ИСТОРИЯ
 Государства Российского

Иcтория с древних времен доконца XIX века

ДРЕВНЯЯ РУСЬ

• Древние государства и движение народов (до Х в.)
• Киевская Русь (XI -- XII вв.) и Удельная Русь (XII -- XIII вв.)
• Государство Золотая Орда (сер. XIII -- сер. XV вв.) и государство Литовско-русское (сер. XIII -- сер. XVI вв.)

МОСКОВСКОЕ ЦАРСТВО

• Образование Российского государства (XIV -- нач. XVI вв.)
• Царь Иван Грозный и кризис государства
• Восстановление и расцвет Московского царства (XVII в.)

РОССИЙСКОЕ ГОСУДАРСТВО. XVIII-XIX вв.

• Эпоха Петровских преобразований (первая четверть XVIII в.)
• Российская империя после Петра I в XVIII веке. "Просвещенный абсолютизм"
• Эволюция Российского государства и общества в первой половине XIX века
• Россия во второй половине XIX века. Реформы Александра II

Современная история

РАСПАД ИМПЕРИИ

• Российская империя, 1900 – 1914 гг.
• Мировая война и смена монархии республикой
• Гражданская война

СОЮЗ СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК

• Россия в 20-е годы
• Россия в конце 1920 – 1930-е гг.
• Россия в период Великой Отечественной войны
• Россия после Великой Отечественной войны
• Россия в середине 1950 – 1960 гг.
• Россия в середине 1960 – 1980 гг.

РАСПАД СССР

• Политико-экономические реформы и распад СССР
• Становление новой Российской государственности

РУСЬ ИЗНАЧАЛЬНАЯ. В. ИВАНОВ

Глава 17

1

Осень на полуострове между Понтом и Эгейским морем. Сокращаясь с
излишней поспешностью, отлетают ясные теплые дни. Лучшее время года для
стариков. Зноя уже нет, и скифские степи еще не послали на берега Теплых
морей северо-восточный ветер. Доцветают поздние розы.
Утро. На листьях с каймой желтизны блестела роса. Ночная сырость
слегка покоробила желтоватый пергамент-таблицу. Под заголовком
"Летосчисление" было четыре строки:
"По счету Святой Церкви от сотворения мира истекло лет 6073.
Персы-миды считают от Навуходоносора лет 1312.
По нашему исчислению от Александра Македонского лет 896.
От рождения же Христа, бога Спасителя нашего, год 565".
Заботой евнуха Каллигона эта таблица висела в круглой
беседке-ротонде. Тут же, в тишине, в одиночестве, трудился и сам писец.
От ротонды до большого дома, владения Велизария, великого полководца
великой империи, было рукой подать: сотня шагов по утрамбованной дорожке.
Не широких воинских шагов. И не легких шагов сильного, не обремененного
ношей мужчины. Того мужчины, воображаемыми днями пути которого писатель
Прокопий из Кесарии, умно следуя народному обычаю, обозначал в своих
книгах расстояния до далеких стран, чтоб читатель мог ощутить размеры
этого беспокойного мира. Здесь шаги были мелкие, стариковские, неровные.
Сидя в ротонде за мраморным столиком, Каллигон писал сепией, яркой,
настоящей сепией, хорошо процеженной, без сажи и толченого угля,
подмешиваемых купцами. В продаже теперь стало трудно найти чистую сепию,
поэтому черную краску приготовляли на вилле. Пергамент был тоже настоящий,
не современная подделка из проклеенного папируса или ситовника, но
выделанный из кож мертворожденных телят и ягнят, прочный, отбеленный до
молочного цвета.
Каллигон вставал перед рассветом, как раб, но без окриков и
понуждения. Он спешил исполнить урок, заданный себе же: шесть страниц в
день. Не так мало, если подражать наемным писцам, у которых буквы четки,
как выбитые печатью. Даже много для добровольного писца-домоправителя,
который распоряжается имениями богача, ведет счет, следит за всем. Все
люди изолгались. Все изворовались. Никому нельзя верить. Если сегодня
пропустить в расчете ошибку, завтра ее повторят уже сознательно, чтобы
ограбить.
Каллигон успел закончить первую страницу дневного урока. Едва он
начал вторую, как его позвал знакомый голос. Без нетерпения, без досады
Каллигон посыпал свежую строку толченым песком, встряхнул лист, свернул
его в трубку вместе с подлинником и страницей, написанной ранее. Не
следует разбрасывать записи.
Велизарий, хозяин, звал и звал. Великий воин превратился в ребенка.
- Иду, иду, спешу, светлейший! - отвечал Каллигон голоском старухи.
От дряхлости на голом черепе евнуха вырос бесцветный пух, и голова
Каллигона напоминала о птице, ощипанной поваром.
- Бегу, бегу! - Тонкого голоса евнуха боялись несравненно больше, чем
грозных окриков Велизария.
- Где же ты, окаянный! - сердился Велизарий.
С помощью двух сильных слуг он тащился к ротонде. Мечу империи
исполнилось шестьдесят лет. Может быть, и больше, но ненамного. Живая
руина, отвратительная для всех, не была противна Каллигону. Засохший
евнух, особенно маленький рядом с Велизарием, служил единственной опорой
бывшего полководца.
Погладив костистую лапу Велизария своей тощенькой ручкой в пятнах от
сепии, Каллигон спросил:
- Что с тобой, величайший? Скажи, и я утешу тебя.
Колени Велизария подогнулись. Повисая на плечах слуг, он вытягивал
тощую шею с набухшими жилами, серую, сморщенную, будто тело долго пробыло
в воде, и жаловался:
- Все против меня одного, все. Гляди, гляди... Он подкуплен. Он хотел
зарезать меня. Он, он... - Велизарий заплакал от жалости к самому себе.
- Успокойся, светлейший, успокойся, - утешал Каллигон, вытирая
платком глаза Велизария. - Твоя драгоценная жизнь цветет в тебе, ты жив и
силен. Покажи мне рану, я вылечу ее.
- Вот, вот! - Велизарий, гримасничая, натягивал кожу. На подбородке
подсыхала царапинка, которую может оставить бритва в дрогнувшей руке.
- Не бойся, владыка. Твое здоровье вне опасности. Виновный будет
наказан.
- Накажи, накажи его, - со злобой бормотал старик. - Может быть, он
хотел покуситься...
Виновный ждал в нескольких шагах за спиной Велизария. Каллигон
приказал:
- Розги! Сечь его без пощады.
Брадобрей скрылся за деревьями. Раздались вопли, мольбы о милости.
Велизарий прислушивался. Он плохо видел, но сохранил слух и узнавал людей
по голосам.
Наказание длилось. Устав стоять, несмотря на помощь слуг, Велизарий
распорядился:
- Довольно.
Его брили раз в четыре-пять дней. Он забывался, бритва царапала, и
каждое бритье кончалось жалобами на покушения.
Каллигон считал достаточным наказывать за настоящие провинности. За
мнимые - полагалась мнимая же кара. Из брадобрея Велизария мог получиться
хороший мим.
Светлейшего усадили в ротонде, и Каллигон развернул пергамент.
Велизарий не видел, что пишет его домоправитель, не только от плохого
зрения, но и по неграмотности.
- Что ты делаешь?
- Свожу счеты, считаю твои деньги, светлейший.
Велизарий уронил голову на грудь. Слуги слегка поддерживали
господина, внимательные, напряженные. Каллигон беспощадно наказывал за
действительные упущения.
- Что ты делаешь? - повторил вопрос Велизарий.
- Считаю, свожу счеты, величайший, - терпеливо ответил Каллигон.
По утрам сознание Велизария ненадолго просветлялось. Солнце поднялось
высоко. Каллигон знал, что хозяин скоро потеряет память. Сегодня Велизарий
боролся.
- Счеты, счеты, счеты, - ворчливо затвердил он. - А! Ты не умеешь
иного. Почему не пишет... Я забыл. Этот. Каппадокиец. Нет. Кесариец. -
Велизарий вздрогнул, и слуги подхватили клонящееся со скамьи тело. - Да! -
воскликнул Велизарий. - Почему не пишет Кесариец о моих подвигах? Почему?
- Он пишет, светлейший, пишет, - утешил Каллигон. - Он скоро прочтет
тебе новую книгу.
- Пусть Прокопий пишет побольше, - приказал Велизарий. Он пытался
расправить плечи и выпятить грудь. Что-то боролось в угасшей душе.
Велизарий прислушался к чему-то, сказал:
- Пусть он не забудет описать подвиги Божественного, - и опять обмяк.
Семь лет тому назад гунны и задунайские славяне вторглись во Фракию,
перелились через Длинные стены, никем не защищаемые, и вплотную подступили
к Византии.
Как всегда, Юстиниан держал в Палатии достаточно войска, чтобы
защитить себя от охлоса, но не столицу от варваров. Через Босфор спешили
вывезти казну и драгоценности храмов, пытаясь уберечь сокровища от
неминуемого грабежа.
По приказу базилевса Велизарий призвал население спасти Византию.
Забывчивый охлос вышел на стены города, и варвары, не рискнув напасть,
удовлетворились выкупом.
Византийцы объявили Велизария спасителем отечества и осыпали его
знаками преданности. В душе Юстиниана с новой силой пробудились угасшие
было подозрения.
Долгие, мучительные четыре года Велизарий наблюдал, как над его
головой собирались тучи. Внезапно его заточили. Его имущество было
схвачено, слуги и остатки ипаспистов разбежались. Каллигон залез в щель,
как мышь, - у него были готовы убежища.
Антонина еще раз отвела беду, и базилевс приказал освободить
полководца. Сановники успели много разграбить, но часть своего состояния
Велизарий получил обратно.
После этого что-то сломалось в душе полководца. За несколько дней
воздух подземных нумеров успел отравить его сердце. Вскоре кто-то сообщил
Велизарию о новых, страшных замыслах базилевса. Был ли верен слух? Или
кто-то сумел под маской друга злорадно налить яд в открытую рану?
Велизарий заболел сразу. Много дней он лежал без сознания и очнулся
ветхим старцем, потерявшим память. Будучи на двадцать лет моложе
Юстиниана, которому недавно исполнилось восемьдесят два года, Велизарий
годился базилевсу в отцы.
Каллигон думал: "Страх тем сильнее владеет людьми, чем большее число
людей они сами лишили жизни".
Прокопий же умер. Умер. Погребен. Истлел. Никогда ничего не напишет.
Велизарий забыл о смерти Прокопия, как о многом другом. Каллигон солгал
Велизарию. При нем нельзя было говорить о чьей-либо смерти - с ним
делались припадки.
Прокопий скончался на руках Каллигона. Не сопротивляясь болезни, он
ушел без страха перед неизбежным. Послушно приняв причастие, Прокопий
прошептал слова, приписанные затемнению ума:
- Мой рот полон горечи.
2
Сочти число Зверя.
Из древних авторов
Велизарий дремал, его челюсть отвалилась. Каллигон писал, не
стесняясь присутствия слуг. На вилле евнух был единственным грамотным.
Слуги, обязанные отчетом, умели делать зарубки на палочках, завязывать
узелки, перекладывать цветные камешки, листья. Прочие не владели и этим.
Не так уж много людей, обладавших искусством письма, встречалось в
молодые годы Каллигона. Ныне число грамотных уменьшилось.
Юстиниан не только запретил последние академии на Востоке. Нечестивые
учреждения были уничтожены и на возвращенном империи Западе. Кое-как
подучивались желавшие занять должности в префектурах. Школы легистов,
поощряемые базилевсом, давали ученикам некоторые познания в латинском и
эллинском письме. В монастырях монахи учились друг от друга. Старались
понять смысл букв те, кто готовился принять сан священника.
В самой Византии нашелся бы один грамотный на тысячу, в провинциях же
- один на два мириада. Но и они, по мнению Каллигона, владели не более чем
кухонным письмом. Таковы люди, такова письменность. Крохотная горстка
грамотных дико и грубо выражала свои мысли. Запас слов был ничтожен и
ограничен потребностями дела.
Сорок лет власти Юстиниана смирили мысль. Каждому - свое. Писцы
префектур пользовались обязательными оборотами языка Власти, тяжелыми,
надуманными, двусмысленными от своей тяжести. Легисты копировали формулы
законов, и тот среди них, кому был доступен комментарий, считался чудом
просвещения. Почти все священники, заучив богослужение с голоса,
переворачивали листы книг для виду. Переписчики совершали ошибки,
искажавшие смысл до неузнаваемости. Слово вырождалось.
Сам Каллигон считал, что мыслит и пишет чистым эллинским языком,
которым пользовался Прокопий. Но с людьми, чтобы быть понятым, евнуху
приходилось объясняться какой-то другой речью.
Каллигон посмотрел на Велизария и приказал слуге утереть слюну,
точившуюся из черной ямы беззубого рта. Жизнь человека не может сравниться
с могучей жизнью деревьев, прекрасных даже в. смерти.
В широком входе ротонды появился человек в железной кирасе,
перепоясанный длинным мечом. Чтобы дать отдохнуть шее, он снял каску и
держал ее перед собой, как виночерпий чашу.
- Мудрейший! Антонина великолепная желает тебе здоровья, благополучия
и успеха в делах собирания статеров! - Посланный дружески подмигнул
евнуху.
Не вставая, Каллигон кивнул Иераку, бывшему ипасписту Велизария, ныне
начальнику отряда воинов, которых Антонина содержала, как все знатные
люди, для своей личной охраны.
Старый наемник нарочито не глядел на спящего Велизария. Что ему этот
труп, трусливо цепляющийся за жизнь!
До четырнадцати лет Иерак жил в горах Кавказа - к югу от Лазики.
Когда в его племени старик или старуха делались в тягость себе и другим,
они сами, как сноп, бросали дряхлое тело в пропасть, дна которой никто не
видел, если и было это дно. Так всегда велось. Каждый знал свою могилу.
Единокровным Иерака не приходилось напоминать, что жизнь может сделаться
постыдным бременем.

