще союзники целовали крест - искать Кие-
ва Ростиславу. Но последний понимал затруднительность своего положения в
Киеве, где его после бегства перед Давыдовичем не могли много  любить  и
много уважать; на первом месте здесь стоял деятельный и храбрый  племян-
ник, который теперь подобно отцу своему добыл головою Киева и только  по
необходимости уступает его дяде; Ростислав мог думать, что племянник за-
хочет смотреть на него, как прежде Изяслав смотрел на старого  дядю  Вя-
чеслава: оказывать наружное уважение, называть отцом и между тем на деле
быть настоящим князем-правителем; вот почему  Ростислав  послал  сказать
союзным князьям: "Если зовете меня вправду с любовию, то я пойду в  Киев
на свою волю, чтоб вы имели меня отцом себе вправду и в моем  послушаньи
ходили; и прежде всего объявляю вам: не хочу видеть Клима  митрополитом,
потому что он не взял благословения от св. Софии  и  от  патриарха".  Но
Мстислав крепко держался за Клима и никак не хотел признать  митрополита
грека Константина за то, что последний  проклинал  отца  его,  Изяслава.
Тогда Ростислав послал в Вышгород старшего сына своего Романа,  уговари-
ваться с Мстиславом насчет митрополита; после  долгих  и  крепких  речей
князья положили свести обоих, и Клима и Константина,  и  принять  нового
митрополита из Константинополя.
   Уладившись с племянником, Ростислав въехал в Киев в 1159 году  и  сел
на столе отцовском и дедовском; а Мстислав получил из киевских  волостей
Белгород, Торческ, Триполь. Имея одного  врага  в  Изяславе  Давыдовиче,
князья киевские и черниговские  должны  были  необходимо  соединиться  и
действительно скоро съехались в Моравске на великую любовь, по выражению
летописца; князья обедали друг у друга без всякого  извета  и  дарились:
Ростислав дарил Святослава соболями, горностаями, черными куницами, пес-
цами, белыми волками, рыбьими зубьями;  Святослав  отдаривал  Ростислава
барсом и двумя борзыми конями в кованых седлах;  летописец  счел  нужным
прибавить, что князья - Мономахович и Ольгович - угощали друг друга безо
всякого извета; странен и подозрителен казался этот  союз  в  Киеве,  не
ждали здесь ничего доброго от Святослава  Ольговича,  постоянного  врага
Мстиславичей, постоянного союзника Юрьева, не думали, чтоб он мог забыть
убийство брата своего, Игоря, Чтоб успокоить киевлян и  берендеев,  Рос-
тислав должен был взять к себе Всеволода, сына Святослава Всеволодовича,
взамен своего сына Рюрика, которого отправил к Святославу в Чернигов  на
помощь против Давыдовича. Последний не остался сидеть спокойно  в  земле
вятичей: он набрал множество половцев и стал с ними по Десне, но принуж-
ден был ограничиться одним опустошением сел, потому что войска Ольговича
не пустили его через реку. Несмотря на то, однако, оба  Святослава  -  и
дядя и племянник, видели недостаточность своих сил и послали в  Киев  за
новою помощию, Ростислав отправил к  ним  Ярослава  Изяславича  луцкого,
Владимира Андреевича дорогобужского и галицкий отряд; Давыдович испугал-
ся и ушел с половцами в степь, но на дороге нагнал его гонец  от  черни-
говских приятелей, которые велели сказать ему: "Не уходи, князь, никуда;
брат твой Святослав болен, а племянник его пошел  в  Новгород-Северский,
отпустивши дружину". Получив эту весть, Изяслав  немедленно  поскакал  к
Чернигову, а Святослав Ольгович ничего не знал и  стоял  спокойно  перед
городом в палатках с женою и детьми, как вдруг пришли сказать  ему,  что
Изяслав уже переправляется через Десну, и половцы жгут  села;  Святослав
тотчас же выстроил полки, послал возвратить с дороги Владимира Андрееви-
ча и Рюрика, и те явились в тот же день вместе с галичанами. Таким обра-
зом, Изяславу не удалось напасть врасплох на Ольговича: тот ждал с  мно-
гочисленными и выстроенными полками, а берендеи между тем напали на  по-
ловцев и побили их; видя, что половцы бегут раненые, а  другие  тонут  в
Десне, Изяслав спросил: "Что это значит?" и, получив в ответ, что у  го-
рода стоят сильные полки, бросился опять за Десну и потом в степь, а со-
юзники стали опустошать занятые им волости; но Изясляв скоро опять явил-
ся с толпами половцев, из Черниговской прошел  в  Смоленскую  волость  и
страшно опустошил ее. Половцы повели в плен более 10000 человек, не счи-
тая убитых.
   Видя против себя и Мстиславича и Ольговича, Изяслав обратился  к  се-
верному князю,  Андрею  Юрьевичу,  сидевшему  во  Владимире-Клязменском:
Изяслав послал просить у него дочери в замужество за  племянника  своего
Святослава Владимировича, князя вщижского, и вместе помощи,  потому  что
жених был осажден в своем городе Ольговичами - дядею  и  племянником,  и
Рюриком Ростиславичем. Андрей отправил к нему  на  помощь  сына  своего,
Изяслава, со всеми своими полками и муромскою помощию; весть о приближе-
нии большой ростовской силы заставила  сначала  Ольговича  отступить  от
Вщижа; но когда Андреевы полки ушли назад в Ростовскую землю, то  Ольго-
вичи с союзниками опять обступили Вщиж, стояли около него пять недель  и
заставили Владимировича отстать от союза с родным дядею, признать  стар-
шинство двоюродного, Ольговича, иметь его вместо отца и ходить в его во-
ле.
   Несмотря, однако, на все неудачи, Изяслав не думал  еще  уступать;  в
Киеве и в степной Украйне смотрели с неудовольствием и подозрительностию
н