Антонина не считала нужным навещать дальнюю виллу. Властная женщина
умела оставаться первой доминой империи. Юстиниан не закрыл двери Палатия
перед Антониной и после смерти базилиссы. Антонина льстила, умело
разносила сплетни, угадывала капризы престарелого владыки империи. Она
казалась высшим нужной и великой - низшим.
Памяти базилиссы Феодоры уже семнадцатый год воздавались посмертные
почести. Юстиниан не обременил себя новым браком. В год смерти Феодоры ему
исполнилось шестьдесят пять лет.
Священное писание рассказывало о мужах, сохранивших силу юности и до
более преклонного возраста.
Для бесстрастных наблюдателей - палатийских евнухов - не было тайных
изгибов сердец и тел. Каллигон дружил с евнухом Схоластиком, человеком
столь большого ума, что однажды базилевс послал его против вторгшихся во
Фракию задунайских славян. Скифы так разгромили армию Схоластика, что был
потерян даже Священный Лабарум - знамя Константина. Схоластик же не
потерял милости Юстиниана: там, где он потерпел неудачу, не мог бы
выиграть никто. Как-то Схоластик открыл Каллигону тайну Палатия: вовремя,
вовремя скончалась Священная Владычица. Ибо душа Божественного по причине
увядания тела уже закрывалась для соблазнов Евы.
Каллигон размышлял об Антонине. Египетские и персидские маги
секретными снадобьями и тайными обрядами поддерживали молодость ее чувств.
Когда Каллигон виделся с владычицей год тому назад, при ней состоял
молодой эллин, красотой напоминавший юного Беллерофонта. Он казался
утомленным. Глаза Антонины сверкали, зрачки были расширены, как у женщин,
пользующихся атропой. Для сохранения свежести чувств и тела она принимала
ванны не из молока, как Феодора, а из крови, и спала, обложенная парным
мясом. В Антонине жила неукротимая сила похотливой, бесплодной плоти.
- Не спрашивая тебя, Иерак, я заключаю о твоей цели, - сказал
Каллигон.
- Для этого, мудрейший, не нужно много мудрости, - с иронией ответил
Иерак. - Ты всегда, впрочем, прав. Со мной тридцать бойцов в броне. Дороги
опасны.
Двести стадий пути от Длинных стен до ворот Византии! Даже здесь
нельзя возить деньги без хорошей охраны. Дороги империи!
Каллигон пестовал Велизария под прикрытием северного конца Длинных
стен и под защитой крепости. В дни нашествия гуннов и славян вилла
избежала разгрома.
Дом стоял на самом берегу. Летом высокий берег отбрасывал на море
тень. Каллигон любил сидеть на бережку у самой воды. Зализанные ветром
кусты на круче казались волосами. Скалы проступали, как лбы исполинов и
чудовищ. Северо-восточный ветер зимой портил жизнь. Но зиму, как и
старость, нужно перетерпеть. Безопасность искупала зимние неудобства,
смерть искупит старость.
Юстиниан щедрой рукой расставлял крепости всюду. Войск же мало,
солдаты слабодушны, военачальники жадны.
Шайки скамаров грабят у самых Золотых Ворот. Недавно они напали на
подгородную виллу. Хозяева бежали к воротам. Ночная стража не осмеливалась
ни пустить несчастных в город, ни выйти им на помощь. Скамары увели людей
на глазах у солдат, чтобы взять выкуп.
Префекты знали имена скамаров, но не способы их истребления. В
Родопах поблизости от Юстинианополя сидели какой-то Георгий, или Горгий,
Алфен, Гололобый. Эти порой осмеливались громить дорожные заставы между
Византией и Филиппополем.
Империя разорена. Казна постоянно должна солдатам, и солдаты грабят
подданных. Служащие годами не получают жалованья и тоже отыгрываются за
счет подданных. Палатий же пышен более прежнего, храмы украшаются,
строятся крепости. Как человек, через руки которого прошли многие десятки
тысяч фунтов золота, Каллигон понимал, что и в обнищавшей империи всегда
найдутся деньги на роскошь. Кляча в позолоченной сбруе.
Старуха Антонина могла покупать молодых красавцев, заставляя их
клясться в любви потому, что уцелевшие от конфискации виллы Велизария были
свободны от налогов. И еще Каллигон сумел припрятать нечто в годы, когда
счастье служило великому полководцу.
3
Ужель смягчится смерть
сплетаемой хвалою
и невозвратную добычу
возвратит!
Из древних авторов
Вот и закончена еще одна книга, копия. Каллигон мог бы писать
наизусть, но все же сверялся с подлинником, как раб-переписчик под ферулой
господина. У Каллигона нет господина, он боится нечаянно изменить
что-либо.
Прокопий умер, в оставленном им ничего нельзя упустить или исправить.
Каллигон любил перечитывать книги Прокопия о войнах. Над многими
страницами витала душа друга. Приближаясь к ним, Каллигон готовился к
встрече, к ощущению присутствия Прокопия, всегда одинаковому и
явственному, как движение воздуха.
В книге "О постройках" не было Прокопия. Он писал эту льстивую книгу
из страха перед Юстинианом и во искупление страниц в "Войнах", которыми
был недоволен базилевс. Шепнули - нужен панегирик, чтобы спасти жизнь.
В тайной книге, которую переписывал и переписывал Каллигон, было тоже
много страха. Прокопий торопился. Над страницами горьких разоблачений
металась испуганная душа. Много раз Прокопий бросал работу, спеша скрыть
написанное. Трижды, поддаваясь приступу ужаса, друг сжигал книгу, которую
он позволял себе писать только рядом с очагом.
Увы, ложные тревоги сокращали дни Прокопия и ухудшали книгу. Иногда
забывалось главное, случайно вытесненное второстепенным. Мнения темного
охлоса были переданы без оговорки, будто бы Прокопий мог сам верить, что
Юстиниан бродил по Палатию без головы и был воплощением дьявола. И многое
другое такое же. Не выполнены обещания, данные в книге, рассказать о делах
церкви. Изложение нестройно, книга не закончена. И все же - это правда.
Правда должна жить.
Оставшись в одиночестве, Каллигон пробовал писать, желая создать
дополнение к книге Правды, объяснить недосказанное, исправить спорное.
Каллигону не однажды удавалось в дружеском общении оживлять мысль
друга, напоминать, советовать. После смерти Прокопия евнух постиг
печальное бесплодие своего ума. Да, мысли роились. А на папирус падали
крохи слов, подобно трухе дерева, источенного червем. У Каллигона не было
чудного дара Прокопия. Пришлось примириться с этим, как со всем остальным,
чего евнуха лишила Судьба.
Что есть истина? Любимец Каллигона и Прокопия Плутарх писал:
"Невозможно встретить жизнь безупречно чистую. Поэтому создался для
нас некий закон избирать только хорошие черты для выражения истинного
сходства с образцом. Страсти или государственная необходимость врезают в
дела людей ошибки, пятна. В них следует видеть скорее отступление от
добродетели, чем следствие пороков. Вместо того чтобы глубоко
запечатлевать в истории дурное, нужно действовать с умеренностью к
человеческой природе, которая не производит совершенных красот и
характеров, могущих служить безупречными образцами добродетелей".
- Что же есть истина? - спрашивал Каллигон Прокопия. - Кому нужно
будет верить, когда вам, историкам, прошлое послужит для сочинения
образцов никогда не существовавших добродетелей? Значит, превыше всех
стоят сочинители житий христианских святых, однообразных сказок?
- Вы оба искушаете меня, как Сатана искушал Еву, - возражал Прокопий
и Плутарху и Каллигону.
Нет, гнусный Насильник да будет распят навеки на железном кресте
истории. Каллигон будет переписывать. Да останется Слово обличающее, Слово
разящее.
В Палатии упорно благоденствовал тучный старец, самоупоенно
рассуждавший о догмах веры, делах империи и делах церкви. Он держался за
власть молодыми руками. Каллигон считал по пальцам способы Юстиниана:
уничтожать умных и сильных, лишать войско силы и сознания своей доблести,
погасить чувства чести у сановников, у полководцев, у всех подданных, всех
перессорить, стравить. И что-то еще...
Каллигон чувствовал, что ему не дается познание тайны истории. Самое
важное ускользает. Прокопий тоже не знал. Каким должен быть настоящий
правитель, какой должна быть настоящая империя людей, а не подданных?
Вероятно, главное в этом знании. Им не обладал никто.
Очнувшись, Велизарий захныкал. Его жалоба и тень садового гномона
напомнили о часе обеда.
Искусный повар готовил обоим старикам блюда роскошного вида, разные
на вкус. На самом деле изменялись приправы, а основа неизменно состояла из
мелко изрубленного разваренного мяса и овощей. У Велизария почти не
осталось зубов, Каллигон был не многим богаче.
Бывший полководец ел жадно, требовал вина. Его обманывали виноградным
соком, и старик хмелел.
Слуги знали, что евнух, даже не глядя, видит каждое движение, и нежно
ухаживали за Велизарием. Он был беззащитен как ягненок. У стариков была
общая спальня. За дверью укладывались несколько слуг. Для ухода за грузным
и рослым стариком нужна сила.
Верили: евнух умеет читать мысли. Он никогда не наказывал по-пустому.
Ему редко приходилось наказывать: чтеца мысли остерегаются обманывать.
Каллигон мог не бояться ни наемных, ни рабов.
Тихо жилось в углу Длинных стен на берегу бурного Черного Понта. Даже
Коллоподий, поставщик тюрем и плахи, неутомимая ищейка базилевса, не
засовывал сюда свои длинные щупальца. Здесь нет ничего и никого; Велизарий
умер заживо.
4
Когда на суд безмолвных, тайных дум
Я вызываю голоса былого. -
Утраты все приходят мне на ум,
И старой болью я болею снова.
Шекспир
В спальной комнате стало свежо. Скоро придется вносить жаровни.
Издали и снизу доносился слабый шум, правильная смена шипенья и шороха.
Море начало беспокоиться.
Каллигон прислушивался к морю, прислушивался к своему телу. Тощей
рукой, похожей на куриную лапу, евнух нашел под своей старушечьей грудью
болезненное место. Что там? Смертельная болезнь базилиссы Феодоры началась
болями в боку. Каллигон хотел жить.
Он хотел пережить Юстиниана. Эти иллирийцы живучи как змеи. Юстин
дожил чуть не до ста лет. Его племянник кажется еще свежим в восемьдесят
два года.
- А в тебе чья кровь? - спросил себя Каллигон. Он не знал. Ребенком
он пошел по рукам работорговцев, юношей попал в дом Велизария. Все евнухи
похожи один на другого, кроме родившихся на Кавказе, как Нарзес. Племя -
тлен, родина - выдумка, до которой никому нет дела в империи. Напрасно,
напрасно Прокопий тщился быть римлянином старой крови. Из-за этого в его
книгах появлялись суждения, бывшие ниже его разума. И - противоречия...
Римляне, неримляне! Мертвецы держат живых за ноги. Мертвых нужно бояться,
не варваров. Старый Аттила был праведником по сравнению с Юстинианом,
Феодорих готский - ангелом. Сам Прокопий считал Тотилу благороднейшим из
правителей, а Тейю - великим героем, превзошедшим Леонида-спартанца.
Длинный, как острие копья, огонь лампады стоял перед иконой Христа с
лицом базилевса Юстиниана. Лампада и икона были драгоценными подарками
базилиссы Феодоры своей любимой наперснице. Умерла базилисса, и честь
сделалась ненужной. Сейчас старая Антонина тешится оргиями в палате,
украшенной постыдными картинами и статуэтками, которые привозят с Востока
и делают в Александрии. Ночь без сна - клубок змей...
Рядом с Тейей сражался славянин Индульф, хорошо знакомый Прокопию и
Каллигону. Индульф ушел из империи. Славяне живут в народовластии, без
базилевсов. Что будет с ними? Империя заражает варваров, как старая
куртизанка неопытных юношей.
Пламя лампады качнулось от струи холодного воздуха. Не зря шумел
Понт. Море не ошибается. Близится буря, буря, буря...
Поздно. Сна нет. Мысли и мысли, вы черные птицы ночи. А кто это
рассказывал, что даже вороны улетели из Италии?
Может быть... Оспаривая окладные листы, присланные из Византии,
наместник Италии Нарзес утверждал, что на завоеванном полуострове осталась
едва пятая часть подданных от населения, исчисленного при Феодорихе.
Победа...
Прокопий насчитал, что Юстиниан уничтожил во вселенной пять миллионов
людей. Книга об этом была сожжена Прокопием в одном из припадков страха.
Ныне всеми битые, всеми гонимые лангобарды, едва не истребленные гепидами
лет пятьдесят тому назад, и не столь давние данники герулов, собираются в
Италию. У империи нет сил, чтобы противиться им. После львов - волки,
после волков - шакалы... А кто после шакалов? Опять львы?
В Италию нужно послать десять копий книги Правды. Там знают
Юстиниана. Базилевс обращается с наместниками Петра, как с распутниками,
пойманными в блуде. Италия прочтет и сохранит. Жить, пережить Юстиниана...
5
И, наконец, они ему щепоткой
Земли глаза покрыли - он утих.
Шамиссо
Сегодня исполнялась годовщина смерти Прокопия. Северо-восточный ветер
бросил Понт на, приступ Европы. Завладев бережком, на котором летом любил
сидеть Каллигон, море било в кручу. Соленый туман, сорванный бурей с
гребней волы, кропил сад. И там, где он оседал, листья вечнозеленых дубов
чернели, как от оспы.
Из кадильниц летели искры, выбрасывало ладан и угли. Над могильной
плитой священники пели и молились об успокоении души раба божьего патрикия
Прокопия, ветер бил их по губам и рвал слова.
Прокопий не носил высокого звания патрикия империи. Церковь
по-светски льстила покойнику. При жизни ему никто не льстил, нет. Нужны
его душе молебны или не нужны, они ничему не мешают. Морская пыль
замерзала на лету. Еще одна зима.
Укутанный в меха, в плаще из киликийской шерсти, в теплых сапожках -
нужно беречь себя, - Каллигон немо беседовал с усопшим: "У тебя не хватало
храбрости, сын империи, ты изворачивался, лгал, льстил, как все.
Благословен ты и в слабостях, добрый друг. Будь ты смелее - не осталось бы
и праха ни от твоего дела, ни от тебя. Ты мыслил, чтоб познавать высшее,
чем личная жизнь одного человека. Сгорая от ужаса, ты светил. Без тебя
глухие годы остались бы глухи навечно, как камень. Ты был слабым
человеком, но не безгласным зверем, как все мы. Ты живешь, будешь жить. А
помнишь ли?..
К чему мне тревожить твою отошедшую душу? Коль есть зерно
справедливости за гробом, ты пребываешь в покое..."
Возвращались в благопристойном молчании, ожидая обильного угощенья.
Духовные торжественно шествовали впереди, оставляя старенькому евнуху
почетное место епископа.
Священники отслужили панихиду над могилой какого-то ритора,
состоявшего прежде на службе у Велизария, как многие и многие. Что делал,
кем был он? А! Кому нужны покойники...
От жаровен струилось благодетельное тепло. Красноглазые угли через
узкие прорези в черном железе смотрели на вкушающих поминальный обед.
В трапезную вошел управитель городского дома Велизария. Человек был
грязен, с его одежды сочилась вода, он только соскочил с лошади. Подставив
морщинистое ухо, Каллигон прислушался к шепоту управителя. В душе евнуха
зазвучали слова молитвы Симона: "Ныне ты отпускаешь меня, боже..."
Нет, долой слабость! Пришла пора дела. Книгу Правды нужно также
послать в Египет, в разоренную Сирию. И переписывать еще. Но тайно, тайно.
Новый базилевс не допустит осуждения старого, дабы не поколебать Власть.
Чтоб укрепить себя, Юстин Второй потребует уважения к памяти Юстиниана
Первого.
Упираясь в подлокотники, Каллигон напрягся, воскликнул:
- Сегодня, подданные, в боге отошел от плоти наш благочестивый
повелитель Юстиниан Величайший!
Приличествует ли писклявому голосу евнуха извещать не о смерти - о
кончине базилевса!
Дьякон громогласно начал:
- Ве-е-ечная память...
Хор согласно подхватил установленные Церковью слова. Сегодня эти
пресвитеры, дьяконы, служки второй раз просили бога и людей не забывать
имена умерших и дела их.
"Неужели только мечта об освобождении от Юстиниана давала тебе силы?
- спрашивал себя Каллигон. - Раб ленивый, разве пережить это порождение
зла было единственной целью твоей? Почему же ты устал?"
Варвары, разделив империю, отравляются ядом Власти. Их рексы
перенимают худшее и подражают базилевсам.
Нужно предупредить всех об опасности. Если бы люди умели читать!
Каллигон вспомнил, что он нужен и несчастному Велизарию, которого без
его заботы съедят черви. Нужен Каллигон и многим сотням колонов, сервов,
приписных, рабов и наемников, принадлежащих виллам Велизария. Ведь они,
хоть и свойственна им животная тупость, кое-как понимают: пока Каллигон
управляет остатками богатства бывшего полководца, им дышится без лишних
страданий.
Старому евнуху нужно жить. Не для себя. Для тех, кто живет с ним, для
тех, кто родится.
Стены дома и сам полуостров содрогались под ударами бури, бившей с
севера, из земель варваров.
Не забывай ничего.
ЭПИЛОГ
...Не я
Увижу твой могучий поздний
возраст.
Пушкин
Одинаковые курганы покрыли погребальные костры росских родов,
погибших в хазарскую войну. Курган Всеславова рода зовется в Поросье
Княжьим.
Ныне на Руси меньше считаются родами. Затаптываются племенные коны -
внутренние границы между людьми славянского языка.
Молодые каничи, молодые илвичи считают себя старыми россичами. На имя
россича отзываются россавичи, живущие на полуночь от каничей между рекой
Россавой и Днепром.
И ростовичи с бердичами, делящие между собой владение землями по реке
Ростовице, согласились старь заедино с россичами.
И славичи, чье место на верховье реки Роси, и даже дальние прежде
триполичи, обладатели лесных полян, с трех сторон омываемых рекой Ирпенью
и Днепром, после внутренних свар и споров вошли в союз с россичами,
поставили под Всеславову руку свои слободы и дают князю воинов.
Повсюду к россичам первыми тянулись вольные пахари-изверги, которым
родовое разделенье совсем ни к чему.
Россичами, или руссичами - кому как выговаривается, - называют себя
семьи припятичей и выходцы от других дальних племен и родов, которые с
охотой вылезли и продолжают лезть из своих топей и дебрей на тучный
чернозем Заросья, на бывшую степную дорогу.
Не потому так случилось, что забывчивы люди славянского языка, а
потому, что памятливы они и сметливостью ума не обижены. Под охраной
росского войска славянский пахарь отвыкает задумываться по веснам, сам ли
он или налетный степняк пожнет урожай на полянах.
Княжой курган цветет ласковой зеленью летних трав. Здесь Всеслав ищет
уединения не для молитвенных воспоминаний об умерших. Сам судья, князь
знал, в чем виноват перед отцом, женой, родом, и в совести своей решил
спор без лукавства тяжбы. Прошлое жило в нем, и князь не страшился его.
Поход на ромеев обогатил княжью казну, обогатилось Поросье. Для того
и посылал Всеслав войско в империю. Теперь можно ступить с миром к северу,
чтобы богатством и славой взять в россичи хвастичей, ирпичей, ужичей и
других славян, в ненужной разноплеменной разрозненности обитающих до реки
Припяти. За ними не пора ли придет вятичам, жильцам приречий Супоя,
Трубежа, Остра и Десны идти под сильную росскую руку?
Медленно должно быть великое делание, дабы не испортить его
нетерпением скорого насилия. Как совершать? Как возводить великое творение
не из покорного топору дерева, не из послушного силе камня, но живыми
людьми из живых людей? Нет такой науки, чтобы узнать. Сам себя учи, князь,
княжьей мудрости.
Много лет ушло, Всеслав знает, что хазары оправились и не будет от
них покоя. Чтобы отбиться, нужно взять хазар в гнезде их, в задонских
степях, где град их великий Саркел. Когда же слать войско, чтобы под
корень подрезать Степь? Что раньше вершить, что потом? Сам решай, князь.
Примерь разумом, проверь сердцем, в душе испытай и взвесь чистой совестью.
Вот и сумерки, на закате видна вечерняя звезда. От Княжого кургана
недолог путь до княжого двора над устьем Роси. Не пора ли переносить
Княжгород? Ныне он остался на окраине, а место ему - в сердце земли. Будет
для Княжгорода удобна гора в бывшей земле триполичей, при слиянии Днепра с
Десной, над берегом, где искони стоит большой торг? Или не будет? Думай,
князь.
С тех лет, как повсюду через обветшавшие засеки пробились прямые
дороги, а над ручьями брошены мосты, и тесно и узко стало Поросье. Давно
ли оно казалось большим, когда ходили окольными тропами и тайными лазами в
лесных завалах? Ныне - накроешь ладонью.
Князь не прельстился роскошными одеждами, добытыми в ромейском
походе. Он одет грубой пестрядью росского дела, по-слобожански. Ему не
нужны ярмо кровавого пурпура и закатная желтизна золота. Некого ему
обманывать. Он россич.
Себялюбие не иссушило душу Всеслава, не пришлось ему отдаться
сладости самоудовлетворения, сказав себе: "Вот совершил я великое и сам
стал велик".
Таковы россичи. Они не обольют презреньем другие народы, возомнив
себя превыше всех. У них не привьются учения злобных пророков.
Россича всегда жалит сомненье. Как бы ни занесся он, наедине с собой
он знает: нет в тебе совершенства, нет, нет!
И, не умея восхититься собой, россич ищет высокого вне себя и свое
счастье находит в общем. Таков россич, человек большой любви.
Он захочет словом, резцом или кистью выразить больше, чем сил у него,
больше, чем позволяет материал. Сколько бы ни познал россич - ему мало.
Ведь и тот россич, который будто бы всласть тешится славой, в душе не
умеет солгать себе. Он знает, не закончено его творенье и нельзя оставить
его.
Потому-то, раскрыв свое сердце, россич становился понятен всем
другим. И другие народы говорили: "Глядите, он близок нам, напрасно мы
прежде боялись его".
Россич всегда хотел невозможного. Вечно голодный душой, он жил
стремленьем. Не жил еще на свете счастливый россич, ибо для себя самого он
всегда оставался ниже своей мечты. Потому-то и добивался он многого.
Отстав от своих, затерявшись в толпе себялюбцев, россич казался
жалким и глупым. В нем нет уменья состязаться в уловках с людьми,
убежденными в своем праве попирать других, жить чужим соком. Взявшись не
за свое дело мелкой, личной наживы, россич всегда бывал и обманут и
предан. Таков уж россич, на самого себя он работает плохо, ему скучна
такая работа.
Но как только, поняв ошибку, россич сбрасывал чужое обличье, откуда
только брались у него и уменье и сила! Он забылся, его не терзают
сомнения. Тут все сторонись, как бы случаем не задела ступня исполина.
Таков уж россич от рожденья, совершившегося на берегу малой реки,
которая течет с Запада на Восток и впадает в Днепр с правой руки.
На бывшей границе между Лесом и Степью...
На Руси не такие места, чтобы надолго сохранялись свидетельства
прошлого. Нет сухих песков, способных тысячами лет беречь и железный
клинок, и маленький гвоздик, и колечко кольчуги наравне с куском
выделанной кожи, деревянным бруском и лоскутом одежды. Нет гор, пригодных
для каменных крепостей, вечных подземелий и нестираемых надписей.
Не было здесь и богов, которые требовали льстивых похвал в пышности
крепких храмов. Не было и владык, подражавших богам. Простые в обхождении,
хранители небесной тверди руссичей не нуждались в особом служенье, в
алтарях, соперничающих с небом. Скромные символы славянской общности,
русские божества любили стоять на полянах-погостах, в стенах зеленых
лесов, под крышей из вольного воздуха.
Живая русская почва в своем влажном плодородии за одно поколение
человеческой жизни без следа растворяла железное изделие. Шашель,
черви-древоточцы, плесень, пожары сожрали русские грады. Стерлись
могильники. Остатки поселений смыты настоящими потопами - подумайте,
сколько дождя и снега бросило щедрое небо на русскую землю только за
тысячу лет!
Истлели пергаменты, береста, доски, дощечки и палочки, на которых
писали старые руссичи. Ничего не осталось, ничего.
Неправда! Под стертыми временем и плугом курганами и сегодня хранится
пепел погребальных костров, кости и вещи, сделанные россичами. Под дерном
нашлись остатки погостов, градов, усадеб извергов, выселявшихся на волю
из-под родового гнета. Все это жило. И живет.
Нет записей, сделанных россичами, или они еще не найдены. Зато есть
рассказы других очевидцев-современников, недвусмысленно ясные, прекрасные
в своей точности.
Кто захочет, тот найдет много непреложных свидетельств. Нужно только
чуть-чуть потрудиться, постараться понять, оценить и - сравнить, помня все
время, что не бывает чудес, из ничего ничто не рождается, нет ничего
непонятного, ничего сотворенного просто случаем или судьбой.
Но празден был бы труд и сказкой показалось бы рассказанное, коль
рядом со всеми нами не стоял бы живой исполин, наш главнейший свидетель -
Дело России.
КОММЕНТАРИИ
В. Д. ИВАНОВ. "РУСЬ ИЗНАЧАЛЬНАЯ". ТОМ 2
(Публикуется по изданию: Иванов В. Русь изначальная. М., Современник,
1982. Комментарий к роману - В. Д. Иванова.)
Исторические справки общего значения
1
О л е т о с ч и с л е н и и. Называя эпоху событий романа VI веком,
датируя некоторые эпизоды годами современного счета, автор сознательно
допускал неологизмы. Такой счет ничего не говорил подавляющему числу
людей, даже из числа исповедующих христианскую религию.
Империя вела счет по индиктам - пятнадцатилетним периодам переписи
населения и связанным с переписью росписям податей. На вопрос о годе
индикта иной подданный мог еще ответить, но далеко не каждый и не сразу.
Сознание народных масс ориентировалось по памятным датам, по войнам,
массовым бедствиям. Легко определить год империи не смог бы и книжник.
Документы того времени, как и писатели, пренебрегали хронологией;
впоследствии историческая наука много потрудилась над установлением дат, и
все же некоторые остались спорными.
Счет нашей эры был установлен лишь в Х веке. 532 году соответствуют
следующие годы счислений, которыми тогда пользовались:
по счету византийскому, принятому в Восточной империи, - 863 год от
Александра Македонского;
по римскому счету - 1285 год от основания Рима; римский счет совпадал
с эллинским, который вели от первой олимпиады;
по иудейскому счету, принятому христианской церковью, - 6040 год от
сотворения мира;
в Месопотамии - 1279 год от правления Навуходоносора;
в Индии, для буддистов, последнее воплощение Будды произошло за 1095
лет до 532 года.
В Китае - Конфуций родился на 12 лет раньше Будды, а Великой
Китайской стене к 532 году нашей эры исполнилось уже 745 лет. Это
грандиозное оборонительное сооружение в наибольшей своей части не только
не было занято войсками, но не находилось даже под наблюдением патрулей.
Однако кочевники, устрашенные каменным валом, до времени ходили за добычей
охотнее на запад, защищенный лишь пустынями и горами.
Не только в областях, оказавшихся под влиянием эллино-римской
культуры, но и в удаленных от нее восприятие времени, историческая
перспектива были иными, чем у нас. Прошлое населялось образами, тесно
наслаивающимися, как бы одновременными, ибо не было свойственного нам
ощущения поступательного движения человечества, его развития, перемен.
Талантливый писатель Плутарх смело издал "сопоставительные"
биографии : он брал римского деятеля и эллина, отнюдь не смущаясь, что
герои избранной пары разделены несколькими столетиями. С нашей точки
зрения, время динамично. Плутарх же относился к эпохам, в которые жили его
герои, так же, как человек нашего дня к периоду, скажем, преобладания
ящеров на Земле и к периоду их вымирания. Для Плутарха, для его
современников, как и для живших позднее, Солнце всходило и заходило,
раскачиваясь над извечно неподвижной Землей, подобно маятнику на
постоянной оси: вперед-назад, вперед-назад. Видимое глазами человека
убеждало его в неподвижности времени.
Даже сейчас в бассейне Средиземного моря сохранилось много памятников
древних культур. Качество их - техника сооружения, совершенство форм и
прочее - не только не было ниже уровня VI века, но порой и превосходило
его. Подобные наблюдения без формулировок, з р и м о, доказывали людям VI
века, что д в и ж е н и я времени будто бы и нет. О том же говорили
письменные и устные предания, большая часть которых нам неизвестна. А
известные как библия, убеждают читателя в необходимости ж д а т ь, чтобы
вернуться к исходному месту - в рай с его очевидной неподвижностью
законченного совершенства.
Особенно ярким свидетельством стабильности жизни служили египетские
памятники, которых тогда было больше, чем теперь, и находились они в
лучшем состоянии. Поступательное движение времени отвергалось и священным
писанием христиан, и философией Платона. Что касается государственности,
то такие ее "извечные" формы, как египетская, угасли совсем недавно. Было
известно, что Египет многие века обладал всепроникающей административной
системой, о какой Юстиниан мог лишь мечтать. Ведь за одиннадцать веков до
Юстиниана фараон Амазис-Аагамес уже мог предписать каждому подданному под
страхом смертной казни сообщить властям, на какие доходы он живет.
Христиане помнили обещания о Страшном суде, который, прекратив земную
жизнь, сделает ненужной "видимую" вселенную. Иудеи уповали на Мессию,
скорое пришествие которого тоже завершится покоем.
Род человеческий не чувствовал себя молодым. В Западной Европе было
распространено мнение, что все ухудшается. И очень многие, наблюдая
существующее, видели день вчерашний лучшим, чем текущий. Для одних в
прошлом был рай, из которого само человечество изгнало себя
легкомысленно-детским непослушанием богу. Для других - сиял Золотой век.
Подготовлявшееся как бы планомерно убеждение в близости конца вселенной
достигло кульминации в конце Х века, выразившись в Западной Европе в
массовом религиозном психозе: завтра Страшный суд! Причины стойкости
идеологической надстройки объясняются закоснелой неподвижностью базиса:
изменялись слова, божества, но производство было по-прежнему омертвлено
рабовладением. В Восточной же Европе производство находилось в руках
свободных людей.
В наше время чрезмерно преувеличивается трудность былых сухопутных
сообщений. Однако и в VI и в XIX веках для передвижения служили те же
лошади, те же повозки. Не леса, не горы, не реки, а разница в базисах
предопределяла "раздел" Европы.
Свободный труд облегчал восточным славянам и тяготевшим к ним
племенам воспринимать события как материальный результат усилий
человеческой воли. Отсюда следуют и такие частности, как отсутствие
понятия предопределения, фатальности, и ощущение движения, переменчивости
времени.
2
К а ф и з м а н а и п п о д р о м е. Базилевсы были постоянными
посетителями ипподрома, позволяя тем самым всем верноподданным каждодневно
давить свое сознание созерцанием земного бога, Отца империи.
Кафизма входила в число зримых атрибутов величия власти. Наряду с
торжественными церемониями, роскошью, обрядами кафизма давила на сознание
подданных империи - вещественная и достаточно действенная пропаганда.
Изощренное титулотворчество, наука лести и преклонения перед
автократором, этикет, разработку которого начал Диоклетиан, а продолжили
Константин и его преемники, - все это получало в кафизме как бы
архитектурное выражение. Базилевсы привыкали глядеть на подданных с
высоты, другого общения не было.
Конечно, кого-то из владык, вероятно не одного, такое и стесняло, и
утомляло: не так уж весело, изображая собой разукрашенную статую,
постоянно взирать сверху вниз с высоты чуть ли не птичьего полета.
Тем временем базилевсу, по установленному обряду, целовали ноги.
Обряд сам по себе выдыхается быстро. Но базилевсу твердили, часто
убедительно и умно, о высоте его разума, о совершенстве его внутренних
качеств - такое редко приедается, наоборот, развивается аппетит, чем
пользуются приближенные. Мужчины и женщины уверяли базилевса в
божественности его рук, ног, тела, лица, взгляда, угадывали, и не без
меткости, мысли владыки, его капризы, и все раздували, кричали, трубили и
полным голосом, и еще более действенным шепотом. Церковь же если не
освящала все дела, то терпела их.
Докладчики старались сообщать приятное базилевсу и умели смягчать
неприятное - чтоб не огорчить, но также и потому, что огорчение владыки
могло больно отозваться на судьбе докладчика: бытовавшее будто бы в
древности некоторых народов правило казнить гонца, приносящего дурные
вести, уже давно стало басней, но поучительной. Итак, недостаток,
например, денег в казне никак не мог связываться с намеком на
непредусмотрительность самого базилевса, ранее приказавшего произвести
бесполезные или малополезные траты; нет, такое должно было быть следствием
злой воли, скаредности, себялюбия подданных, происходить из-за воровства,
лености, неспособности тех или иных государственных служащих. В докладах
умно и к месту приводились примеры из прошлого, свидетельствующие о том,
что бывали небрежные служащие, увиливающие от своих обязанностей
подданные, сановники-изменники, полководцы-предатели. Так, неудачи всякого
рода вполне правдоподобно объяснялись совершенно частными субъективными
причинами и легко связывались с именами тех или иных подчиненных, но никак
не зависели от промахов самого базилевса или сановника-докладчика.
Юстиниан, базилевс выдающийся, понимал, что поле его обозрения сужается
необходимостью видеть глазами докладчиков-сановников, и тяготился этим.
Понимал он и то, что в его непосредственном окружении обязательно
находились и льстецы, и хитрые, своекорыстные обманщики. Иные же, будучи
какое-то время полезными, искренними, потом развращались властью, начинали
слишком много мнить о себе и могли стать опасными. Много сил и времени
отнимала перепроверка. За полустолетие властвования Юстиниан доказал свою
бдительность своевременной сменой сановников, из которых никто не успел
причинить ему вред, если и хотел.
В такой обстановке в Палатии всегда ощущались нервность, тревога за
будущее. Дворцовые перевороты, предшествовавшие и сопутствующие им
интриги, заговоры создавали в дворцовой среде неуверенность каждого в
завтрашнем дне - в целом же все чувствовали зыбкость бытия, неизбежность
всеобщего крушения. На самом деле, уже простая отставка, не осложненная
личным преследованием и конфискацией имущества, сбрасывала сановника в
ряды простых смертных, прекращала его доходы и была для него тем, чем
является революция для правящего класса.
Землей правят время и смерть. Время быстротечно, смерть неизбежна.
Такое было очевидно для участников Палатийских игр за власть. Даже
историку, удаленному многими столетиями от Юстиниановского Палатия, но
вникающему в игру, кажется, что все это должно было бы завтра же рухнуть,
рассыпаться, исчезнуть. Однако Восточная империя, битая, сжимаемая,
разрываемая, приподнималась, срасталась. Она продержалась после Юстиниана
еще почти тысячу лет как государственный организм и была, наконец, убита
турками, то есть пала жертвой насильственной смерти. Замечу, что одной из
причин живучести империи был ее разветвленный умелый аппарат управления.
Палатийские катаклизмы не разрушали систему общеимперского
управления. Канцелярии могли действовать самостоятельно в силу вековой
инерции, созданной еще Римской империей, которая вырабатывала способы
объединения и нивелировки сотен племен, влитых в имперские границы.
Чиновничий опыт передавался от поколения к поколению, смена готовилась в
самих канцеляриях. Как столица, так и все провинции получали достаточное
количество служащих всех рангов и специальностей, понимающих друг друга,
обученных в одинаковых традициях, достаточно способных. Медленность связи
- лошадь на суше, каботажное плавание по морям, - с неизбежными и по
сезонам длительными задержками из-за погоды, развила у служащих
инициативу, решимость действовать под свою личную ответственность, не
ожидая указаний свыше.
Восточная империя унаследовала от Римской систему тайного наблюдения
за подданными. Есть прямые указания на то, что уже при Константине Первом
органы столичного управления пользовались услугами десяти тысяч секретных
осведомителей. Если сохранить то же количество их для времени Юстиниана
Первого, то окажется, что более трех процентов всех взрослых мужчин, или
один процент всего столичного населения, считая вместе свободных и
несвободных, вовлекался в работу тайного сыска. Возможно ли такое и была
ли в этом нужда?
Византия, как и все столицы больших государств во все исторические
эпохи, естественно, привлекала подвижных, деятельных, неспокойных людей и
мнилась убежищем для любого преступника, которому легче утонуть в пестрой
толпе громадного города, чем затаиться в малом. В столицах же совершается,
относительно к провинциям, наибольшее число правонарушений. Уголовный
розыск нуждался в тайной агентуре. Без такой же агентуры не могли обойтись
налоговые управления, государственные монополии, таможни, наблюдение за
тайными еретиками, поиск беглых - начиная с неоплатных должников казны и
кончая рабами частных лиц.
Опасность иноземных разведок предусмотрена тем же императором
Константином Первым, который издал правила приема иностранных послов.
Кроме послов, были чужеземные купцы, они постоянно приезжали в Византию,
жили в ней и тоже могли заниматься разведкой. Так, можно уверенно
полагать, что морской набег на Византию Аскольда и Дира в 860 году был
отнюдь не случайно приурочен именно к тем дням, когда базилевс Михаил
Третий увел флот и войско в Малую Азию на войну с арабами. Старательно
выписанные в торговых договорах империи с русскими князьями правила
поведения русских купцов, прибывающих для торговли в Византию, выражают
настойчивое стремление изолировать чужих, воспрепятствовать их частному
общению с подданными. Заметим, что здесь видно недоверие к обеим
сторонам...
Тайные службы липли и к сановникам, к полководцам, ко всем по
возможности чем-то выдающимся лицам. Исторический опыт говорил о
потенциальной опасности таких людей для базилевсов и делает понятным
стремление имперских властей "освещать" их намерения посредством
проникновения наблюдателей в их окружение, в их личную жизнь.
Кроме специализировавшихся штатных агентов, тайный сыск имел
возможность достаточно надежно использовать людей, в той или иной степени
зависящих от усмотрения и произвола властей: содержателей харчевен, мелких
торговцев, ремесленников, содержателей игр и развлечений, публичных
женщин. Расчеты с такой нештатной, но постоянной агентурой производились
мелкими разовыми подачками, поблажками.
В связи со всем сказанным названная выше цифра - десять тысяч агентов
тайного сыска - никак не кажется чрезмерной.
Соком и цветом разветвленного древа византийской секретной службы
являлся политический сыск. Но он по своим целям существенно отличался от
позднейших полиций. Последние боролись с лицами, с организациями, которые
хотели заменить существующий политический режим другим режимом, для чего
старались распространить в народных массах свои идеи. Такого в Византии не
наблюдалось.
Конечно, среди книжников-интеллектуалов, малочисленных и далеких от
народных толп в силу именно своего интеллектуализма, всегда находились
недовольные, любившие поговорить о демократии по древним образцам,
мечтающие о переустройстве сего несправедливого, несмысленного, жестокого
мира. Тацит описал справедливый общественный уклад и высокие нравы
германцев, живших за пределами Римского Мира, и вдохновил в дальнейшем
Георга Вильгельма Фридриха Гегеля в мечте о Мире Германском. Но иные
мыслящие сограждане Тацита с наслаждением вычитывали в тацитовской
"Германии" критику, более, сатиру на Римскую империю, от чего империя
ничуть не пострадала: писаное слово, пусть правдивое, не столь уж
действенно, даже выходя из-под стилоса самого Тацита. Глаз современника
находил острые намеки в книгах Прокопия Кесарийского, который жил в тени
Юстиниана Первого. Позволяли себе вольности и другие византийские
писатели. Нужно было немалое мужество, чтобы в те годы написать, например,
что "базилевсы вообще не любят людей красивых, умных, красноречивых,
базилевсы опасаются таких людей". Подобное давало интеллектуальное
наслаждение и, может быть, способствовало узенькому ручейку
интеллектуализма не совсем иссыхать в дебрях веков, но угрозы самой
системе, самому политическому режиму в этих выпадах не было. Римские
императоры и византийские базилевсы иногда уничтожали писателей, что
бывало результатом личного раздражения, но не страха.
Политической системе угрожали некоторые религиозные секты, такие, как
донатисты, враги частной собственности, но в их действиях не было тайны,
их империя подавляла вооруженной силой.
Византийский политический сыск охранял личность и власть
п р а в я щ е г о базилевса, в этом была его особенность. После свержения
или смены базилевса другим способом, политический сыск, так же как все
остальные части имперского аппарата, безразлично подчинялся новому
базилевсу и служил ему точно так же, как предыдущему, теми же приемами
стараясь нащупать врагов, желающих его свергнуть, чтоб заменить другим.
При всех усилиях властей, византийцы бунтовали часто и с яростью.
Сыску приходилось освещать настроение национально и социально пестрой
массы столичных жителей. Взрывы мятежей зачастую происходили стихийно, то
есть не были результатом заговоров, предварительной подготовки,
организации. Власть старалась упростить положение, находила "зачинщиков",
связывая причины бедствия с действиями злонамеренных лиц. Так было и с
мятежом "Ника". Но не обязательно власть хотела обмануть самое себя. Через
некоторое время после казни Ипатия и Помпея Юстиниан вернул их семьям
конфискованное имущество. Это был акт своеобразной реабилитации, ибо по
действовавшему в империи закону семьи государственных преступников
лишались достояния и гражданских прав.
Но то был конкретный случай, когда обстоятельства дела были известны
самому базилевсу. В целом же имперские власти обманывались, не зная того.
На самом деле, в областях таможенной, налоговой, уголовной, даже в более
сложной - уличая иноземного лазутчика, - тайный сыск имел дело с
конкретными лицами и деяниями, и донос по необходимости проверялся в ходе
следственного разбирательства. Иначе бывало с освещением намерений,
мнений, убеждений. Материальные улики и свидетели отсутствовали, и
профессиональному агенту каждоминутно угрожала опасность сделаться, с
позволенья сказать, невинной жертвой своей профессии. Ведь именно
профессия заставляла агента весьма нацеленно отбирать из всего им
услышанного отдельные высказывания, именно профессия вынуждала агента
выискивать, подчеркивать интересное, опуская рядовое, бесцветное. Конечно,
что-то может дать и случай, но нужно подталкивать случай. Вознаграждение,
денежное регулярное или разовое, или в форме поблажек, вынуждало агента не
праздничать - нужно обеспечивать заказчика. Подслушивал ли агент, вел ли
он сам разговор, - с его стороны вызывающий, - он произвольно,
бесконтрольно, зато с естественной личной заинтересованностью, вводил в
последующее сообщение отдельные, вырванные из контекста фразы, чем уже
искажался общий смысл. Сверх того, агент мог кое-что переиначить,
домыслить за собеседника. Разумеется, и в числе встречаемых агентом людей
подавляющее большинство относилось к власти пассивно, думая лишь о
собственных делах. О таких не упоминалось, ибо тайный сыск не общественный
опрос. Сыску нужны были враги империи, то есть базилевса, и он умел их
находить.
Стекаясь в канцелярии, донесения низовых агентов превращались в сырье
для обработки. Результатом являлась изложенная в той или иной форме
оценка, пользуясь современной фразеологией, политико-морального состояния
столицы, армии, империи, наконец. А так как воплощением империи был
базилевс, зримо утверждающий этот факт с высоты кафизмы, то помянутая выше
оценка давала меру отношения подданных к данному базилевсу.
Естественно, более того, фатально оценки кренились в худшую сторону.
Столица мнилась готовой к восстанию, заговорщики кишели, о диадеме
базилевса мечтали многие, в среде сановников велись опасно двусмысленные
беседы и так далее.
Конечно, во главе секретных служб и на ее решающих звеньях
оказывались порой люди опытные, уравновешенные, ценящие донос по
достоинству. Такие умели вносить в неизбежно мрачную картину трезвые
поправки. Но и тогда сильная, хорошо организованная система тайного
наблюдения способствовала поддержке в Палатии атмосферы нервозности,
страха; психология островитян, чье убежище готовятся смыть волны бури,
которая уже бушует за горизонтом.
3
И п п о д р о м. Арена староримского цирка была свободна. Середину
овальной арены византийского ипподрома, где главным развлечением были
бега, естественно заняло длинное возвышение, которое огибали
соревнующиеся... Хребет арены - великолепное выражение того времени - был
украшен статуями и редкостями. Среди них наиболее замечателен жертвенник,
взятый из храма Оракула - Аполлона Дельфийского.
Ровно за 1001 год до мятежа ополчение союза эллинских городов,
сражаясь под командой стратегов Аристида и Павзания, разбило под Платеей
вторгшихся в Элладу персов. В память о победе на деньги тридцати шести
городов-республик был поднесен подарок Оракулу - золотой жертвенник на
опоре из бронзовых змей. Через двести лет в Элладу ворвались галлы. Дельфы
под Парнасом были захвачены, но ни храм Оракула, ни жертвенник, ни прочие
ценности Аполлона не пострадали. Интересное и значительное обстоятельство:
"варвары" сочли ниже своего достоинства грабить святыни врага.
До последнего времени в Стамбуле из земли, похоронившей хребет арены,
торчала безголовая бронзовая спираль. Судьба самого жертвенника
неизвестна.
4
В о й с к о и р а б с т в о. Вопреки разнице в анатомическом
строении эллины и римляне перенесли ярмо, почти его не изменяя, с плеч и
подгрудка быка на шею лошади. Неподходящая упряжь душила коня. Поэтому
появились парные и четверные упряжки-квадриги. Даже в стеснительной упряжи
лошади могли быстро везти легкую повозку с возницей и хозяином по отлично
гладким имперским дорогам. Но тяжелые грузы перемещались на волах.
Скоропортящиеся продукты, например морскую рыбу из Остии в Рим, доставляли
рабы-носильщики.
В походе легионер тащил на себе свыше 40 килограммов оружия,
продовольствия, снаряжения, лагерного оборудования. Для своих солдат у
римлян было дружески-насмешливое прозвище: мулы или варикозусы, то есть
страдающие расширением вен. Армейский транспорт ограничивался одним, много
двумя четвероногими мулами на центурию. Суточный переход пехоты
ограничивался 16 километрами. Если эта норма превышалась в течение
нескольких дней, говорили: "Летят, как на крыльях".
Война на суше, война на море - быт прошлого. Но ничто не изменялось в
военной технике: ни качество металла, ни способы изготовления оружия, ни
само оружие. Более того, наблюдался регресс. Еще в VI веке жители Рима
хранили древний деревянный корабль, считая его принадлежавшим
Энею-троянцу. Современник, человек опытный в мореплавании и в военном
деле, описывает корабль Энея как чудо: "Все части цельные, из одного
материала. Может быть, природа сама согнула эти деревья, или выпуклость
балок была приведена к нужной форме искусством людей, или - другим
способом (!)". Дело в том, что в те времена средиземноморские
кораблестроители разучились распаривать и выгибать части для шпангоута.
Византийцы строили корабли размером больше Колумбовых, но шпангоуты
собирались из косяков, сколоченных гвоздями, поэтому непрочные корпуса
судов легко ломались.
И упряжке лошадей, и кораблестроению, и многому другому империя могла
бы поучиться у варваров. Но с косностью, о причинах которой чуть ниже, и
эллины, и римляне, и византийцы умели н е в и д е т ь т е х н и к у.
Это продолжалось веками. Построенные математиком-философом Архимедом
особые машины сделали неприступным сицилийский город Сиракузы, павший по
оплошности осажденных. Солдаты и полководцы первоклассной римской армии,
ничего не позаимствовав, уничтожили машины, как обиженные мальчишки.
За тысячелетие было сделано только два капитальных военных открытия.
В IV веке до н. э. в Македонии было создано боевое подразделение -
фаланга-паук. Тогда же Рим усовершенствовал свой легион. Это было
результатом развития плоскостной геометрии, примененной в военном деле.
Отныне стратег был обязан принудить противника к бою на относительно
гладком поле, где, осуществляя единство удара во всех направлениях,
фаланга или легион сломают любое войско. Так, солдаты Александра
Македонского неизменно успешно встречались с войсками, превосходящими их
численно во много раз. Это не помешало большинству из тридцати пяти тысяч
молодых людей, отправившихся с Александром на завоевание Индии, дожить до
старости в строю фаланги.
То были победы воинского порядка над ополченческим беспорядком, но не
бойца над бойцом, торжество выучки каждого солдата и общей организации
военного строя, но не личной доблести или физической силы бойцов. Под
Герговией галлы внезапно бросились на один из легионов Юлия Цезаря, не
успевший построиться. В коротенькой схватке пало только убитыми 46
командующих и 700 легионеров - потери весьма тяжкие по тому времени. Через
пятьдесят лет полководец Вар погубил целиком три легиона (целую армию!),
легкомысленно подставив их под удар херусков на марше по узким тропам
Тевтобургского леса, где было невозможно боевое построение.
Здесь не место искать эпоху, когда в империи военное искусство прошло
свою кульминацию. Во всяком случае, к VI веку оно заметно упало. Не
полагаясь на собственное войско, обученное по старым нормам, империя все
шире прибегает к найму варваров. Из них составляются и отдельные
подразделения, целиком укомплектованные наемниками-профессионалами. Они
привлекаются и как отряды "союзников", под командой племенных вождей. В
бою они пользуются с а м о б ы т н ы м и приемами. Имперские начальники
лишь координируют их действия в составе армии, не вмешиваясь ни в боевую
подготовку, ни во внутреннее управление.
В чем причина не только застоя, но и упадка военного дела?
Аристотель, определив человека как существо мыслящее, замкнул творчество в
размышлениях-словах. Платон относился с презрением к любому физическому
труду, а в рабе видел низшее существо. Отнюдь не благословив труд -
наказание за первородный грех, христианская церковь обещала как награду
избранным освобождение от бремени труда в раю; а рабство церковь признала
естественным состоянием для тех, кого светская власть лишила свободы.
Принудительный труд разлучил мозг человека с его агентом - рукой.
Организаторы труда - надсмотрщики были не мастерами-десятниками наших лет,
но консервативными, невежественными погонялами-истязателями. Так душилась
сама возможность развития какой-либо техники, в том числе и военной.
В свое время македонская фаланга и римский легион формировались из
свободных людей, умевших также и р а б о т а т ь, способных с охотой
отдаваться тяжелому, сложному многогодичному обучению. При своем рождении
совершенная боевая машина была одухотворена содержанием. Впоследствии в
Риме не только разрастается рабство как результат тех же побед, но и
вообще тают гражданские свободы. Нет более свободного римского
земледельца-квирита, и от легиона остается хрупкая внешность.
5
К а к т а я л а с в о б о д а. Начиная с XV-XVI веков европейцы
привыкают отмечать высокую культуру Греции и Рима в области скульптуры,
архитектуры, слова, философии. Однако же народные массы взаимодействуют с
государством не через искусство и сочинения философов.
Легко уличить и языческую и христианскую империю в одинаковой
тщательности истребления непокорных, всяких явных и тайных мятежников.
Пусть многое и осталось до сих пор мало отмеченным, все же исторические
картины ярки и образы впечатляющи: смерть в схватках, на баррикадах, на
плахе даже, эффектнее медленного угасания от дистрофии.
Более действенная, куда более истребительная война империи с
подданными происходила без свидетелей, в густом тумане законов, временных
указаний, разъяснений, дополнений, тысячу раз измеренных, тысячу раз
преломленных через произвол, личную выгоду, личные свойства законодателей
и исполнителей. Эта война была полна недозволенных приемов и развращала
обе стороны расхождением между словом и делом, растлевающей ложью хроник,
клятвопреступлением, бесстыдством манифестов и всеми видами обманов,
которые можно назвать профессиональными. В итоге расширялось
р а б с т в о.
Результатом бесправия было и другое зловещее явление - падение числа
подданных, замеченное еще при первом императоре, Октавиане Августе.
Изобретались "решительные мероприятия", но подданные все более стремились
к безбрачию - не к воздержанию. "Убыль" подданных продолжалась и в
христианской империи. Государство же, стараясь сохранить свои доходы, еще
туже затягивало петлю податей. Так называемый "свободный" подданный,
земледелец, ремесленник, лично заинтересованный в увеличении выпуска своей
продукции, но опутанный сетями налоговых обязательств, обремененный
недоимками и связанными с ними ограничениями в правах, все менее отличался
от раба и все более работал по-рабски. Подданные не годились ни в
легионеры, ни в работники. Снижалась производительность труда, падало
качество. В годы правления Юстиниана явления регресса имперской экономики
проявились во всей яркости.
6
О с л о в е "в а р в а р". Приобретя гораздо позднее оскорбительное
значение, вначале оно обозначало "неэллин, неримлянин". Принято считать,
что "варвар" буквально: "бородатый". Однако в эпоху Перикла, когда
складывался греческий язык, эллины сами носили бороды, и борода не могла
служить отличительным признаком иностранца. Высказывают предположение, что
"варвар" значит "подбритый", лингвистически: от "брадобрей", а не от
"борода". Поиск истинного корня не имел бы интереса, если бы современная
археология не разрушила ранее бытовавшего мнения о низком уровне
материальной культуры Северо-Восточной Европы. Ее обитатели владели
хорошей сталью и могли бриться. Во времена Гомера Северо-Восточная Европа
называлась Великой Фракией. Фракийцам-неэллинам посвящена строка в
"Илиаде" Гомера: "Фракийцы с ч у б о м н а г о л о в е наставили
длинные копья".
7
Г о т ы. По данным византийских источников, готы во II веке н. э.
обитали в степной и лесостепной полосе к северу от Черного моря. Историки
делили готов на восточных (остготов) и западных (вестготов), последние
были ближе к Дунаю. В середине II века вестготы нанесли поражение
имперским войскам. В середине следующего, IV столетия, гунны начали
двигаться с востока на запад. Какое-то количество восточных готов,
вероятно, пристало к гуннам. Остальные отходили к Дунаю, куда уже жались
вестготы. Базилевс соглашался принять вестготов на правах федератов
(союзников), но переговоры затянулись. Империю тревожила численность
готов, около миллиона, в том числе тысяч двести боеспособных мужчин.
Отдельные роды, входившие в племенное объединение, пытались самочинно
переправляться через Дунай. Их отбросили после кровавых стычек.
По заключении договора обиды могли бы и забыться. Но имперские
сановники наживались на продовольствии, назначенном для новых союзников
как вспоможение на устройство. Доведенные до отчаяния, готы нападали на
склады, на старожилов. Для усмирения пришлось снять часть пограничных
войск. Остготы, не включенные в договор, воспользовались ослаблением
охраны на Дунае и тоже переправились в империю. Вождей готов заманили
якобы для переговоров и перебили, дабы "обезглавить" варваров. Готы все же
организовались. В 378 году под Адрианополем они разбивают имперскую армию.
Базилевс Валент пал в битве.
Указанная выше численность вестготов - около одного миллиона, в том
числе двести тысяч боеспособных мужчин, - принята историками и входит в
труды большей части ученых на основании показаний византийских источников.
Существует и критика источников, довольно убедительно снижающая данные в
них цифры в несколько раз. Так, например, по описаниям современников
император Валент увидел под Адрианополем лагерь готов, замкнутый
укреплением из тесно составленных телег. Критика источников указывает, что
десятки тысяч телег, составляющие обоз стотысячного войска, не могут быть
расставлены в виде круговой стены, ибо для такого громадного укрепления
попросту нет удобного места. Должно было быть или несколько лагерей,
устроенных из телег, или один - но тогда и войска, и телег не могло быть
так много. Так же и движение походной колонны в сто тысяч готов со
своевременным сбором под Адрианополем совершенно не вяжется с
возможностями времени и места. Для организации такого марша нужны опытные
генштабисты и интенданты, хорошо оснащенные средствами связи, управления и
транспорта. Император Валент располагал в лучшем для него случае тридцатью
тысячами войск. С запада на помощь Валенту шел с армией его племянник
Гонорий. Валент мог бы дождаться Гонория. Критика считает невероятным,
чтобы Валент развязал сражение в условиях трех-четырехкратного численного
превосходства готов, и находит, что армия Валента скорее превосходила
числом силы готов.
Автор не нашел удобным вносить в роман критику. Автор стремился
отразить дух эпохи, то есть ощущение жителей империи во время нашествия
варваров: через границы переливались бурные волны, и если воображение
преувеличивало высоту волн, то не следует винить современников - и сам
факт наводнения, и его бедственные последствия остаются реальностью.
В пользу критики, снижающей принятую большинством историков
численность готов, говорит их поведение после разгрома армии империи под
Адрианополем и гибели императора Валента. Тут со всей очевидностью
выяснилось, что готы не задавались целью завоевания империи, они защищали
справедливость так, как они ее понимали. Поэтому преемник Валента Феодосий
договорился с готами о мире на первоначальных условиях. Готы получали
вспоможение и мирно усаживались на отводимых им землях.
8
Г о т ы в и м п е р и и. Очень быстро готы оказались и в армии, и
на государственной службе. Гот Гаина получил высшее воинское звание
главнокомандующего Востока, гот Аларих - главнокомандующего провинции
Иллирик, гот Стилихон - главнокомандующего Италии.
Готское сделалось модным. Византийские щеголи персидской хной красили
волосы в огненно-рыжий цвет, носили, чтобы походить на готов, штаны и
хитоны "готского покроя".
Империя содержала около 70 мириадов - 700 тысяч войск. Старые
подданные составляли не более 15 мириадов в рядах армии. Остальные же были
либо наемниками из числа варваров, либо союзниками - племенными отрядами
федератов под командой родовых вождей. На время Византия пополнила
недостаток населения. Во имя этого можно забыть язычество одних готов и
арианский схизматизм других.
Современники называли готов не германцами, но скифами. Римляне
старого закала били в набат. Сохранилось интересное воззвание Синезия,
епископа Птолемаиды:
"Есть страшные предвестники. От зловредных примесей империя больна.
Прежде нанятия скифов на военную службу следует набрать своих, кто
занимается земледелием, извлечь философа от книг, ремесленника из
мастерской, торговца с рынка и тех из праздного демоса, кто предпочли
всему зрелища театров. Мы отдаем чужеземцам дела, свойственные мужчинам.
По-моему, и выиграй они битву, нам будет стыдно пользоваться плодами. По
малейшей причине они сделаются нашими владыками, ибо мы, не имея искусства
военного дела, не сумеем сражаться с чужеродным войском. Нужно, не медля
временем, очистить дворцы и сенат от диких скифов. Они же повсюду. В
каждом доме мы видим скифа-раба, ибо они самой судьбой обречены быть
подножием римлян. Но каждый раб есть враг своего господина. Сегодня, на
наше несчастье, нашлись и полководцы и легионы, единокровные нашим рабам.
Стоит им пожелать, и к ним пристанут рабы. Тогда они все вместе вволю
потешатся над римлянами. Итак, должно уничтожить эту опасную для римлян
защиту, устранить эту болезнь прежде, чем раскроется нарыв..."
Преосвященный Синезий был чрезмерно тонким наблюдателем. Готы не
собирались захватывать империю. Но "по малейшей причине", пользуясь языком
Синезия, могла произойти и катастрофа. О применении силы не приходилось и
думать. Наиболее агрессивны были вестготы. Византийская дипломатия
добилась их перемещения в Элладу. Восточная империя безжалостно
пожертвовала этой провинцией по двум причинам: ее малодоходности и ее
удаленности от столицы. Кроме того, Эллада была нелюбима - по подозрению в
скрытой приверженности к язычеству. Рекс готов Аларих подверг Элладу
разграблению и увел оттуда такие толпы пленников, что многие историки в
дальнейшем сочли, будто в те годы Эллада потеряла все коренное население.
Затем Алариха назначили дуком - правителем провинции Иллирик, сопредельной
с Западной империей. Иначе говоря, византийская дипломатия вела вестготов
в Италию.
Наполеон I, прибыв в армию в 1796 году, воодушевил оборванных и
голодных солдат видениями "богатства и славы, которые ждут в
плодороднейших долинах Италии". Таковы были аргументы и византийских
дипломатов в последние годы IV века; приблизительно столько же переходов
было до "плодороднейших" долин в от альпийских перевалов и от Иллирика.
В 400 году рекс Аларих, присоединив к своим вестготам родственные
племена, осевшие в соседней с Иллириком Паннонии, вторгся в Италию. Но в
этом году Восточной империи не довелось избавиться от вестготов.
Италийская армия под командой Стилихона заставила Алариха отступить. В
следующем году Аларих терпит вторую неудачу. Еще через год панновские готы
самостоятельно входят в Италию и подвергаются разгрому. С Аларихом же
Стилихон заключает мир ценой обещания ежегодного "подарка" - сорока одного
кентинария золотых монет - несколько больше ста пудов.
Не удается византийским дипломатам избавиться от вестготов. Интрига
перебрасывается в Италию. Договор с Аларихом представлен как позорный для
Западной империи. Нашептывают об измене Стилихона. Слабый умом и волей
император Гонорий прибегает к приему, обычному для ничтожеств. Стилихона
предательски убивают, Алариху посылают "гордый отказ".
Аларих вторгается в Италию, проходит мимо неприступной столицы
Равенны, где сидит император. Зимой 408 года Аларих подступает к Риму и
берет громадный выкуп. От равеннского императора Аларих требует узаконения
завоевания: для себя освобожденные Стилихоном титул и власть
главнокомандующего, для своих готов - земельные участки по праву
завоевания. Переговоры затянулись. Раздраженный Аларих в 410 году берет
Рим, грабит Вечный Город. Отойдя в Кампанию, Аларах умирает от болезни
тридцати четырех лет от роду. Первый варвар, который доказал химеричность
Западной империи, был погребен на дне какой-то реки. Отведенную на время
воду опять пустили, и тайна могилы Алариха не раскрыта и поныне.
9
Г у н н ы. Еще не входя в непосредственное соприкосновение с
Восточной и Западной частями империи, гунны уже были причиной описанных
выше событий. Кем были гунны, откуда они пришли? Высказывалось много
интересных предположений. Но неизвестно, на каком языке говорили гунны,
как они сами себя называли. Очевидно, гунны были ядром, которое легко
обрастало другими племенами в силу общности жизненного уклада. Эта
подвижная, многоплеменная, исторически "случайная" организация была чужда
какой-либо религиозной, тем более расовой нетерпимости. Источники,
принадлежа перу подданных империи, склонны чернить гуннов до нелепости.
Например, гунны "носят одежду из крысиных шкур". На самом деле "крысы"
были кротами или сурками, чей мех ценится и ныне. Вопреки пристрастию иные
авторы-современники сообщают о справедливости гуннских судей, о
неподкупности правящих, о легкости налогов. Отдав долг обязательной
агитации, такие авторы с завистью глядели на гуннские порядки.
Слухи о гуннах опередили их появление почти на столетие. В 441 году
конные разведывательные отряды гуннов прорываются в Месопотамию, Армению,
Сирию, появляются во Фракии, Македонии и Иллирике. И вновь Византия не
оказалась целью новых пришельцев. Византия покупает мир с гуннами ценой
ежегодной дани в двадцать один кентинарий золота. В 451 году вождь гуннов
Аттила после неудачи на Каталаунских полях возвращается в свою столицу на
реке Тиссе, близ нынешнего Токая (Венгрия) и вскоре умирает.
Случайная империя гуннов рассыпается, племя исчезает в тумане
изменчивых названий и самоназваний. Остались странные созвучия между
некоторыми военными терминами современного французского языка и корнями
монгольских слов. Так, французское armee (армия, войско) схоже с
монгольским "урма", "урмас" (сила, храбрость). Слово brigade (бригада)
напоминает "бриге" (соединение). Soldat (солдат) кажется сложенным из двух
монгольских корней - "сульде" (значок военачальника) и "атык" (воин). В
глаголе guerroyer (воевать) звучит "киараху" (убивать, проливать кровь).
10
В е с т г о т ы в И т а л и и. Преемники Алариха сохранили в Италии
видимость империи. Случайные ставленники вестготов носили эфемерную
корону. Последний "император", сын римлянина Ореста, бывшего секретаря
Аттилы, как бы в насмешку носил двойное имя Ромул-Августул. Он жил в
заточении, получая содержание от рекса Италии Одоакра.
Часть вестготов овладела Испанией. Оставшиеся в Италии получили по
праву завоевания земельные угодья - третью долю участков, инвентаря, рабов
коренных владельцев. От этого пострадали собственники, от патрикия до
колона. Однако потеря части капитала как бы возмещалась исчезновением
принудительных поставок и общим облегчением налогов. Отпали взятки,
вымогательства и произвол имперской системы.
За годы вынужденных кочевок готы утратили племенную традицию
лично-общественной обработки земли. В Италии новые хозяева ничего не
хотели и не умели изменить. Они превратили свои трети в ренту. Для
завоевателей началась райская жизнь, они не сеяли, не жали. Подобно птицам
небесным, они только развлекались. Тот из них, кто тщеславился зваться
римлянином, был прав. Византийская интрига навязала готам завоевание
Италии. Вестготы, как в веками не чищенном стойле, отравлялись сепсисом
внутреннего распада.
Изъятием третьей доли земельных владений ограничилось вмешательство
вестготов во внутренние дела Италии. Ограбленный Рим возродился. Он был
духовной столицей, как резиденция папы.
11
О с т г о т ы в В о с т о ч н о й и м п е р и и. Византия
рассталась с вестготами, но остготы в ней остались. Вопреки ярой
нетерпимости в делах вероисповедных империя остерегалась задевать совесть
своих "арианствующих" федератов. В столице остготы содержали собственное
духовенство, храмы, кладбища. В 450 году могущественная готская семья
Аспаров поставила базилевсом Маркиана, а сами Аспары стали наследственными
главнокомандующими Востока, то есть первыми маршалами, верховными
генералиссимусами Восточной империи. Из рук Аспаров вышел и преемник
Маркиана - Лев Первый. Лев выдал дочь за Зенона Исаврянина, и зять
базилевса привлек в Византию своих соотечественников, воинственных горцев
малоазийского Тавра. В 471 году Лев и Зенон устроили в Византии ночную
бойню готов, одну из предшественниц сицилийских вечерен, варфоломеевских и
прочих ночей. К базилевсу Льву прочно прилипло не слишком приятное
прозвище Мясника: византийский демос, видимо, иначе относился к погибшим
готам, чем Палатий. Так или иначе, влияние готов было обезглавлено. Как бы
исполняя заветы Синезия, Лев Мясник пополнял армию подданными, в сенате не
стало готов.
Но в Восточной империи они оставались, сильные, организованные. Они
признавали главенство правящего рода Амалов, получавших жалованные деньги
и зерно на кормление дружин. Долины Паннонии, выбитые войнами, как хлебный
ток, опостылели колонистам.
Византия оглядывалась с опаской на сильных, беспокойных федератов. В
461 году базилевс Лев взял в заложники молодого Амала Феодориха. Вскоре
после избиения Аспаров Феодорих был отпущен к своим.
Феодорих получил образование и за 10 лет жизни в Палатии лично не был
чем-либо обижен. Его даже не обратили в кафоличество - он остался
арианином. Через Феодориха Византия хотела внести разлад в среду остготов.
Были даны обещания и получены уверения. Политики старались бороться с
действительностью хитросплетением вымыслов и звоном клятв.
Ничто не могло удержать палатийского выученика в безнадежно нищей
Паннонии. Остготы самовольно передвинулись в Македонию. Новое соглашение -
Византия признала за Феодорихом право на Македонию, впрочем тоже
высосанную войнами. Феодориху подарили высшее воинское звание - отныне он
главнокомандующий Востока. Мятеж Василиска был укрощен Феодорихом, и Зенон
усыновил вождя готов. Это не было актом сердечной благодарности. Базилевс
Зенон разумно хотел привязать к себе и к империи незаурядного вождя
опасных союзников.
Не просто складывались отношения духовных отца и сына. В год 486-й, и
так обремененный для империи войной с персами, Феодорих подступил к стенам
Второго Рима. Готы у ворот! Как быть? От Алариха избавились, натравив его
на западную сестру Восточной империи. Так пусть же теперь туда
отправляется и Феодорих со своими готами. Пусть одни варвары истребляют
других. Чем будет хуже им, тем лучше. Византия успеет выступить в роли
сильнейшего. Феодориху, любимому в духе сыну базилевса Зенона, поручено
восстановить единство империи.
12
О с т г о т ы з а в о е в ы в а ю т И т а л и ю. Медленно, медленно
народ-войско переливался через нынешнюю Болгарию к Сирмиуму-Стрему. На
авангард напали гепиды, их разбили, их лагерь был захвачен, была взята
добыча. Об этом сражении задние узнали через много дней. Готы перемещались
долиной Савы - реки необходимы для водопоев - через Сисак, Загреб,
Любляны. Вверх, вверх, через горные перевалы на юг, на юго-запад, на запад
по торной дороге в Аквилею, Город Орлов, разрушенный во времена Аттилы и
никогда не воскресший.
Неторопливое движение, со многими дневками, со многими неделями,
потерянными из-за плохой погоды. Жизнь людей летела, события ползли.
Боевая встреча с Одоакром произошла только в конце августа следующего
года. После двух сокрушительных поражений - вестготы расплатились за
римскую негу монетой собственной крови - Одоакр заперся в Равенне.
Терпения осажденных и осаждающих хватило на три года. Сдавшийся на слово
Одоакр был убит.
За время осады Равенны вся Италия признала власть Феодориха.
Зенон же окончил свои дни, не дождавшись объединения империи. Его
преемник Анастасий медлил в поисках решения. Кем быть Феодориху?
Правителем Италии в ранге главнокомандующего Запада? Или в ранге
наместника? Лучше бы и Феодориху и готам совсем не быть! К сожалению, один
зверь, перегрызя глотку другому, сам остался цел.
Пока Византия размышляла, готы объявили Феодориха королем-рексом
Италии. Сорвалось задуманное Зеноном объединение империи в пределах
Августа Октавиана.
13
И т а л и я п о д в л а с т ь ю г о т о в. Трезво примирившись с
действительностью, базилевс Анастасий прислал Феодориху императорские
облачения и регалии. Это было и дружественным жестом и признанием. В ответ
рекс Феодорих заявил, что готы ограничатся охраной Италии от внешних
врагов. Римлянин Кассиодор, образованный человек, сенатор, стал первым
министром. Восстанавливались дороги, мосты, городские стены. Остготы
унаследовали наделы тех вестготов, которые ушли из Италии или погибли.
Завоеватели кормились со своих участков и были обязаны военной службой.
Положение италийцев, облегчившееся при вестготах, продолжало улучшаться.
Благосостояние Италии поднималось.
Рекс-арианин, наглядевшись на губительные результаты византийских
споров о вере, оказывал терпимость всем вероисповеданиям. Особым эдиктом
Феодорих указал: "Я не могу приказывать в делах веры. Насилием нельзя
принудить верить так или иначе".
Центром жизни Италии оставался Рим, папский престол - оплот
кафоличества и первый город по числу обитателей. Италийцы-кафолики за
терпимость платили арианам-готам возрастающей нетерпимостью.
Готы разместились преимущественно в Северной и Средней Италии,
сохранив столицу в Равенне. По многим данным, среди готов было двести
тысяч мужчин, способных носить оружие. По другим данным - тысяч пятьдесят.
Но даже и в последнем случае это количество весьма внушительно для своего
времени, если вспомнить, что в годы правления императора Диоклетиана вся
Италия могла дать не более пятидесяти тысяч легионеров.
Осев в Италии, остготы, так же как их предшественники вестготы, с
опасной для себя быстротой претворялись в класс господ. Однако только
сохранение силы могло бы позволить готам дождаться слияния с коренным
населением и образовать национальное единство, как позже это удалось
нормандцам-французам, завоевавшим нынешнюю Великобританию, населенную
англосаксами.
14
Ю с т и н и а н н а ч и н а е т в о с с т а н о в л е н и е
и м п е р и и в б ы л ы х г р а н и ц а х. В начале V века вандалы
завоевали бывшие имперские владения в Северо-Западной Африке и основали
свое государство со столицей в Карфагене. Базилевс Юстиниан послал против
вандалов армию под командой Велизария. Феодорих сумел бы насторожиться,
когда византийский флот в составе пятисот тяжелых кораблей под охраной
девяноста двух галер подошел к Сицилии. Но Феодорих умер в 526 году. С ним
угас политический гений готов.
Регентша Италии Амалазунта, дочь Феодориха, щедро снабдила флот
своего друга Юстиниана продовольствием и лошадьми для конницы.
Ничто не разбудило сонный покой Карфагена вандальского. Никто не
заметил византийский флот на длинном пути через пять морей, во время
долгой стоянки в Сицилии. Ромеи пали на берег Африки как туча саранчи,
принесенная ураганом. Вандалы были побеждены не только силой оружия, из-за
растерянности они сами теряли возможности победы. Обнаружилось, что один
из самых деятельных народов-воинов уже превращен в ничтожество негой среди
роскоши.
Юстиниан отметил свой успех манифестом:
"Бог наградил меня милостью, дав мне возвратить империи одну из
староримских провинций и уничтожить народ вандалов, чтобы установить
единство религии".
Вандалы утонули, как пепел в океане. Ни одного памятника, ни одной
могилы. Ни намека на язык, которым они пользовались. Собственно, к какому
племени они принадлежали? Это тайна мертвого тела, брошенного без
погребения.
В Карфагене и в других вандальских городах Византии досталась
грандиозная добыча золотом, камнями, серебром. Это была кочующая казна,
собранная многими, кто всегда сох по золоту.
Вандалы, в дни своей силы грабя Италию, Рим, Элладу, хватали у тех,
кто прежде грабил сам. Теперь византийцы взяли вещи, побывавшие в Риме,
награбленные Титом в Иерусалиме, остатки драгоценностей Митридата,
владетелей Пергама, Пальмиры; нечто и более древнее, как сокровища перса
Дария и владык долины Инда, завоеванные фалангой Александра, а потом
захваченные римлянами в хранилищах последнего владыки Македония Персея.
Многое было расхватано войском. Велизарий после вандальского похода
сделался самым богатым человеком на берегах Теплых морей.
Так ли, иначе ли, но золото продолжало свой путь. Оно мягко, монеты
истираются в кошельках и ладонях, драгоценности - прикосновением тела. Все
же и сегодня доля древнего золота еще таится в какой-нибудь брошке, в
колечке, в браслете. Оно побывало у тирских и сидонских купцов, в сумке
ассирийского воина с завитой бородой, обрабатывалось тощим египетским
ювелиром и бородатым эллинским златокузнецом, современником Перикла,
Ликурга. Оно побывало на лодыжке танцовщицы индийского храма. Или, еще
дальше, в темной глубине времени, оно украшало уши или запястья пелазга,
строившего стены из едва отесанных камней на берегах будущей Эллады
задолго до появления эллинов, которые пришли к Теплым морям неизвестно
откуда.
Изредка что-то из древнейших драгоценностей неожиданно появляется на
поверхности наших дней, в XX веке. Во время второй мировой войны Хайле
Селласие, император захваченной войсками Муссолини Эфиопии, находился в
Англии, которая дала ему политическое убежище. Однажды, нуждаясь в
деньгах, император хотел получить ссуду, предложив в залог одну из
драгоценностей эфиопской короны - массивное блюдо из Иерусалимского храма.
Но обнаружилось, что этот предмет был изготовлен из свинца, обложенного
золотом.
Нет достоверных сведений о путях, которыми некоторые храмовые
священные сосуды попали в Эфиопию, но о первых шагах можно судить с
достаточным правдоподобием. Святилище древней иудейской религии знаменитый
храм Соломона в Иерусалиме на холме Мориа был после первого разрушения
восстановлен евреями в пятисотых годах до нашей эры. В шестидесятых годах
нашей эры в Иудее, входившей в состав Римской империи, началось восстание.
Оно не имело ни малейших военных или политических шансов на успех, но, в
силу ожесточеннейшего религиозного фанатизма восставших, потребовало для
своего подавления заметных усилий империи. В семидесятом году, после почти
шестимесячной осады, был взят Иерусалим. Он был разрушен тщательно, до
основания в точном смысле этого слова. (Интересно заметить, что и сейчас в
Палестине дома, принадлежащие "мятежникам", тоже разрушаются властями до
основания, с той разницей, что дом и кирка заменены зарядами тола.) После
взятия Иерусалима храмовые сокровища попали в Рим, если не все, то часть
золотой храмовой утвари могла попасть в добычу вандалов во время их набега
на Рим.
15
Ю с т и н и а н п р о д о л ж а е т в о с с т а н а в л и в а т ь
и м п е р и ю. И по сравнению с предыдущими годами, и тем более по
сравнению с дальнейшим годы правления Феодориха были для Италии эпохой
процветания. Но Великий гот не оставил достойных наследников; впрочем,
традиции управления и устойчивые формы государственности, способные
обеспечить преемственность внутренней и внешней политики, подобно классу
служилых землевладельцев старой Руси, создаются не искусственно, но
исторической эволюцией. Готы не успели сложиться в ведущий класс, они
пользовались его преимуществами, не понимая обязанностей. Среди готов еще
существовало родовое деление, а право надплеменного руководства
признавалось за родом Амалов. Политически зрелой Византии было легко и
подкупом, облеченным в подарки, и интригой увеличивать смуту и смятение в
готских кругах после смерти Феодориха. Правящий род Амалов почти вымер;
его былой ореол парадоксально определил способ убийства дочери Феодориха
Амалазунты, задушенной горячим паром. Боязнь крови, вопиющей к Небу, не
раз вызывала подобное лицемерие, подобный "технический прием". Так,
захватив Багдад, монголы, дабы не проливать кровь Магомета, зашили калифа
ислама и нескольких других потомков пророка в кожаные мешки и забили
дубинами. Иван Грозный иногда, как бы опомнившись, топил свои жертвы в
мешках...
Смерть Амалазунты не только увеличила смуту в Италии. Приложивший к
ней руку Юстиниан получил козырного туза пропаганды: были нарушены и
божеские, и человеческие законы! Юстиниан понимал силу агитации и
моральное преимущество обиженной стороны. На упрек персов в нарушении
перемирия он блестяще ответил: "Не тот виновен в войне, кто первым послал
войско. Настоящий нападающий тот, кто, тайно готовя войну,
в ы н у ж д а е т упредить его".
Вторжение в Италию было тоже объявлено вынужденным, война обещала
быть быстрой, успешной. После почти двадцатилетней борьбы Юстиниану
досталась опустошенная, на четыре пятых обезлюдевшая Италия. Средства
разрушили цель, хребет Италии был сломан. Вскоре всеми обиженные, всеми
битые лангобарды захватывают большую часть ее не своей силой, а немощью
несчастного, но заманчивого полуострова. За лангобардами и с суши, и с
моря ломятся другие. Византийцам суждено кое-как цепляться за отдельные
куски побережья. Но переход солнца Италии на вторую половину дня
обнаружился при императоре Октавиане Августе: вдруг заметили, что страна
уже не в силах давать былые контингента для пополнения легионов молодой
империи. С Юстинианом же на Италию опускается сумеречный период, названный
впоследствии средневековьем.
А в Восточной Европе - утро. К концу первого тысячелетия Киевская
Русь - самое культурное и сильное государство Европы. Монголы появились в
годы перестройки, перераспределения русских сил между югом и
северо-востоком. На сто лет раньше или на сто лет позже военное состязание
с ними разрешилось бы по-иному. Но и до монголов, и при них сельское
хозяйство и ремесло находились в руках свободных производителей, тогда как
в Западной Европе преобладало рабство под дырявым плащом феодального
серважа и колоната. Для Руси не был типичен человек, чья личность была
погашена принудительным трудом, и массовое народное ополчение, собранное
Дмитрием Донским, невероятно ни в одной из современных Донскому
европейских стран. Здесь одна из приметностей исторического характера
Руси. Потому-то и подорвался у нас монгольский порыв, а Русь, вопреки двум
с лишним векам монгольского ига, выжила и воссоздала себя.
16
Х р и с т и а н с т в о и Р у с ь. В VI веке христианство, подавляя
остатки древних религий, в Европе главенствовало. Надо помнить, что то
была религиозная эпоха, людей неверующих, атеистов не было. Источники не
дают и подобия ответа на вопрос, почему славяне, веками общавшиеся с
Византией, оставались вне христианства? Работа автора над "Русью
изначальной" убедила его, что как раз эта близость и была препятствием.
Русь могли и должны были отталкивать фанатизм вероисповедных споров,
жестокости преследования инаковерующих; могли и должны были казаться
бессмыслицей догматические, словесные тонкости, из-за которых совершались
отвратительные насилия; расхождение между словами и делами могло вызвать и
вызывало отвращение. Позднее Русь, доказав свое государственное и военное
преимущество, взяла христианство не из грозных рук империи, но из рук
просящих, убеждающих. И освоила свое христианство самобытно.
Тема обширнейшая. Ограничусь указанием на сохранявшуюся в России
веротерпимость, на отсутствие демонизма со связанной с ним больной и
зловещей эротикой, на отсутствие борьбы сект. Раскол старообрядчества,
возникший в XVII веке и для нас мучительный, есть поистине ничтожнейшая
мелочь перед западноевропейскими религиозными войнами, муками Реформации.
Все жертвы религиозных преследований за все тысячелетие русского
православия - едва половина парижской Варфоломеевской ночи, одни сутки
альбигойской войны, или один месяц драгоннад Людовика XIV. А все русские
костры за тысячу лет - это три-четыре аутодафе Мадрида...

В начало